О чертях и чудиках

– Попытка самоубийства в прямом эфире! – закричал Кирилл, едва закрылась дверь кабинета. – Какого черта, Коля?! Коммерческий директор главного канала страны тоже задавался этим вопросом. Какого черта он постоянно идет на поводу у Кирилла и урезает бюджеты, планы, требования к рекламщикам? Какого черта он терпит команду «ПраймТайма», где все заняты чем угодно – старлетками, изменами, ностальгией по совку, – но только не работой? И главное, какого черта ему лезет в глаза этот челябинский чудик, это недоразумение от мира музыки?! – Нет, тут даже не к черту надо обращаться, а к самому дьяволу! Какого дьявола ты устроил провокацию, никого не предупредив? Нет, не так. Какого дьявола ты вообще устроил эту провокацию?! «Действительно, какого дьявола?» – в отличие от Кирилла, Николай размышлял спокойно. Словно речь шла не о нем, а о персонаже, за которого он читал реплики. Чужие слова, чужая карьера, чужие чувства… Стоп, какие к дьяволу чувства?! – Нужно привлечь внимание молодежи, ты говорил. И я тебя услышал! Услышал, Коля! Мы бы снизили возраст участников, сделали трансляции со студии в ТикТоке или где они там сидят, пригласили бы на один выпуск ведущей эту… из соцсетей, прости господи, певицу… Короче, мы бы придумали что-нибудь. Плавно, аккуратно, легко ввели бы изменения. Слышишь, Коля, легко! Надо быть легче! Лег-че! – Тогда не будет тяжело, – машинально ответил Николай, словно повторяя слова из другой жизни. Когда это ему не было тяжело? Уроженец одного из тех самых Челябинсков-Сысоевсков, он прогрыз себе дорогу наверх вопреки чужой глупости, собственной неотесанности и неправильному… «А, может, Кирилл прав, – сменил тему Николай, не желая заканчивать неприятную мысль. – К чему беситься и переживать? Ну да, обращаю я внимание на этого мальчишку. Ну да, когда вижу его, хочется не то в плечо толкнуть, не то с жилетки нитку снять. И что? Сергей в каждом сезоне находит себе Золушку, чтобы развлекаться, пока настоящая королева не оборвет сказку. Угрызений совести не испытывает. А я чего извелся? Я всего лишь придираюсь к идиоту, над которым и так вся студия потешается». Николай сжал кулаки. – Коля, полегче! Давай обойдемся без сцен. – Обойдемся, – Николай с недоумением посмотрел на побелевшие костяшки. – Это меня так, понесло. – Я заметил, – прокричавшись, Кирилл вновь натягивал на себя образ добродушного друга-директора. – В самом деле, дался тебе этот Матвей. Мы же его в клоуны назначили. А ты из него не то трагическую фигуру, не то сумасшедшего, не то… Как молодежь называет тех, кто издевается, и им от этого весело? – Абьюзеры? – Нет. Они еще все на камеру снимают. – Продюсеры Дома-2? Николай так и не понял, гневный взгляд бы вызван неудачной шуткой или неуместным упоминанием конкурентов. – Пранкеры, Кирилл. – Вот! Пранкеры! Ты зачем из Матвея пранкера сделал? – Ничего я с ним не делал. Делает у нас Данила. «Делает костюмы, которые никому не нужны, делает шум в кабинете и на студии. И делает вид, что участники от его советов не теряют веру в себя и чувство вкуса. А я…» В голову полезли воспоминания, как он рефлекторно поправлял Матвею бабочку. Раз пять. Мысль снова осталась без концовки. – Хорошо. Тогда объясни хотя бы постфактум суть твоей бомбы. В другое время Николай бы рассмеялся: потребовался публичный скандал, чтобы Кирилл захотел его выслушать, не отвлекаясь на телефон. Сейчас не смеялось. Запал, который толкнул его на план с мнимым самоубийством, успел потухнуть. – Суть проста, Кирилл. Шок-контент. Слышал про такое? Тоже молодежное словечко. Надо было встряхнуть публику. Сделать так, чтобы о шоу говорили. Да не просто парой фраз: «Формат нафталиновый, победительница безголосая, гоу тиктоки Бузовой смотреть», – Николай скорчил гримасу, изображая пресловутую молодежь. Кирилл поморщился. – Шокировать, значит? А нельзя было как-то поделикатнее, без