ялюблютебя

      Хëнджин не знает, в какой момент шутка вышла из-под контроля.       Со стороны кто-то скажет, что всё началось в тот день, когда их поставили в пару, заставив изображать парочку перед случайными прохожими. Чанбин уверенно вёл его под руку, огибая лужи, и даже моросящий дождь не мог стереть счастливую улыбку с лица, когда он смотрел на младшего. Позже редакторы подрисовали хёну пунцовые щёки и сердечки — Хëнджин может поклясться на чём угодно, что видел их в глазах старшего на самом деле.       Наверное, всё началось со времён трейни, когда Чанбин с Чаном разнимали его и Джисона, соревнующихся в колкости придирок и кидающихся друг на друга по малейшему поводу. Чанбин остужал его пыл, прикладывая холодные ладони к его щекам, утаскивал подальше от эпицентра, рассказывая, как тот хорошо со всем справляется, как попытки Хëнджина придумать новую связку движений вдохновили его на недостающий кусочек куплета. «Я напишу тебе песню, если ты уделаешь Джисона не кулаками, а в танце», хлопал он по плечу, а позже, спустя часы оттачивания Хëнджином хореографии в пустом зале, приносил ему бутылку воды и полотенце. Студия Чанбина находилась на другом этаже, мешки под его глазами выдавали не меньшую усталость и это — проявление заботы в, казалось бы, мелочах — дарило Хëнджину уверенность в себе и чувство значимости.       Оглядываясь назад, он не может назвать точный момент, когда они стали по-настоящему близки. Будто родственные души, вновь встретившие друг друга — не было этапа притирки — Чанбин вошёл в его жизнь лучащимся бронепоездом, только вместо гудка безумно странный заразительный смех. Громкий маленький хён: открытый, готовый глупостью разрядить обстановку или дать действительно дельный совет.       Чанбин всегда был рядом. И был его флирт: лёгкий и не навязчивый, порой внезапный и очень вовремя. Хëнджину льстило такое внимание, придавало сил осознание нужности. Да, он смеялся над ним, хлопая ладонью по плечу за подкаты и порой откровенную дерзость. Он закатывал глаза каждый раз, когда Чанбин прикасался к нему на концерте слишком интимно. Когда проводил пальцами по его губам и Хëнджин еле скрывал бегущие по телу мурашки. Чанбин подпитывал его словно неиссякаемая батарейка. Как же ему это нравилось, чёрт возьми.       Но потом всё изменилось.       Чанбин перестал называть свиданиями их походы в боулиг и вечера кино, когда они позволяли себе по бутылке соджу и по тарелке ароматной вредятины. Чанбин перестал называть его «деткой», болея за него во время съёмок новых эпизодов шоу. Чанбин перестал прикасаться к нему дольше положенного.       Они всё также засиживаются допоздна в студии, Чанбин проигрывает десяток вариантов партий — на первый взгляд практически одинаковых, и Хëнджин, расположившись на полу у стула старшего, уткнувшись подбородком в его колено, переслушивает каждый отрывок, описывая свои ощущения и давая советы.       Они всё также валяются изнеможённые в зале для практики, тяжело дыша и разглядывая потолок — за несколько лет никто так и не замазал причудливую кляксу в углу.       — Она всё больше напоминает твой нос, — замечает Хëнджин.       — Скорее твою улыбку, — парирует старший.       Они смеются и их руки соприкасаются. Пальцы по привычке переплетаются, большой Чанбина водит медленные круги по его ногтю с остатками чёрного лака. Хëнджин переводит взгляд на его лицо, но за привычными нежностью и восхищением прячется что-то ещё, новое и тёмное, не понятное. Чанбин вздрагивает, поспешно обрывая их связь, тянется за полотенцем, протягивая с коротким «пора отсюда валить».       Хëнджин не понимает в чём дело. Он не понимает Чанбина. Он не понимает себя.       Сначала Хëнджин думает, что в нём играет детская ревность и обида, что его задевает сам факт того, что Чанбин больше с ним не флиртует, не уделяет ему должного внимания. Но это не так. Старший по-прежнему первый человек, кто заботится о нём и самый близкий на свете. От этого его попытки отстраниться режут ещё больнее.       Хëнджин хочет, чтобы Чанбин вновь был с ним открыт, чтобы прикасался к нему не замирая, будто делает что-то неправильное, будто Хëнджин способен его оттолкнуть или ударить. Он ловит себя на том, что думает о хёне постоянно: во время тренировок, обеда и даже на интервью. Он настолько погружается в тревожащие мысли, что не сразу понимает, что следующий вопрос адресован ему. Чанбин как обычно приходит на помощь, отшучиваясь, и все смеются.       Следующий вопрос достаётся старшему, и он рассказывает, как мечтает в отпуске не выходить из номера отеля, спать и кушать, слушая шум волн за окном. Без мемберов, совершенно один. Хëнджин хмурится, эти слова задевают сильнее, чем он мог бы представить. «А можно я буду спать рядом?», натянуто улыбается, не веря, что ляпнул подобное вслух. «Так и быть», подумав, кивает Чанбин. Все снова смеются — какой милый вышел фансервис.       Хëнджин ворочается в кровати полночи. Какой же дурак, укоряет себя, зачем он это сказал, о чём вообще только думал?! О Чанбине, о том, что не хочет его отпускать, о том, что не хочет, чтобы старший оставался один. Он думает о его хлебных щёчках и мягких губах, о его сильных руках и широкой груди, о его крепких объятиях и о том, как хочется прижаться к нему, как хочется быть обнятым и поцелованным, как хочется услышать о том, что он есть в планах Чанбина.       