Изуку не чувствует ног от усталости. Они с Кацуки практически весь день то поднимались на гору, то спускались вниз по крутым тропинкам. Останавливались лишь на небольших островках ровной поверхности, где перекусывали захваченной с собой едой Кацуки. Изуку с особым аппетитом ел самые обыкновенные бутерброды, зная, что их приготовил Кацуки — так он сам сказал. У него в голове мелькнула даже мысль, что было бы не плохо, если бы Кацуки всегда готовил для него еду. Но Изуку тут же прогоняет эти мечты прочь.
Когда солнце давно заходит за горизонт, а на небо медленно и лениво выползает луна и россыпью вспыхивают звезды, Кацуки предлагает вернуться обратно в гостиницу. Он выглядит жутко довольным, а Изуку даже кажется, что у него прибавляется сил от этого радостного известия. В полной темноте, разбиваемой лишь луной, они идут практически наощупь, иногда подсвечивая фонариком в телефоне Кацуки. Изуку вздрагивает и испуганно оборачивается, услышав громкий хруст за спиной. И осторожно спрашивает:
— А здесь дикие звери водятся?
Кацуки пожимает плечами.
— Откуда я знаю? Может, и есть. А ты чего, — Изуку готов поклясться, что тот презрительно усмехается и корчит самодовольную рожу. — Боишься, что ли?
— Еще чего, — фыркает Изуку. Хотя на самом-то деле он чувствует страх, холодной, липкой змеей опутывающий его. Изуку оставил дома пистолеты, решив, что они ему не пригодятся. В заднем кармане джинсов лежит один лишь складной нож, который вряд ли его спасет, выпрыгни на них в это мгновение дикий зверь. Одна надежда на Кацуки и его причуду. Изуку мотает головой, прогоняя эти мысли. Чем больше он накручивает на себя, тем хуже.
Вдалеке виднеются огни окон гостиницы. Значит, они почти пришли. Кацуки ускоряет шаг, так что Изуку приходится подстроиться, стараясь меньше наступать на растянутую ногу. Но прибавляется другая проблема — бинты натирают кожу, и теперь на щиколотке ноет большая, болезненная мозоль. Изуку сдувает со лба челку, поравнявшись с Кацуки, берется за его локоть. Тот держит руки в карманах, искоса смотрит на него, но не отстраняется, даже ни слова не говорит.
— Наконе-ец-то… — протягивает с облегчением Изуку и прямо в одежде заваливается на футон, утыкается лицом в пол и выдыхает.
— Ну ты и слабак, — усмехается Кацуки, вешая на крючок куртку. — Небольшая прогулочка, а ты уже выдохся.
Изуку через силу приподнимает голову и смотрит на него с раздражением:
— Ничего себе прогулочка… — старается он повторить насмешливый тон Кацуки.
По шороху рядом с собой Изуку понимает, что Кацуки садится на футон. Проводит по ткани ладонью.
— Но тебе понравилось хоть? — спрашивает он, и Изуку обращает внимание на то, как резко меняется его голос — из насмешливо-презрительного становится серьезным.
Изуку переворачивается на спину и приподнимает руки, потягиваясь. Пальто расстегнуто, видна застиранная толстовка, которая задирается вверх из-за поднятых рук. Приоткрывается тонкая полоска живота, и Изуку чувствует пристальный взгляд Кацуки, будто прикованный к этому месту. Густо покраснев, он быстро опускает руки и поправляет толстовку, чуть ли не натягивая ее до бедер.
— Понравилось, — отвечает Изуку, и мурашки пробегают по спине, когда его руку сжимают пальцы Кацуки, прохладные и жесткие наощупь.
— Ну и отлично, — произносит тот странным тоном, значение которого остается для Изуку неразгаданной загадкой. — Будем ложиться спать?
— Ага-а… — мычит Изуку и перекатывается на другой бок. Не хочется вставать и делать хоть что-то, поэтому он решает обнаглеть — пусть Кацуки стелет постель. Но тот вытягивает из шкафа одеяло с подушкой и пинает одну к Изуку.
— На, стели, — говорит он, встряхивает одеялом и кладет его на футон.
Изуку закатывает глаза и фыркает себе под нос, надув щеки. Но пересиливает себя и поднимается, раздевается, оставшись лишь в длинной, растянутой футболке, прикрывающей трусы. Он раскладывает одеяло и взбивает припухлую подушку, так что та становится будто воздушная. Комната погружается в темноту, босые ноги Кацуки шлепают по полу. Доносится шуршание, когда тот ложится. Изуку укрывается с головой одеялом и вздыхает.
Он жутко устал за день. Поэтому думает, что тут же вырубится. Но сна ни в одном глазу. Будто Изуку выпил невероятно крепкий кофе без сахара и молока. Он открывает глаза, стягивает одеяло и смотрит на спину Кацуки, а сердце с каждой секундой бьется все быстрее. Он лежит в шаге от Изуку, но в то же время кажется, что очень далеко. Изуку высвобождает руку из-под одеяла и невольно тянется к Кацуки. И тут же отдергивает руку, когда тот переворачивается на другой бок. Изуку видит его лицо, с трудом различимое в темноте.
— Не спишь? — шепотом спрашивает Кацуки.
— Нет, — мотает головой Изуку.
Доносится шорох и кажется, что лицо Кацуки приблизилось к Изуку.
— Не против, если я подвинусь к тебе?
— Ч-что? — давится воздухом Изуку. К щекам приливает кровь, а сердце гулко стучит в висках, отбивая бешеный ритм. — Д-да, конечно…
Шорох усиливается, и Изуку изумленно приоткрывает рот, когда его одеяло тянут в сторону. И вздрагивает, когда чужие руки касаются его талии.
— Ты не замерз? — дыхание опаляет щеку, и Изуку искренне не понимает, как в такой ситуации можно вообще замерзнуть, когда тело так и горит из-за опасной близости.
— Нет, — шепчет он в ответ.
«Что он делает?» — спрашивает сам себя Изуку, одновременно и пугаясь, и испытывая приятное волнение от происходящего.
С его губ срывается чуть различимый стон, когда теплые руки Кацуки ловко юркают под ткань футболки и очерчивают линию талии, поднимаясь выше к ребрам и груди. Изуку рвано выдыхает и хватает его за запястья, останавливая:
— Т-ты чего?
Кацуки наклоняется и касается носом его щеки.
— Не нравится?
— Нет… — врет Изуку, кусая губы. На самом деле на периферии сознания пульсирует мысль, чтобы Кацуки не останавливался. — Мне… мне… щекотно! — проговаривает он с трудом. Мысленно умоляет Кацуки убрать руки, потому что боится, что эти прикосновения зайдут слишком далеко.
— Когда щекотно, обычно смеются, — шепот Кацуки звучит прямо в ушах, и от этого непривычно бархатистого голоса мурашки пробегают по всему телу. Или ему кажется, что голос стал другим? — А ты стонешь.
— Ничего я не… — начинает возмущенно Изуку, но ему не дают продолжить. Кацуки накрывает его губы поцелуем, нависает над ним, коленом раздвигает его ноги. Пальцы пробегают по ребрам, накрывают грудь. Изуку судорожно выдыхает в губы Кацуки, чувствуя, как все тело горит под его прикосновениями.
