***
Наконец-то Джисон дома. Один. Все они, используя короткие выходные по максимуму, разъехались по родным. Самым последним, до него самого, конечно же, уехал грёбаный Хван Хёнджин. Он перестал натягивать на себя раздражающее до трясучки подобие любезности, потому что у их игры-в-очень-мирных-коллег не осталось зрителей, и, застёгивая вытащенную в коридор сумку, назвал его кривоногим безданадёжным идиотом. Джисон кинул в него тапком, попав точно в лоб, и, утрированно гадко смеясь, умотал под угрозы о выбросе в мусор запущенного имущества. И даже не жалко, что Хван реально не поленился взять и выкинуть, в конце концов, свою главную задачу шлёпанец выполнил. Джисон не успел разглядеть, но, судя по визгам, на лбу Хёнджина наверняка осталось красное пятно, которое ему придётся прятать за одним из их общественных бини. О, Джисон готовится к тому, что его часто будут вспоминать. Каждый раз, когда Хван будет смотреться в зеркало. Сейчас же Джисон, приехавший домой днём, а потому оставшийся в гордом одиночестве, несёт в руках чудом найденную бомбочку. Он заходит в ванную и затыкает слив пробкой. Он нелепо застывает, с шариком в одной руке и пакетом с солью в другой. Ждать придётся долго. Этого ли он на самом деле хочет? Джисон анализирует своё тело, облизывает губы… И идёт к своей сумке, возвращаясь обратно с бутылочкой смазки. Он скидывает одежду и неспешно споласкивается в душе, давая пару заполнить комнату, повышая температуру. Джисон вылезает из кабины и прямо так, не одеваясь, подходит к ванне. Он оглядывается на запертую на замок дверь и смеётся сам с себя, встряхнув головой. Он дома один. Он не в общежитии. Никто не будет ему мешать. Джисон регулирует температуру воды и выключает, когда уровень достигает щиколоток. Смотрит на смазку с вызывающе блестящей этикеткой. Его тело приятно чистое и он может просто пойти и завалиться спать. Джисон мнётся, наклоняется, чтобы дотянуться до слива, рукой касается голого бедра. Сдавливает, ощущая, насколько он напряжён. Джисон вздёргивает подбородок и устраивается на заднице, больно проезжаясь копчиком по дну. Шипит, возится, пытаясь усесться удобнее. Откидывается на бортик. Расставляет ноги пошире. Ему нужно снять стресс. Тёплая вода и нагретый воздух расслабляют. Джисон начинает гладить себя. Он проходится по шее, спускается на грудь. Цепляет соски, посылая лёгкие волны удовольствия, концентрирующиеся в паху. Другую руку Джисон опускает на низ живота, чувствуя напряжение. Дыхание учащается, слишком громкое для пустой комнаты. Оно отражается от стен. Джисон, не поворачивая головы, тянется за смазкой. Щедро сдавливает тюбик прямо над привставшим членом. Вздрагивает от приятного холодка. Он обхватывает орган ладонью, отводит крайнюю плоть, скользит по стволу, наслаждаясь чавканьем. Джисону всегда нравились громкие звуки. Он опускает глаза вниз и тихо хмыкает от вида скрывающейся в ладони головки. Температура тела повышается, голову заполняет приятная дымка. Джисон кусает губы, ёрзая на одном месте, толкаясь в ласкающую член ладонь. Он перестаёт терзать грудь и сминает яйца в руке, помогая себе почувствовать больше. А потом пальцы скользят ниже, прямо по нежной коже, обводя колечко мышц. По позвоночнику ползут мурашки. Первый раз он попробовал года два назад. Поспорил с другими стажёрами. Вечер пятницы, тщательное мытьё, запертая на ключ дверь, вязкий крем. Тема ушла с повестки быстро, а у Джисона скоро кончился тюбик. Потом ещё один. И ещё. Однажды он даже кончил, не касаясь члена. Это было сложно, но гормоны били ключом. К тому