«Обыкновенные» бытовые истории

       — Лёв, музыку любишь? — Поинтересовался Игорь, размешивая в чашке сахар.        — Да.        — А какую слушаешь?        — Любую. От настроения зависит.        — О! — Заметно оживился Корзухин, проглотив кусочек шарлотки. — А знаешь Одинокого Лишайника?        — Нет…        — И даже «Путь к звёздам» никогда не слышал?        — Слышал, но не слушал целиком.        Игорь вмиг погрустнел, а Валентин Сергеевич, до этого особо молчаливый и задумчивый, с трудом подавил смех, чуть не выплюнув кофе. Благо, рот ладонью вовремя прикрыл. Громко сглотнув, он втянул носом воздух, а затем всё же рассмеялся во весь голос.        — Игорёк, я ж говорил, что даже дети из твоей попсы ничего не слышали. У тебя шарма нет, изюминки. Переделывай.        — Не буду я ничего переделывать, — сложил руки на груди Игорь. — Не всем дано понять истинного романтика, его планы и чувства.        — Давай, иди текст переписывать, Одинокий Лишайник. Или берёзку себе найди, чтоб так одиноко не было и вдохновение нормальное появилось.        — В смысле?        — А ты полный профан, как я погляжу, — Валентин Сергеевич провёл ладонью по лицу. — Лишайник растёт чаще всего на берёзах. Смекаешь? Понимаешь, к чему я веду?        — Вам, Игорь, муза нужна, — щёлкнул пальцами Лёва.        — Ага, только где её взять, эту музу, — насупился Корзухин, подперев голову рукой.        — Ты жених завидный, не прибедняйся. Любая девушка на шею тебе вешаться готова, — хмыкнул доктор.        — Вы меня плохо знаете, — нахмурился Игорь и повернулся к Лёве. — И да, я не настолько старый, чтобы ко мне на «Вы» обращались. Тебе сколько?        — Двадцать два.        — Двадцать пять. Видишь, всё не так уж страшно.        — Ну конечно, — покачал головой Валентин Сергеевич, продолжив тему о музыке. — Ты ещё больше времени в своей комнате взаперти проводи. Тогда точно весь наш двор, — он завёл руку назад, указав на окно, — будет полон невест.        Игорь ещё больше насупился, нахохлился. Стал чем-то похож на круглого и взъерошенного воробья, что вызвало новый приступ смеха у Валентина Сергеевича. Ох, как же ему нравилось острить и подкалывать — особенность характера. Но долго он издеваться над Корзухиным не стал, вдруг ударив ладонью по столу и встав.        — Ну, господа, с вашего позволения я пойду курить. Засиделся что-то.        Пройдя мимо Игоря, он похлопал его по плечу и ушёл на улицу, где уже успело стемнеть. Лёва взглянул на рядом сидящего соседа.        — А дашь послушать свою музыку? Интересно стало.        Игорь повернулся к нему и улыбнулся. Затем кивнул и полез было в карман домашних штанов, но, видимо не найдя там ничего, закатил глаза, цыкнув.        — Забыл, что оставил на подзарядке. Сейчас вернусь. Заодно и тексты новых песен принесу. Может, оценишь. Не то что он, — парень качнул головой в сторону выхода, намекая на Носатова.        Корзухин довольно быстро скрылся на лестнице. Оттуда послышались топот и какие-то переговоры с другим голосом. Игоря и след простыл, зато вместо него вниз спустился Валера, потирая глаза. Подойдя к столу, он отнял руку от лица и внимательно посмотрел на Лёву. Его лицо всё ещё выглядело уставшим, во взгляде отчётливо виднелись последствия нехватки сна, и точно так же ярко красовались под нижними веками мешки. Дополнила эту странную картину хитрая улыбочка, появившаяся на его губах.        Парень обошёл вокруг стола и особо грациозно, будто красовался, сел напротив Лёвы, сложив руки. Тот поёрзал на стуле, чувствуя себя жутко неуютно под изучающим взором. Валера хихикнул.        — Я не кусаюсь.        — По тебе видно, — неловко улыбнулся Лев, хмыкнув.        — Значит, ты Лев Хлопов? Футболист.        — Да.        — То-то думаю, отчего лицо такое знакомое. Я уже видел тебя на одном из матчей. Хорошо играешь. Мне понравилось.        — Благодарю, — кивнул Лев, а в мыслях выругался: «А можно ещё пристальнее смотреть?».        — Хм. А ещё я тут услышал, что тебе двадцать два, — задумчиво протянул Валера. — Когда у тебя день рождения?        — В этом месяце. Был.        — Значит, я старше, — довольно заключил Лагунов. — На три месяца.        — Получается, ты апрельский?        — Ага, — Валера перегнулся через стол и заулыбался ещё хитрее, смотря Лёве прямо в глаза. — Так что прошу уважать старших.        — Я и так вроде бы уважаю, — отвёл взгляд Хлопов, думая, это издеваются над ним сейчас так или просто издеваются. Да, определённо издеваются.        — Вот и славно, Котик, — Лёву словно током прошибло. На мгновение он потерял дар речи, сидя ровно и держа в напряжении все мышцы, чтобы не развалиться на несколько частей или хотя бы не упасть. Валера тихо засмеялся, прикрыв рот ладонью.        — И что это значит? — Выдавил из себя Лёва, чувствуя, как внутри всё сжимается ещё сильнее от лисьего взгляда из-под длинных ресниц.        — А ты забавный. Лев принадлежит семейству кошачьих. Неужто уже забыл?        — Помню, — буркнул Хлопов.        — А «Котик», потому что нос до льва ещё не дорос, — добавил Валера, встав и поправив свой кардиган цвета мокрого асфальта. Он проследовал к кухонному столу, достав из шкафчика чашку и взяв с плиты чайник, а Лёва всё сидел, подперев голову рукой, и слова вымолвить не мог. Всё думал, почему и зачем этот Валерий к нему приклеился. Или как это можно ещё назвать? Но кликухой его уже однозначно наградили. — Тебя не учили, что пялиться на людей невежливо? — Валера развернулся, и Лёва тяжело вздохнул. Очевидно, с этим соседом ему не повезло. Он просто мысленно молился, чтобы тот поскорее ушёл.        — Валер, ну не приставай ты к новенькому, — крикнул Лагунову зашедший в дом Валентин Сергеевич. Хлопов мысленно прокричал слова благодарности, так как был безумно рад появлению Носатова. — Он ещё даже обосноваться не успел толком, а ты уже лезешь, — мужчина подошёл к ним и внимательно оглядел обоих.        — Я и не пристаю, — фыркнул Валера. Он взял свои чашку с тарелкой, на которой лежал кусок шарлотки, и проследовал к лестнице. Проходя мимо Лёвы, парень остановится и, убедившись, что Валентин Сергеевич занят чайником и кофе, прошептал:        — Ещё увидимся, Котик, — он очаровательно подмигнул ему и качнул головой, проследовав дальше. В его мочке уха Лёва заметил блеснувшую на свету маленькую пусету. Стёкла очков в тонкой оправе тоже сверкнули как-то вызывающе и привлекательно. Но Хлопов всё равно не повёлся, пребывая в таком состоянии, какое в наше время принято называть кринжем.        — Валерка, привет, — спустившийся вниз Игорь лишь кивнул товарищу. Оба не смогли пожать друг другу руки, а потому просто разошлись. Корзухин быстро вернулся на свой стул рядом с Лёвой, положил на стол бумаги с телефоном и перевернул гитару, что висела у него за спиной. — Так, в общем. Для начала следует послушать «Путь к звёздам».        — Лирические завывания унылого романтика, — вставил свои пять копеек Валентин Сергеевич, противно улыбнувшись и довольно сложив руки на груди.        — Ой, да ну Вас, — махнул рукой Игорь. Найдя в телефоне нужный файл, он открыл его и нажал на «играть».        Лёва слушал внимательно, как и Носатов, хоть тому было не особо интересно. Корзухин же нетерпеливо ждал, время от времени тихо постукивая пальцами по корпусу гитары. Было видно, что немного напряженная обстановка давила на него, как и некая задумчивость слушателей.        Когда действительно довольно лирическая мелодия стихла, он заметно оживился и вопросительно, с надеждой даже, посмотрел на Хлопова. Тот задумчиво хрустнул пальцами и уставился на потолок, собираясь с мыслями. И чтобы не видеть два обращенных к нему взгляда.        — Ну… красиво, но слишком грустно, — протянул он. — Мне нравится музыка, но не очень понятен лирический герой. Как он дошёл до самоубийства?        — Там же в тексте ясно говорится: «Любовь мою разбили, и звезда взорвалась». Они же на звезды там смотрели. В этом и весь смысл. Их любовь, она… тоже как звезда.        — Господи, Корзухин… — Выдохнул доктор, массируя глаза. — Ты на своём… Как его… ЕГЭ литературу сдавал? Что у тебя по ней? Тройка-двойка? Если так, то тогда всё с тобой ясно. Ну невозможно понять твои тексты. Хоть бы Пушкина для понимания проанализировал.        — Всё Вам не нравится, — обиженно буркнул Игорь. — Нужно уметь чувствовать чувства.        — О. А это уже тавтология. Русский.        — Сказал тот человек, попрошу заметить, у кого одно и то же слово встречается два-три раза в строчке.        — Мне можно. Я врач. У меня пациенты такие, которые не с первого раза понимают, что я им в рецепте прописываю. Ой, Лёвк, — окликнул он парня, которому Игорь уже успел подсунуть листы с текстами новых песен. Тот оторвался от чтения и вопросительно посмотрел на него. — А ты в какой больнице наблюдаешься?        — В восьмой.        — Здорово. Может, пересечёмся, — Валентин Сергеевич задумчиво почесал шею.        — Ну, что скажешь? — Обратился к Лёве Игорь.        — Нормально… Но опять немного текст смущает… Что это за лагерь, где людей в упырей превращают? И получается, что только герой любил вампиршу, а она под конец его спасла просто так.        — В этом и смысл, что она тоже его полюбила.        — Но как, если у вампиров сердце мёртвое?        — Откуда тебе знать, какое у них сердце?        — Оттуда.        — Много о вампирах знаешь тогда, что ли? Всё-всё? Ты вампировед у нас?        — Да, знаю. У вампиров чувств быть не может.        — Да с чего ты это взял?        — Ну факт же! У тебя в песне сердце чувство пробуждает, а у вампиров оно мёртвое!        — А тут забилось. Потому что она его полюбила.        — А ты поясни для начала, как это произошло. Ты тему влюблённости девушки, получается, не раскрыл.        — А я говорил, — с важным видом кивнул доктор.        — Вам обоим не угодишь, — закатил глаза Корзухин, сложив руки на груди. — Может, можете помимо критики что-то дельное предложить?        — Не знаю, — пожал плечами Валентин Сергеевич. — Вот раньше были песни…        — В общем, — Лёва подвинулся ближе к нему, — смотри. Если она его любит, то надо сделать куплет про неё, мол, она смотрела на него, его проявления симпатии, и…        О чём спортсмен говорил дальше, Валентин Сергеевич не вникал. Только смотрел на то, с каким интересом и серьёзностью Игорь глядел на водящий по листу карандаш, время от времени кивая. Признаться, таким сосредоточенным доктор видел его впервые, и это знатно удивило его. Оказывается, Корзухин тоже может быть спокойным и с ответственностью уделять всё своё внимание работе — обалдеть.        Когда Игорь вдруг воскликнул «А! Ну точно!» и схватился за ручку, начав что-то строчить, Валентин Сергеевич дёрнулся от неожиданности и посмотрел круглыми глазами на довольно улыбающегося Лёву. Тот показал большой палец. Носатов хмыкнул и встал из-за стола.        — Ладно, ребятки. Я спать.        — Так рано? — Удивился Хлопов, взглянув на большие настенные часы, показывавшие семь вечера.        — Пока то да сё, уже будет восемь. А мне завтра на работу очень рано вставать.        — В воскресенье? Выходной же.        — Такова моя врачебная доля. У тебя что, не так?        — Почти, — заметив отвлёкшегося от рукописи Игоря, Лёва нахмурился. — Пиши давай. Сосредоточься, — музыкант тут же вернулся к работе.        — Ловко ты с ним, — усмехнулся Носатов. Всё-таки Корзухин нуждался во мнении сверстников. Хлопов, улыбаясь от уха до уха, кивнул. — Что ж, я пошёл.        Валентин Сергеевич поднял в знак прощанья руку и направился в сторону лестницы, под которой находился небольшой коридорчик, ведущий к двери в ещё одну спальню. Игорь в последний раз чиркнул ручкой и счастливыми глазами оглядел исписанный лист. Затем чуть отодвинулся от стола, зажал на гитаре нужные аккорды и заиграл, а потом запел. Тихо, но поистине красиво.        А Лёва сидел и слушал, не отвлекаясь и иногда качая головой в такт музыке и улыбаясь. Да, определённо ему нравилось, и Игорь сам не мог сдержать улыбки, вскоре начав бить по струнам сильнее. Так, чтобы было слышно на весь дом. И ведь действительно. Музыка лилась бесконечным красивым потоком и наполняла собой всё помещение. Казалось, её было слышно даже на чердаке.        — Красиво, — выдохнул Лёва, когда Игорь закончил, медленно проведя в последний раз по каждой струне.        — Спасибо тебе, — Корзухин пожал ему руку. — Завтра ребятам покажу и, уж поверь, в долгу перед тобой не останусь.        — Да ладно тебе. Я не особо разбираюсь.        — А текст кто помог исправить? Пушкин?        — Может быть и Пушкин, — усмехнулся Хлопов. — Я не знаю.