«Что… почему…» — не понимает Изуку, не отдавая себе отчет в своих действиях. Он поднимает руки и обнимает Кацуки за шею, этим действием разрешая ему продолжать.
— Тебе же нравится, — Кацуки отстраняется и заглядывает в приоткрытые глаза Изуку. Тот отводит взгляд, прикусив губу. Лицо нестерпимо пылает, и внутри загорается невероятной силы пожар, который ничем не потушить.
— Да, но…
— Но?
Изуку поджимает губы, сдерживая еще один стон, готовый вот-вот вырваться из груди, когда Кацуки целует его в шею, прикусывает, посасывая кожу. А потом проводит языком по месту укуса.
— Стремно… — бормочет Изуку, зажмурившись. — Стыдно, неловко…
Кацуки усмехается и чмокает его в кончик носа.
— Как будто я не чувствую неловкости, идиота кусок, — Изуку заставляет себя открыть глаза и видит перед собой Кацуки, в его взгляде ощущается самая настоящая нежность, от которой приятно щемит в сердце. — Я столько раз представлял это себе в голове, а все равно не уверен на все сто. Бесит, — фыркает он. Потом его голос становится резко до холодного серьезным: — Но если ты не хочешь или не готов, то я прекращу. И больше не…
— Нет, я не то чтобы… — перебивает его Изуку, схватив за руку, когда тот приподнимается, чтобы отодвинуться. — Я… — Кацуки замирает, прислушиваясь. Наступает тишина, в которой оглушительно громко бьется его сердце в груди. Изуку сглатывает.
— Ты?..
«Ты же хочешь этого!» — выкрикивает внутренний голос, и внутри Изуку все сжимается в комок, натягивается как струна.
— Каччан, я… — с его задрожавших губ срывается хриплый шепот. Он судорожно сжимает ткань одежды на плечах Кацуки, комкая ее. — Я…
Он так и не решается сказать это, вместо слов притягивает к себе и впивается в губы, целуя их. Кацуки застывает, ошарашенный действиями Изуку. А потом, догадавшись, что это значит, оттягивает нижнюю губу, заставив того приоткрыть рот, проводит языком по кромке верхних зубов. Изуку обмякает, руки опускаются на футон.
— Любимый… самый любимый… — задыхаясь, шепчет Кацуки, разорвав поцелуй. Пальцы сжимают край футболки Изуку, тянут вверх и осторожно снимают ее. Голое тело обжигает прохладный воздух, вместо которой кожу опаляет жар от прикосновений губ к шее, ключицам. Изуку прижимает ладонь ко рту, сдерживая готовые вырваться стоны. Он невольно прогибается в спине, когда Кацуки оставляет дорожку влажных поцелуев вниз от плеч к животу. Делает все невероятно медленно, пробуя на вкус каждый сантиметр кожи. Изуку всхлипывает, когда тот губами обхватывает бисерину соска, аккуратно тянет на себя, посасывая. Другой оглаживает подушечками пальцев. Изуку вздрагивает, рука невольно поднимается и касается волос Кацуки, зарываясь в них. Он крепче прижимает его голову к груди, теряя рассудок от удовольствия.
Кацуки проводит носом вниз, с шумом вдыхая в себя воздух. Приподнимает голову и хватает Изуку за запястье руки, которой тот зажимает рот. Приближается к его лицу и шепчет прямо в задрожавшие губы:
— Не закрывай рот, я хочу слышать… — его пальцы скользят вниз, накрывая быстро вздымающийся живот, — насколько тебе приятно.
— А если… услышат другие? — неуверенно протягивает Изуку.
Кацуки презрительно хмыкает, приоткрывает рот, улыбнувшись. Глаза Изуку привыкают к темноте, и он видит, как поблескивают в приоткрытом рту зубы:
— Вряд ли здесь настолько тонкие стены, чтобы услышать, — он издает короткий смешок. — А если все-таки тонкие, то… Пусть завидуют.
— Каччан, ты с ума сошел… — хрипит Изуку и в то же мгновение как в тумане слышит собственный стон от поцелуя в живот, рядом с пупком. Кацуки гладит его бока, оставляя еще несколько легких и нежных поцелуев. Внутри становится нестерпимо жарко, Изуку сильнее прогибается в спине, заерзав бедрами. Кацуки отстраняется и наклоняет голову, поглядев вниз. Изуку догадывается, на что тот смотрит, и весь вспыхивает, тянется рукой, чтобы прикрыть выпирающий бугорок на трусах, но тот перехватывает его руку, переворачивает ладонь и целует внутреннюю сторону. Опускает его руку, носом прижимается к животу и медленно ведет им вниз к паху. Сердце Изуку падает, гулко застучав внизу живота. Кацуки точно слышит его сердцебиение, усмехнувшись, языком облизывает кожу прямо на границе с трусами.
— Не… смотри… — издает не то писк, не то хрип Изуку, зажмурившись. Напрягается всем телом, сжавшись. Кацуки приподнимается, протягивает руку к его лицу и кладет на щеку ладонь, нежно поглаживая.
— Все равно темно же, — говорит он с такой теплотой в голосе, так что Изуку невольно расслабляется. Кацуки фыркает, пощекотав кожу, и добавляет: — И вообще, чего стесняться. Я же тоже парень.
— Просто заткнись, — бурчит Изуку и сглатывает, когда Кацуки зубами подцепляет резинку трусов и тянет их вниз. — Ты… ты…
— Я?.. — протягивает Кацуки, стянув трусы почти до колен. Облизывает языком выпирающую косточку таза. Улыбнувшись, касается рукой уже довольно твердого члена и пару раз медленно, смакуя каждое движение, проводит вверх-вниз по всей длине. В паху все сводит судорогой, от которой можно потерять рассудок, Изуку запрокидывает голову, и ловит сухими губами раскаленный воздух, пытаясь вернуться в реальность. Закрывает лицо руками, чувствуя, как-то горит огнем. Кацуки не выпускает из рук член и продолжает ласкать его, тереть большим пальцем нежную головку, на которой каплями выступает прозрачная смазка. Он приподнимается и тянется к лицу Изуку, ловит его дрожащие губы и увлекает в глубокий поцелуй. Изуку впивается ногтями в его плечи, сдавленно стонет в рот, теряясь в калейдоскопе чувств.
— Нравится? — спрашивает Кацуки, оторвавшись от влажных губ и облизнувшись.
Изуку сглатывает, пытаясь собраться с мыслями. Но когда Кацуки чуть сильнее сжимает его член, из горла вырывается протяжный, отчасти жалобный стон, похожий на скулеж. И он оказывается куда красноречивее всяких слов. Кацуки заглядывает Изуку в глаза, помутневшие от желания и возбуждения, и вновь целует, покусывая губы и тут же зализывая укусы. Свободной рукой он проводит по линии бедер, стягивает только мешающие трусы и швыряет их в сторону. Изуку обхватывает его ногами, крепче прижимая к себе, так что Кацуки практически ложится на него. Пальцы зарываются в волосы, гладят голову, потом спускаются вниз, юркнув под одежду и оставшись на голой спине. Кацуки рвано выдыхает в губы и трется пахом о внутреннюю сторону бедра. Изуку чувствует, как сильно тот возбужден — не меньше его самого. И этот факт заставляет его окончательно растерять весь рассудок.