Впервые Хëнджин понимает, что расстроен не из-за того, что Чанбин перестал, он зол потому, что Чанбин лишил его повода делать это в ответ.       Потому что это давно перестало быть просто шуткой и незатейливым флиртом. Потому что сердце Хëнджина замирает каждый раз, когда Чанбин смотрит на него с неиссякаемой нежностью и любовью. Потому что он хочет, не скрываясь, смотреть таким же взглядом на старшего, хочет возвращать Чанбину таящееся внутри растущее чувство влюблённости. Хëнджин так много хочет, но нужно ли это Чанбину теперь?       Чанбину нужно. Парни давно заметили, как искрит между ними, только один Чанбин не видит, насколько трепетно Хëнджин реагирует на его комплименты, как сам постоянно тянется за лаской и близостью.       Когда уши Хëнджина краснеют, и он прячет пунцовые щёки на груди старшего, когда смотрит с нежностью, прижимаясь к его плечу по дороге из боулинга в общежитие — в такие моменты надежда в груди Чанбина взволновано бьётся о рёбра. Но порой ему кажется, что это лишь фантазия воспалённого сердца, не более. От этого больно — осознавать, что чувства не взаимны, пытаться скрывать их, ведь заглушить и избавиться от них уже невозможно. Но Чанбин никогда не сделает того, что расстроит Хëнджина, никогда не посмеет переложить на его плечи ответственность, признавшись. Поэтому он пытается хоть немного держать дистанцию.       Не получается.       Хëнджин прокрадывается в комнату Чанбина через коридор общежития словно вор. Он дважды стучит и сразу ныряет в кровать, прижимаясь спиной к боку старшего, затараторив, пока тот не выгнал его:       — Хëн, я должен тебе кое-что сказать, только не перебивай. Я вижу, что что-то случилось, я где-то накосячил? — Чанбин молчит, как и просил его младший. — Слушай, мне искренне жаль, если я сделал что-то не так, прости. Я такой эгоист, но, пожалуйста... — уверенный тон его голоса становится более мягким, — не отталкивай меня? Если это из-за того, что я к тебе чувствую, то не переживай, я постараюсь не... ай...       — А что ты ко мне чувствуешь? — Чанбин резко разворачивает его лицом к себе.       — Ты мне нравишься, — говорит Хëнджин так, словно это самая очевидная в мире вещь. Чанбин выгибает бровь. — Очень. Втрескался в тебя так, что не знаю, как выбраться.       — Не нужно, — отрезает Чанбин.       Хëнджин не успевает уточнить — ему не нужно продолжать признание или не нужно пытаться его разлюбить — как Чанбин притягивает к себе, пристально вглядываясь в глаза. Хëнджин чувствует его дыхание на своих губах.       — Я тоже влюблён в тебя, — отвечает Чанбин.       — Правда? — в голосе Хëнджина взволнованное удивление.       — Я думал, моя одержимость тобой очевидна.       Чанбин ухмыляется, нависая над ним так близко, что кончики их носов соприкасаются. Только сейчас Хëнджин замечает, что на старшем нет майки.       — Что ты делаешь? — сглатывает, позволяя пальцам Чанбина скользить по его губам. Это движение каждый раз сводит его с ума.       — Проверяю, не шутишь ли ты.       Хëнджин прикусывает его палец — из вредности, что старший не верит и дразнит, но через секунду забывает как дышать — Чанбин впивается в него жадным поцелуем. Он получается требовательным и горячим, и Чанбин над ним горячий, будто раскалённое железо. Хëнджин отвечает не менее страстно, соединяет ноги на пояснице старшего, чтобы тот не смог отстраниться, пока он не позволит.       — Охренеть, — резюмирует Хëнджин, когда их губы отрываются друг от друга в поисках глотка кислорода.       — Будем целоваться всю ночь? — Чанбин поигрывает бровями, и Хëнджин, не сдерживая довольной улыбки, шлёпает ладонью по его обнажённой груди.       — Неа, хочу спать! — искорки в его глазах говорят об обратном.       — Детка, всего один поцелуйчик! — притворно канючит Чанбин, вытягивая губы трубочкой.       Они возятся в одеяле, Хëнджин смеётся и вырывается, пока Чанбин щекочет его, зацеловывая подбородок и шею. Вскоре Хëнджину надоедает сопротивляться, и он требует обещанное Чанбином. Они целуются, потеряв чувство времени, тягуче медленно и сладко, пробуя на вкус и изучая новые грани друг друга. Чанбин зарывается пальцами в его волосы и Хëнджин тает у него на груди.       Поцелуи становятся всё невесомее, объятия Чанбина крепче. Глаза Хëнджина закрываются, ресницы трепещут от осознания — он нужен Чанбину. Чанбин же не может перестать прикасаться к нему, осознавая, что это реальность.       — Хëнджини, — тихо зовёт Чанбин, играясь с прядкой его волос. — Ты умеешь оказывать первую помощь?       — М? — сонно отзывается младший, но беспокойство мгновенно придаёт бодрости. — Что случилось? — поднимает голову, пытаясь разглядеть в темноте лицо старшего.       — Кажется, у меня перехватило дыхание от любви к тебе...       Воцаряется тишина.       Через секунду Хëнджин фыркает, по привычке закатывая глаза. Он бы лупанул Чанбина за его шуточки, но только несильно кусает за щеку. Потому что он обожает подкаты Чанбина, хоть никогда в этом и не признается. Он прижимается к нему ещё ближе, целуя в место укуса.       Не важно, когда это началось, правда в том, что Хëнджин сделает всё, чтобы оно не закончилось.