же, у него всегда были чувствительные соски. В итоге он, насмотревшись порно, решил сделать это, встав на колени и оттопырив задницу. Ему понравилось, и он стал делать это чаще. Чудом дожидался, когда останется один, запирался в комнате, запыханный и красный, и трахал себя, закусывая губы до боли, чтобы не издавать лишних звуков. И однажды кто-то вошёл, пошебуршав ключом в двери. Джисон застыл, боясь пошевелиться. Пальцы в заднице напряглись, болезненно возбуждённый член прижался к простыни. Джисон сверху был накрыт пледом, а в комнате было темно. Он молился всем богам, чтобы вошедший дал ему доспать, а не сдёрнул одеяло или, того хуже, не бросился сверху с воинственным кличем. Тогда всё обошлось, а Джисон на месяц перестал лезть пальцами себе в задницу, боясь быть застуканным. Как он позже выяснил, к нему заходил Хёнджин. Но это тогда. Джисон в реальности сжимает зубы — Хван, Хван, везде ёбаный Хван, он просто, блять, хочет расслабиться, — сжимает руку сильнее, мнёт мошонку, обводит пульсирующий вход и уверенно проникает пальцем внутрь. Кусает губы. Как же он по этому скучал. Он сползает ниже и закидывает ноги на бортики ванной. С нажимом проводит по чувствительной коже на внутренней стороне бёдер, шире разводя их до лёгкой боли. Тянется за тюбиком и щедро льет смазку себе на ладонь, тут же хлопая ей по раскрытой дырке. Он дрожит от приятного холодка на контрасте с тёплой водой, вводит палец и сжимается вокруг него, разминая себя изнутри. Ему нравится растягивать удовольствие. Вторую руку Джисон перемещает на покрасневшую от жара грудь, царапая короткими ногтями. На висках и шее выступает пот. Крупная солёная капля стекает вниз, прочерчивая дорожку. Джисон откидывает влажные волосы назад. Он выходит из себя, возвращаясь к члену. Дразнит головку, потираясь ей о собранную ладонь, трёт уздечку, втягивая воздух сквозь зубы. Скользит по прессу, сгребая остатки застывшей липкой плёнкой смазки, и тут же давит на проход двумя пальцами. Облизывает губы, раскрывается сильнее. Джисон вгоняет пальцы до упора, сгибает их, подёргивая ногами, и, не выходя из себя, двигает ими под громкие хлюпы. Джисон знает, как сделать себе ещё лучше. Он представляет большие руки. То, как мягкие ладони гладят его бока, рёбра, как сжимают шею, давя на кадык, как проводят по губам. Видит пальцы — длинные, худые, с аккуратной ногтевой пластиной. То, как они входят в него, проталкиваются глубже, массируют простату ритмично и умело. Джисон давит внутри сильнее и захлёбывается тихим стоном. Второй рукой Джисон выкручивает сосок, жмурясь. Он кусает губы, с громким чваканьем вынимает из себя пальцы и начинает щипать оба соска, массирует их по кругу, делая мокрыми. Дырку чувствительно покалывает от желания быть заполненной, а член беспомощно подёргивается, на головке выступает смазка. Джисон размазывает её подушечкой большого пальца и тянет руку вверх, пачкая губы и щёки. Он грязный, так нагло смешивая телесные жидкости на своём теле. Что бы на это сказал Хёнджин? Подавился бы он слюной, заскулил бы в смущении? Джисон оттягивает яйца и снова входит в растянутый проход, добавляя третий палец. Растяжение становится ощутимее, чувство заполненности отдаётся приятной болью в пояснице. Сознание уплывает, подкидывая новые образы. К рукам добавляется голос. Джисон не может услышать его тембр, но отлично представляет интонацию. Хриплые нотки. Мягкий, тягучий тон. Ты молодец, детка. Из Джисона вырывается смазанный высокий всхлип. Ты такой хороший, ты такая умница. Он безжалостно давит на простату, параллельно