Германия подождёт

Йозеф каким-то неровным быстрым шагом вышел из зала, переполненного людьми. Всё хотелось послать к чертям. И Магду, которая весь вечер доканывала его идиотскими вопросами, и Гиммлера, без устали дерзившего ему, и даже… фюрера. Надоело ловить на себе его обеспокоенный взгляд, который он не стеснялся приковать к опустившимся вниз глазам Йозефа. Ему нужно просто уйти на этот маленький, необитаемый балкон и закурить уже неизвестно какую по счёту сигарету, избавившись, хоть и не надолго, ото всех на свете. Глоток свежего воздуха спас одурманенный мозг, отчего даже немного потемнело в глазах. Пробирающий насквозь холод заставил его болезненно горячее тело мелко дрожать, но он не обращал внимания на это. Долгожданное тепло сигареты разлилось по лёгким, расслабляя уставшие мышцы. Йозеф с усмешкой вспомнил слова своего врача: будете много курить, рано умрёте. Он долго и сухо рассказывал ему о вреде курения, как маленькому ребёнку. Иронично — регулярное вдыхание дыма, которое просто гарантирует ему скоропостижную смерть от рака лёгких, особо не навредило его здоровью, а лёгкий моросящий дождь во время очередного выступления основательно его пошатнул. И теперь пропагандист стоит тут, содрогается от малейшего порыва ветра и проклинает всех на свете. Он ушёл на этот маленький, необитаемый балкон и закурил уже неизвестно какую по счёту сигарету, избавившись, хоть и не надолго, ото всех на свете… Но удовлетворение почему-то не пришло — ему всё ещё одиноко, но тошно от людей позади, он всё ещё чувствует нарастающий жар и он по-прежнему устал и недоволен. Чего-то не хватает… Вдруг чья-то рука резко опустилась ему на плечо. Йозеф лихорадочно вздрогнул и развернулся, выронив сигарету из рук. — И как это понимать? — голос, раздавшийся над ним, громом прогремел в тишине. Йозеф сразу узнал его — конечно же, это фюрер. Испуг моментально исчез, и какое-то странное чувство сродни равнодушию заменило его. Не хотелось отвечать, оправдываться, опять лгать, даже слушать его не хотелось! Йозеф с усталой неохотой посмотрел ему в глаза и потом медленно, но тихо вздохнул. Он прикрыл глаза, но чувствовал, что Адольфу явно не понравилось поведение подобного рода. Он схватил его за плечи и серьёзно спросил, нахмурив брови: — Что с тобой? Зачем ты ушёл? В этот момент Геббельсу стало так наплевать на то, что он стоит сейчас перед фюрером и должен честно отвечать на все его вопросы, так наплевать, что он, скорее всего, неправильно всё поймёт и отсчитает, так, что он с жалобным выражением лица, словно школьник, неразборчиво промямлил, глядя ему в глаза: — Мой фюрер… Я… У меня… Я себя плохо чувствую, можно я пойду домой? Тишина. Непонимающий взгляд Гитлера. Очередной вздох рейхсминистра. Неожиданно фюрер отпустил Йозефа и со злобой на лице стремительно развернулся, уходя с балкона. Йозеф ожидал всего, но только не этого. Он уже хотел было укорять самого себя, но все чувства опять исчезли из головы, заменившись острым желанием выкурить ещё как минимум сигарет десять. Он вновь прислонился к ограждению, закурил и задумчиво уставился на звёзды. Он почти их не различал; перед глазами всё плыло, а ноги сделались ватными. Выбрав между раздражающими людьми и липким, неприятным чувством холода первое, он как в тумане затушил сигарету о перила и хотел уже пойти обратно, как наткнулся на откуда-то взявшегося Адольфа. Тот остановил его резким движением рук и… набросил на него какой-то плед. Йозеф в ступоре стоял с этим пледом на плечах и заметил, почему-то, что плед в сердечко. Он не успел ничего сказать, как фюрер грубо взял его за запястье и поволок через зал, стараясь остаться незамеченным. Пропагандист пару раз чуть не упал, но крепкие руки Адольфа каждый раз удерживали его. Когда они миновали зал, фюрер отвёл его в какой-то маленький кабинетик. Он уже чуть ли не нёс Йозефа и заботливо положил его на мягкий кожаный диван, обмотав пледом. Лицо его, тем не менее, сохраняло озабочено-серьёзное выражение. С минуту поглядев на на неровно дышащего подчинённого, закрывшего в изнеможении глаза, он поднёс свою руку к его лбу. Ему вдруг стало так неприятно, так отвратно глядеть на беспомощного человека подле себя, которому он ничем не может помочь, при этом считаясь могущественным и великим. Он почти стукнул себя по лбу: ну как же так можно? Хоть