Альфавёрс

      Два года в далеке друг от друга и без никаких известий тянулись безбожно долго. Сынмин хоть и пробыл под полным домашним арестом на домашнем обучении, но родители постоянно приводили к нему девушек для знакомства и исправления. А Хёнджина постоянно тормошила Йеджи, «случайно» выводя его на прогулку тогда, когда к ним должен был кто-то присоединиться — без шансов. Чтобы она умерила свой пыл, после года таких попыток он стал угрожать ей, что влюбится в Черён — а свою на тот момент девушку сестра отдавать не захотела, поэтому отступила.       И наконец Сынмин сделал для себя самый лучший подарок на совершеннолетие — неловкий звонок по телефону со слишком счастливым абонентом, ждавшим весь день. И вроде было всё: права, свобода, деньги и тот, к кому можно было приехать, однако и здесь возникла проблема прямо накануне его отъезда обратно в Сеул.       После переезда в Пусан, Сынмин продолжал спорить только в первые полгода, а всё оставшееся время специально одобрительно кивал им, убеждая в том, что он «исправился» и им незачем волноваться — тусклая надежда на возвращение телефона не оправдалась, зато никаких ссор в течении полутора лет. Родители, уже успевшие успокоиться и решить, что их сын обо всём забыл, теперь были поражены его быстрыми сборами и прощанием. И тогда они поставили перед ним жёсткий ультиматум: конечно же ограничивать его больше не смогут, однако принципиально не дадут им счастливой жизни. Когда дело дошло до угроз доноса полиции, Сынмин не выдержал — и где же их слова о том, что его любовь приняли, но ограничивают его только ради того, чтобы их никто не поймал и не посадил в тюрьму? Теперь они сами готовы упечь туда сына, лишь бы он был «правильным» — но разве позор не останется на их семье? Для чего всё это?       Однако когда и это не стало для него аргументом, чтобы остаться и выкинуть прошлое из своей головы, родители неожиданно отступили.        — Ты знаешь, что мы могли бы посадить вас за один месяц, но всё равно не поддался, а единственное, что стал просить — не трогать Хёнджина? — отчаявшись спросила миссис Ким, переглянувшись с мужем — последний план пошёл насмарку, и им пришлось сдаться. — Те, кто берёт ответственность и все проблемы на себя — это либо последние сумасшедшие идиоты, либо обладатели сильного характера и смелости. Наконец ты их проявил. Не смей разочаровывать нас, чтобы мы посчитали тебя сумасшедшим идиотом, и сделай окончательно правильный выбор.       — Я не останусь. Мой правильный выбор в Сеуле.       — Тогда просто сделай картину прилежного гражданина — поступи там на достойную специальность. — встревал отец, принявший то, что его суровую фигуру больше не боятся. — А все некрасивые мазки мы замажем настолько, насколько сможем — просто не теряйте голову и будьте осторожней, в лишний раз полиция на вас не глянет. Мы потратили столько времени и сил не для того, чтобы ты по глупости сидел в тюрьме. Сделай из глупости своё самое лучшее решение.       На это Сынмин согласился — не самое худшее условие в обмен на защиту, хоть и не стопроцентную. Уже потом он поймёт, что из него снова начнут вить верёвки так, что будет проще обойтись своими силами без приевшейся защиты. Замылив глаза родителям женитьбой с Йеджи, а потом так феерично их разочаровав выбранной работой и жизнью не в самом престижном городе, он окончательно разорвал последние оставшиеся связи. Но до этого момента ещё нужно было дожить. И главное — пережить долгожданную встречу.        