Записки Мышонка — принца и волшебника

С прошлого занятия по зельям прошло немало времени и множество событий — Драко поранил руку в столкновении с гиппогрифом, Гарри узнал больше о родителях и Сириусе Блэке, мы половиной школы задумали делать газету, а профессор Трелони нагадала Грима. В общем, думаю, понятно, почему о странностях профессора Снейпа мы все благополучно забыли. А, возможно, многие, как и я, подумали тогда, что это пройдёт. В конце концов, наш декан — сложный и резкий человек, мало ли, что взбрело ему в голову? Поэтому мы были действительно ошарашены, когда с самого начала занятия он снова начал придираться к Блейзу. — Две капли пиявочного сока, Забини! Две! А вы сколько добавили? Зелье в нашем котле было ровно того насыщенного оранжевого цвета, который требовался согласно рецепту на доске и в учебнике. И издавало характерный, аж на четыре абзаца расписанный запах солёной рыбы, сбрызнутой розовым маслом. — Три, сэр, — ответил Блейз спокойно, и только я видел, как у него побелели костяшки пальцев, когда он сжал мешалку. — Это делает зелье более вязким. — Что ж, — Снейп неприятно улыбнулся (он делал это нечасто, и выходило, честное слово, отвратительно), — у вас есть ещё целый час, чтобы приготовить зелье по рецепту. Или вы не умеете читать? Снейп отошёл, а Блейз, пожав плечами, пододвинул ко мне смокву, которую требовалось снова очистить. У Лонгботтома зелье в котле стало зелёным; у Грегори Гойла и Пэнси Паркинсон валил сизый дым. Им, конечно, тоже досталось, но так, по мелочи. Зато, стоило Блейзу добавить в котёл корни маргаритки, как профессор Снейп появился рядом и процедил: — Технику безопасности, Забини, вы, вероятно, не изучали. Я вам напомню, что прикасаться руками к ингредиентам запрещено! Кажется, снова неудача. Какая жалость. Он направил палочку на котёл, а я поднялся со стула. Вернее, какая-то непреодолимая сила подкинула меня, распрямила колени, заставила ровнее выпрямить спину. Блейз рядом выдохнул сквозь сжатые зубы, а Снейп повернулся ко мне. — Вы что-то хотите сказать, мистер Маунтбеттен-Виндзор? — вкрадчиво-опасным тоном уточнил декан. Человек, который в прошлом году, не раздумывая, кинулся в Тайную комнату — спасать от василиска студентов, которые ему даже не нравятся, — и уничтожил дневник Тома Риддла. Очень смелый... И омерзительно несправедливый. — Сядь, Мышонок… — раздалось беззвучное шипение, которые я проигнорировал. — Это несправедливо, сэр, — сказал я каким-то чужим тоном, принадлежащим вовсе даже не мне, а кому-то другому, в сто раз храбрее. — Зелье Блейза лучшее в классе. И вы это знаете. — Вы сомневаетесь в моей компетентности? Я осознал в который раз, что совершенно не боюсь профессора Снейпа, пока он говорит со мной. Зато начинаю дрожать от ужаса, когда он обращается к другим. — Я сомневаюсь в вашей непредвзятости, сэр. Вернее, для меня очевидно, что вы предвзяты. — Никто, — очень тихим и очень опасным тоном проговорил декан, разворачиваясь ко мне всем корпусом, — повторяю, никто не может безнаказанно разговаривать со мной в подобном тоне. И если вы считаете, что происхождение убережёт вас от санкций… — Вы можете наказать меня, сэр, — ответил я, грубо перебивая собеседника, — но факт остаётся фактом. Вы… — Молчать! В чёрных глазах декана бушевало что-то страшное. Меня физически, не фигурально тошнило от волнения, но я знал, что не могу отвести взгляда: отступлю сейчас — и потеряю что-то очень важное. Пусть наказывает. — Полагаю, отработки под присмотром мистера Филча пойдут вам на пользу. Сомневаюсь, что во дворце вас учили убираться как следует. Всю неделю, с семи до девяти. Включая выходные. — Да, сэр. — А теперь сядьте, пока неделя не превратилась в месяц. Я сел, чувствуя, как руки ходят ходуном. Сейчас я не сумел бы почистить