Кацуки отрывается от губ на короткую секунду лишь за тем, чтобы сорвать с себя футболку и бросить в сторону. Потом он опять прижимается к Изуку, с большей страстью целует, сминая уже припухшие губы, продолжает ласкать член. Изуку и сам начинает осторожно, неумело двигать в такт его движениям руки бедрами. Но вдруг Кацуки расслабляет пальцы и разрывает поцелуй, поднимаясь. Изуку, все еще чувствуя приятную пульсацию внизу живота, не понимает, почему тот заканчивает все так быстро. Больно укалывает разочарование. Он опирается на один локоть и смотрит на спину Кацуки. Тот, склонившись, роется в рюкзаке, который брал с собой на гору. Изуку сгибает ноги в коленях, садясь, и спрашивает дрогнувшим голосом:
— Каччан, ты чего?
Кацуки оборачивается, передергивает голыми плечами и бросает:
— Да подожди ты… Бесит… Сейчас найду.
Спустя несколько секунд, он быстро поднимается и пулей оказывается рядом с Изуку. В руке он сжимает что-то небольшое, вытянутое. Повалив его обратно на футон, Кацуки покрывает его лицо легкими поцелуями-бабочками, шепнув:
— Без этого будет больно.
Изуку сжимает его плечи и недоуменно смотрит на Кацуки.
— Б-больно?
Кацуки трется кончиком носа о его нос и серьезно произносит:
— Да. Если все-таки будет больно, говори. Я тут же прекращу.
— Хорошо, но…
Кацуки выпрямляется, сидя на коленях, щелкает крышка тюбика, и он выдавливает себе немного прозрачного, густого крема на ладонь. Изуку уже видел этот тюбик ранее, когда Кацуки разбирал вещи в рюкзаке. Когда Кацуки медленно растирает его в пальцах, он догадывается, что это смазка. И изумляется тому, как тот основательно подготовился. Как будто планировал это заранее.
— А теперь расслабься и раздвинь ноги… — шепчет Кацуки на ухо и проводит указательным пальцем по бедру. По всему телу пробегают мурашки от этого прикосновения, Изуку кивает, делает глубокий вдох и потом с шумом выдыхает. Не уверен, что расслабился полностью, но ему не дают времени колебаться и дальше. Холодные от смазки указательный и средний пальцы касаются плотно сжатого колечка мышц, делают круговое движение. Изуку тонко вскрикивает, когда Кацуки вставляет их внутрь.
— Кач… — в тишине слышно его сбитое дыхание и бешеное сердцебиение, — чан…
Изуку широко распахивает глаза, чувствуя, как его заполняет неведомое до этого мгновения ощущение. Он делает глубокий вдох, и все внизу живота сводит неприятной судорогой.
— Тише, тише… — шепчет Кацуки, утыкаясь носом в его плечо.
Изуку жмурится и чуть не взвывает от жгучего, болезненного чувства, расползающегося снизу вверх, когда Кацуки проталкивает пальцы дальше. Он хочет вырваться, вертит головой и ерзает. Из-за резкого движения бедрами Изуку лишь больше насаживается на пальцы, и в уголках глаз выступают слезы.
— Деку… очень больно? — как в тумане он слышит взволнованный голос Кацуки. — Потерпи немного, потом должно быть лучше…
— Немного… — сипит Изуку, его живот быстро поднимается и опускается в такт сбитому дыханию. Он сглатывает, но внезапно понимает, что начинает привыкать к странному чувству, и пальцы с каждой секундой причиняют все меньше и меньше дискомфорта.
Кацуки опускает голову, кладет ее на грудь Изуку, поглаживая покрытые мурашками бедра. Лежит так некоторое время, пока в полной тишине не звучит его голос:
— Потом должно стать приятнее. Я буду аккуратнее.
Кацуки приподнимается, заглядывая в глаза Изуку. На лбу появляется глубокая линия морщинки, когда он хмурится. Он медленно, наощупь находит руку Изуку и переплетает пальцы в крепкий замочек. Грудь сжимает щемящее чувство нежности, уголки губ дергаются, растянувшись в счастливую улыбку.
— Продолжай, — шепчет Изуку и кончиками пальцев на ступне касается голой спины Кацуки. Тот рвано выдыхает, накрыв его губы еще одним страстным, горячим поцелуем.
Изуку жалобно стонет в его губы, когда влажные пальцы продолжают растягивать его, входя глубже, разжигая настоящий пожар внизу живота. Спустя некоторое время Кацуки добавляет третий, безымянный палец, и по телу Изуку будто проходит электрический разряд. Неприятные ощущения, которые не давали ему как следует расслабиться, теперь сменяются удовольствием, от которого разум заволакивает густой, непроглядный туман. Изуку запрокидывает голову и мычит, морщинки расчерчивают лоб. На висках выступают капли пота, становится до безумия жарко. Он хватается за руки Кацуки, дрожа всем телом. Приоткрывает рот и с влажным причмокиванием отрывается от мягких губ. Вниз по подбородку стекает тонкая нить слюны, которую Кацуки, опалив щеку горячим дыханием, слизывает.
— Деку, ты просто не представляешь, как я тебя, блять, хочу… — хрипит Кацуки. Изуку вздрагивает, когда из него вытаскивают пальцы с влажным хлюпающим звуком. Кацуки отстраняется, шуршит одежда, снятая впопыхах и брошенная в сторону.
— Каччан…
Изуку крепко обнимает его за плечи, прижимаясь всем телом. Он прикусывает губу, стараясь расслабиться, и в то же мгновение из легких будто вышибают весь воздух. Кацуки медленно, словно растягивая удовольствие, входит в него, и Изуку совершенно теряет связь с реальностью, чувствуя, как постепенно тонет, задыхается. Боль и неприятное жжение заглушает дикое желание, он приподнимает вверх бедра, качнув ими. И Кацуки без слов понимает, что от него хотят. И сладкий стон заполняет собой всю комнату, когда тот толкается дальше вперед, раздается шлепок удара о влажную от пота кожу. Изуку впивается зубами в плечи Кацуки, шарит ладонями по спине, мечется, как в огне. Тот опускает голову к его шее, целует и кусает кожу, оставляя красные цветки пятен, облизывает языком дрожащий кадык. Изуку старается подстроиться под ритм движений Кацуки. Все его существо тянется к нему, желает раствориться в нем, стать единым целым. Внизу живота ноет от сладкой истомы, а сердце готово вот-вот выскочить из груди. Он чувствует себя на седьмом небе от счастья, что все это происходит по-настоящему и не закончится неожиданным пробуждением и постыдным мокрым пятном на трусах.