этого? – он приложил палец к виску, изображая выстрел. Теперь поморщился Николай. Идея, недавно казавшаяся блестящей, стремительно поднималась в рейтинге самых идиотских вещей, которые он когда-либо делал. Даже глупее, чем его попытка сыграть серенаду для понравившейся старшеклассницы на школьной дискотеке. Николай только успел задуматься, почему его мысли неизменно возвращаются к вопросам чувств и симпатии, когда заметил выжидающий взгляд Кирилла. – Нельзя, Кирилл. Будь мы на вершине рейтингов, могли ограничиться скандальным сливом, например, обнародовать очередной роман Сергея… – Коля, бога ради… – Рейтингов ради, Кирилл. Рей-тин-гов. И потом, они с Оксаной все равно помирятся. – Цинично. – Не согласен? – Согласен. Но все равно цинично, – вздохнул Кирилл, возвращаясь к телефону. Николай мог бы заметить, что генеральный директор тоже сейчас ведет себя цинично. Но не стал. Надо закончить мысль, пока Кирилла не поглотил очередной звонок. – Короче говоря, чтобы молодежь заинтересовалась, требовалось нечто нестандартное. Противоречивое. И короткое, чтобы в сторис было легко репостить. – Попытка застрелиться? – Она самая, – ответил Николай, не желая замечать сарказм в голосе генерального директора. – Доведенный до отчаяния конкурсант, клоун, который не понимает своей роли, показывает зрителям изнанку. А потом вдруг за этой изнанкой обнаруживается еще одна. И получается, что у нас шут, Гамлет и снова шут. – Да ты поэт, Коля, – протянул Кирилл, давая понять, что скорее иронизирует, чем хвалит. – Рекламщиков наслушался. – Заметно. Они тоже, – Кирилл снова сложил из пальцев пистолет и выстрелили в воздух, – шок-контент любят. Особенно в условиях договора. – Ладно, – продолжил генеральный директор, что-то листая в телефоне. – Будем считать это нашим первым блином от мира молодежного контента. Блин, как водится, был неудачный, дело мы замнем. А потом готовить будем аккуратно. – Хорошо. – По рецепту. – Допустим. – И всей кухней, в смысле всем кабинетом. Николай через силу кивнул, представляя, как бегает по потолку в попытках объяснить Борису Моисеевичу, чем контент отличается от содержания. – Вот и порешили! – хлопнул в ладоши Кирилл, не осознавая кровожадность фразы. – А с Матвеем ты, конечно, красиво придумал. Шут, который становится Гамлетом. Изнанка, которой нет. Будь ты лет на двадцать моложе, я бы пошутил, что ты влюбился. Будь Николай лет на двадцать моложе, он бы покраснел до кончиков ушей и вскочил со стула – то ли убежать, то ли дать Кириллу в морду. Нынешний Николай, для которого бестолковая юность осталась далеко позади, крутанулся в кресле. – Любовь у меня одна, Кирилл. И я делю ее с тобой, Оксаной, иногда с Сергеем, и со всеми участниками шоу, которые хоть чего-то добиваются в жизни. – Музыка? – Работа. Кирилл кивнул. А Николаю померещился Матвей с его неестественно круглыми глазами. «Я здесь, чтобы подарить жителям нашей страны праздник чистой, красивой музыки», – говорил он в своем профайле. Оксана тогда чуть душу не вытрясла из новой девочки-продюсера, решив, что именно она дала Матвею слащавый текст. Однако все разговоры челябинского чудика состояли из подобных фраз о добре, любви и силе искусства. Хотелось тряхнуть мальчишку за плечи, оттаскать за волосы, побить по щекам, чтобы с лица слетело это невинное выражение. И кричать на пределе сил: «Неужели ты не понимаешь, что мир так не работает? Повзрослей уже! Не вобьешь себе немного ума сам, это сделает за тебя жизнь! И она в средствах стесняться не будет». Но ведь не поймет. Николай, например, не понимал, пока не потерял работу на местном заводике, куда пристроила хлопотливая тетка, а по дороге домой не огреб в драке за «неправильный шмот». «Я же тебя в правильную сторону направить хотел, Матюша. И рейтинги поднять заодно», – думал Николай, сам не понимая, почему стал оправдываться. – В общем, извиниться