или нарезать ни одного ингредиента. Но Снейп отошёл от нашего стола и до конца занятия не приближался, кружил по классу, отпуская редкие колкие замечания, но не выделяя никого конкретно. Блейз ничего мне не сказал, пока мы не покинули подземелий, но я испытывал не до конца понятное, но очень сильное облегчение. Которое мгновенно улетучилось, как только мой лучший друг, презрительно скривившись, спросил: — Что, не боишься запачкать ручки, Ваше Высочество? — Блейз… — начал я, но он не дал мне договорить, практически выплюнув: — Приятной отработки! И, круто развернувшись, пошёл другим путём в Большой зал на обед. — Что это с ним? — пробормотала изумлённая Гермиона, а я нелепо хватал ртом воздух, чувствуя, как к глазам подступают проклятые слёзы. Обед прошёл в тумане. Блейз не появлялся до самого начала урока защиты, а придя в класс, демонстративно сел с Теодором. Я робко опустился на стул рядом с Драко, который смотрел на меня с сомнением — словно боялся, что я взорвусь или упаду в обморок. Я не планировал ни первого, ни второго. Только никак не мог сосредоточиться на фигуре профессора Люпина и на его словах. Да, встать. Да, пойти по коридору к учительской. Практическое занятие, хорошо. Даже небольшая стычка со школьным полтергейстом, Пивзом, не сумела вывести меня из этого удивительного непонятного транса. Тем более, что, в отличие от гриффиндорцев, слизеринцы никогда не страдали от проделок мелкого зловредного духа — нас оберегало факультетское привидение, Кровавый Барон. Я проследил за Пивзом, который улетёпывал по коридору, хрипя что-то несвязное с прилипшим к нёбу языком, и думал о том, что мой язык сейчас тоже не в лучшем положении. Я пытался понять, что случилось, что я сделал не так, и старался не смотреть на Блейза слишком уж часто, чтобы не нарываться на ответный злобный взгляд. В учительской — просторной и уютной комнате с множеством разномастных кресел и чайными столиками — обнаружился один только профессор Снейп. Он сидел, листая толстую книгу в потемневшей кожаной обложке, но прервался, увидев нас. Скривился, встал и заметил: — Простите, Люпин, я, пожалуй, пойду. Зрелище предстоит не из приятных, — он прошёл мимо нас, взмахнув мантией, но в дверях остановился и добавил: — Хочу вас предупредить. В классе учится мистер Блейз Забини. Осторожнее с ним, он не в состоянии следовать простейшим инструкциям, из-за чего подвергает опасности себя и окружающих. — Вот как? — приподнял брови наш новый преподаватель защиты от тёмных искусств. — Надо же, а я как раз собирался попросить Блейза помочь мне. Я уверен, что он справится. А немного оригинальности, — Люпин добродушно подмигнул, — только на пользу. Не так ли? — обратился он к нам, когда за Снейпом закрылась дверь. В учительскую из класса мы пришли неспроста. Оказывается, именно здесь, в старом платяном шкафу притаилось коварное привидение — боггарт. Он принимал вид того, что человек боится больше всего на свете, но напугать его можно было смехом. Радостный смех служил оружием против страха и, с помощью соответствующего заклинания, обращал боггарта в пыль. — Итак, Блейз, встань вот здесь… — Люпин указал на место в двух метрах от шкафа. — Чего ты боишься? Мы видели только спину Блейза, но услышали его ответ, полный ироничного сдерживаемого веселья: — Идиотов на гоночных мётлах. Кое-кто в толпе прыснул, но Люпин, на удивление, строго оборвал веселье словами: — Никогда не смейтесь над чужими страхами! Хорошо, не скажу, что ты одинок. В таком случае, когда шкаф откроется, вероятно, из него полетит полчище идиотов на мётлах. Ты когда-нибудь видел воздушные шарики? — Бывало. — Тогда сделай вот что… — и Люпин добавил несколько слов на ухо Блейзу. Тот зафыркал, кивнул, а профессор махнул нам: — Становитесь в линию. Постараемся, чтобы