чай, в конце-то концов, сделай! Подбежав к столу, на котором валялись какие-то пыльные бумаги, он слегка дрожащими руками пошарил по столу. Поиски пакетика чая и кипятка не заняли много времени, и он наспех заварил согревающий напиток, немного обжёгшись водой. Когда Адольф подошёл к Геббельсу, чтобы привести его в более или менее ясное состояние, обнаружил, что тот уже присел и теперь смотрит на него. — Слава богу, Йозеф, я уж думал, ты совсем плох, — облегчённо выдохнул Гитлер. — На, выпей, тебя лихорадит… — Не стоит, со мной всё хорошо, — вдруг отрезал пропагандист, напряжённо отводя взгляд куда-то в пол. — Это всего лишь небольшое недомогание, в зале душно… Да и я, кажется, немного переборщил с вином. — Прекрати эту дребедень. Неужели ты думаешь, что я ничего не увидел? — вконец раздражился фюрер, всплёскивая руками. — Ты с самого утра как живой труп ходишь! Геббельсу было противно от самого себя. Ненавистное ощущение жалостливых взглядов на себе уже неимоверно осточертело. Почему, ну почему люди вечно его жалеют? Всю его жизнь! Он оглядел себя. Какой позор — находиться прямо перед фюрером в таком слабом и бессильном положении! Он, чёрт побери, накрыт пледом в сердечко и пьёт чай, заваренный самим Гитлером! — Простите, мой фюрер, но я не могу иначе описать моё состояние, — с нарастающим пылом проговорил он. Он говорил почти полушёпотом, иногда покашливал, что в сочетании с хрипотцой создавало впечатление, что он бредит. Впрочем, он был недалёк от этого. Он медленно протянул чай обратно Гитлеру. — Я, разумеется, уважаю ещё одно ваше замечательное лидерское качество — уметь заботиться о своих подчинённых, но сейчас это не нужно. Я всего лишь… — Пей чай и ни слова больше. — Адольф буквально всучил кружку ему в руки. — Я не собираюсь слушать твои отговорки, и если ты соображаешь, что я просто так оставлю тебя здесь одного, то я, наверное, ошибался в твоих умственных способностях. Эти слова, конечно, подкосили самолюбие Йозефа. Он почти возмутился, но ему стало стыдно за всё, что он говорил. Он почувствовал себя каким-то ничтожеством, за которым везде и всегда нужен уход, и фюреру лично приходится это решать. — Но я же не могу так, — прошептал пропагандист, — я способен… способен же!.. Жар полностью овладел им. Он медленно сполз из сидячего положения, чуть не разлив на себя чай, который вовремя подхватил Гитлер. Йозеф что-то пытался сказать, но был слишком слаб, и вместо внятных слов из его губ вылетали какие-то почти неслышные обрывки фраз. Адольф встревоженно встал. Он немного растерялся. Он вспомнил расчленённые и обезображенные тела своих боевых товарищей, вспомнил, как собственноручно зашивал раны и себе, и другим, вспомнил, как друзья умирали на его руках… И сейчас его преданный друг лежит почти в бессознательном состоянии на каком-то диване и не может произнести даже пару слов. Фюрер выругался на себя, схватил какое-то полотенце и побежал в ванную, чтобы намочить его… Прошла ночь. Гитлер совсем не спал и не отходил от больного, а охране сообщил, что поехал с Геббельсом в канцелярию, работать. Самочувствие последнего улучшилось только к утру и заставило Адольфа изрядно поволноваться. Он не вызвал никаких врачей, потому что знал, что это только ещё сильнее расстроит Йозефа. Когда солнце уже потихоньку восходило над горизонтом, фюрер наконец задремал прямо на стуле, который он пододвинул к дивану. Прошло некоторое время, и Йозеф медленно, кое-как разлепляя глаза, начал просыпаться. Первая мысль была банальна — «сколько сейчас времени и почему я спал на диване?», но вскоре, увидев прямо перед собой Адольфа, он всё вспомнил. Он поморщился и простонал, осознавая, что всё это время фюрер крутился вокруг него, как белка в колесе. Он попытался встать, но острая боль выстрелила в его виски. Тем не менее, он очень аккуратно, едва передвигая конечности, приподнялся и наконец поставил ноги на пол. Поза Гитлера повергла его в смущение. Он моментально представил себе суетящегося вокруг него фюрера с тревогой на лице и покраснел. Его всё ещё пробирал холод, несмотря на тёплое помещение, но он скинул с себя плед и укрыл им спящего Адольфа. Йозеф шатающейся походкой проковылял к столу и присел за него. Он хотел найти телефон, чтобы позвонить кому-нибудь и попросить отвезти их по домам, но подумал, что они выглядят слишком странно