обхватывая два пальца губами, почти столько же, сколько сейчас движется в нём, и закатывает глаза от вкуса кожи на языке. Джисон покусывает их зубами, давит, обводит изнутри щёки. Заземляет себя, возвращая в реальность. Крепкое тело придавливает его сверху. Пальцы — не его, чужие, — ощутимо, властно проводят по языку вглубь, заставляя задыхаться, и оттягивают щеку, которую тут же мокро лижет шершавый язык. Ты очень старательный, это забавно. Я не думал, что такое когда-либо скажу, но я не могу оторвать взгляд. Ускоряйся, давай, — звучит над ухом хёнджинов голос. Джисон хватается за член, начиная резко надрачивать. Руки рассинхронизируются, срываясь на бешеный темп. Джисон втягивает живот. Бёдра дрожат. Стук сердца заглушает сбитое дыхание. Перед глазами пляшут звёзды. Джисон запрокидывает голову и бьётся о ванну затылком, но как же сейчас плевать. Он широко раскрывает красные пересохшие губы, по которым гуляет язык. Напрягает ноги, приподнимая зад, чтобы толкаться в себя было удобнее. Приятнее и сильнее. В голову вспышкой стреляет образ — его губы остервенело вылизывают, близкие к пику, ни разу себя не коснувшись, только его, из-за него. Джисон резко отрывает руку от члена и кончает, раскрыв рот в немом стоне. Он сжимается вокруг пальцев и безвольно заваливается на спину, расслабляя натруженные мышцы. Дыхание сбито, сердце грохочет так, что должно быть слышно соседям. Он окончательно сползает вниз. Тело подрагивает, сперма из-за позы пачкает живот и грудь. Джисон чувствует каплю, скатывающуюся с подбородка. Скорее всего это просто пот. Он постепенно приходит в себя. Ноги ноют от перенапряжения, кисть болит, во рту отвратительно сухо. Джисон бы полежал так ещё несколько минут, но вода уже не кажется такой тёплой. Он споласкивает руки, хватается за ноги, по одной спускает их с бортиков, переворачивается на четвереньки и встаёт, держась за ванну. Когда он наклоняется, чтобы сделать воду погорячее, ноги подгибаются, а поясницу простреливает болью. — Тц, перестарался. Надо будет при всех попросить Хёнджина сделать ему массаж. Интересно, как он отвертится?***
Джисон цыкает, замечая в ванной дезодорант. Так торопился в компанию утром, еле проснувшийся после их вчерашней гулянки, что прихватил с собой вместе с одеждой да оставил в ванной. Джисон рассеянно водит по крышечке пальцами. Гладкая. Круглая. Продолговатая. Плотно сидит. Он, без задних мыслей, перехватывает тюбик мизинцем и безымянным пальцем, вытянув по длине упаковки указательный и средний. Мало? Или также? Крышка круглая и объемная. Он привычным движением складывает три пальца левой руки, сжимая их в окружность. Также? Нет, тюбик чуть больше. Аккуратный и ровный, толще, чем его пальцы, он будет ощущаться так приятно, равномерно раздвигая, что… Джисон машет головой. Фу. О чем он, блять, думает вообще? Та дешёвая порнуха, на которую он вчера передёрнул на спор, даёт о себе знать? Презервативы на огурцах. Бр. Он всегда знал, что Феликсу не стоит доверять полностью, но чтобы настолько… Джисон опускает взгляд вниз. Тюбик не слишком длинный, он почти умещается в его ладони, он обтекаемой формы, но с зазубринами по бокам. За них удобно держаться, дезодорант из пальцев не выскользнет. А этот рельеф… Мышцы ануса рефлекторно поджимаются. Джисон хмурится и идёт в комнату, тут же кидая дезодорант на кровать. Тьфу, блять. Анальная фиксация какая-то. Так хочется себе засадить? Джисон фырчит. На глаза попадаются собранные кривой гармошкой штаны, которые он вчера скинул прямо на пол, прежде чем завалиться спать. Джисон оглядывается. Снова засрал комнату, отлично. Он мечется, собирая вещи в стирку. Заправляет постель. Что-то падает. Дезодорант. Джисон гипнотизирует его, упрямо сжав губы. Это, конечно, странно, но ведь ничего не случится, если он попробует один раз? Ведь так? Джисон заходит в общий чат, отписываясь, что после вчерашнего будет отсыпаться в общаге, и запирает дверь.***