как можно больше человек успело сегодня встретиться с боггартом. Пока Блейз борется, подумайте, чего вы боитесь больше всего на свете. И представьте, как можно обратить страшное в смешное. Мы выстраивались неорганизованно. Всем хотелось попробовать, но в то же время все боялись. А я задумался: чего я боюсь? Что меня больше всего пугает? Я вспомнил холодный ужас, охвативший меня при встрече с дементором. Но нет, это не подходило: я не боялся дементора как такового — я был шокирован встречей с ним. Тогда, может, тролль? Или трёхголовый пёс, который изредка до сих пор виделся мне в кошмарах? Тем временем Блейз объявил, что готов, дверца шкафа открылась… И никакие идиоты на мётлах оттуда не вылетели. В створку вцепилась бледно-серая костлявая рука. Что-то зашуршало. Захрипело. Вторая рука неловко проскользила по днищу, и на пол вывалилось существо. Любой, кто видел фильмы ужасов, сказал бы, что это зомби, но я уже знал, что правильнее будет сказать — инфернал, труп, поднятый злой волей тёмного волшебника. Инфернал был одет в потрёпанную школьную мантию. С трудом, издавая свистящие звуки, он поднялся на ноги, пошатнулся и поводил головой. Чёрные волосы упали с лица, и мы все увидели Блейза. Мёртвого. Я зажал рот рукой, чтобы не заорать, кто-то из девчонок взвизгнул. А инфернал шагнул вперёд, и ещё. Я видел, как профессор Люпин напрягается, готовый вмешаться, но понял, что это не потребуется. Ровным голосом, будто и не испугался вовсе, настоящий Блейз произнёс: — Риддикулус. С громким хлопком инфернал споткнулся и начал балансировать на одной ноге, словно герой старых фильмов, который поскользнулся на банановой кожуре. Перескочил на другую ногу, шлёпнулся на пол, поднял голову, и стало ясно, что это и не труп вовсе, а клоун. Кто-то неловко хохотнул, Блейз издал странный звук и под похвалу Люпина отступил, давая место другому. Хлопок! Боггарт Рона превратился в гигантского паука, который тут же по мановению палочки встал на роликовые коньки и упал, суча ногами. Парвати Патил досталась мумия — с очередным хлопком путы на ней расплелись, и она завалилась назад. Симус отважно встретился лицом к лицу с банши — ирландским привидением. Хлопок — банши охрипла и схватилась за горло. На шее у неё появился шарфик какой-то квиддичной команды. Ещё, ещё и ещё. Крысы, ожившие руки, окровавленные глаза, змеи — боггарт пугал и пугал, а Люпин подбадривал нас. Я так и не сосредоточился толком на своём цербере, как вдруг настала моя очередь. Боггарт замер, сохраняя облик змеи, завязанной бантиком. И тут превратился в Барни Паркера. Я изумлённо уставился на него. Вот уж кого-кого, а собственного пресс-секретаря (и ангела-хранителя, возможно , временного) я точно не боялся. Характерным движением поправив рыжую чёлку, Паркер улыбнулся мне и сказал: — Хорошо выглядите, сэр. Готовы? Я нахмурил брови. Всё, боггарт потерял силу — поэтому показывает мне что-то совсем нестрашное? Люпин выглядел заинтересованным, но не пытался меня остановить, и я снова посмотрел на Паркера. — Ну, что, пойдёмте? Коронация через два часа… Ваше Величество. Пальцы разжались. Я выпустил палочку. Умом я понимал, что передо мной просто привидение, которое говорит чудовищные, кошмарные вещи, но в душе поднималось что-то, чему я не мог подобрать названия. Лучше десять дементоров, чем это! — Одолей его, Альберт! — заботливым тоном сказал профессор Люпин, но он не понимал, чего требовал! Мне нечего было противопоставить привидению. Развернувшись, я вышел из класса, не обращая внимания на взгляды и перешёптывания. Ноги несли меня куда-то вперёд, по многочисленным коридорам, лестницам и тайным проходам. Остановился я, только когда сбилось дыхание, а мышцы начало тянуть. Я даже не бежал. От таких кошмаров, как мой, не