С наилучшими пожеланиями, Ксавье Торп.
Уэнсдэй мгновенно подмечает отчаяние в каждой строчке — мутный совладелец аптеки практически умоляет её о сотрудничестве. При этом, предлагает довольно внушительную сумму денег — Аддамс сразу прикидывает, что гонорара вполне хватит на то, чтобы обустроить собственное детективное агентство, даже если Фестер передумает и не передаст ей своё помещение. Она обращает взгляд агатовых глаз на горизонт — ей снова нужно выбирать: расследовать всё самостоятельно — не факт, что успеет в срок и получит помещение от Фестера; либо же включить в расследование подозреваемого и искать его отца, который может быть связан с этим делом. И хоть по пути домой Аддамс сама была готова написать письмо Ксавье — сейчас она не уверена в правильности этого решения. А вдруг это всё тонкая манипуляция для того, чтобы замылить глаза ей, как детективу? Намного проще контролировать кого-то, когда находишься с ним рядом. И крайнее утверждение полностью развивает её сомнения — как минимум, Уэнсдэй сможет наблюдать за каждым шагом Торпа, не вызывая никакого подозрения; как максимум — у неё всё равно останутся деньги на развитие своего агентства. Она пишет короткий ответ на лоскутке бумаги: Мистер Торп, Если Вы нацелены сотрудничать — жду Вас сегодня на Ганновер стрит в одиннадцатом часу вечера. Приходите сами и не привлекайте внимание прохожих.УА
Подзывает к себе Вещь и цепляет послание на когтистую лапу. — Доставь в аптеку на Палмерстон стрит. После сразу возвращайся назад. Ворон недовольно моргает чёрными глазами-бусинами, но повинуется — гордо расправляет широкие крылья и покидает поместье через открытое окно в комнате хозяйки.***
Ксавье снуёт взад-вперед возле прилавка с римскими весами, переставляет пузырьки на витринах, открывает и закрывает кассу — старается скоротать время в ожидании ответа от заносчивого детектива, выломившегося к нему ночью. Сегодня он в аптеке один: Тайлеру в срочном порядке потребовалось уехать в Глазго на целый день — один из партнеров Донована назначил встречу. Смотрит на стрелку часов, которая решительно движется к трём дня — ещё несколько часов, и можно закрываться. Присаживается с увесистым потрёпанным журналом в руках на хлипкий стул у входа и принимается ждать непонятно чего и кого — за сегодня было только двое посетителей — и то, они лишь пришли боязно поглазеть на всевозможные колбы с банками и ушли. Он даже не надеется на то, что Уэнсдэй ответит на его молящее о помощи письмо. Торп вздрагивает от резкого звука — поворачивает голову и замечает уже знакомого ворона, тот смотрит на него со всемерным презрением и тычет острым клювом в окно. Он приоткрывает дверь, гордая птица моментально восседает на кассе, неохотно протягивает лапу, смиряет Ксавье немигающим взглядом и деловито-медленно прохаживается вокруг римских весов. Вещь следит за тем, чтобы адресат прочёл послание хозяйки. Удостоверившись в этом, ворон расправляет крылья, подготавливаясь к возвращению домой, и громко каркает, Торп от неожиданности вздрагивает, но быстро понимает, что от него требуется: открыть дверь. Птица быстро маневрирует и покидает аптеку, оставляя Ксавье одного с десятком вопросов в голове. Почему мисс Аддамс хочет встретиться настолько поздно, да ещё и в центральном районе города? А действительно ли ей можно доверять? Может, она из тех, кто таким хитрым образом хочет подставить семейный бизнес? Упрятать в тюрьму? Вместо ожидаемого спокойствия Ксавье ощущает, как его мозг вскипает от предположений и опасений — в то же время он прекрасно понимает, что эту проверку пройти необходимо: есть что-то совершенно неуловимое в заносчивом детективе, — то, что поможет ему найти отца и распутать это дело; то, что определённо выделяет её из огромного количества псевдодетективов с комфортабельными бюро на Квинн стрит. Он понятия не имеет, что его будет ждать ночью — и всё же решается сделать шаг в неизвестность.***