в этой маленькой комнатке. Поэтому он счёл самым правильным просто подождать, пока фюрер проснётся. На столе он нашёл ещё несколько улик проделанной за ночь работы фюрера: несколько мокрых тряпок, аккуратно сложенных напополам, градусник, который Гитлер скорее всего принёс из другого кабинета, кружка с недопитым кофе и таблетки от головной боли. Пропагандист решил, что ему сейчас явно не помешают последние и поэтому с чистой совестью выпил штуки три. Он немного покопошился в бумагах, лежащих на столе, но ничего, чтобы он мог доделать, Йозеф не нашёл. Поэтому он, опять почувствовав прилив слабости, откинулся на стуле и закрыл глаза. Фюрер, в полусне услышав какое-то шуршание, немного пошевелился. Йозеф это увидел и продолжил сидеть также тихо, пытаясь сосредоточиться на бумагах, но вдруг к его горлу резко подкатил кашель. Силясь его подавить, он лихорадочно налил в кружку воды, пролив немного на себя, но увидел, что пить уже поздно — фюрер проснулся. Геббельс окончательно закашлялся и уже ничего не мог с этим поделать; он был готов убить самого себя. Конечно, не прошло и секунды, фюрер вскочил со своего стула и подбежал к Йозефу, но как назло, кашель закончился именно в этот момент. — Зачем ты встал? — спросил Гитлер чуть хриплым от недолгого сна голосом. «И вправду, зачем? — призадумался Йозеф. — Какой смысл был вставать с дивана просто для того, чтобы посидеть потом на стуле? Видимо, я совсем не в себе…» — Я… Не знаю, зачем. Просто так, — пожал плечами министр. — Мой фюрер, вы почти не спали, поспите! А то иначе моя совесть будет снедать меня ещё очень долго… — Нет. Категорически, — отчеканил Адольф, внимательно оглядывая Геббельса с головы до пят. — Ты даже ручку нормально держать не можешь, и говоришь, чтобы я поспал? Я не настолько эгоистичен. — Но… — Ложись давай. Я сбегаю за лекарствами и позову врача… Кашель мне твой не нравится, — помрачнел фюрер. — Если приду, а ты тут на ушах стоять будешь — прибью. Йозеф ничего на это не ответил. Но спустя секунду осознал: — Подождите! Только… Только не надо врача, это обычная простуда и бояться нечего. — Слабое утешение, — хмыкнул фюрер. — Ложись, говорю, а то с поста сниму! Геббельс вздохнул, но покорно поплёлся к дивану. С другой стороны, и он правда чувствовал себя слишком плохо для того, чтобы работать или вообще как-то возражать Гитлеру. За время его отсутствия он успел поразмыслить: а точно это простуда и уместны ли были его насмешки над своим врачом? Йозеф был твёрдо уверен в том, что это не рак: никаких симптомов вроде кашля с кровью у него не было. Недомогание он ощутил ещё вчера вечером, но не придал этому никакого значения — в очередной лёгкой простуде, как он думал, не было ничего удивительного. Зато всю сегодняшнюю ночь он пролежал в лихорадке под опекой фюрера. Шикарно. У них просто огромное количество работы, а Йозеф тратит и своё, и чужое время, такое бесценное и редкое. Буквально влетевший в кабинет Адольф прервал его невесёлые рассуждения. Было видно, что он сгрёб в охапку все лекарства, которые нашёл — не стал терять драгоценные минуты. Удостоверившись, что Йозеф послушно лежит на диване и не делает ничего, что могло бы ему навредить, фюрер разложил «добытое» на маленький рабочий стол и начал всё это внимательно рассматривать. Наконец, он нашёл то, что нужно и забодяжил это в кружке. — Пей. — Звучало, честно говоря, как приказ. Впрочем, чего ещё ожидать от человека его характера? — Карл* скоро приедет, и не вздумай мне тут рассказывать. Йозеф недовольно нахмурился, но Гитлер посмотрел на него ещё решительнее и молча сел рядом с ним. Геббельс не знал, выглядел ли фюрер лучше него, но точно мог разглядеть тёмные круги под его глазами. Он задумчиво смотрел куда-то в пол, а через некоторое время начал клевать носом. Очевидно, ночное дежурство вокруг Йозефа измотало его куда сильнее привычной рутины. Периодический кашель пропагандиста, судя по всему, не мог нарушить его покой. Стук в дверь разбудил Адольфа. Он в очередной раз рывком подскочил со стула, рискуя такими темпами его опрокинуть, и, даже не спрашивая, кто там, открыл дверь. Мужчина, в нацистском приветствии поздоровавшийся с фюрером, был смутно знаком Геббельсу. Он знал, что это личный врач Гитлера Карл Брандт (что его весьма неприятно удивило) и виделся с ним пару раз, но никогда не