Оба боялись того, что его всё ещё возлюбленный забыл обо всём. Однако с первого взгляда в аэропорте стало ясно — любят. И тут же встал новый неприятный вопрос: любят, но кого? За два года многое изменилось, и никто не давал гарантий, что новая версия будет такой же желанной, как и когда-то старая. «Продружив» ещё месяц, когда неловкость и лёгкое стеснение сошло на нет и проявилось всё прекрасное старое и интересное новое, ими был объявлен приговор на долгие годы: сбежать друг от друга не получится — только вместе ото всех.       Хотя у них просто не осталось выбора: Минхо, у которого снова были развязаны руки, тут же приложил их на глотку ещё сомневающемуся и раздумывающему Сынмину — без этих издёвок, от которых опять рьяно отнекивались, ему было тяжело жить эти два года. Сам Ким о своём возвращении ему не докладывал, хоть и в душе ждал этот пинок под зад — весточку абсолютно «случайно» донёс Джисон, с которым Хёнджин активно советовался. От Йеджи никакой помощи ему не было — ей хватило двух лет просмотра сериала «Серая масса, пережёванная судьбой» с её братом в главной роли, чтобы после возвращения Сынмина на любой вопрос она не отвечала коротко, зато очень доходчиво: «Любишь — люби, а не любил бы, то сразу понял».       Но даже это было явно намного лучше, нежели: «Джин, то есть ты нравился Рён, но отказал ей в пользу Мина? Я попробовала обоих и скажу, что ты величайший брат — всё лучшее мне, да?». Взаимоотношения Йеджи и Черён шли плавно, спокойно пройдя стадии «соседок из центра с небольшой симпатией», «школьных подружек» и «близких друзей», окончательно перейдя к статусу «пара» тогда, когда они обсудили все тонкости и опасности, сравнив их с чувством, возросшим до невозможности удержать внутри. Довольно милая и спокойная история развития любви, проблемы которой всплыли только тогда, когда дело дошло до более серьёзных отношений. И вот тут то спокойствие объединилось с бурей на фоне общей проблемы.       С двадцати лет всех свободных граждан принуждали к обязательным свиданиям, проводимые каждую неделю. Государство само подбирало партнёров, и конечно же это никого не устраивало — они не свободны, просто!.. Просто слегка незаконны, вот и всё. Односторонне отказаться от представленных им партнёров невозможно — свидание помечается неудачным и засчитанным только в том случае, если оба встретившихся откажутся друг от друга. Поэтому приходилось специально портить впечатление о себе. И Йеджи с Черён снова везло — женского населения в Корее было больше, поэтому мужчины намного избирательней. А вот у парней всё сложнее: Сынмин инженер из хорошей семьи и с хорошими манерами — он пытался быть невыносимым, но дрессировка матери прорывалась в его жестах; а во внешность Хёнджина влюблялись с первых минут свидания, почти не слушая то, о чём он говорит. Умудрившись соскочить несколько раз с уже ожидавшей их свадьбы с нелюбимым человеком, все перешли к кардинальному решению проблем.       К идее двойной свадьбы шли долго, пока Сынмин не вспомнил разговор с Хёнджином, когда их только-только выпустили из центра. Обсудив все «за» и «против» с девушками, они коллективно решили, что это не худший из возможных вариантов. Первой частью плана был переезд в город поменьше, в который они втянули ещё двоих после недолгой беседы — у этой бесстрашной парочки даже не было желания раздумать над предложением: «Вместе веселее, и если Сынмо съебёт, кого я буду дрючить?».       Обмануть всё и вся сложно, но мотивация была огромной. За эти почти шесть лет происходило многое, однако оно определённо стоило того.