— Мистер Торп, вы задержались на семь минут, — Аддамс едко констатирует факт, прокручивая в мраморных пястях круглые часы на длинной серебряной цепи. — А вы могли и не ждать меня, — он мгновенно находится и ёжится от порыва леденящего ветра, придерживая слетающую чёрную шляпу-котелок. — Что от меня требуется? — Вы поможете мне с проникновением в комнату очередного покойного. Это вот здесь, — она совершенно спокойно кивает на балкон, с которого ещё несколько часов назад свисало тело повешенного мужчины. — Но… Покойного?! — Никаких но. Вы писали о том, что если я возьмусь за это дело и мне понадобится помощь — вы её окажете. Не так ли? — напоминает условия в письме. — Я знаю, но если констебли наблюдают сейчас за домом… Если они обнаружат то, что мы проникли в комнату к усопшему — нам грозит заключение, — Ксавье всеми силами старается образумить детектива. — Констебли посчитали это очередным самоубийством. Наблюдения за домом нет. Нужно поторапливаться. Или вы, мистер Торп, опасаетесь разоблачения? — не дожидаясь его ответа, Уэнсдэй смотрит по сторонам, подхватывает юбки и юркает во входную дверь. Он мнётся доли секунды, а затем следует за ней — интерес берёт верх, а в ушах отчётливо слышны удары ускоряющегося сердца. Действовать нужно быстро. Аддамс ловко поднимается на второй этаж и кивает в сторону двери, расположенной слева. Она едва щурится от излишне яркого света — на этажах находятся подвешенные керосиновые лампы Fledermaus. Несколькими аккуратными движениями удлинённого крюка в замочной скважине отпирает необходимую дверь. Ксавье неодобрительно кивает, но не собирается останавливать процесс взлома — его желание добраться до истины напрямую пересекается с интересами Уэнсдэй. Она прикладывает бледный палец к тёмным губам, тем самым призывая его к молчанию. Небольшие апартаменты повешенного приветствуют их тяжёлым и густым ароматом специй, выдержанного трубочного табака и кофе. Аддамс моментально тянется к глубоким карманам за огрызком свечи и спичками, но Торп её опережает. — Решил взять на всякий случай, — раздаётся характерный щелчок и в его руках всеми оттенками алого разгорается миниатюрная керосиновая лампа. — Предусмотрительно, но не практично, — отрезает Уэнсдэй и выхватывает из кармана остатки свечи и спичку. — Лампа слишком громоздкая, а я действую быстро — в случае чего мою свечу можно беззвучно затушить, чего не сказать о вашем способе освещения. Она сразу начинает изучать узкий коридор и вешалку — у усопшего определённо были деньги, что моментально считывается по двум кашемировым пальто и нескольким парам туфель одного и того же размера. Ксавье лишь с интересом подглядывает за её действиями — Аддамс ловко прощупывает карманы и изучает обувь, разочарованно сводит тонкие брови на переносице, не найдя ничего. — Ничего, — повторяет его догадку и направляется в ближайшие двери — они ведут в небольшую кухню, на которой с маниакальной педантичностью располагаются пузырьки с неисчислимым количеством специй. — Возможно, он был торговцем, — озвучивает своё предположение Торп. — Не исключено, — нехотя соглашается с ним Уэнсдэй, отставляя огрызок свечи на ближайшую кухонную поверхность. Она повторно тянется к карманам — в этот раз для того, чтобы выудить пару своих кожаных перчаток. Ксавье наблюдает за её действиями подобно завороженному: впервые он видит вблизи то, как действует настоящий детектив, — это кажется ему невероятно интересным и притягательным, — он жадно ловит каждое её движение и выходит из оцепенения ровно в тот момент, когда Аддамс высыпает первый попавшийся пузырёк со специями в медную кастрюлю. — Что вы делаете? — Допустим, это был суицид — тогда почему мистер N не продал все свои запасы специй? Он был излишне жаден, чтобы уйти так просто — не нажиться в последний раз непростительно. Очевидно, это убийство. Тогда, возможно, внутри той же куркумы или розмарина есть что-то важное? Например, записка? — Зачем кому-то прятать важную информацию в том, что так легко проверить? — В этом и суть, мистер Торп, — Уэнсдэй ускоряется и фанатично смешивает специи в медной кастрюле, продолжая мысль: — Вот представьте, мистер N подозревает, что его хотят убить. Возможно, ему всячески угрожали. Мистер N в силу ощущения собственной важности решил, что даже если это произойдет, дело начнут расследовать — и тогда, обязательно, проверят его специи, которые прямо указывают на то, что произошедшее — не самоубийство. Люди, подобные мистеру N, зациклены на деньгах больше чем на