Джисон не часто трахает себя так, стоя на коленях. Это приятно, но у него быстро устает кисть руки. А теперь длины определённо должно хватить. Джисону вспоминается его первый раз в этой позе. Тогда он так же краснел и неловко мялся, не слишком уверенный в своих действиях. Было странно, неудобно и немного больно. А ещё стыдно. Когда он разводил ноги, лёжа на спине, то просто закрывал глаза, отказываясь смотреть на двигающуюся под задницей руку. Но когда Джисон стоял на коленях… Он был уязвимым. Он не мог видеть в принципе, у него не было возможности, чтобы от нее отказаться, и это пугало. Джисон чувствовал себя незащищённым. Чрезмерно раскрытым. А потому возбудился до того, как прикоснулся к своему члену, и залил слюнями всю подушку, кончая так бурно, что чуть не потерял сознание. Это было хорошо. Это было очень хорошо, но он долго не решался повторить, а когда всё же сделал это, то о жёсткие простыни стёр коленки до красноты и случайно порвал зубами наволочку на подушке. Так сильно он ёрзал. Рванулся назад и неконтролируемо запрокинул голову, свободно заляпывая спермой кровать. Помечая её своим безумием. Отстирывал потом в раковине и рыскал по интернету, ища замену подпорченной вещи. Теперь он не закусывает ничего, научившись стонать достаточно тихо, чтобы его не было слышно. Или, даже если и нет, то никто ему никогда ничего не говорил. Но сейчас он в общаге один, так что точно никто ничего не скажет. Не скажет, пока он забирается на кровать. Не скажет, пока натягивает на дезодорант презерватив и смазывает его, смеясь. Не скажет, когда он, широко разведя колени, прогибается в спине и, оттянув ягодицу, дразнит себя, пробуждая чувствительность. Держа в голове, признавая, что так сильно хочет чего-то в своей заднице, что бросается на бытовые вещи. Он ведь поставит дезодорант на тумбочку, и будет им пользоваться, и все будут его видеть. Но никто не узнает, как он, спустив одну ногу с кровати, чтобы раскрыться сильнее, надрачивал, параллельно натягивая себя на продолговатый пластик. Представляя, что в нём движется что-то большее. Наслаждаясь каждой секундой. Джисон по наитию отнимает руку и сжимается, удерживая предмет в себе. Блять. Как же ахуенно. Он ёрзает, потираясь сосками о простынь. А ещё ему почему-то вспоминается другой раз. Тогда, когда в комнату вошёл Хёнджин. То, как стыдно ему было. Как он чуть не умер прямо на месте. Как жарко ему было, как неловко, как стыдно и плохо. Как чуть не кончил, еле как удержавшись на грани, просто от осознания, что Хёнджин на него смотрит. Смотрит, думая, что он спит, пока он лежит с пальцами в своей заднице. О, он кончал потом, представляя, как кто-то из мемберов застаёт его в таком положении, но уже без защиты из одеяла. Таким слабым. Таким нуждающимся. Таким жаждущим. Смотрит на его дырку, охотно впускающую в себя пальцы, на то, насколько сильно ему хорошо, как здорово он принимает, как легко он это делает, как закатывает глаза и тихо просяще стонет. Сейчас ситуация ещё хуже. Его жадная до растяжения дырка засасывает в себя грёбаный дезодорант. Рельефный, сука, толстый, и тяжёлый. Джисон залезает на кровать полностью, кончиками пальцев хватается за днище и из последних