Движения Кацуки становятся грубее, он глубоко входит в Изуку, заставив того изогнуться в позвоночнике и простонать что-то нечленораздельное. Он ловит лицо Кацуки дрожащими руками, заглядывает в мутные глаза, подернутые пеленой возбуждения, и сбивчиво шепчет:
— Каччан… Каччан… еще… я так люблю тебя…
Кацуки подхватывает Изуку под колени, резко притянув к себе, и тот кусает пальцы, вскрикивая от удовольствия. Он широко распахивает глаза, крупная дрожь волнами проходится по всему телу. Изуку обхватывает всеми конечностями Кацуки, сильнее сжимает его внутри себя, заставив зажмуриться и хрипло выдохнуть. В глазах на секунду темнеет, разум отключается, и на живот брызгами падают теплые, липкие капли. Изуку обмякает, прижимает к приоткрытому рту руку, пытается отдышаться, пока Кацуки, сделав еще несколько резких, грубых толчков, не кончает внутрь. Он падает на него утыкается носом в грудь, покрывает ее горячими поцелуями, захлебываясь воздухом. Изуку шевелит ногами, чувствуя, как между ягодиц стекает горячая сперма.
Он еще ни разу в жизни не испытал такого наслаждения.
— Ты… лучший, — сипло бормочет Кацуки, перекатывается на бок, продолжая обнимать Изуку. Сгибает ноги в коленях и прижимает их к его бедру. Поворачивает голову и утыкается носом в волосы, поцеловав в висок.
Изуку молчит. На него резко сваливается осознание произошедшего, и все еще затуманенный разум пытается принять ту непреложную истину, что они с Кацуки только что переспали. Более того, он стонал так громко, что теперь становится ужасно стыдно, и хочется провалиться в то же мгновение под землю. Сердце продолжает бешено стучать в груди, а живот, кожу на котором потягивает собственная сперма, быстро вздымается вверх. Кацуки опускает руку ниже и касается талии.
— Ты чего? — спрашивает он, удивленный его безучастностью. — Тебе не понравилось? — в его голосе звенит волнение и ощущается привкус обиды.
Изуку мотает головой.
— Нет… — выдавливает он из себя хриплое. — Очень понравилось, — признается Изуку. И закусывает губу. Потом резко поднимается, отпихивает от себя Кацуки и встает на ноги. Тянет на себя одеяло и, укрывшись им с головой, белым привидением шлепает в полной темноте. — Я в душ!
— Ладно… — протягивает недоуменно Кацуки, потом, вполголоса матерясь себе под нос, ищет на ощупь брошенные в порыве страсти трусы, запутывается в одежде и одеяле. — Черт бы их всех побрал! — выплевывает он, наконец найдя трусы, и натягивает их.
Изуку с грохотом закрывает за собой дверцу душевой, прижимается спиной к стене и резко поворачивает кран с ледяной водой. По коже пробегают мурашки, и он тут же разбавляет воду горячей, чувствуя, что если не сделает это, то превратится в ледышку. Хотя это маловероятно из-за творящегося в душе хаоса и полыхающего пожара. Изуку трет ноги, смывая остатки их бурной ночи. Брызжет себе в лицо водой, помотав головой. Выключает воду, и его окутывает со всех сторон звенящая тишина. Ее нарушает лишь чуть слышное постукивание капель, падающих из душевой лейки, и его собственное сердцебиение, отдающееся в висках.
«Мы с Каччаном переспали… Как настоящая пара…» — мысленно произносит Изуку. Во рту становится сухо, он облизывает все еще припухшие губы шершавым языком. — «Переспали… Не знал, что это настолько приятно,» — вздыхает он. — «Просто безумие какое-то. И еще я так громко стонал…» — краска заливает его лицо, он поджимает губы, морщась. Изуку даже при всем желании и оставаясь в здравом уме не смог бы сдержаться, а он был будто сам не свой, не соображая, где он и что он делает.
Надо успокоиться, а холодная вода никак не помогает прийти в себя. Изуку трет глаза, дергает ногой, стряхивая с себя капли. Выходит из душевой, поворачивается к квадратному зеркалу на стене. Вздох изумления срывается с его губ, когда он видит собственное отражение. Красные пятна засосов с неровными краями испещряют то там, то здесь кожу шеи и плеч. Изуку проводит по ним пальцами, и ему кажется, что он чувствует исходящий от них жар. Волосы взъерошены, а в глазах сияет неестественный, лихорадочный блеск. Но все равно чувствует себя выжатым, как лимон, от эйфории не остается и следа.
— Да уж… — бормочет чуть слышно Изуку, опять набрасывая на плечи местами промокшее одеяло и выходя из душевой.
Кацуки сидит, скрестив ноги на футоне. Изуку старается не смотреть на него, быстро наклоняется, шарит по полу и, схватив скомканные трусы, отходит в сторону. Отворачивается спиной к Кацуки и, подпрыгивая на одной ноге, надевает их. Одеяло сползает с плеч, и воздух щекочет голую спину. Изуку ежится, находит висящее на крючке пальто, запускает руку в карман и достает пачку сигарет с зажигалкой.
— Что-то случилось? — спрашивает Кацуки. Изуку оборачивается и передергивает плечами.
— Нет, — бормочет он, держа между зубами сигарету. Садится на футон, подтянув к себе упавшее одеяло и опять накрывается им с головой. От кончика сигареты поднимается тонкая струйка дыма, и по телу расходится приятное расслабление. Изуку прикрывает глаза, чувствуя, как жизнь наполняет его тело.
— Ты какой-то странный… — вздыхает чуть слышно Кацуки, но Изуку пропускает его слова мимо ушей.
Изуку сжимает руку в кулак. Мысли постепенно приходят в порядок. Итак, они с Кацуки переспали. И что с того? Его первый раз был с любимым человеком, поэтому он не жалеет. Но какими теперь будут их отношения? Станут глубже и доверительнее? В душе ощущается приятное тепло от этих мыслей. Изуку надеется, что Кацуки думает точно так же.
Он искоса посматривает на Кацуки. Тот водит указательным пальцем по подушке, рисуя невидимый узор. Потом морщится и выдает недовольное:
— Опять от тебя вонять будет…
Изуку ничего на это не отвечает, все еще погруженный глубоко в мысли. Кацуки вздыхает и откидывает назад голову, глядя на чернильный потолок.
— Это твой первый раз? — с губ срываются эти слова быстрее, чем Изуку успевает подумать над их смыслом. Он мгновенно прикусывает кончик языка, поймав на себе недоуменный взгляд Кацуки.
— Ну… — он кашляет, прижав к губам кулак. Потом выдавливает из себя смущенное: — Да… Что, какие-то проблемы? — тон резко меняется, и Изуку узнает прежнего раздражительного Кацуки.
— Нет, — мотает головой Изуку. — Получается у вас с… Моясу разве ничего не было?
«И зачем я это спрашиваю?» — не понимает он и чуть не хватается за голову. — «Совсем крыша поехала? А если он врежет тебе?»
— Я же уже говорил, что ни-че-го, — с раздражением, переливающимся через край, шипит Кацуки. Хватает Изуку за запястье и поворачивает его к себе лицом. — То, что было между мной и этой придурошной… не идет ни в какое сравнение с тобой. Если ты еще раз ее вспомнишь… я тебе так врежу, что говорить разучишься.
Изуку улыбается, сигарета подрагивает в его губах. Пальцами свободной руки он берется за фильтр и выдыхает дым, опустив голову вниз. Сизым туманом ползет дым по полу. Кацуки следит за каждым его движением и, резко подавшись вперед, быстро целует его в губы.