танатосе. Почему бы не оставить детективу, или, на худой конец констеблям, несколько зацепок? — Сомнительно, — честно признаётся Ксавье. — Именно поэтому детектив здесь я, а не вы, — она продолжает высыпать специи. Но, увы, чуда не происходит — полностью опустошив запасы мистера N, никаких записок или других скрытых знаков попросту не находится. Аддамс становится мрачнее тучи и принимается изучать содержимое всех кухонных бюро — и снова ничего, кроме половины заплесневелой буханки хлеба и банки ароматных кофейных зёрен. — Бессмыслица, — глухо резюмирует она и направляется в комнату с тем самым балконом. — Вы говорили о том, что это расценили как самоубийство, но в какой способ? — Торп нерешительно переминается с ноги на ногу. — Повешение. На балконе, — она кивает в сторону окна и принимается изучать прикроватную тумбу. — Не знаю, нахожусь ли я в том положении, чтобы предлагать вам свою помощь, — особенно в таких вопросах, — но у меня есть несколько знакомых лиц, которые сотрудничают с констеблями. Я смогу раздобыть все детали о вскрытии тела, — вы только скажите. Уэнсдэй не отвечает, но пазл в её голове складывается чрезвычайно быстро — с большой вероятностью Ксавье приходил к отцу Генри для того, чтобы прояснить то, чем были отравлены две предыдущие жертвы. — В этом нет нужды, — не отвлекаясь от изучения тумбы проговаривает Аддамс. Оснований для подозрения Торпа становится всё меньше и меньше. — У мистера N был чрезвычайно хороший вкус, — заглядывая за плечо Уэнсдэй, резюмирует Ксавье. — Мой отец курил этот табак только по праздникам. Считал его наилучшим. Впрочем, цена на него тоже соответствующая. — Возможно, вы знаете, где ваш отец приобретал его? — её глаза заговорщицки загораются: знает, что любая зацепка сейчас на вес золота, а пообщаться лично с кем-то, кто знал повешенного — удача и необходимость. — Думаю, в его записной книге есть контакты. Я найду и обязательно вам сообщу. — Не любите скоротать вечер за плотно набитой вирджинией трубкой? — Не испытываю от этого должного удовольствия, — лаконично отвечает Торп и осматривается по сторонам. — Его секретер, кажется, пуст, — он поднимает керосиновую лампу на уровень глаз и всматривается в противоположную сторону комнаты. — Предполагаю, что убийство могли совершить из самых циничных побуждений. Мистер N явно не был бедняком. Но тогда… — Уэнсдэй задумывается и смотрит на закрытое окно. — Тогда есть ли основания полагать, что все эти псевдосамоубийства связаны между собой? — сейчас она говорит скорее сама с собой. Пересекает комнату и принимается поочередно открывать ящики стола — в них нет совершенно ничего. — Мисс Аддамс, при всём уважении к вам, но вы могли бы поторопиться? Думаю, свои версии произошедшего вы можете изложить тогда, когда мы будем на безопасном расстоянии от этого места. — Не указывайте мне, что делать, мистер Торп, — с нажимом произносит она и продолжает изучение комнаты. Совершенно ничего. Ничего из того, что могло указать хотя бы на причину убийства или, в конце концов, самоубийства. Кроме информации о том, что повешенный имел отношение к специям, курил выдержанный табак и в целом был обеспеченным человеком — ничего. — Уходим, — резюмирует Уэнсдэй и направляется к выходу, предварительно затушив свечу. — Если здесь и были какие-то улики — их осмотрительно забрали до моего визита. — Я уточню детали о вскрытии. Предполагаю, так ваша картина станет более ясной, — в глубине души Ксавье рад, что сейчас они покинут эти апартаменты с гнетущей атмосферой. Она не отвечает. Сейчас её мысли всецело оборачиваются вокруг не менее важной детали — труп был полностью обнажён. Убийца прихватил не только важные документы, а ещё и одежду повешенного. Но какой в этом смысл? Они идут в полной тишине: Аддамс дальше перебирает версии произошедшего, Торп, в свою очередь, просто не знает что сказать — он прекрасно понимает то, что наверняка детектив до сих пор подозревает его. — Зачем вы идёте за мной? — Уэнсдэй осознаёт это ровно в тот момент, когда за поворотом начинают просматриваться острые пики семейного поместья. — Молодой леди на улицах ночного Эдинбурга ходить небезопасно, — искренне отвечает Ксавье. — Мне не нужна ничья защита, — отвечает Аддамс и