El Diablo

      Бруно переступил разрушенный порог некогда волшебного дома и встретился взглядами с сестрами. Джульетта, ввиду нескончаемой любви ко всему вокруг, сразу пустилась в слезы, а Пепа не до конца верила своим глазам и запоздала с плачем. Мужчина подумал: будь магия на месте, над ее головой сыпал град одновременно с сиянием радуги.       Первый шаг от сестер — и он в объятиях, которые могли бы быть долгожданными для обеих сторон, но нет. Он приобнимает в ответ, поглаживает их дрожащие плечи, безмолвно утешая, с легкой полуулыбкой. Тем не менее, годы накопленной обиды и разочарований, берущие начало из единственно верного чувства — гнева, не позволяют взять верх теплой радости возвращения домой. Злость бурлит в нем, злость на каждого члена фамильного древа Мадригалей, за исключением племянниц и племянников — их ему не в чем обвинять. Разве увядающие листья дерева виновны в том, что корни не способны как следует напитать их необходимым субстратом?       Он скользит беглым взглядом по молодому поколению, по этим распустившимся лепесткам, и ему достаточно пары секунд, чтобы разглядеть их замешательство. Их инстинктивный страх.       Первым приходит в себя Камило: — Теперь-то мы можем говорить о Бруно, хах? — он неловко вскидывает пальцы, вжимая голову в шею.       Этот парнишка, пожалуй, нравился ему больше всех. Если Мирабель для него любимая sobrina, Камило пускай займет место любимого племянника.       Остальные поддерживают способ разряжения обстановки. Удручающая тишина рассеивается. Бруно улавливает каждый неуверенный жест, каждый недоверчивый взгляд, каждую легкую дрожь в голосе. Пусть все неустанно твердят с ликованием о радости этого момента, все знают — как раньше уже не будет. Будет хуже. Углы конфликта внутри семьи настолько остры, что никакие ласки и нежности ни во век не сгладят их. Однако, если хочется продолжать играть в семью, Бруно подыграет. Все-таки, его настоящий дар — актерское мастерство.       И спектакль продолжается. Община стягивается к обломкам сердца Энканто. Они напуганы, они уже не представляют свою жизнь без отзывчивой главы семьи, держащую в ежовых рукавицах магические дары. Альме Мадригаль необходимо успокоить их. Заверить, что потеря волшебства временна, нужно лишь… нужно… да, отстроить Каситу! Магия живет в каждом из нас! Если мы все поработаем на благо Энканто, волшебство всенепременно воскреснет!       Бруно внимает этим приторным речам своей madre и сдерживается, чтобы не сжать кулаки и не скрипнуть зубами. Даже сейчас, на разрушенных останках Каситы, которая исчерпала силы по ее вине, она продолжает вести себя так, будто это само собой разумеющееся — небольшая проблемка. Продолжает выступать главой общины, продолжает руководить, но не с принуждением и прямотой, как она может манипулировать лишь семьей, а извилистой хитрой тропой — через мягкую, размеренную, молебную речь о помощи. О значимости каждого. О да, людям-то есть, где пристроиться на ночь, но не Мадригалям. И если бы Альма начала напористо, требуя столько, сколько требовала от каждого члена семьи, ее наверняка послали бы куда подальше, и строительство затянулось на добрый год. Без волшебства смерть под маской старости стала ближе на десятки шагов, и только всеизлечивающая стряпня сестры Джульетты оттянет момент гибели, потому стоит задействовать всю имеющуюся в арсенале силу — как можно быстрее.       Бруно бросал взгляды исподлобья на толпу этих имбецилов и еле сдерживал истеричный смех. Они заглядывали Альме в рот, кивали, даже позволяли себе разделить их горе посредством жалких слезинок. Сердечно обещали помочь всеми доступными ресурсами. Бруно не удержался и тихо хмыкнул. Расслышала лишь Мирабель, но ничего не сказала, только осторожно потянула его за край потрепанной руаны, одаривая успокаивающей улыбкой.