тебе надо, Коля. – Извини, – отозвался Николай, продолжая вести внутренний диалог-монолог с безмолвным Матвеем. – Да не передо мной. Перед мальчишкой. Разыщи его и поговори по душам. А то что ты в самом деле заладил: рейтинги, контент, бомбы, ролики. Вспомни, как мы «ПраймТайм» начинали. – Не начинай, Кирилл. – Мы же хотели вдохновляющий проект сделать. Чтобы какая-нибудь официантка в придорожной забегаловке посмотрела «ПраймТайм» и поняла, что жизнь не так плоха. – Ага, и отдала бы треть зарплаты на смски. – Коля! Кирилл было набрал воздуха для нового воодушевляющего монолога, которые Николая в лучшем случае нервировали, а в худшем – бесили. Но махнул рукой и вернулся к телефону. – Короче, найди Матвея и извинись. Лучше сейчас, а то после финала мы Аней заниматься будем. – Да чего ей заниматься? – пожал плечами Николай, ощущая странное стеснение в груди. – Победу мы ей обеспечили, контракт она подпишет. – Не подпишет. Николай давно не видел, чтобы Кирилл смотрел на экран телефона как на врага народа. Впрочем, нет. Недавно видел. И там тоже фигурировала Аня. – Оксана написала. Аня послала нас. – Далеко? – На весь эфир. «Значит, очень далеко». Генеральный директор начал мерить шагами кабинет. Телефон в его руке раскручивался быстрее, чем карьера очередного блогера, к которым Николай тайком пытался обратиться насчет рекламы. – Еще одна бомбу нам подкинуть решила. Ох уж эта молодежь бестолковая. Приносишь им славу на блюдечке. Эфиры, костюмы, контракты. А они… – Кирилл, экзорцизм. – Что? – Давай я проведу тебе сеанс экзорцизма, и мы будем решать, как заминать уже эту бомбу. Кирилл замер и рухнул на стул, вздыхая как сдувающийся шарик. В отличие от Николая, его эмоциональные всплески проходили быстро. Обычно коммерческий директор считал это проблемой – внимание не удержать, на одну волну не настроиться. Сейчас невольно завидовал. Ему в душу все еще заглядывал растрепанный мальчишка с мечтами о настоящей музыке. – Значит так, идем на площадку разбираться. Может, удастся уговорить Аню. Если нет, уговариваем Лелю. Оксана вроде бы ее хотела сделать победительницей. «Оксана хотела Аню оттащить от Сергея», – подумал Николай, но не стал вмешиваться. Пусть Кирилл сосредоточится на проблеме сбежавшей от своего счастья Золушки, забудет о мальчишке… – Во-о-о-от. А когда все уляжется, поговоришь с Матвеем. И будет у нас тишь да гладь, да благодатный финал сезона. Черт. Оставалась надежда, что в суматохе Кирилл отвлечется на спокойную в своей злости Оксану и истерящего то ли от гордости, то ли от потрясения Данилу, устанет и… – С маркетологами вопрос утрясли. – Да. – Реклама от нас не уходит? – Нет. – Стиральный порошок с нами? – Кирилл... «Спокойно, Коля. Пусть он думает о чем угодно, только не о челябинском недоразумении. Хватает того, что я о нем постоянно думаю». – Конечно, с нами. – Чудесно! С Оксаной я сам поговорю, тебе к ней, – Кирилл покачала головой, оглядывая непривычно суетливого Николая, – лучше не ходить. Можешь искать Матвея. Черт. – А какой смысл? Мы ж ему компенсацию не предлагаем, – Николай предпринял последнюю попытку отвертеться. – Эх, Коленька, все ты про компенсации да про материальное. А тут о духовном речь. Парнишку успокоить надо, утешить, приободрить, поставить его, так сказать, на правильные рельсы. В последнем ты ведь у нас мастер? – Допустим. Кивнув коммерческому, генеральный директор зашагал в студию. – Глядишь, мальчишка в суд на нас не захочет подавать, – донеслось до Николая. – Что? – Техники сказали, что Матвей на крыше сидит! – радостно сообщил Кирилл, удаляясь по коридору. Николай, конечно, мог его нагнать, ввязаться в новый спор, который закончится изгнанием бесов и убиванием «жу-жу-жащих» мух. Но какой смысл? «И чего я дергаюсь, в самом деле? – размышлял Николай, поднимаясь по служебной лестнице. – Зачем прятаться, когда дело сделано, видео