We can do the rest.

На следующее утро Шото просыпается, и всё болит, а под боком звонит телефон. Кацуки. В утреннем тумане он почти отвечает на звонок, а потом вспоминает всё; вспоминает предыдущую ночь, и снова засыпает, на этот раз в постели. Сторона Кацуки всё ещё не заправлена, также как и неделю назад. На следующее утро Шото тоже просыпается от вибрации телефона, но не берёт трубку. Кацуки звонит в четвёртый раз, когда он уходит на пробежку. В девятый раз, когда он завтракает. В пятнадцатый раз, когда он лежит в постели в три часа дня со слишком тёплой водкой и колой. Но Шото так и не берёт трубку. Он звонит снова и снова, а Шото не может ответить, не хочет, потому что не знает, что сказать. Ему не ведомо, хватит ли у него сил справиться, поэтому он оставляет телефон жужжать, пока не засыпает, бездумно всматриваясь в стену. А потом Кацуки звонит снова и весь процесс перезапускается. Кацуки звонит в тридцать шестой раз, когда Шото и Изуку стоят на балконе четыре дня спустя. — Это отвратительно, — отзывается Шото, махая рукой и морща нос, когда Изуку как бы случайно выпускает дым ему в лицо. — Зачем ты так делаешь уже семь лет? — Потому что это тебя бесит, а я мудак, — отвечает Изуку с ленивой и усталой улыбкой. — Серьёзно. Перестань увиливать. Как твои дела? Шото закатывает глаза. — Выглядишь измученным, — говорит он, вместо того, чтобы ответить на вопрос. — Иди домой. Я в порядке. — Разве? Потому что, по моему опыту, ты почти всегда врёшь мне о своём состоянии. Шото ничего не говорит, несколько секунд смотрит на балкон. — Я сделал глупость, — бормочет он, и нитка с его джинсов проскальзывает между пальцами. — Я позвонил ему. Изуку, кажется, переваривает его слова мгновение, а затем медленно кивает. — Ты был пьян? — и Шото коротко кивает. — Было поздно? — и Шото снова кивает. — Ты плакал? — и Шото издаёт лёгкий смешок, снова кивая. — Я, блядь, всегда плачу, — говорит он. — Ты заметил, насколько я смешон? — Нет, это не так, — бормочет Изуку. — Иди сюда. Он опускает сигарету в пепельницу, которую Кацуки сделал в школе, когда ему было четырнадцать, и обнимает Шото, прежде чем отстраниться и потянуться. Минуту они сидят в тишине, мозг Шото медленно работает. Его телефон лежит на столе и тот не звонит уже два часа. Шото хочет, чтобы он позвонил снова. Ему нужно, чтобы он продолжал звонить. Шото нужны доказательства того, что он не сдался. Изуку наблюдает за ним, что всегда опасно. — Сколько раз он звонил? — с любопытством спрашивает он, и Шото прикусывает губу. — Тридцать пять, — тихо говорит он. — Тридцать пять. И я, блядь, не могу взять трубку… Изуку кивает, потому что он всегда понимает, когда от него требуется просто слушать. — Я должен быть готов, — внезапно произносит Шото. — И... и я хочу быть готовым. Я просто. Я не могу сделать первый шаг. Это не могу быть я. Изуку снова кивает. — Я не, — Шото не понимает, как сказать это вслух, поэтому говорит к есть: — Я не знаю, расстались ли мы. Это так, так странно. Я не знаю, мой ли он всё ещё или нет. И я не... Как мне ответить на звонок, не зная всего этого? Прошёл месяц. Больше. И я чувствую, что никогда этого не пойму, понимаешь. Это слишком. — Да. Могу я всё же кое-что сказать? Шото кивает, прикусывает губу и смотрит в пол. — Я думаю… И прежде чем он успевает продолжить, телефон Шото начинает вибрировать на столе. Это заставляет их обоих подпрыгнуть. Шото замирает, не в силах смотреть никуда, кроме как на экран. Они оба видят фотографию Бакуго Кацуки. Именно Изуку сделал её однажды вечером в баре. На фото Шото целует Кацуки в красную от выпитого алкоголя щеку. Телефон звонит слишком долго, поэтому Шото отводит взгляд. Он помнит тот вечер, потому что тогда им сообщили, что они прошли предварительное собеседование в первом агентстве. Они ласкали друг друга всю ночь; Кацуки почти довел его до оргазма в туалете бара, прежде чем Шото принял ответственное решение собрать остатки достоинства и отправиться домой. Он задаётся вопросом: трахался ли Кацуки с кем-то уже тогда? И в следующий момент он хлопает рукой по столу с такой силой, что Изуку снова подпрыгивает. Звонок прерывается, воцаряется тишина. На телефонный провод через дорогу садится птица. — Тридцать шесть, — шепчет Шото, потирая большим пальцем пульсирующую руку. — Я думаю, — снова начинает Изуку. — Тебе нужно снять трубку, и тогда ты получишь все ответы. Шото улыбается, смотрит в пол. — Я бы хотел, — бормочет он. — Я бы хотел…Я не знаю, станет ли лучше. Умоляю тебя, пусть станет лучше. Изуку смеётся – немного тихо, немного грустно – и взъерошивает волосы Шото. — Просто подумай об этом, — мягко говорит он. — Не обязательно брать трубку на тридцать седьмом звонке, или на сороковом. Как будешь готов. Но это не пройдёт, если ты продолжишь в том же духе. Я думаю, что всяко лучше, чем это, понимаешь? Знать лучше. Шото внезапно чувствует себя маленьким и смотрит на Изуку, чтобы убедиться, что он всё ещё рядом. Изуку просто улыбается, кивает ему с блеском в глазах. — Если ты не готов, я понимаю, но ты точно можешь это сделать. На сто процентов. И что бы ни случилось, мы все рядом. Мы невероятно сильно тебя любим. Шото смеётся, убирает телефон в карман и смотрит на Изуку с лёгкой улыбкой. — Иди домой, — мягко настаивает он. — Очако убьёт меня, если ты останешься здесь снова. "Дома тебя кто-то ждёт", — Шото хочет сказать, но прикусывает язык. — "Не облажайся".