сил толкает дезодорант глубже, ударяя прямо по простате. Он гнется в пояснице, вскидывая задницу вверх, и тихонько поскуливает, пачкая слюнями подушку. Он раскачивается бедрами, активно подаваясь назад. Подставляется под толчки, насаживается сильнее, обхватывая рельефные грани, кайфуя от перехода в размере, хрипит и стонет от приятного напряжения в спине. Всё его тело — натянутая струна, но оно ощущается так идеально правильно, Джисон с выставленной вверх задницей полностью на своем месте, ему так хорошо, что по телу бегают искры. Парень в его голове — Хёнджин в его голове — залезает на кровать — Джисон чувствует прогнувшийся под его коленями матрас — ставит руки по бокам от джисоновых напряжённых бёдер и наклоняется вперёд, застывая над раскрытой хлюпающей от смазки дыркой. Он открывает рот и дышит на припухшие края, и Джисона подбрасывает на кровати, ему стыдно перед одногруппником, но хорошо, как же ему хорошо, и он ничего не может с собой поделать и подаётся назад, туда, ближе к горячему воздуху. Ему так недостаточно, ему хочется, чтобы Хёнджин вжался ему между ягодиц своим идеальным носом, чтобы зубами вынул из него тюбик и заменил его своим языком, чтобы вылизал его поддрагивающие стенки, шумно причмокивая, а Джисон схватил бы его за крашенные волосы и насадился бы ещё глубже, чтобы тереться о щёки, крутя бёдрами, ёрзать на мокром языке, прижимаясь грудью к кровати и скуля от желания насадиться на хёнджиновы длинные пальцы, на его член… Пружина внутри срывается. Джисон вздрагивает всем телом, толкается вперёд и кончает, бурно кончает прямо так, без рук, пачкая простынь, пачкая подрагивающий живот и грудную клетку. Сперма горячая и вязкая, такая восхитительно мокрая, какими были бы мокрые от смазки и слюны пальцы Хёнджина, если бы он вот так гладил его живот. Джисон обессиленно стонет — он сравнил свою сперму с касаниями придурка-Хёнджина, мембера своей группы, кончив после представления себя на его языке и члене, он, блять, конченный человек, — но сердце бьётся бешено, во рту сладкий привкус, и ему так приятно от этого, что он быстро дышит, зарываясь красным лицом в покрывало. Не думать. Будет сложно не думать об этом завтра, отводя взгляд от паха Хёнджина в кожаных штанах, являющихся частью концепта. Но он точно справится. Не может не.***
— Сука, сука, сука, заебал! Как же ты заебал, Хван Хёнджин, — шепотом кричит Джисон себе под нос, захлопывая дверь ванной. Он скидывает с себя потную майку, сбрасывает шорты с бельём, ногой пиная в сторону стиралки, и залезает в кабинку, одновременно включая душ и яростно надрачивая пульсирующий от прилившей крови член. Этот долбоёб выебал ему мозг во время записи, постоянно сбиваясь и задерживая всех, доёбывался до него на танцевальной практике из-за каждого чиха, при этом пропуская ошибки других, а потом, получив закономерную и очень даже вежливую по меркам Джисона просьбу оставить его в покое, пошёл жаловаться Чану, от которого Джисон схлопотал подзатыльник и выговор. В конце концов, когда Джисон после спортзала кое-как дополз до общаги и, пропуская ужин, устроился в комнате, накрывшись одеялом и широко расставив ноги в ожидании разрядки, зашёл, сука, не стучась, и с порога начал нести какую-то ахинею, типа Хан, ты полный идиот, но я тебя прощаю, смахнул с кровати его телефон и всем своим весом плюхнуся на гудящие после тренировки ноги. Джисон, никогда не отличавшийся терпением, взбесился окончательно. Они покатались по кровати, Хёнджин оказался на полу, наговорил кучу дерьма своим поганым ртом, и, когда Джисон решил