***

      — Вы вдвоём были в ресторане, значит не голодны. — Сынмин говорил так, как будто силуэт в тёмной комнате появился ради неприготовленного ужина. — Ну а Йеджи… ох, я эгоистичный муж, уж извини за сестру. Но там мой несъеденный обед в холодильнике стоит, а на крайний случай есть второе пирожное Ёнми — я бы не рискнул, но маму она простит.       — Ещё одна шутка «муж-жена», и я перееду отсюда в зал. — за эти длинные годы Хёнджин научился тушить его тогда, когда грань уже слишком сильно перегибали. — Теперь жалуйся, а не отшучивайся. Ты до слов Черён начал невпопад язвить, значит день действительно нервный.       Когда они остались вдвоём, Сынмин не стеснялся в детальных подробностях своего дня по порядку от самого начала, отбросив шутки и желчь и наконец выпустив страх и тревогу. Хёнджин и сам вместе с ним начал нервничать, когда рассказ коснулся воспитательницы, однако не дрогнув продолжил успокоительно гладить говорящего по спине. Его волосы всерьёз намеревались оторвать — «антистресс» явно не щадили, значит можно представить это волнение даже без лишних слов.       Зато когда тема плавно перетекла в задержку с их липового свидания, Хёнджин стал улыбаться с горящим трепетом.       — Ты всерьёз заревновал? Это же совсем смешно.       — Плохая шутка. Ты выдержал полгода безответной любви при нашей дружбе, затем год из вечной ругани, и ещё два года моего полного отсутствия, но так ни с кем даже не поцеловался за это время — как я мог заревновать? Я параноидальный идиот, но не настолько. — напоследок дёрнув Хёнджина за прядь волос, когда он начал совсем горделиво улыбаться, Сынмин положил подбородок на его плечо и стал читать нотации строго, но с прекрасными волнующимися глазами. — Я себя так накрутил из-за дуры-воспитательницы, а вы без предупреждений задержались — вдруг вы вообще в это время сидели на допросе с теми дурацкими датчиками обмана с током? Просто написать не составит труда.       — Ты бы тоже мог мне просто написать, когда к тебе опять кто-то клеился. — Хёнджин и сейчас предпочитал молча помогать и защищать, но чтобы это получалось, иногда приходилось говорить вслух. — Или тебе не хватило того случая, когда я тебя забирал вместе с Джи из особняка той чиновницы посреди ночи? Хватит с тебя многожёнства.       — Ну теперь то я ношу с собой все документы! Сам то спрятался в своём дизайнерском отделе, где только пара-тройка мужчин кружит — хотя это то и опасно!.. Так, ты меня сегодня добивать будешь или успокаивать? С женой ты так не разговариваешь.       Хёнджин мог бы сгладить все оставшиеся иголки Сынмина, если бы не засобирался исполнить своё обещание и уйти ночевать в зал. И тогда то говорящий заметно подуспокоился — его ни раз так «наказывали», как будто в отместку за его юность, когда он сам без сожаления отказался от ещё друга в пользу своих принципов. Конечно же Хёнджин никогда об этом не думал и ни раз доказывал обратное, но глуповатая мысль осталась в их отношениях, хоть и в виде шутки.              — Всё-всё, это я твоя жена, не уходи только… — пугливо всмотревшись в окно и повернувшись, Сынмин потянул руки к поднявшемуся. — Я же люблю тебя и просто волнуюсь, а ты слишком долго подкреплял моё нервные шутки, чтобы я их не использовал.       — Мне давно не семнадцать лет, чтобы прощать твой выпуск эмоций на меня. — каким бы справедливым замечание ни было, Хёнджин был твёрд. Хотя удержать уголки губ от улыбки из-за первого забавного факта было сложно. — Буду рядом тогда, когда ты будешь серьёзен там, где надо.       — Я серьёзен! Ну если хочешь правду, то ладно — мне не понравилась ваша задержка ещё и потому, что ты провёл лишнее время с Черён. Мы с ней никогда не поладим, она невыносима.       — Зато вы очень похожи — она точно так же возмущалась, когда вы с Джи задержались после праздника Ёнми. Но у неё поводов больше — ты проводил время не только с её женой, но и ребёнком.       — Ну вообще-то… — Сынмин решил замолчать и не отпустить очередное «по документам это мои жена и ребёнок», потому что «как ты мог сравнить меня с ней?» причиной для нового язвления точно бы не засчиталось. — Ну вообще-то лучшая подруга Минхо изначально не может быть достойным человеком.       — Этот аргумент звучал и из её уст тоже. И объективно ты на первом месте с огромным отрывом от неё. Конечно же если не считать гранд-при Джисона — ему не повезло больше всех.       То, как Сынмин всегда активно отрицал свою привязанность к Минхо веселило Хёнджина — в некой степени он был благодарен Ли за то, что его издёвки привели к осознанию чувств Кима. Ещё и так и не утихшая любовь и некое подобие нежности к Джисону, который так безумно наслаждался ей, заставило Хвана забыть о прежней школьной неприязни. И с каждым годом это одобрение возрастало.       Особенно странным было ощущать защиту Минхо во время их редких общих посиделок — Ли продолжал держаться теории того, что если Сынмин обидит Хёнджина, значит Джисон расстроится за друга, поэтому виновник всегда получал за лишнюю шутку. Да и «Сынмо никогда не перерастёт свою фазу идиота», поэтому и без порчи общего настроения, тот выслушивал шутки над собой. Но без боя Сынмин не сдавался — в итоге они нападали друг на друга, задыхаясь в море издёвок, пока Хёнджин с Джисоном смеясь наблюдали и делали ставки, кто потонет первым. Однако в конце концов проигрывали именно они — шутники заканчивали на том, что они оба достойные соперники, переключаясь на любимых, но слишком слабых оппонентов.       Поэтому Хван точно так же, как и когда-то его свели с Сынмином, сводил его с Минхо, но только в качестве друзей. С этим ему, кстати говоря, помогал Джисон, только по своей личной причине. Даже для его собственнической натуры, ему были необходимы перерывы на подышать от чересчур прилипчивого возлюбленного, отвлекающегося только на неискренние бурчания Сынмина.