бросает на него воинственный взгляд. — Хорошо, если я скажу, что мне важна жизнь детектива, который взялся за моё дело — это вас убедит смириться с сопровождением? — Торп смотрит на неё выжидающе, едва приподняв уголки губ в невесомой улыбке. — Терпимо. К слову, о деле. Завтра в двенадцать дня жду вас у ворот кладбища Калтон. Не забудьте взять с собой оговоренную оплату, — она хитро скалится, наблюдая за тем, как резко меняется выражение лица Ксавье. — Кладбище Калтон? Зачем? — светлые брови подлетают вверх. — Похороны мистера Оттингера. Лишние глаза мне нужны. А вы, как мне кажется, заинтересованы в том, чтобы расследование завершилось как можно быстрее. Не так ли? — Верно. Я буду, — сухо бросает Торп. — Добрейших снов, мисс Аддамс. — До завтра, — кивает Уэнсдэй и удаляется за коваными воротами поместья. Ксавье ещё несколько секунд смотрит ей вслед, а затем направляется домой — на Палмерстон стрит. От этой вылазки у него остались невероятно смешанные эмоции — от некоторой взаимной неприязни, скрытой за напускной вежливостью, до чистого адреналина от того, что констебли могли задержать их в любой момент.***
Погода в день похорон Юджина выдаётся излишне капризной — дождь сменяется ослепительным солнцем с поразительной частотой. Уэнсдэй приходит на десять минут раньше оговоренного времени, стоит возле ворот подобно изваянию. — Мисс Аддамс? — окликает севшим голосом Энид с головы до ног увитая чёрными одеждами. За её спиной идёт насупленный отец и ещё несколько незнакомых Уэнсдэй мужчин. — Здравствуйте, мисс Синклер, — сдержанно отзывается детектив. — Поспешу сообщить, что моё присутствие обязательно, — она ведёт головой, намекая, что это необходимо для расследования. — Х-хорошо, — отзывается блондинка и несмелым шагом входит в некрополь. — Вы кого-то ждёте? — голубые глаза смотрят сквозь Аддамс. Энид ведёт себя так, будто бы вовсе и не помнит о перепалке с детективом. — Да. — Поторопитесь, церемония прощания начнётся через десять минут, — отзывается Мюррей Синклер. Уэнсдэй посматривает на круглые часы — стрелка неумолимо приближается к двенадцати дня. Она злится: неужели то, что опаздывать на похороны нельзя, нужно было уточнять? И стоит ей только об этом подумать, Торп выходит из угла быстрыми шагами. — Простите. Омнибус меня подвёл. Пришлось бежать на своих двух, чтобы успеть, — он быстро-быстро дышит и протирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Аддамс игнорирует его оправдания и направляется внутрь некрополя — видит вдали силуэты небольшой процессии и следует за ними. Нельзя упускать ни одного слова, ни одного жеста, совершенно ничего — чаще всего убийцы присутствуют на похоронах своих жертв. — Что мне нужно делать? — шёпотом уточняет Ксавье, когда они становятся за спинами коллег покойного. — Наблюдать за всем, что происходит. И запоминать. А теперь не отвлекайте меня. Уэнсдэй сосредоточенно смотрит на то, как медленно подходит Энид к свежевырытой могиле, как опускается на колени, как бледные уста начинают быстро шевелиться. Синклер с полностью отсутствующим выражением лица бросает цветок белой лилии на деревянную крышку гроба, а затем излишне быстро отходит, кидаясь в объятия к удручённому отцу. Вторым выходит Аякс — хотя Аддамс ожидала его увидеть здесь, но не того, что он будет произносить речь. — Юджин, стоя здесь перед твоим последним приютом, я надеюсь, что где бы ты не находился сейчас, ты слышишь меня, ты слышишь нас. Ты был не просто коллегой или другом — ты был нерушимой опорой для всех нас. Для одних ты был лучом света во мраке, для других — плечом, на котором можно было опереться в трудную минуту, а для третьих — самым близким и любимым человеком. Важно, чтобы ты знал, что ничто и никогда не сможет изменить этого. Память о тебе останется с нами навсегда. Твоя доброта, щедрость и преданность пройдут сквозь время, и твой дух будет жить в наших воспоминаниях, наполняя нас теплом и утешением. Мы будем помнить тебя таким, каким ты был — самым лучшим, самым искренним, самым дорогим. Прощай, дорогой Юджин. Пусть твой путь в загробную жизнь будет освещён светом благословения, и пусть твоя душа отдохнёт в мире и покое. До встречи, друг мой. Ты всегда будешь жив в наших