— Я очень рад, что… решился на это, — признается Кацуки, и в его голосе сквозит неуверенность. — Я давно хотел, но не получалось. Я хотел с тобой, еще когда ты был у меня в гостях и остался ночевать. Но из-за родителей…
В голове Изуку начинают складываться все эти факты. Вспоминается нежелание Кацуки толком объяснить, зачем им номер в гостинице, прозрачный тюбик, который тот так быстро спрятал. Он вздрагивает, когда каждый кусочек паззла встает на свое место, и перед ним предстает полная картина. Кацуки спланировал весь их поход, чтобы завершить день сексом. Изуку усмехается уголком рта. И как он сразу не догадался? Но так даже лучше, знай он заранее, что произойдет, не испытал бы такой калейдоскоп чувств.
— А ты сам, — говорит Кацуки, — хотел со мной переспать? Я так понимаю, у тебя тоже первый раз.
Изуку сомневается мгновение, сначала делает неопределенное движение плечами. Но потом все-таки кивает. До этого момента он не задумывался над этим, но сейчас он чувствует всем существом, что тоже хотел.
Изуку ойкает, когда тлеющий кончик начинает припекать подушечки пальцев. Он встает, высвободив руку и юркает в туалет, бросает окурок в унитаз, и в спину ему доносится звук сливаемой воды из бачка. Кацуки похлопывает по футону рядом с собой, приглашая сесть обратно. И стоит Изуку сесть, как он тут же оказывается сжат в объятиях. Кацуки носом касается влажных волос, щекочет дыханием кожу. Шепчет прямо в ухо:
— Тебе понравилось? Было приятно?
Изуку сглатывает, чувствуя, как от воспоминаний внутри вновь становится горячо. Он кивает, крепче прижавшись к Кацуки. Тот гладит его по голове.
— Мне тоже… Слушай, может пойдем спать? Я жуть как устал за сегодня.
— Давай, — соглашается Изуку.
Одно одеяло накрывает два теплых тела, прижимающихся друг к другу так, словно их что-то может разлучить. Изуку нащупывает волосы Кацуки и запускает в них ладонь, разглаживая лохматые космы. Тот трется о его плечо, как настоящий кот — не зря, видимо, Виннера в честь него назвал. Кладет голову на грудь Изуку и обнимает за талию.
— Спокойной ночи, Деку, — одними губами произносит Кацуки.
— Спокойной, — тихо отвечает Изуку. Смотрит на спокойное лицо Кацуки, который быстро засыпает. Слышно его размеренное сопение. Изуку невольно улыбается, глядя на него. Тянется губами ко лбу и оставляет там долгий, теплый поцелуй, шепнув при этом: — Мой самый настоящий, единственный герой…
И, сам того не заметив, Изуку засыпает, слишком вымотанный и физически, и эмоционально за сегодняшний бурный день, богатый на радостные для него события.
***
Изуку жмурится, когда лучи солнца пробиваются сквозь оконные стекла и заливают покрытый футоном пол. Рядом издает нечленораздельное мычание Кацуки. Изуку вздрагивает, спросонья позабыв, где он и с кем. Удивленно смотрит на нахмуренный лоб Кацуки, сжатые в тонкую ниточку губы. В голове всплывают воспоминания прошедшей ночи, и он с головой прячется под одеяло.
«Спать, дальше спать…» — решает он, но из-за захвативших его эмоций сон никак не желает возвращаться обратно. Его движения будят Кацуки, тот приподнимается на локтях и открывает заспанные глаза. Они лихорадочно блестят, сощуренные и недовольные.
— Проснулся, что ли? — бормочет он и садится. С него сваливается край одеяла. Изуку выглядывает из-под ткани и видит голую грудь Кацуки, на которой выделяются накачанные тренировками мышцы.
— Угу, — кивает Изуку и выползает из-под одеяла. Трет плечо, которое явно отлежал в неудобной позе — кости и мышцы ноют. Кацуки поворачивает голову, с мгновение изумленно смотрит на его тело. А потом самодовольно усмехается, отвернувшись. Уголок его рта дергается вверх, а в глазах вспыхивает алчный огонек. Изуку прекрасно знает причину такой реакции Кацуки. И чувствует себя еще более неловко.
— Давай собираться, днем уже нас выселят отсюда, — Кацуки поднимается на ноги и идет в сторону туалета. Хлопает дверь, и оттуда доносится шум льющейся воды. Изуку провожает его взглядом и, как только тот исчезает из поля зрения, плюхается обратно на футон. Он чувствует себя вымотанным, лишенным даже последней капли силы, но донельзя счастливым. Улыбка расцветает на его искусанных губах. Изуку потягивается, уставшие конечности лениво слушаются его.
Кацуки выходит из туалета и смеряет лежащего Изуку недовольным взглядом.
— Ты чего херней маешься?
Изуку морщится и переворачивается на другой бок, так что Кацуки остается смотреть на его голую спину. Кацуки нарочито громко цокает языком, подходит к нему и легонько пихает пяткой в бок, мол, вставай, нечего разлеживаться. Изуку машет рукой, отмахиваясь, но тот хватает за запястье и так тянет его вверх, как мешок. Приподнимает, лишив всякой опоры. Изуку, потеряв равновесие, неловко взмахивает рукой и заваливается обратно на бок, увлекая за собой Кацуки. Падение смягчает футон, но они все равно неприятно ударяются о лбы друг друга. Кацуки чертыхается себе под нос, отползает в сторону, но Изуку обхватывает его всеми руками и ногами, не давая даже пошевелиться. Повисает молчание, Кацуки с шумом сглатывает, явно почувствовав, как бешено бьется чужое сердце в груди, прижатой к нему.
— Не хочу вставать, — протягивает Изуку. — Давай еще полежим?
Кацуки закатывает глаза, но соглашается. Нельзя сказать, что он сам не хотел того же. Изуку немного ослабляет хватку, позволив ему обнять себя в ответ. Кацуки сползает немного вниз, так что его голова оказывается под подбородком Изуку. Утыкается в шею, прижавшись губами к сонной артерии, словно желая отсчитать бешеный пульс. Изуку касается его взлохмаченных, непричесанных волос, пропускает спутавшиеся локоны между пальцев, играясь ими. А потом, носом зарываясь в них, чувствует приятный запах, описать который он не может, но точно знает, что он принадлежит одному лишь Кацуки и ни с чьим другим его не спутать.
В конце концов приходится собираться. Изуку одевается, прыгает на одной ноге, никак не попадая в штанину. Кацуки фыркает, наблюдая эту комичную картину. Через полчаса он забрасывает на плечо рюкзак. В двери поворачивает ключ и, подбрасывая его на ладони и насвистывая под нос незатейливую мелодию, идет к стойке регистрации. Изуку плетется следом, чувствуя, как слипаются глаза, а все тело ноет. Даже после тренировок с Чизоме, которые раньше тот устраивал довольно часто, он не ощущал такой усталости.
— Как вам отдых в нашей гостинице? Все понравилось? — спрашивает женщина, та же, что была вчера. Берет ключ и вешает его обратно на гвоздик.