***

— Ты станешь самой счастливой девушкой во всем Энканто. Твоя сила будет расти подобно виноградной лозе.       Воспоминание того дня было свежо; оно навсегда отложилось в памяти Изабеллы. Она помнила, какими красками играло закатное небо за сутки до ее пятилетия: ярко-розовая полоска облаков касалась могучих верхушек темно-зеленых гор, с каждой секундой облака становились насыщеннее и гуще, последние солнечные лучи отчаянно рассеивались по синеватому небосводу, а с другой стороны горизонта зажигались первые звездочки. Изабелла стояла во дворе со свежим букетом местной флоры и не могла оторвать глаз. Никогда еще она не видела воочию такого превосходного неба. — Вот ты где, mi florecita, — раздался теплый голос за спиной. — Тебя все обыскались.       Изабелла немножко испугалась. Tío всегда ходил бесшумно. Девочка пискнула и успокоила перепуганное сердечко, одаривая Бруно лучезарной улыбкой. Она указала пальцем на постепенно наливающийся кровавым цветом закат, восторгаясь так, как способен восторгаться ребенок. Бруно безучастно взглянул на горы и кивнул в подтверждение. Они стояли так еще некоторое время, только теперь Иза разглядывала дядю. Для нее он казался высоким, как во-он так гора Энканто. В те тридцать четыре межбровная складка от вечной хмурости еще не была так сильно выражена, а вот темные круги под глазами еще задолго до рождения Изабеллы стали неотъемлемой частью внешнего вида провидца.       Иза любила дядю Бруно, но что-то внутри детской души протестовало против светлого чувства. Если бы она могла вернуться в прошлое с нынешним складом ума, она описала бы это чувство как липкую тревогу, ожидание опасности, загробный холод. Но тогда, в далеком детстве, она говорила маме, что «животик наполненный».       Мужчина обратил внимание на малышку и устало улыбнулся. Она разулыбалась в ответ — крошечное невинное создание. Он склонил голову и произнес: — Хочешь, я погадаю тебе? — Да! Очень хочу, tío!       Изабелла частенько слышала о том, что Бруно — вестник беды. Что видит он лишь плохое и темное, разочаровывающее и пугающее, и никогда — хорошее. Но детское любопытство — весьма мощное чувство, и не стоит недооценивать его.       Он протянул ей руки — она тут же забыла о букете и выронила его. Мужчина сжал маленькие детские ладони. Изабелла почувствовала, как песчинки щекочут щиколотки, вздымаясь, формируют купол. Она смотрела на дядю; распахнутые глаза его светились зеленым, словно два светлячка. Изумрудные всполохи в миллионах песчинок стали давать картинки, однако маленькая Иза ничего не понимала — они так быстро сменяли друг друга. Зато Бруно, наученный расшифровывать и улавливать каждую деталь, расплывался в воодушевленной улыбке и вкрадчиво говорил, склоняясь к ребенку: — В красоте тебе не будет равных. Ты станешь самой счастливой девушкой во всем Энканто. Твоя сила — твой дар — будет расти подобно виноградной лозе.       Он выпустил ее ладони, разворачивая племянницу на сто восемьдесят; ее глазам открылась двигающаяся картина: в изящном платье, раскидывая руки в чарующем танце, она создает растения буквально из воздуха. Изабелла заискрилась и радостно запищала, глядя то в ослепляющий свет дядиных глаз, то в такого же цвета свое будущее. Бруно поймал сформировавшееся предсказание и передал его в руки племяннице.       Тогда их нашла мама, и Изабелле стало грустно от ее встревоженного взгляда. Дочка чувствовала, как маме хочется отругать дядю, но Джульетта не стала этого делать — вместо этого она потянулась за сверкающей плитой. Изабелла отшатнулась, прижала предсказание и вцепилась в руану дяди: — Не отдам! — из ее глаз брызнули слезы обиды. — Tío сказал, что я буду самой красивой! Не отдам, это — мое!       