в интернете, скандал замят, а Матвей… Не убился». Неожиданно Николаю пришла мысль, что с крыши телестудии очень удобно прыгать насмерть. Следом пришло осознание, что он несется по лестнице как в юности. Бывало, вечером он вылезал на крышу их обшарпанной многоэтажки, поднимался над грязными подъездами, пьяными соседями и разбитым двором и смотрел на огни вдалеке. Николай представлял, что это Москва, в которой однажды его будет ждать роскошная квартира, дорогая иномарка, услужливая секретарша и целый штат преданных подчиненных. И разумеется, он будет большим начальником. Но не таким, как та сволочь, из-за которой мать возвращается из конторы в слезах. Нет, он будет с людьми по-человечески обращаться, а не только деньги на них зарабатывать. И его уважать будут, слушаться по желанию, а не по принуждению. Николай мог бы сказать, что не знает, откуда комок в горле. Но какой смысл врать самому себе? У двери Николай замер. Образ заплаканной матери с пунцовыми щеками сменился распростёртым на парковке телом Матвея. Нелепая красная жилетка, которую стоило снять, красный галстук-бабочка, который вечно хотелось поправить, а под всем этим растекается красная... Николай мотнул головой и толкнул дверь. Матвей сидел на крыше. На корточках. Обычно поза навевала ассоциации с провинциальными гопниками, но Матюша в свои двадцать с лишним умудрялся выглядеть как ребенок. Бедный. Потерянный. Обиженный. «Да что я в самом деле? Придумал себе самоубийство какое-то, бежал как борзая. Хорошо еще, костюм не порвал. А то стояли бы тут два идиота рядышком», – почему-то картинка в голове показалась слишком интимной, и Николай потряс головой, чтобы ее прогнать. «Подойду, извинюсь, договорюсь, чтобы он подписал отказ от претензий или еще какую бумажку – юристы подскажут. И все, конечная станция». – Матвей? Мальчишка вскочил с места. Точно школьник, которого вызвал к доске строгий учитель. – Н-николай, вы? Вы… Эм, а ваше отчество… Николай махнул рукой. – Не в ходу на телеканале. Зато должность мою все знают. Обычно забывчивость подчиненных раздражала. Но теперь Николай говорил беззлобно. Просто озвучил факт, давно лишившийся хоть какой-то значимости. И действительно, какая разница, как к кому обращаются? Например, не-Даша на «не-Дашу» отзывается. – Поговорить надо, Матвей. Сади… Николай представил, как они беседуют по душам в позе провинциальной шпаны и замолчал. – Подойди в общем. Матвей попятился. – Мы с вами уже поговорили. Вы дали мне пистолет. Дали идею. Я думал, вы мне сочувствуете, вдохновить хотите. Думал, вы понимаете. «Да понимаю я! Понимаю намного больше, чем ты, недоразумение мое… в смысле челябинское». – Я понимаю, что вера в добро, музыку и кроликов хороша только для песен и рекламы сока, – заговорил Николай раньше, чем успел это осознать. Такое случалось часто. Но в этот раз он проклинал свою неосторожность. С Матвеем каждое слово должно быть выверенным. Второй «бомбы» ему не простят. Ни Кирилл, ни Оксана… Ни уборщица, которой придется оттирать кровь с асфальта. – Тебе поумнеть нужно, Матюша. Стать тверже, сильнее. Имидж осовременить, за речью следить, бабочку эту, – Николай не удержался и быстро протянул руки к бледной шее, чтобы поправить галстук, напоминающий бант кота Леопольда. Не удержался снова и пригладил парню волосы, невольно отмечая, насколько высоко приходится тянуться руке. «Высокий. Одевайся иначе, да не сутулься, отбоя бы от девчонок не было». – В общем, адаптироваться к взрослой жизни тебе надо. Чтобы ни у кого язык не повернулся назвать тебя Матюшей. – Нет. Парень смотрел на Николая в упор. Получалось не устрашающе, но внушительно. Почти. Все равно хотелось похлопать по плечам, обнять и назвать умницей. – Не хочешь становиться взрослым? Забавно. Но у меня, а также у природы с ее механизмом старения для тебя плохие новости. – Я не об этом. Я не собираюсь становиться