— Понравилось, спасибо, — бросает Кацуки и, развернувшись, идет к выходу. Изуку косится на женщину, которая кланяется, провожая взглядом Кацуки, хриплым голосом благодарит ее и выходит следом.
Путь на поезде занимает около двух или трех часов. Изуку не засекал время, но по ощущениям довольно долго. И мучительно. Он то и дело ерзает на одном месте, становится очень неудобно сидеть. Наконец, Изуку находит приемлемое положение. Кацуки включает телефон, смотрит на панель уведомлений и морщит нос.
— Что за связь тут? Нихрена интернет не ловит. В горах не ловил, тут не ловит. Что за фигня?
— Вот они, прелести прогресса, — протягивает Изуку, широко зевнув. — У меня таких проблем нет.
— И вроде не далеко от Токио, — цокает языком Кацуки. — Даже в интернете не посидишь. Все равно не могу понять, как ты вообще без телефона живешь, а?
Изуку пожимает плечами.
— Да нормально. Он мне и не особо-то нужен. В игры играть я не маленький уже, переписываться не с кем…
— С чего это не с кем? — переспрашивает Кацуки, хмыкнув. — Со мной нет?
— У нас и так есть средство связи, — Изуку усмехается уголком рта. — Или тебе мало писем?
— Нет, — скрещивает руки на груди Кацуки. — Но мы как будто в средневековье — письма пишем. Ладно-ладно, молчу, — вздыхает он. — Знаю, что облегчишь так копам работу. Я просто… размышлял вслух.
— Да пожалуйста, размышляй, — Изуку пожимает плечами, и от этого движения его идеальное положение нарушается. Он цокает языком и опять ерзает, наконец, опять усевшись поудобнее.
— Было бы круто звонить тебе… — чуть слышно бормочет Кацуки.
— Что? — переспрашивает Изуку. И получает испепеляющий взгляд.
***
Кацуки внимательным взглядом обводит окрестности района Санъя. Изуку останавливается около станции, внутри которой он отдавал чемодан с наркотиками.
— Может, я провожу тебя? — предлагает Кацуки.
— Не надо, — мотает головой Изуку, обернувшись. — Тут такие запутанные улицы, что я сам иногда теряюсь, хотя тут живу. Так что лучше иди на метро. Вроде по этой ветке можно до твоего дома доехать?
Он смотрит на табличку названия станции, пытаясь вспомнить разветвления карты токийского метро. Но из-за того, что он давно им не пользовался, в голове туман.
— Не, надо пересадку делать, — отвечает Кацуки. — Точно не надо провожать?
— Я же уже сказал, нет, — закатывает глаза Изуку. — Ну все, давай…
Слова прощания застревают в горле. Он не хочет прощаться, хочет продлить это «свидание», но еще в поезде его начала грызть совесть, что он пропал почти на два дня, даже не предупредив Эри. Она точно вся распереживалась.
— Тогда пока, — произносит Кацуки. Изуку прижимается к его груди, крепко обняв. Кацуки кладет руки на плечи, мягко отстраняя его. — Все, я пошел. Когда… мы сможем еще встретиться?
Изуку приоткрывает рот от такого неожиданного вопроса. Он и сам очень хотел бы вновь увидеться с Кацуки, и пока что он вполне свободен. Завтра Изуку отдаст долг, а потом согласен хоть каждый вечер гулять где-нибудь, держась за руки.
«Как настоящая пара,» — с трудом сдерживает он счастливую улыбку. Но, кашлянув, Изуку с серьезным выражением лица спрашивает, будто они решают вопрос со временем не свидания, а деловой встречи:
— Ты послезавтра свободен? Можем после твоих занятий в академии куда-нибудь сходить.
Кацуки чешет затылок, нахмурившись.
— Да, у меня как раз в этот день нет работы в агентстве. Тогда договорились. В пять?
— Окей. Где встречаемся?
— Хочешь погулять в парке Уэно? Слышал, там под вечер красиво…
В глазах Изуку вспыхивает на долю секунды насмешливый огонек. Не слышал он, а нашел в интернете лучшие места для свидания, среди которых и был этот парк. Изуку знает, что в парк Уэно ходят одни лишь парочки да иностранные туристы, а когда цветет сакура — там не протолкнуться, как будто весь город съезжается полюбоваться весенними пейзажами. Но он соглашается, потому что там и вправду красиво.
— Хорошо, договорились. Тогда… до послезавтра?
Кацуки кивает, протягивает руку, сжав его ладонь, и выпускает. Разворачивается, и Изуку долго смотрит на удаляющуюся спину, на плече болтается объемистый рюкзак. В груди становится тепло от переполняющей его нежности. Он смотрит на Кацуки, пока тот не исчезает, повернув на другую улицу. И даже тогда не двигается с места, продолжая глядеть в одну точку, будто Кацуки до сих пор там. Губы сами собой расплываются в счастливую, глупую улыбку.
Изуку плетется домой и совершено без сил заваливается в комнату. Эри тут же бросается ему на шею, завизжав от радости. Чизоме куда-то ушел, а куда именно — девочка не знала. Изуку морщится, вспоминая их разговор позавчера. Кажется, тот хотел сходить на встречу с Даби. Но разве не вчера собирался? Ладно, Изуку не хочет размышлять над этим. Он включает чайник, а когда из носика взлетает вверх струя обжигающего пара, заливает кипятком лапшу. С громким хлюпаньем втягивает в себя, вновь убеждаясь в том, что еда Кацуки не идет ни в какое сравнение с этим подобием обеда. Эри открывает рот и языком ловит с палочек лапшу, которой Изуку угощает ее. А ей вполне нравится такое питание.
Изуку оборачивается, услышав звук открывшейся двери. На пороге появляется Чизоме, который смеряет его усталым взглядом.
— Чизоме-сан, давно не виделись, — произносит Изуку, проглатывая плохо прожеванную лапшу. Давится и кашляет, ударив несколько раз в грудь кулаком.
— Да уж, давно, пацан, — протягивает тот. — Ты где так долго пропадал?
— Был в горах, — с нотками гордости в голосе отвечает он. — В Мейдзи-но-Мори, на Такао.
— И на кой черт тебя туда понесло? — бормочет под нос Чизоме. — Твоя мелкая вся изнылась, что тебя нет.
Изуку опускает голову, потупив взгляд. Он и так чувствует вину, но произошедшее за эти два дня определенно стоило того. Изуку не замечает, как опять на его лице появляется улыбка, а кончики ушей постепенно краснеют. Это не ускользает от взгляда Чизоме:
— Ты чего лыбишься? Что-то хорошее произошло?
Изуку вскидывает голову. Удивленно смотрит на него, заморгав. И еще больше краснеет.
— Да нет… вроде…
Чизоме не имеет ни капли желания докапываться до истины. Достает из кармана жилетки сложенный вчетверо лист и раскрывает его. Кладет на футон и двумя пальцами двигает к Изуку. Тот откладывает в сторону лапшу, облизав губы, и берет в руки лист.