благородно уйти, запустил ему в спину тапок, попав по заднице. Хван Хёнджин совершенно не умеет себя контролировать, постоянно только и делает, что выводит на эмоции, и Джисон это, блять, ненавидит. Ненавидит, блять, также сильно, как и свой член, который от их недодраки не упал, а затвердел сильнее. Который он сейчас дрочит, заведя себе мыльную руку за спину и пытаясь продолжить то, что, не сдержавшись, начал ещё в душевой спортзала. Ему хотелось очень, а отдельные комнатки-кабинки с замками предоставили отличный шанс. Джисон проталкивает в себя сразу два пальца и упирается лбом в стену, подмахивая назад. Он хочет кончить быстро и сильно, так, чтобы разом сбросить всё напряжение и уйти, перестав занимать комнату. Наверняка вот-вот образуется очередь. Дыхание сбито, включённая вода шумит, заглушая звуки, а мысли в голове мечутся, растревоженные недавней склокой, поэтому Джисон не успевает среагировать должным образом, когда чувствует на спине холод. Он вытаскивает пальцы из задницы и в следующую же секунду оказывается распластан по стене чужим крепким горячим телом. Джисон панически замирает и вперивается взглядом в руки, оказавшиеся на кафеле по обе стороны от его плеч. Руки с очень, очень знакомыми кольцами. — Хёнджин, блять, — хрипит он и слышит позади смешок. Смешок, который зарождает в нём ярость, перебивающую смущение. — Какого... Джисон прерывается на полуслове, задыхаясь, когда чувствует толчок. Что-то трётся между ягодиц, и хотя Джисон никогда раньше не был в подобной ситуации, нетрудно догадаться, что это... — Стояк после нашей драки, — говорит Хёнджин ему на ухо. И опускает одну руку вниз, уверенно, сноровисто обхватыватывая член. Ах ты мудак, проносится в голове Джисона. Не в первый, видимо, раз, мистер Нет-Феликс-Я-Не-По-Парням. Пиздун. — Ты не представляешь, Хан Джисон, как же ты меня заебал. А сегодня я заметил твоё возбуждение. — Хёнджин убирает и вторую руку, и, отстранившись, оттягивает его ягодицу в сторону, дразня вход кончиками пальцев. Длинных пальцев. В кольцах. Джисон шипит, прогибаясь в спине навстречу касанию и шире расставляя ноги: — Если ты ебёшься так же, как читаешь рэп, то я не сильно удивлюсь. Пальцы пропадают, как и рука с члена, и Джисон матерится. Он оборачивается, видя, что Хёнджин стащил футболку и теперь принялся за шорты с боксёрами. — Ну, ума снять одежду до того, как залезть в кабинку, тебе точно не хватило. — Заткнёшься ты сегодня, — нога застревает и Хёнджину приходится опереться рукой о плечо закатившего глаза Джисона, — или нет? — Я бы попросил меня заткнуть, но я не хочу целоваться с животным. — Все люди животные, придурок. Хёнджин выпинывает мокрые вещи за стеклянную дверцу и поворачивается к Джисону лицом. Они замирают, стоя друг напротив друга, и Хёнджин ухмыляется уголком рта, осматривая его с ног до головы. И Джисон тысячу раз видел эту его ухмылку, но никогда так. Не стоя в тесной душевой кабинке, полностью голыми, возбуждёнными. Не с осознанием того, что сейчас они будут трахаться. Ох. У него сейчас будет секс. С Хван Хёнджином. Сейчас его, — Джисон сглатывает, опуская взгляд, и чувствуя предвкущающее жжение между ягодиц — член окажется внутри. Джисон, не выдерживая витающего в воздухе напряжения, разворачивается к Хёнджину спиной, опирается руками о стену, расставляет ноги, прогибаясь, и говорит достаточно громко, чтобы его точно услышали: — Сними кольца и растяни меня. Он слышит смешок, копошение и ощущает хватку на члене и пальцы, по-хозяйски проникающие внутрь. Приходится закусить губу. Длинные. Тонкие. Умелые. Идеально