убегают. *** Как ни странно, я сумел вспомнить про отработку и послушно поплёлся в кабинет к завхозу Филчу. Забрать палочку и сумку с учебниками так и не рискнул — боялся встретиться и с боггартом, и с Люпином, и с одноклассниками. Я просидел в какой-то тёмной нише возле портрета грустного молчаливого рыцаря больше часа, но за всё время ни разу не заплакал. Глаза пекло, в груди было тесно, но плакать я не мог и не смел. — Нарушать правила вы все горазды, а как руками работать… — проворчал Филч, едва увидев меня. — Ничего, тебе на пользу пойдёт. В следующий раз, может, подумаешь, как пакости творить! Монолог завхоза был мрачен и пропитан одновременно усталостью и отвращением. Я сонно, тупо кивал, слушая про то, как тщательно надо отдраить кубки в зале наград, и про то, что перчатками пользоваться мне нельзя. — Палочку-то отдай. — Нет её, — я покачал головой и развёл руками, — не стал брать. Завхоз мне не очень-то поверил и рыкнул, что будет проверять. Так что — без глупостей. Что я знал о полировке и уборке? В нашей семье придерживались довольно строгих стандартов воспитания детей, так что уже в три года я, пусть и неуклюже, но самостоятельно заправлял постель, сам убирал игрушки и неплохо чистил пони. Но вот отмывать застарелую, налипшую пыль влажной вонючей тряпкой, склизкой на ощупь, посеревшей от времени — такого мне делать не доводилось. От чистящего средства чесались глаза и жгло руки. От тряпки поднималась по горлу тошнота. Я дышал ртом, повторяя про себя, что не буду жаловаться, плакать и страдать. И вообще — подумаешь, неженка какой нашёлся! «Белоручка» — одно из любимых дедушкиных ругательств в отношении внуков. Вот он бы меня не похвалил за то, как я ворочу нос от работы. И всё равно, я мучился. Пытался отвлечься, но не мог — вонь забивала лёгкие, проникала под кожу. Дверь позади меня скрипнула. Я дёрнулся, думая, что это завхоз, но никого не увидел. Зато услышал рядом шёпот: — Дай, помогу. И из воздуха появились две загорелые крепкие руки, которые отобрали у меня тряпку и принялись шустро натирать кубки и медали. — Гарри! — Тшш! — Дай мне тоже… я должен… — Платок возьми и вытирай насухо. Свой, свой, у тебя их коллекция! Гарри работал молча, но очень быстро. У меня сложилось стойкое впечатление, что он натирает эти кубки каждую неделю по расписанию, настолько ловко у него выходило. Даже чистым непротивным платком я справлялся в три раза медленнее. — Откуда ты?.. — У тёти Петуньи есть столовое серебро и праздничный фарфор, — фыркнул Гарри в ответ. — Пользоваться ими нельзя, это для особых случаев, но мыть приходится регулярно. За дверью послышались шаги, неразборчивые голоса, и Гарри тут же спрятал руки под мантию, а я перехватил у него полироль. — ...Не станет. Да ладно, — донёсся до моего слуха ужасно знакомый голос, — кто будет проверять? — Обманешь… — проворчал Филч. — Невыгодно. Мне тут ещё почти пять лет учиться. Соглашайтесь, это честная сделка, — возразил Блейз уверенным тоном. Снова ворчание. — Меня тут нет, — почти беззвучно произнёс Гарри, — особенно для Блейза. — Почему? — Мы… э… слегка… — Гарри вдруг сделался красноречив, как лесник Хагрид. — Нет, и всё. Его шёпот отвлёк меня от разговора за дверью, но я услышал отчётливо, как Филч вздохнул и решился на что-то, сказав: — Если обманешь — попрощайся с выходными! Замок большой, грязи тут много. — Наша семья не подводит деловых партнёров, мистер Филч, — дверь распахнулась, и Блейз сообщил, глядя не на меня, а куда-то в пустоту: — Отработка окончена. Пошли отсюда. Я отвернулся от кубков, поставил полироль на пол, скрестил зудящие руки на груди и спросил: — С чего бы? — С того, — Блейз тяжело вздохнул, но на меня так и не посмотрел — перевёл глаза в пол. — Филч скажет, что грузил тебя работой всю неделю. Тебе