— Что это? — спрашивает он. — Похоже на план какой-то…
Изуку вглядывается в криво начерченные линии, образующие прямоугольники разной ширины и длины. Неаккуратными, прыгающими буквами написано около одной стороны квадрата «вход». Что-то решительно заштриховано, что-то обведено по периметру черным. Ниже нарисованы еще несколько прямоугольников, над которыми он читает: «нижний уровень». Но этот рисунок менее детальный, практически изображена одна лишь форма. Как будто тот, кто рисовал это, не был уверен в правильности изображения.
— План базы Шигараки, — отвечает Чизоме.
Изуку возвращает ему лист и принимается опять за еду. Чуть слышно вздыхает — лапша немного разбухла и слиплась, к тому же остыла.
— Сегодня Даби отдал его мне. У меня нет возможности проверить, правильный ли это план. Но лучше хоть такой, чем вообще никакого.
— Если это неправильный, который заведет нас в ловушку, — жуя, произносит Изуку, — то лучше не иметь никакого. Все равно будем плутать.
— В любом случае Даби будет первым, кого я зарежу в день расплаты, — холодно замечает Чизоме. — Вскипяти и мне воду. Тоже поем.
Изуку тянется рукой к чайнику и щелкает по кнопке. Комнату наполняет отчетливый шум греющейся воды. Через минут пять в картонную чашку льется кипяток, паром поднимаясь в воздух.
— Когда планируешь отдать долг? — спрашивает Чизоме.
— Завтра, — говорит Изуку.
Чизоме проглатывает большую порцию лапши и хмыкает:
— Ты и до этого «завтраками» кормил. Не боишься просрочить?
— У меня еще есть время, — отмахивается Изуку. — А сегодня не хочу никуда идти. Слишком вымотался.
Чизоме пожимает плечами, продолжая есть. Потом опускает палочки и спрашивает, прищурившись:
— Все равно ты какой-то подозрительно довольный. Фальшивок убивал, что ли?
— Да нет, — мотает головой Изуку. Он ставит на пол, не покрытый футоном, коробку из-под лапши и ложится, подложив под голову руки. Вспоминает, что на самом-то деле он давно не убивал героев. Если не считать заказного убийства Сасаки. Однако Изуку провел эти два дня куда лучше, чем если бы выслеживал фальшивок. — Я же сказал, что был горах. Там, знаете, так красиво. И воздух чистый-чистый. Вот настроение и поднялось.
И он опять ловит себя на мысли, что не хочет говорить про Кацуки. После слов Чизоме, что тот может предать его, Изуку решает вообще не упоминать о нем. Возможно, обиделся на него.
— Кстати о фальшивках, — неожиданно вспоминает Изуку. — Не знаете, что там со Всемогущим? Вы его все-таки убили, или он выжил?
— Выжил, — отзывается Чизоме. — Но лучше бы помер.
«Не то слово,» — с трудом сдерживает смех Изуку.
— Его сняли на камеру, когда он вернулся в ту свою форму слабака-дрыща. И это, кажется, создало большой резонанс в обществе. Не знаю, как уж он будет объясняться, но я вижу только два варианта событий — он исхитряется и остается героем или же уходит в отставку.
— Уйти в отставку? — эхом повторяет Изуку. — Было бы неплохо… Но, возможно, то, что он не умер и к лучшему? Теперь общество и само начнет понимать, что на героев нельзя полагаться и нельзя им доверять.
— Ничего оно не поймет, — машет рукой Чизоме. — В своей массе люди… боятся радикальных изменений. Боятся мнения, которое слишком уж не похоже на общепринятое. А уже сколько десятилетий герои — это боги во плоти. Как большинство думает, так и все будут думать. И я уверен, что герой такого уровня, как Всемогущий, все-таки исхитрится остаться героем. Наплетет свой оптимистичный бред, как всегда, придумает какую-нибудь легенду… И его опять будут любить и обожать.
— Тогда мы ничего не добились кроме того, что вернули Эри.
— Мы доставили неприятности Всемогущему, а это уже неплохо. И вот тебе мой совет — не гуляй в людных местах с мелкой. Всемогущий точно захочет ее вернуть, а ты с ним не справишься.
— Я это понимаю, — кивает Изуку. Переводит взгляд на Эри, которая лежит на животе и играет с Виннером. Тот вертит хвостом из стороны в сторону, а она старается его поймать за пушистый кончик. Но пока безуспешно. — Буду осторожен.
***
Кацуки нажимает на иконку «карты» в телефоне и задумчиво смотрит на красную точку своего местоположения.
— Итак… — говорит он сам себе. — Мы с Деку попрощались около станции…
Он проводит пальцем по экрану, находя нужное место на карте. Постукивает пальцем по боковой панели. Завтра Всемогущий точно захочет узнать, смог ли он выяснить, где живет Изуку. И Кацуки надо будет хоть что-то ответить. Можно сказать правду — Изуку не дал проводить себя, они разошлись у станции. Но тогда вопрос не будет закрыт, и герои и полиция сами выяснят, где он живет. И сделают лучше Кацуки, точно найдут Изуку. А Кацуки как раз и хочет избежать этого. Поэтому он найдет реально существующий адрес и выдаст как место жительства Изуку. А если его обман раскроют, то можно объяснить это тем, что тот… переехал. Злодеи часто не имеют постоянного места жительства, чтобы их было сложнее обнаружить.
Кацуки ставит закладку на выбранные координаты и выключает телефон, спрятав его в карман. Он подходит к автобусной остановке, как вдруг телефон в кармане издает короткую вибрацию. Видимо, начали приходить уведомления всех сообщений, которые он не мог получить в горах, где не было связи. Кацуки достает его и рисует пальцем на экране рисунок, снимая блокировку.
вчера 11: 26 kirishima
бро, ты видел это видео?
[Вложение]
Кацуки поднимает брови, глядя на сообщение. Слышит издалека подъезжающий автобус, поднимет голову. Убирает телефон и спешит занять место, потому что ему ехать далеко, и стоять всю поездку, чтобы его все, кому не лень, пихали локтями. Он садится у окна, достает телефон и открывает диалог с Киришимой. Нажимает на прямоугольник видео и застывает, приоткрыв рот. Пальцы нервно сжимают телефон.
Кацуки видит Всемогущего, Убийца Героев вонзает ему в живот нож, быстро выдернув его обратно. Всемогущий, покачнувшись, падает на спину, и под ним на асфальте расползается лужа темно-бордовой крови. Камера дрожит, остававшиеся зеваки бросаются в россыпную, но кто-то все равно продолжает следить за происходящим. Кацуки сглатывает, наблюдая за тем, как от тела Всемогущего поднимается вверх полупрозрачный дым, сначала ему кажется, что это помехи в видео или грязь на экране. Но потом чуть не выкрикивает в изумлении, когда Всемогущий теряет свою геройскую форму.
«Какого черта…» — проносится в его голове. — «Получается… теперь все знают о нем?»
Сердце пропускает удар. Никто из одноклассников не знал о том, какой на самом деле Всемогущий. Он сам узнал об этом совершенно случайно, когда подслушал разговор героя с Тогатой насчет операции по перехвату злодеев, когда те задумали освободить Убийцу Героев из Тартара. Кацуки не имеет ни малейшего представления о произошедшем, но понимает, что эта правда плохо скажется на карьере Всемогущего. Он касается пальцем экрана, поставив видео на паузу. Убийца Героев как раз замахнулся ногой, чтобы ударить Всемогущего по лицу.