давящие на простату. Проминающие её. Как он себе и представлял. Джисон толкается вперёд, не стесняясь надрачивая себе чужим кулаком, сжимает руки, царапая кафель ногтями, и вздрагивает всем телом от разбегающихся по коже мурашек, ощущая прикосновение губ к напряжённым плечам. — Вот такая растяжка тебе нравится больше, а? — тянет Хёнджин ехидно, очевидно припоминая дневную разминку. Джисон хочет поднять ногу, чтобы его лягнуть, но Хёнджин толкается особо удачно и обводит ободок большим пальцем, будто точно зная, как ему нравится. Джисона снова потряхивает от удовольствия. Он будто бы стал в тысячу раз чувствительней, и ощущение крепкого тела за спиной вообще не помогает. Теплота расползается вниз по ногам, скапливаясь под коленками, и Джисону кажется, что такими темпами ноги просто перестанут его держать. А Хёнджин продолжает мокро целовать шею, растягивая его сильнее, и второй рукой находит соски. Джисона выгибает, он резко дёргается назад, касаясь своими бёдрами чужих до звонкого шлепка кожи о кожу и тихо завывает от того, что насадился на пальцы до упора. Джисон ёрзает, пытаясь усилить удовольствие, и слышит стон, от которого ток идёт по венам. Член. Он потёрся о хёнджинов член. Тот так близко к его раскрытой заднице, горячий и мокрый, готовый наполнить его в любой момент, протолкнуться мощно и быстро. Идеально. Блядство. Хёнджин, последний раз погладив его изнутри, осторожно вынимает пальцы. — Джисона, можно я... — слышит Джисон дрожащий голос и понимает, что они подумали об одном и том же. — Да. Пожалуйста. Да. — Ты сейчас так хорошо звучишь, — говорит Хёнджин поощряюще, и Джисон не знает, ему хорошо от трущейся о вход горячей головки или от его слов. Наверное, от всего вместе. — Мне нравится твой голос. Джисон чувствует руки на талии и пытается не ёрзать и не кричать. Хорошо. Ему очень, очень хорошо, и становится ещё лучше, когда Хёнджин сжимает его кожу ладонями и двигает его по своему члену. Джисон начинает надрачивать себе сам, подстраиваясь под чужие толчки. Он чувствует взгляд Хёнджина. Знает, что тот пялится на его принимающую дырку, на выгнутую спину, на взмокший затылок. Джисон сейчас перед ним, в его власти, тихо подвывает от каждого соприкосновения ягодиц и бедёр, и это просто ахуенно. Хёнджин, даром, что танцор, отлично умеет держать ритм. И ускоряться умеет тоже. Ноги дрожат, не держат, колени разъезжаются, поэтому он даже радуется, когда Хёнджин перехватывает его, заставляя подняться, и прижимает грудью к прохладной стенке. Он дерёт его сзади, засаживая по самые яйца, и Джисон почти привстаёт на носочки, пытаясь уйти от интенсивности ощущений. Он может кончить в любой момент. — Ты даже симпатичный, когда вот так вот задушенно стонешь, принимая в себя член, — говорит Хёнджин низко и хрипло, задыхаясь, снова также, как в джисоновых мыслях, и это доводит его до грани. Глаза закатываются, мышцы сокращаются, а тело обмякает в чужих руках. Джисон позволяет себя развернуть и смотрит из полуприкрытых век, как Хёнджин кончает ему на пресс и не успевший опасть член, смешивая их сперму воедино. Он поджимает живот, когда Хёнджин начинает гладить его поверх их общего безумия, и чувствует себя удолетворённым. Джисон пялится на Хёнджина, на его покрасневшие щёки и распахнутые губы, и поднимает дрожащую руку, касаясь его щёки. Хёнджин ластится к прикосновению, и Джисону очень хочется его поцеловать. Пока Хван не подаёт голос, разрушая момент. — Перемирие? — Да, блять. Мировая, — фыркает Джисон. И отталкивает его от себя, хватая мыло. И оказывается прав.