сердцах, — Петрополус произносит последнюю фразу дрожащим голосом и аккуратно бросает цветы в могилу. Он старается держаться, но получается паршиво — дорожки слез на острых скулах поблёскивают на ярком солнце. Уэнсдэй смотрит на каждого пришедшего на прощание так, словно именно этот человек совершил отравление юного Оттингера. — Ничего подозрительного я не заметил, — тихо говорит Ксавье, когда работник кладбища начинает сбрасывать землю в могилу. — Я останусь на несколько часов и понаблюдаю за тем, что будет, — Аддамс направляется вглубь некрополя в поисках укромного места для наблюдения. — Я с вами, — интерес захлёстывает Торпа с головой. — Зачем? — она задаёт вполне резонный вопрос. — Мне тоже интересно подсматривать за тем, как идёт расследование. За которое я, — он достаёт вельветовый мешочек с монетами и протягивает Уэнсдэй, — уже заплатил. Она кивает, прячет гонорар в карман длинного чёрного плаща и указывает на приоткрытые двери склепа, из витражных окон которого хорошо видно могилу Юджина. — А теперь? — Ксавье осматривает каменные стены склепа и ёжится от холода, пробирающего до костей. — Теперь нужно ждать, — отвечает Аддамс, не отрывая взгляд от свежего захоронения. Время тянется подобно патоке, секунды превращаются в минуты долгого ожидания непонятно чего. Торп шмыгает носом и неотрывно смотрит на сосредоточенного детектива. Он подмечает малейшие детали в её точёном профиле и вовсе не подвижной мимике — она почти не моргает, не топчется с ноги на ногу и, кажется, вовсе не ощущает холод обшарпанного склепа. Но что-то меняется в её выражении лица, когда Уэнсдэй замечает нечто возле могилы. Движение? Обсидиановые глаза горят триумфом, который сменяет натуральный интерес. Ксавье тоже обращает внимание на происходящее и отказывается верить своим глазам: некто в чёрном плаще с капюшоном разрывает могилу с невероятной скоростью, кладёт туда какой-то предмет, зарывает его той же землёй, а затем скрывается. Он порывается выйти из склепа и догнать эту тайную личность, но Аддамс его останавливает: — Не сейчас. Нужно подождать. Возможно, это ещё не всё. И в глубине души Торп с ней согласен — как бы не хотелось действовать здесь и сейчас, иногда необходимо принимать взвешенные решения. — Думаю, можно идти. Прошло двадцать минут, — она покручивает в руках всё те же часы на цепочке. — По ощущениям не меньше часа, — бурчит Ксавье и ощущает как тепло медленно разливается по конечностям, стоит ему только выйти из каменного склепа. — Меньше стенаний, — Аддамс быстрыми шагами приближается к уже потревоженному захоронению. — Нужно откопать то, что здесь зарыли, — она решительно усаживается на землю, достаёт фамильный кинжал и принимается за раскопки подобно искушённому археологу. — Но мисс… Что вы делаете?! — он смотрит на неё так, будто бы это она сама отравила Оттингера. — Свою работу. К слову, мистер Торп, раз уж вы так заинтересованы в расследовании, не желаете помочь? Например, подручными средствами? — она приподнимает правую бровь. — Но это же аморально… — Аморально, мистер Торп? А то, чем занимаетесь вы, можно назвать образцом морали? Этот предмет, возможно, поможет ходу расследования! — Возможно поможет, — без энтузиазма повторяет за ней Ксавье и опускается на колени, принимаясь вручную копаться в земле. — Копать вот здесь, — с триумфальным видом окликает его Аддамс, когда ощущает, как кончик кинжала упирается во что-то твёрдое. Проходит не меньше десяти минут, пока они вместе, буквально по уши в грязи и песке, достают из-под толщи земли прямоугольный предмет. Она крутит его в руках несколько секунд, ощущая, что внутри что-то есть. — Это коробка? — Торп смотрит на находку настороженно. — И внутри что-то есть. А вот и курковой замок, — она открывает шкатулку, предвкушая что-то грандиозное. Ощущения её не подводят — внутри импровизированного гроба находится миниатюрная тканевая кукла мужского пола, на голове которой красуются настоящие волосы. Те самые, что раньше принадлежали Оттингеру. — Что за чёрт?! — от неожиданности восклицает Ксавье. — Невероятно, — улыбка достаёт до ушей Аддамс, в то время как он со страхом сглатывает слюну. — Я не жалею о том, что взялась за это расследование. Оно начинает мне нравиться.