«Зачем Убийца Героев вообще напал на него?» — думает Кацуки. Кусает нижнюю губу, чувствуя вскипающую злость. Внезапно он отчетливо слышит в голове голос Изуку, тут же вспоминает его странный вопрос, заставивший его понервничать:
«- Лучше скажи, как там дела… у Всемогущего».
Кацуки выключает телефон, чуть не вжав кнопку в корпус.
«Неужели он знал об этом, поэтому и спросил?..» — Кацуки застывает, глядя в одну точку. — «Они задумали… убить его? Он совсем свихнулся?»
Но вдруг он слышит внутренний голос, который тихо замечает:
«А чем это плохо? Если они и правда убьют его, на одну проблему будет меньше. Он же хочет посадить Деку, а ты пытаешься не дать ему сделать это. Нет Всемогущего — никто не посадит Деку…»
— Черт… почему я вообще подумал об этом? — шипит себе под нос Кацуки, усилием воли заткнув этот голос. — Это нихрена не хорошо…
Кацуки протискивается через пассажиров, выходя на своей остановке. Он вздрагивает, когда телефон опять издает короткую вибрацию:
17:01 kirishima
о, ты посмотрел-таки
ты где пропадал? игнорщик блин
что это вообще такое?
и что, всемогущего реально ранил убийца героев?
или убил вообще?
че-ерт, и что еще произошло со всемогущим потом?
он типа уменьшился?
постарел?
17:02 bakuhatsukira
бесишь, захлопнись
я сам без понятия
Кацуки отключает уведомления, чтобы не слышать, как Киришима настрочит ему еще что-нибудь. Ему не нравится то, что сейчас происходит. Поэтому Кацуки решает, что послезавтра при встрече обязательно спросит Изуку, что тот задумал.
***
Изуку заворачивает в бумагу все деньги, накопленные за последнее время. Сверток получается довольно объемистый. Он взвешивает его на руке, поджав губы. На секунду становится даже жалко отдавать такую большую сумму. Но надо, лучше по-хорошему отдать вовремя и в полном размере, чем потом кормить ворон своими глазами. Изуку передергивает плечами и выскакивает на улицу, быстрыми шагами направляясь в ту часть города, где находится подпольный магазин контрабандиста.
— Кто здесь? — кричит из глубин своего магазина толстяк, услышав звук открывшейся двери и твердые шаги по деревянному покрытию пола.
— Я, — отзывается Изуку, как будто думает, что толстяк узнает его по голосу. И добавляет: — Пришел долг отдавать.
Он хмурится, услышав грохот и топот перед тем, как появляется толстяк, тускло освещенный слабенькой лампочкой. Контрабандист широко улыбается, поглядев на Изуку.
— А-а… это ты, Линчеватель… Ну, что ж, давай, где деньги?
Изуку кладет на прилавок сверток и двигает его в сторону толстяка.
— Вот, один кусок. Но только я в йенах принес.
Толстяк поддевает бумагу и с шуршанием разворачивает сверток.
— На глаз вижу, что достаточно. Но пересчитаю.
Толстяк слюнявит пальцы, его пухлые губы беззвучно шевелятся, считая. Изуку прислоняется спиной к прилавку, отвернувшись и скрестив руки на груди. Толстяк считает довольно долго, видимо, пересчитывал несколько раз. Наконец, он хлопает ладонью по прилавку и произносит:
— Отлично, йена в йену. Благодарю, с тобой приятно вести дела.
Изуку чуть слышно хмыкает, но ничего не отвечает на это. Толстяк протягивает ему расписку, которую он до этого подписывал, что обязуется выплатить долг через два месяца. Теперь он пишет иероглифы своего имени напротив строчки, что он вернул долг в полном размере. Толстяк резко вырывает из рук Изуку лист и с плохо скрываемым удовольствием смотрит на подпись.
— Я пойду, — Изуку сует руки в карманы и разворачивается, направившись к двери.
— Да-да, заглядывай почаще, — он уверен, что толстяк улыбается своей слащавой улыбкой, предвкушая, как опять сдерет три шкуры с него за следующую покупку.
Изуку поднимает руку, махнув ей, и исчезает за дверью. Толстяк ждет, пока его шаги по лестнице стихнут, достает из-под прилавка телефон и дрожащими руками набирает номер. Прижимает телефон к уху и ждет несколько гудков. Вскоре на другом конце отвечают, и толстяк, запинаясь, тараторит, одновременно с этим сгибая спину, будто кланяясь невидимому собеседнику.
— Фукувару-сама… Фукувару-сама, только что Мидория Изуку вернул долг, только что вот ушел… Да-да, конечно… Спасибо вам большое, Фукувару-сан… Я очень признателен… Для меня честь работать на вас… — в его глазах вспыхивает алчный огонь. — Пусть вы и ваша семья пребывают в добром здравии…
Толстяк медленно опускает руку с телефон, сбросив вызов. Рот приоткрывается, под дрожащей верхней губой видна линия крупных зубов.
— Когда я был сам по себе, я кое-как сводил концы с концами, боялся легавых и героев… А под крылом Фукувары-сама я наконец-то зажил как человек. Прости уж, Линчеватель, такие деньги на дороге не валяются…
Изуку ежится, чувствуя промозглый ветер, проникающий под протертую ткань пальто. Он набрасывает на голову капюшон и, нахохлившись, ускоряет шаг. Проходит мимо стеклянной витрины магазина, в которой мелькает его темное отражение. Когда он доходит до конца витрины, видит, как в ней отражается еще одна фигура. Изуку оборачивается, но никого не видит. он решает, что ему показалось, поэтому не обращает внимания.
Изуку поворачивает на перекрестке, спускается вниз по пологой дороге, ведущей в район Санъя. Он вздрагивает, когда слышит за спиной чуть различимый, но четкий хруст тонкой пленки льда под чьей-то ногой. Опять оборачивается, но и в этот раз никого не видит.
«Что за…» — хмыкает про себя Изуку, делает шаг вперед, как вдруг земля уходит из-под его ног. Его хватают за шею, другой рукой зажимают рот. Нижнюю половину лица накрывает кусок мягкой ткани, пропитанный какой-то влагой. Изуку хочет закричать, но ткань лезет ему в рот, не давая издать и звука. Он дергается всем телом, но его оттаскивают за угол, прижимают к стене и бьют коленом в живот. Изуку распахивает глаза, захрипев, и чуть не сгибается пополам от боли. Тело пробивает крупная дрожь, холодный пот струйками стекает по спину, обжигая льдом. Изуку судорожно ловит приоткрытым ртом воздух через ткань, чувствуя на губах странный, сладковатый привкус. Перед ним появляется лицо человека, которое расплывается и мутнеет. Разум будто застилает туман, Изуку пытается сопротивляться, но все тело обмякает и становится безвольным. Он моргает и тут же жалеет об этом, больше не в силах открыть глаза. Колени подгибаются, и Изуку практически падает, потеряв всякую силу в мышцах.
Изуку тонет в чернильной темноте.