_____

      — Так что, каяться будешь? — Хёнджин чувствовал, что от него снова пытаются отвязаться или оттянуть неприятное до последнего, поэтому становился ещё твёрже.       — Как же было хорошо, когда ты сам себе что-то про меня придумывал… Ну могу признать, что приревновал на десять процентов. Но и это слишком непосильная для меня ноша — принципиально не подниму ставку.       — Пятнадцать.       — Ну какой же я беспринципный… — с сарказмом вскинув руки к небу, Сынмин услышал тихий смех. — Значит эти шутки тебя веселят, да?       Под «каяться» Хёнджин имел ввиду совершенно другое, поэтому случайно вытянутое показалось действительно забавным.       — Если нужно, то я даю разрешение на исполнение тобой супружеского долга и измене мне, как любовнику. — Сынмин начал серьёзно в абсолютно несерьёзной формулировке. — Только до второго ребёнка! Но даже не думай портить своё здоровье.       — Ты разозлился из-за моего предложения? — только тогда Хёнджин снова сел рядом, приобняв смутившегося. — Чтобы ты не расстраивался я придумаю другие, ведь «измена любовнику» нарушает устои семьи, а для тебя же это важно, хах. Ведь один раз моя безумная идея сработала вполне себе неплохо.       — Ну двойная семья с двойным дном это действительно не плохо. Слава богу хотя бы идея с миграцией в Россию отлетела сама собой.       — Это было чересчур, соглашусь. Но мы по крайней мере живём намного спокойнее, нежели Джисон с Минхо. Ты кстати созванивался с ним?       — Я собирался, но уж точно не сегодня. Завтра обязательно, мне же нужно как-то испортить свой выходной. — Сынмин слегка ударил по руке усмехнувшегося, потому что прекрасно знал, насколько неубедительно звучат его отмазки от их долгой дружбы. — Если бы сегодня я ещё и поговорил с Минхо, то тогда на мне можно было бы точно ставить крест. И спал бы ты с трупом в холодной кровати…       — Труп, ты уже остыл?       — А ты некрофил или просто не умеешь шутить? Если второе, то это абсолютное извращение, а значит я тебе не дамся.       — Второе, но я хочу просто поцеловать тебя, поэтому можешь не выкручивать мне пальцы.       — Намёк удался?       Но перед исполнением их взаимной просьбы, Хёнджин должен был запереть шторы. Он тянул до последнего, потому что лунный свет перестанет освещать его любимого наглеца, а лежать с включённой лампой Сынмин не любил. Закрытые окна и двери их дома успокаивали, но только в абсолютной темноте их точно не увидят, поэтому окончательно расслаблялся он только при таком условии.       Эмоционально-нестабильный подростковый возраст, два года настойчивой родительской терапии, отсутствие новостей от Хёнджина, невозможность рассказать ему о себе, а так же новости о попавшихся на запрещённых отношениях, изученные с большим интересом и вниманием, нежели раньше, оказали сильное влияние на будущее Сынмина. Среди всех жильцов он действительно был самым огромным параноиком, раздавая всем «правила поведения». Но к нему прислушивались даже тогда, когда он сам периодически нарушал их.       Когда его голова очищалась после отвратительного дня и становилась пустой и свободной от тревоги, он мог позволить себе лишнее на людях. Когда Сынмин сломал родительский барьер из принципов, то стал заметно увереннее и раскованнее; выходя же из своих собственных рамок и вовсе сходил с ума. При этом он не волновался — Хёнджин, с которым он разрешал себе расслабиться, всегда прикрывал его, аккуратно напоминая о гранях.       Благо, что в своей комнате этого делать не нужно. А когда Сынмин резко выходил из фазы зануды, говорящего правильные, но уже известные всем вещи, в свою счастливо-разгульную, начиналось особенное удовольствие.       — Приступим к плате за продукты? Я не люблю быть твоим должником. — только сейчас до Хёнджина дошёл весь смысл вечерней шутки, и пробыв кремнем в течении всего серьёзного разговора, он наконец не выдержал и громко рассмеялся. Пожалуй именно этого хотел Сынмин для полного забывания лишних переживаний. — Ох, если бы мама изначально знала о том, что в милый городок Пхохан я переехал не ради работы инженером и сокрытием участия в эксперименте, а чтобы постоянно изменять жене, ещё и отдаваясь за еду…       — Кстати я твоей картой оплачивал. Любовью принимаешь или только наличными?       — За наконец-таки неплохую шутку позволю дать мне ей чаевые. — упав на кровать, Сынмин уже готовился ловить любимого, в предвкушении протянув руки вперёд, как будто не собирался разбивать романтичный момент. — Основную часть наличными, и только если оставишь купюры в моих трусах.       — Когда тебя наконец перестанет прорывать? Я влюблялся в шутника поскромнее.       — Но по-настоящему то ты полюбил меня! И ты же знаешь, что я только на словах смелый…       — Знаю, поэтому и поражаюсь каждый раз. — Хёнджин лёг рядом, наощупь ища руку, которая играючи постоянно от него ускользала. — Днём он безупречный гражданин и примерный трудяга-семьянин, а с наступлением вечера…       — А вечером твой. — Сынмин сам поймал и посильнее сжал любимую руку. — Счастливым быть лучше, чем правильным.

***

На следующий день.       В то время, когда у кого-то был вполне себе хороший выходной, кому-то пришлось работать. Работа в пятницу была двойным ударом — вроде бы завтра уже начнётся любимый отдых, однако перед ним предстояло пережить обязательное свидание.       Уже вернувшийся со своего, сейчас Джисон спокойно сидел за компьютером в наушниках — муторная документация лучше переваривалась им с любимой музыкой. Но даже при полной громкости в строчках песни прорезался неподходящий к ним злой выкрик, к которому он уже привык, но на автомате испуганно дёрнулся.       — Меня снова, сука, затрахали!       Минхо ввалился в комнату прямо в уличной одежде и обуви, раздеваясь уже здесь. Каждый вечер пятницы автоматически становился неприятным, поэтому он возвращался домой на особой скорости, чтобы побыстрее увидеть своё увеселительное. А тратить лишние минуты на всеобщую традицию разуваться в коридоре было, по его мнению, глупо.       — Затрахали, и ты даже не позвал меня? — Джисон еле успел допечатать последнюю строчку и сохранить документ, когда его компьютерный стул резким рывком провернули к себе. — Ну и что у тебя сегодня: педофилия или гетеросекс?       — Оба! Мы идём в душ смывать с меня эту гадость.       — Что? Не-ет, сначала расскажи — немного успокоишься и у меня будет шанс, чтобы начать без страха сидеть хотя бы к утру.       — Я не ведусь на твои уловки, иначе моргнуть не успею, и моя болтовня закончится хером во рту, как в старые-добрые…       — «Старые-добрые» — это позавчера?       — Так блять. Всё, что было в моей жопе, остаётся в моей жопе. — Минхо был готов силой взять и увести улыбающееся упёртое тело, но когда его притянули к себе на колени и поцеловали в шею, он замурлыкал в своей тракторной манере. — Ла-адно, я ведусь.       Начал Минхо с «педофилии» или, если быть точнее, с работы. Сегодня он отработал две пары в своём колледже, но по ощущениям как целый месяц. Ах да, стоит вернуться к середине, которую кто-то безбожно пропустил…       Когда они вернулись в школу после эксперимента, у них было достаточно много поблажек в связи с пережитыми обстоятельствами. Но даже это не помогло Минхо закончить старшую школу хотя бы с одной пятёркой по физкультуре — разрывая миф про троешников, он прогуливал и её. Но одна четвёрка у него всё же была — английский язык давался буквально шутя. Ещё и одна мысль немного замотивировала его: пойти туда, где можно законно и без проблем турзучить других. Минхо-педагог уже звучит смешно, поэтому то он и отучился в педагогическом колледже почти на красный диплом. Как? Да просто с этой специальностью почти все выходили отличниками, потому что учителей английского становилось всё меньше и меньше. Потом он нашёл место, где с преподавателями было всё совсем плохо, чтобы (не)редкие жалобы студентов пропускались мимо ушей руководства.       