тверже и взрослее в вашем понимании слова, – отчеканил Матвей. – В моем? – переспросил Николай. Подошел ближе, как будто пытаясь встретить оппонента лицом к лицу. На деле же чтобы беззастенчиво заглянуть в глаза, сияющие верой в собственную правоту. «Красивый все-таки парень. Чертовски красивый. Костюм бы правильный, рубашку эту дурацкую сорвать, в смысле снять, и… И все это к делу не относится». – Не в вашем личном, а в понимании всей студии, – произнес Матвей, возвращая Николая в реальность своим звенящим как колокольчик голосом. – Вы обсуждаете имидж, популярность, деньги, перспективность. А где за всем этим личность? Душа? Самовыражение? Матвей дернул рукой, словно спустил курок пистолета. Николай не заметил, как шагнул еще ближе, хотя никакой опасности не было. – Зарабатывать, конечно, нужно, но… Не на самом же светлом и правильном, – прошептал парень. «Вот на нем-то шоу-бизнес зарабатывает лучше всего. Светлое и правильное откликается, вызывает эмоции. Чем больше эмоций, тем больше вовлеченность, тем выше рейтинги, тем больше денег». Все это Николай с удовольствием рассказал бы другому конкурсанту, а потом смотрел, как тот глотает воздух, пытаясь найти ответный аргумент. Однако с Матвеем он так не поступит. Чтобы не ломать в нем то светлое и правильное, что он сам осознанно разбил на части и спрятал. Но в этом челябинском чуде он ничего не сломает. Наоборот, сохранит, прижмет к сердцу и… Николай мог бы сказать себе, что это к делу не относится, если бы не запутался, в чем его дело заключается. – Красивые слова, Матвей. – С-спасибо. – Жаль только, никто тебя слушать не станет. – Станут! Аня, например… – У Ани скоро другая жизнь начинается. Может, светлая и правильная, а может, и нет. Поверь, провинциального чудика никто не послушает. Проверено на личном опыте. Николай вздохнул. Матвей выдал тихое, но полное понимания «о!». Потом была тишина. Николай думал, как оттащить Матвея от края, а в итоге просто взял за локоть и потянул назад. Парень этого даже не заметил. Не обратил внимания и на выражение лица коммерческого директора, стремительно переходившее от задумчивости к неловкости. – А как сделать, чтобы выслушали? Николай застыл. За один разговор парень из Челябинска удивил его уже дважды. Действительно чудо. Во всех смыслах. – О, это целая наука. Речь, манеры, одежда, прическа, даже жесты и поза. Харизма – это ж не от природы, это приобретенный навык. Матвей оглядел свой костюм, словно впервые его заметил. А Николай только сейчас понял, что по-прежнему держит парня за локоть. – Я могу тебя научить. Если нужно, – добавил Николай, нарочито небрежно отводя руку. – Нужно. Наверное… Нет, точно нужно. Спасибо! Коммерческий директор кивнул. Давно его не благодарили заранее. Его вообще редко благодарили, если только за то, что он переставал цепляться к бюджетам и презентации. – А я мог бы посоветовать, как вернуть в шоу душу. Если нужно. Каким-то чудом – впрочем, уже понятно, что челябинским – слова Матвея не прозвучали наивно, и смеяться не хотелось. – Матвей, это не ко мне. Я рекламой занимаюсь. Финансами, продажами. Самая бездушная часть телевидения. – Душа есть во всем. Вы ведь любите свою работу, душу в нее вкладываете? – Ну да, но остальным директорам на это наплевать, – Николай сделал паузу, по довольной улыбке Матвея догадавшись, что попался на словесную уловку. – Ну да, раз я душу вкладываю, значит, душа там есть. А ты не дурак. Матвей неловко повел плечом, почти опровергая слова Николая. Почти. Вряд ли коммерческий директор сможет снова назвать этого парня дурачком. Даже ласково. – Так что вы скажете? Вы согласны? «Как официально прозвучало-то. После таких слов впору становиться на колено с кольцом», – усмехнулся Николай. Подошел вплотную к своему чуду из провинции и обнял. – Скажу, что у нас намечается занятный совместный проект. А там видно будет.