разговаривал. Он имел весьма привлекательную наружность да и вообще выглядел успокаивающе. Йозеф всё равно был напряжен и оценивающе вглядывался в ясное лицо врача. — Доброе утро, Карл… Хотя не такое уж и доброе, — нахмурился фюрер, впуская пришедшего внутрь. — У нас, как видишь, пару вопросов к тебе. Брандт внимательно всмотрелся в лицо Йозефа, из-за чего тот слегка раздражился. Он не любил, его рассматривали, тем более какие-то врачи. — Вижу, доктор Геббельс, вы не в лучшем виде, — заметил он, доставая из сумки какой-то блокнот. — Как ваше самочувствие? — Вполне нормально, — чуть зло ответил министр из-за осточертевших вопросов о его здоровье. Подумаешь, простудился слегонца… Наверное. — Только слегка кашляю, голова болит и небольшая температура. Работать… кхм… можно. — Скажешь тоже! — вспылил Гитлер. — Работать он собрался, вы поглядите! — Не горячитесь, мой фюрер, — спокойно попросил врач, — я осмотрю его и всё скажу. А пока — ждите. Казалось, Брандт совсем не боялся Адольфа. Было видно, что ему всего лишь нравится своя работа и что он не хочет ни перед кем отличиться. После короткого осмотра, по мере которого выражение лица Брандта становилось всё недовольнее, что явно не понравилось фюреру, и наконец произнёс: — Не хочу вас огорчать, но… Это пневмония. Гитлер раздосадовано стукнул кулаком по столу и тяжело вздохнул, а Йозеф, судя по всему, был вне себя от злости: — Не может быть! — Геббельс пытался говорить громко, но с каждым повышением тона у него проседал голос, из-за чего он отчаянно прочищал горло. — Вы наверняка ошиблись, не мог же я опять заболеть этой проклятой пневмонией! — Нет, к сожалению, я не ошибаюсь, но могу вам помочь. Если вы, конечно, не будете пренебрегать моей помощью, — добавил Брандт, сощурив глаза. Вместо ответа Йозеф нервно достал сигарету с зажигалкой, но покурить ему не дали: — А вот курить, доктор Геббельс, вам пока нельзя, как бы вам не хотелось. — Вот именно! — согласился Гитлер, нетерпеливо меряя шагами комнату. — Я в своё время бросил, и от проблем с лёгкими, в отличие от тебя, не страдаю. — Да хоть наслаждаетесь, — пробормотал министр, демонстративно продолжив курить. Его взбесило отношение к нему, как к маленькому ребёнку. В конечном итоге эта сцена закончилась тем, что Адольф в ярости вырвал сигарету прямо из рук Геббельса, сам затянулся, но потом с отвращением затушил её прямо об стол, чему последовало минутное молчание. Гитлер нарушил тишину, буркнув: «Ну, что там с лечением?». Брандт долго и доходчиво объяснял, что к чему, как и проч., проч. По прошествии получаса он, попрощавшись и пожелав крепкого здоровья обоим, забрал портфель и удалился. Опять наступило молчание. Фюрер ещё достаточно долгое время встревоженно вглядывался в Йозефа, который, напряжённо прикрыв глаза, раздумывал над последующими действиями. В конце концов Гитлеру надоела давящая на голову тишина, и он вдруг как-то резко и непонятно изменился, смягчился; он тихо, не в своей манере, проговорил: — Йозеф… Ну как же тебя так угораздило, а? Он задал этот вопрос не столько Геббельсу, сколько самому себе. Пропагандист как будто и не услышал фразы, только опять зашёлся кашлем. Спустя минуту, однако, проговорил: — Нельзя так, мой фюрер… У нас полно работы, мы не можем бросать её только из-за меня. Он посильнее накрылся пледом. Наверняка запомнит его на всю оставшуюся жизнь. — Да и к тому же… кхе-кхе… народ без меня не может… Адольф тем же непонятным Йозефу взглядом смотрел на него. — А разве я без тебя могу? — как-то ласково поинтересовался Гитлер, чем повергнул Йозефа в некоторое исступление. — Но ведь… Ведь есть же политика, война… Германия! — Он отчаянно посмотрел в глаза фюреру. Огонёк на секунду загорелся в глазах Адольфа. — А Германия, Йозеф… Германия подождёт. Сказав эти слова, он медленно подошёл к Йозефу, наклонился и долго-долго всматривался. Так заботливо и будто даже нежно… Он приблизился окончательно и невесомо, почти неощутимо прильнул губами ко лбу министра, невероятно смутившегося и покрасневшего… Йозеф ещё очень много думал над этим и так и не определился, был ли этот поступок фюрера всего лишь его бредовым видением или же это в самом деле происходило наяву. Он не решался разговаривать об этом с Гитлером, ведь ничего ещё не понял… Он втайне надеялся, что те чудесные мгновения правда случились с ним.