Джульетта не скрыла удивления. Обычно Иза себя так не вела. Она была спокойным и рассудительным ребенком и никогда не капризничала на ровном месте. С ней можно было договориться обо всем на свете, однако сейчас ее словно подменили. Бруно пригладил ее густые волосы и мягко сказал: — Ну-ну, mi florecita, не плачь. Ты расстраиваешь маму, — он сверкнул зелеными глазами.       Изабелла послушалась. Джульетта не стала отбирать предсказание, но и смотреть в него не желала. Да, она любила брата самой чистой сестринской любовью, но сильнее боялась. Боялась как его дара, так и его самого — с каждым годом негативное чувство незаметно вытесняло все остальные.       На следующий день Изабелла получила дар, который разглядел Бруно. Девочка обернулась, выискивая его счастливыми глазами в толпе, а когда увидела — холодок пробежался по спине. Он смотрел на светящуюся дверь стеклянными глазами, странно ухмыляясь. После этого Изабелла, сама не понимая причины, стала избегать своего tío.       Сейчас, во время уборки разрушенных стен дома, Иза наткнулась на зеленый осколок — это было то самое воспоминание, которое она сохранила в самом дальнем углу своей комнаты подальше от чужих глаз. Она подозрительно обернулась — убедиться, что дяди нет рядом — и поторопилась разгрести обломки, чтобы найти каждое стеклышко. Она швыряла их в корзину для мусора в какой-то торопливой панике, словно она занималась греховными делами.       Ее затрясло от негодования, когда она разложила их и обнаружила, что доброй трети не хватает. Девушка обшарила всё доступное пространство и не нашла ничего. — Что такое, mi florecita? Ты выглядишь испуганно.       Некогда родной голос сейчас звучал скрипуче, будто кто-то решил пройтись пенопластом по стеклу. От былой мягкости не осталось и намека, Изабелла расслышала лишь усмешку. Она сумела взять себя в руки и ответить, не оборачиваясь: — Не могу найти кое-что. Пустяки, — она спешно прикрыла корзину куском рванной ткани. — Tío, тебе нужно заиметь привычку ходить более громко! — она выдавила из себя универсальную доброжелательную улыбку, которую пришлось давить при абуэле. — Так можно и до инфаркта довести.       Он кротко посмеялся. — Приятно знать, что хотя бы кто-то питает симпатию к моему дару.       Изабелла замерла на мгновение, а после обернулась, наконец найдя в себе смелость взглянуть на него. В подступающем сумраке казалось, будто глаза tío слабо светятся. Нет, все же показалось — разыгравшееся воображение. Мужчина подошел ближе, протягивая недостающие осколки: — Кажется, это твое, дорогая Изабелла.       Девушке понадобилось несколько секунд прежде, чем она смогла взять контроль над тремором. Как давно он следил за ней? Как давно он отыскал осколки? Как долго он ждал случая вернуть их? Десятки вопросов вертелись у нее в голове, пока она пыталась уложить предсказание на дно корзины. И все это время Бруно не сводил с нее проницательных провидческих глаз. Изабелле хотелось сквозь землю провалиться, лишь бы не испытывать душащий дискомфорт от компании родственника. — Хочешь, погадаю тебе? — ни к месту ляпнул он, пока они молча возвращались в город.       Изабелла с искренним недоумением покосилась на него: издевается или серьезно? Он улыбался вот этой непонятной полуулыбочкой, с легким прищуром, и от выражения лица его становилось не по себе. — И много ли ты нагадаешь, tío Бруно? — решила подшутить она. — О, поверь, милая sobrina, я вижу тебя и твое будущее насквозь. Для этого необязательно иметь волшебство в жилах.       Он издевательски рассмеялся и махнул рукой, мол, забудь, я всего лишь развлекаюсь. Но Изабелла сжала челюсти. Она не желала ни на минуту оставаться одна с этим пугающим человеком.