смогное лето

«после чёрной весны всегда наступает лето. смогное, неотвратимое лето».

когда джейми салливан умирает, лэндон картер дарит ей звезду с неба. единственное, что есть у кисы, пока внутри всё истлевает пеплом — звёзды сигаретного огня в ночи безмолвного и бессветного пляжа. когда-то мир был размером со спичечный коробок — старая двушка, мама на кухне, бьющий в нос запах сладкого растворимого кофе, исписанный подъезд, начальная школа, пляж, куда нельзя одному, но так хочется, а значит можно. тогда казалось всё меняется с возрастом. казалось, мир скоро станет обувной коробкой, потом — чемоданом. ещё немного — и вот он бескрайний и доступный каждым своим словом на картах. только пальцем ткни. но спичечный коробок не стал обувной коробкой, разве что, дорос до пустой пачки винстона. слова на картах казались обрывками книг, фильмов и историй приезжих туристов на лето. «нью йорк», «москва», «европа» стояли в ряд с полезными ископаемыми с контурных карт — набор букв, который не пригодится нигде, кроме географии. кисин мир размером со сигаретную пачку. большего он не смог достичь и никогда не сможет. — я поступил. звёзды пламени прожигают кожу у вены, рядом с четырьмя краторами около. кажется, когда-то это помогало. москва. медицинский. хэнк не выглядит так, как положено бы. в такие моменты собирают вещи, стоя через минуту у двери, насыщаясь шансом сбежать, вдыхая его вместо кислорода. в такие моменты не молчат пристыжино, будто-бы провинились. в такие моменты не оказываются найденными с позорными дорожками слез на ступеньках бывшей базы. прошло столько времени, но ремонт так никто и не сделал. жжёный пластик отдаёт запахом воспоминаний в голову — два утопленных трупа. татуировка колется под одеждой. — я не хочу. — чего? — оставлять тебя, кис. он не оставляет его. его давно уже нет. он сгорел с базой, утонул с перевёрнутой лодкой, закончился не случившимся передозом пару месяцев назад. сожран был голосами в голове, обглодан до самых костей. — но? — но себя хочу. хэнк — змея. сбросит кожу. оставит тут, не вернётся за ней никогда. похоронит её, закопает так глубоко, что никто не вспомнит — решат, с годами, что почудилось. убедят себя — что и не было никогда хэнка. кошки не сбрасывают кожи. кошки умирают. даже если у кисы и было около девяти жизней, и все были спущены на нестоящие того глупости — он ничего бы не изменил. остыть, вытлев — хуже агонии. киса готов только сгореть до тла, ярко, лучше даже со взрывом. улыбка и смех — конфетти фейерверка, чей заряд разносит содержимое огненным шумом. а дальше — кровь по углам белой комнаты без стен, по стеклу, через которое за ним наблюдал каждый из них. никто никогда не думал, что разбить его можно было в одно касание — толщина то казалась в кулак. апрель выжег ожоги ядерно-яркого солнца на щеках, что красными пятнами и слезающей кожей идут вдоль проступающих веснушек. киса носит футболки, а хэнк толстовки на голое тело. под такие всегда удобно было протаскивать руки, чтобы коснуться чужой груди в немом стоне. шею в таких футболках выцеловывать было особенно легко и приятно. сейчас тел не касается ничего, кроме смогной духоты последних дней мая. — получается, всё? — получается, что так. мир идёт своим ходом, а киса застрял в стоп-кадре. том, что не сдвинется никогда, потому что выведен на экран обложкой к серии. такие никогда не становятся живыми. у таких мир не становится чем-то большим, чем ископаемые на картах. мир течёт мимо, а меж его строчек живут такие, как он. по одному на пустую страницу. две тонкие сигареты меж пальцев горят тускло. руки и тела неприятно одувает рванувший секундой ветер, запах травы ударяет в нос, не перебивает впитавшийся запах гари. он тут слишком силен. курят молча. хэнк не зовёт поехать с ним — знает, киса не поедет. киса не просит остаться — не его жизнь. внутри всё скребёт пластиком по стеклу — неприятно, мерзко. перебирать слова в ладонях, сотрясать воздух нет смысла, да и не о чем. разговоры изжили себя. закончилось не время вместе, не сами эти странные недо-отношения, а они, оба, по очереди, и друг для друга. некуда дальше — тупик. поезд без названия летит со скалы по непроложенным рельсам. пассажиры — медленно и меланхолично тонут в озере, которого никогда там не было. сыро. будет дождь. киса достаёт неоткрытое пиво, вскрывает легко и тянет — запить. на языке — кислый кайф. у хэнка — транки от местного психиатра, чтобы смог уснуть ночью хотя бы на пару часов. запивают с одной бутылки. ни один из них не слезет со своих таблеток в ближайшее никогда. в груди не горит. горело бы, если бы киса не знал. но, боря всегда был выше этого. был достоин большего, достоин выбраться. достаточно нормален, чтобы существовать в мире вне этого города, места и своего прошлого. такие создают себя вновь, не утруждаясь предварительно сгореть фениксом — они загоняют себя прошлого глубоко, бетонируют годами, и так и не разберёшь уже, что и когда было ложью самому себе. всё кажется предельно обыденным. боря тоже будет таким казаться — и себе, и другим. и не будет в нём этом новом ни трупов, скинутых в озеро, ни гарнитуры, ни батиного разочарования, ни кисы. нет, он может и будет, но приторно-никаким. загнанное дыхание, поцелуи на грани, чувства, что через край, руки к рукам — всё потеряется в годах, оставаясь одиноким безумным ожогом только у одного. у одного, чей мир застрял на пачке от сигарет и вряд ли его размеры когда-то станут больше. в каком-то смысле даже выгодно получается — небольшая пачка не навредит бесконечному миру, закроет в себя, утаит прошлое, затопив всё в перемешку. а ещё сигаретные пачки летят в мусорку за ненадобностью, как в них истлевают все сигареты. — знаешь, мне всегда казалось, что звёзд не достать. киса говорит тихо, и слишком спокойно. не он будто, совсем не он. — а сейчас, как думаешь? — не знаю. огоньки сигарет тоже звёзды. своего рода. — ну… по сути, нет. — почему? — не каждый огонёк заслужил быть звездой, кис. обращение жжёт щеку, будто ударом. хочется отвернуться. рассвет обжигает своей неотвратимостью и безысходностью. есть ситуации, с которыми ничего не сделаешь. есть люди, которых нужно оставить и отпустить. два тлеющих огонька гаснут вдруг. с неба капает горячий дождь — почти кипяток. киса закрывает глаза, поднимая лицо к чёрному небу, позволяет каплям осыпать себя пятнами, умыть в тоскливом тепле. завтра снова будет облачно, душно и сыро. а ещё завтра лето.