К его удивлению, большей части студентов он нравился — это они ему не нравились. На уроке он издевался над ними не по учёбе, а по любому другому поводу. Хотя и мог залиться смехом, по несколько раз повторяя неправильно произнесённое студентом слово. При всём этом у него не было любимчиков — ненавидел всех одинаково. Ещё он никогда не задавал домашние задания, потому что не собирался их проверять. В редкие дни контрольных, которые Минхо всё же приходилось проводить, половину пары студенты писали, причём они обязаны были списать так, чтобы он не заметил — это важный аспект, а тем, кто умудрялся его удивить, он подкидывал лишний бал, — а вторая половина уходила на проверку работ, над которыми он тоже не стесняясь смеялся в голос.       В основном же они просто болтали ни о чём, и периодически Минхо переходил на английский язык, чтобы смотреть на их потухшие лица и вновь посмеяться. А когда они зачем-то начинали ему отвечать, ещё и отвечать неплохо, он ввёл им особое задание — кто переведёт три песни, которые он даст, получает автомат в семестре. Никто не понимал, где он находил древние и никому незнакомые песни, которые даже просто вбить в поисковике было сложно. У них же не было Джисона, любящего слушать «классику», поэтому им приходилось без обмана зарабатывать свои оценки и коряво переводить.       И в те дни, когда студенты не были совсем жалкими, Минхо особенно бесился — он то не планировал своим подходом возрождать в них интерес к учёбе.       — Ну вот хоть бы одна шмара заболела — все сидят и чё-то ждут! Вот сколько раз я им говорил — в пятницу не приходить, у меня выходные уже начались.       — Ты же тоже самое говоришь про понедельник.       — Неа — в понедельник выходные ещё не закончились.       — Ахах, но ты же работаешь два дня в неделю, причём просто по приколу, но жалуешься? — Джисон старался слушать внимательно, но его настоящая «рабочая» смена уже началась: Минхо лапал и щипал его за всё, что получится и не получится, плавно возвращая свои силы для довольной ухмылки. — Я тебе говорил, что можешь уходить оттуда.       — И зависеть от тебя? Пфф, я выше этого. — Минхо гордо вскинул подбородок, а быстро влетевшая в голову мысль добавила ему больше самоуверенности и нахальства, которым не мешало то, что он миленько развалился на коленках. — Или ты хочешь, чтобы моя преподавательская хуэтика «Помогай! Развивай! Добивай!» принадлежала только тебе? Ты же знаешь, Хани, можешь просто попросить…       — А не хочешь взять нагрузку побольше?       — Возьму и прямо сейчас — довыёбывался. Нахуй душ — буду грязным до тебя домогаться. — Минхо пересел поудобнее, впиваясь пальцами под рёбра Хана, и ехидно улыбался на его нахмуренные брови и усиленное стучание по столу — тот сдаётся. — О, ты уже не на боях, со мной так не прокатит.       Джисон ушёл с закрытых боёв уже как месяц, но привычка осталась. Ах да, вы же без объяснений не поймёте…       После школы родители отправили его на экономический факультет, чтобы в будущем он приобщался к их компании. Хорошо учиться ему было не сложно, да и прогуливать тоже — он справлялся со всем. Из-за частых переездов ради скрытия их отношений ему и вовсе пришлось перейти на заочное отделение, и тогда то перекрылся доступ к родительским деньгам, а о средствах от моральной компенсации ни Хан, ни Минхо не вспоминали — «в лом за ними идти, а пока что и так можем прожить».       А ведь прогуливал он по, как считал сам, важной причине — вечером уходил на закрытые бои, где кстати начал неплохо зарабатывать. Хану было необходимо выбрасывать лишнюю агрессию — как бы там ни было, излишняя эмоциональность мешала, но к успокоительным он больше ни на шаг. Поэтому участвовать в относительно законных драках было наилучшей альтернативой.       