Ready to call this love

      Капитан полиции Красавченко был далеко не самой стериотипной омегой. Высокий, жилистый и холодный, он пил по утрам американо вместо латте на миндальном и пах лесом и морем, а не цветами. И иногда — чужими приторными духами.       До младшего лейтенанта Кузьмина — в народе просто Кузи — долетал только терпкий кофе и невыносимо сладкие духи. Сам же Кузя везде, где появлялся, разливал запах карамели. Сначала из-за этого над ним посмеивались в училище, потом — на работе, но свое дело он знал на отлично, и со временем отношение к нему стало серьезным. …А потом к ним из другого отдела перевели Красавченко.       Сначала Кузя принял его за альфу: тот был на голову выше, бесконечно уверен в себе и постоянно серьезен — и удивился реакции организма, который, казалось, все резервы перебросил к пахучим железам. Андрей Борисович (а за ним и все остальные) заметил это, но не стал никак комментировать; он только усмехался и открывал пошире окно. В середине января.       Со временем, правда, гормоны привыкли к постоянному нахождению Красавченко рядом и успокоились, но про голову Кузи того же сказать было нельзя. За два года работы бок о бок они стали лучшими друзьями и прекрасным дуэтом для расследования бед культурной столицы, но Кузя сомневался, что все дрочат на лучших друзей в душе.       Когда к нему домой однажды пришла Нора Леонидовна, заявив, что все-то у него не по фэншую, и что из-за этого у него нет гармонии в личной жизни, и что она сейчас все исправит, он даже на секунду поверил ей. А вечером следующего дня к нему с бутылкой спиртного завалился пахнущий штормом Красавченко, потому что запивать и забывать бывших ему больше нравилось в дружеской компании. Тогда Кузя окончательно убедился в мистических способностях Норы Леонидовны. Но не прошло и пары часов, как вера в разной степени бредовости практики развеялась. Та самая бывшая, от которой пахло теми самыми духами и воспоминания о которой уже успели залить приличным количеством алкоголя, ворвалась в тихий мирок Кузиной квартиры, и его Красавченко, встрепенувшись, потащился с ней в его же, Кузи, спальню.       Трахались они громко.       Настолько, что наушники, надетые поверх других наушников, нисколько не спасали положение.       Сначала Кузя решил включить музыку на максимум (пусть лучше барабанные перепонки лопнут от нее, чем от этих звуков страсти), потом он решил еще немного выпить, а потом Кузя решил, что заебался, и пулей влетел в несчастную спальню.       — Вы, блять, охуели?!       Девушка, бета, почувствовав гнев альфы, буквально сжимающий воздух в комнате, выскочила из квартиры, едва поняла, что происходит. Красавченко же долго пытался сфокусировать взгляд и все равно смотрел растерянно, будто не понимая, что было пять секунд назад. Кузе показалось, что за это короткое время он каким-то чудом еще сильнее опьянел, и вдруг до него дошло…       — Значит, вы только что с ней расстались, и ты в течку пришел сюда, — констатировал факт Кузя.       — А к’да йще, — невнятно пробормотал Красавченко, все еще разложенный совершенно голый поперек кровати и, кажется, едва соображающий.       — Ох, блять… — заключил Кузя, закрывая дверь (снаружи!), и добавил уже только для себя, — Пиздец.       Спал он этой ночью на кухне.       А просыпался с медленно приходящим осознанием того, что человек, о котором были все его мечты последние два года — в каких-то пяти метрах от него.       Он не нашел в себе сил зайти туда за свежей одеждой, и пришлось идти, в чем был. В отделе все смотрели на него подозрительно, и когда он отметил это, Шапошников пожаловался, цитата: «от тебя так разит Красавченко, у меня аж желудок заболел». Ну конечно, они сложили два плюс два — пропитавшуюся древесиной и солью одежду Кузи и отсутствие Красавченко — и получили пять в ответе. Кузя начал было объяснять, но сделал только хуже, и Андрей Борисович отпустил бедного парня домой. Провести весь день в отделе в таком виде было, конечно, ужасной перспективой, но и возвращаться домой было страшно. Но выбора не было.       Сделав несколько глубоких вдохов, Кузя вошел в квартиру. Красавченко нашелся на кухне с кружкой растворимого кофе в руках и вздрогнул, когда увидел его, но быстро вернул свое обычное серьезное выражение лица.       — Кхм. Извини за вчерашнее, — выдавил он из себя и совсем тихо добавил, — Ты пахнешь…       — Да. Знаю, — отрезал Кузя, — Весь отдел думает, что у нас с тобой вчера что-то было.       Красавченко усмехнулся и пригубил кофе, пряча улыбку.       — Что? — не понял Кузя.       — Бубнов, еще когда я только к вам перевелся, спрашивал, не к тебе ли меня, собственно, перевели. Я сначала не понял, что он имел в виду, а потом зашел в кабинет, а там…       — Ты все знал! — шокировано воскликнул Кузя, — Знал и даже слова не сказал!       — А что ты хотел услышать? «Товарищ лейтенант, благоухайте потише»?       — Да идите вы, капитан, знаете куда… Красавченко вскинул брови и снова усмехнулся, как бы спрашивая: «Куда же?». Кузя долго на него зло смотрел, а потом взял и поцеловал, едва дотягиваясь.       — Ну раз вы приглашаете…       — Заткнись, — бросил Кузя, утягивая Красавченко в сторону спальни.