главное не светиться лишний раз. Берти? Я видел, как шевельнулась дверная створка, наверняка выпуская Гарри, но всё равно не торопился с ответом. Этот день оказался мучительно длинным, он выжал меня досуха. Но прямо сейчас мне нужно было продержаться ещё немного и всё же поймать взгляд лучшего друга. Блейз молчал, я тоже. Возможно, мне было легче — не знаю. Я немного умел это делать — вот так просто молчать, ждать, не торопиться, не влезать с предположениями, не додумывать за другого. Меня, во всяком случае, учили, и у меня всегда перед глазами был безупречный пример для подражания — бабушка. А Блейз нервничал. Он не ломал руки, но я видел, как подрагивали его пальцы, как нервно раздувались ноздри. — Я не знаю, почему на тебя сорвался, ясно? — в конце концов, зло проговорил Блейз. — Не знаю! И так Снейп с ума сошёл, я всё пытаюсь понять, что у него там в мозгах сдвинулось. А тут ты ещё полез, сам от него получил. Я и разозлился. Думал, что на тебя, потом понял, что на Снейпа, а сейчас вообще думаю, что… — он резко выдохнул, — на себя. Я бесшумно сглотнул, не сводя с друга глаз. Тот продолжил, ещё более отрывисто и нервно: — Я хотел тебя обидеть. И обидел. Потому что понимаю, как. И мне было хорошо, когда я это сделал. Понял? Он подошёл ко мне ближе, и я легко мог разглядеть его покрасневшие глаза и тёмные круги под ними. — Потому что такой я человек. И инфери этот ещё дурацкий. Не боюсь я смерти! Я… Он замолчал, осёкся, стиснул зубы, и я предложил: — Пойдём отсюда? К озеру можно. Избегая встречаться с людьми, тайными проходами мы вышли из замка в темноту. Сумерки в Шотландии даже в сентябре были ранними, стылыми. Пахло дождём, но не приятно, а зябко и промозгло. Захотелось немедленно вернуться в замок, спрятаться в тёплой гостиной, но я, крепче закутавшись в мантию, уверенно направлялся к озеру, а дойдя до него, двинулся по берегу. В замке горели огни. — Я чего не понял… — произнёс Блейз минут через десять молчаливой прогулки, — что такого страшного в коронации? — Правда, не понял? — уточнил я, осознавая, что моей интонации не хватает теплоты, но не понимая, как это исправить. — Я младший сын принца Йоркского, Блейз, седьмой в линии наследования. Если меня коронуют… Договорить я не сумел, но, к счастью, этого не потребовалось. Порывшись в карманах, Блейз протянул мне палочку и сказал неловко, запинаясь: — Забрал. Забыл отдать. Это… — и неожиданно добавил: — Извини. — Мир? — как-то совсем по-детски спросил я, словно пришёл к Анне после глупой ссоры из-за кукол и игрушечных лошадей. И Блейз ответил радостно: — Мир! А потом мы ещё полчаса гуляли, пока не закоченели совсем. Блейз рассказал, как подкупил Филча каким-то хитрым витаминным составом для кошачьей шерсти. И пояснил, что завхоз почти бескорыстен и бесстрастен, но кое-кто из старших нашёл к нему ходы. А нынешняя «любовь всей жизни», шестикурсница с Рейвенкло, подсказала, какое зелье сварить и как с ним подступиться. — Это взятка, Блейз! — возмутился я, не в силах сдержать весёлый смех. — Причём прямо в присутствии особы королевской крови, — серьёзно кивнул друг. — Ждёт ли меня теперь повешение через отрубание головы? — Смертная казнь полагается только за пиратство, измену и мятеж, — возразил я. — И то, в основном, на бумаге. Когда мы вернулись в спальню, на нас смотрели насторожённо, но постепенно успокоились. Теодор, утыкаясь в квиддичный журнал, бросил лениво: — Помирились. А Драко, покачав головой, залез в чемодан, достал маленькую стеклянную баночку и отдал мне. Я вытащил пробку и почувствовал приятный травяной запах. — Для рук, — пояснил Драко и показал ухмыльнувшемуся Теодору совершенно не внушительный кулак. Руки я с удовольствием намазал. Гордость гордостью, а после противной полироли кожа чесалась нестерпимо!