Но деньги появляться стали не сразу — первый год Хан только проигрывал. А для него, не сдающегося в любом споре, победа в споре на кулаках была не менее важной. Минхо даже не успел глазом моргнуть, как вечные походы в спортзал сделали из его и так любимого тела накаченную машину. При этом талия с увеличившимися кубиками пресса осталась такой же тонкой, и на фоне широких плеч это казалось ещё более возбуждающим. Да и в сильных руках тоже были одни плюсы. Но и тут есть то, что должно было ему не понравиться — с каждым раундом противники Джисона были намного яростнее. Пойти против этого развлечения Минхо не мог, потому что это хоть опасно, но дико смешно, поэтому он нашёл для себя и для него самый верный вариант. Он же не его мамочка, а просто парень, всего лишь жгуче влюблённый в него на протяжении долгих лет.       — Если эта тупорылая туша залепит тебе по ебалу, я изничтожу тебя за то, что ты позволил! — самый громкий болельщик с первого ряда придавал огромную мотивацию. — Хани, уеби его, и я вычищу твоё ухо языком до скрипа! - ещё лучше.       Минхо действительно был главным фанатом Джисона, но со временем и другие стали делать бешеные ставки на него. Однако постепенно родители начинали давать нагрузку своей работой, да и с возрастом бездумная юношеская агрессия почти выветрилась. Окончательно бои закончились совсем недавно, когда зарплата с родительского бизнеса стала такой же достойной, а Минхо так и не разлюбил его, вечно поднимая настроение — только спустя пять лет отношений они приняли, что это уже до конца.       Джисон работал больше, чем Минхо, и это их обоих устраивало. Последний не был меркантильной содержанкой, какой хотел быть по началу — он с гордостью платил за себя и своего мужчину во всех заведениях деньгами, которые ему ранее выдавал Хан. Просто Ли считал, что он достаточно поработал в юношестве, чтобы теперь можно было работать только по двум причинам: это смешно; и, конечно же…       — Ну устройся ты хотя бы помощником бухгалтера ко мне на недельку… — этот день тоже не смог обойтись без настойчивого требования Минхо, которое он так убедительно шептал на ухо. — Потом зайдёшь ко мне на переменке и начнёшь спорить о том, что премию в этом месяце я не заслужил… А я тебе всё докажу на своём столе, ну разве не охуенно?       Рисковые идеи привлекали Джисона в первые годы их отношений. Однако почти каждая из них приводила к тому, что их замечали и им приходилось быстро переезжать в другой город, пока тревога утихнет. Поэтому четыре года назад, когда они сначала сбежали, а потом через год вернулись в Пхохан, Хан перестал верить убедительному «да похуй» и настаивал на чём-то более аккуратном. Минхо видел, насколько тревожно тот переживал все его новые идеи, поэтому забыл обо всех, но от одной так и не смог отказаться.       — Да Минхо… Ну какая тебе премия? Мы не дойдём до секса с таким условием, я просто оборжусь.       — В этом месяце я трахнусь в своём кабинете. А вот с кем — с тобой или строящем мне глазки студентом, — будет на твоей бессовестной совести.       — Что?!       Через мгновение Хан скинул с себя обладателя по-злющему улыбающегося лица, чтобы надуться и отмахнуться от его следующих слов — менее ревнивым он не стал. Минхо действительно был невероятно привлекательным, особенно в своей рубашке с первыми расстёгнутыми пуговицами и закатанными рукавами — он носил её не из-за дресс-кода, а чтобы на него восхищённо смотрели по утрам во время сборов сияющими глазками. Но когда эти глазки загорелись неприязнью, Минхо тут же начал возвращать их в нужное настроение.       Массаж плеч был настолько грубым, что кто угодно другой просто вскрикнул и сбежал от этих рук. Но для Джисона, просидевшего весь день за компьютером и, что самое главное, безумно любившего любой контакт от Ли, это было всегда в радость. Но он упёрто держался, показывая своё возмущение.       — Ревнушка, я бы переспал со студентом только в том случае, если бы ты захотел получать второе образование. Рядом с тобой они такие ничтожные упыри. Ну у меня в старшей группе есть один перекаченный… — когда к нему повернулись с весьма не одобрительным взглядом, Минхо язвительно усмехнулся. — Но только твоим рукам можно меня душить, и сейчас я просто нарываюсь. Хочешь понаставлю ему пятёрок, чтобы только у тебя были причины наказывать меня?       — Тогда ты ему понравишься ещё больше. Пусть будет хорошистом.       — Ты готов трахнуться с преподом ради его оценок? Ох, твоё ебучее благородство…       Вечная тема, над которой Минхо не перестал шутить, потому что Джисон не перестал дуться над этим. А его театральная обида и упёртость в недоспорах из-за моментов, когда его собственничество задевали, было любимым блюдом даже сейчас.       — Давай расскажу про сегодняшний гетеросекс? — Минхо знал, что его идиотские истории с обязательных свиданий всегда смешили Хана, поэтому воспользовался главным козырем. — В этот раз дама была одной из самых отчаянных, но я всё-таки отбился.       — Я так и понял, учитывая твою задержку. Неужели есть такие же сумасшедшие, как я?       — Ты хуже всех — тебя я ещё и сам люблю. Но эта дама наплевала почти на всё. Моя недоработка с зарплатой, похожей на анекдот, её не смущала, типа альфонсы ей даже нравятся. Я уже угрожать начал, что буду слать её нахуй каждый день — так а её грубость только возбуждает. Мама обычная швея — тоже нормально, её не интересует престиж рода. И, сука, отец, сидящий в тюряге за гейство, её не смутил — меня она, блять, «заставит любить только женщин». Блять, даже удостоверение эксперимента и справка бесплодности не помогла, нахуй я только Сынмо послушал!       — Так раньше же помогало, разве нет?       — Ну помогало, но промашка случилась, а он пиздел про охуенный результат.       — И какая финалочка?       — Ну я ляпнул: меня штырит только от того, что я сру в постели, но чтобы точно хер встал, необходимо насрать прямиком на неё. Предложил сразу перейти к ней в машинку, но мадмуазель чё то не захотела, ахах. Вот теперь думаю о том, чтобы тебе этим угрожать: либо так, либо у меня в колледже.       — Это если меня возьмут!.. — Джисон готовился к последней защите, но по его самой болючей мышце вдарили локтём, и это было настолько мучительно хорошо, что он расплылся в улыбке и откинулся назад. — Ладно… Будем готовиться к новому переезду.       Минхо с победной улыбкой прекратил на сегодня сеанс пыток массажем, утянул расслабленное и согласное на всё тело на диван и слишком засмотрелся на его надутые губы. Перестрадать этот день ради них всегда было оправдано.       — Почему я до сих пор не подрался с какой-нибудь дамочкой? — взъерошив его волосы и укусив щёку, Минхо облокотился на спинку, притянул Хана к себе ещё ближе и обнял талию со всей силы, сдавив рёбра. — Они все слепые, раз так просто отказываются от тебя? Поэтому бабы — дуры.       — Они не дуры — тебе же и самому я не особо нравился, когда тряся от всего подряд из-за успокоительных. — отдышавшись, Джисон прилёг на него, положив ладони вместе с подбородком на плечи. — И когда я играю свою тревожную фазу при них, иногда доходя до подобия панической атаки, они убегают. Всё просто.       — Но ты же всегда такой хорошенький… Неудачницы, просирают своё счастье, но ничё, я доем. — пока Джисон, игнорируя последнюю часть фразы, расплывался в улыбке от первой, Минхо пришлось прерваться от ощупывания его тела на абсолютно ненужный звонок. — Да бля, ну придумал ты конечно охуенно, а главное вовремя.       — Сынмин звонит? — Джисон узнал эту скорчившуюся мину, безошибочно определив её причину. Недовольное высказывание в купе с искрой в глазах ни с чем нельзя перепутать.       — Не звонит, а идёт нахуй. — звонок сброшен, а телефон кинут подальше.       — Так говоришь, как будто потом час не будете безостановочно трындеть. Самые странные лучшие друзья даже спустя столько лет…       — Нахер мне лучший друг, если у меня есть лучший хер? Всё, Хани, хватит лыбиться, или нос откушу.       — А ты попробуй.