***
— Алло? Нет… Слушай, у меня есть задания. Послушай, мне правда жаль, я не… Да Алис, бабуля попросила. Нет, это важно. Я не пойду, извини. Нет, серьёзно. Антон? Да, алло. Нет, не могу, говорю же. Да… Да послушай!.. Он опустил руки. — Чёрт тебя дери. Бабу-уль, мне сегодня кое-куда нужно.***
Уже после обеда Миша обнаружил себя у входа в парк Коломенское. Мимо сновали детишки, проходили родители с колясками, пожилые важные бабушки и молодые парочки. Светило невыносимо яркое слепящее солнце. Алиса позвонила утром и, видимо включив режим социального берсерка, заставила пойти с группой на прогулку. Мол раз пары отменили, значит всем гулять и на домашку плевать. На мишины личные границы, очевидно, тоже. Он бы послал её и не пошёл, но злополучная совесть не позволила. Высиживать потом каждую пару и смотреть как единственный человек, с которым ты разговариваешь, сидит отвернувшись и дуется — перспектива так себе. К тому же во времени не ограниченная, в отличие от прогулки. Он смоется при первом же удобном случае. Случайный выходной слишком ценен чтобы тратить его в парке. Пока он стоял у забора и ждал остальных (извечная боязнь опоздать и всех задержать) из головы не шёл сон. И выпихнуть его оттуда не мог ни ветерок, ни шелест желтеющих крон, ни детский смех, ни шум машин. — О! Даров! Это прозвучало как извержение Кракатау посреди Коломенского. Миша подскочил и обернулся. Алиса. В нежно-розовом пальто, с большой сумкой и рюкзаком, она шла к нему, беззаботно улыбаясь. — Ну чё как? — его удивляло и втайне смешило как внешность диснеевской принцессы не вязалась с этой речью. — Норм, — кивнул он и чуть было не спросил когда расходиться. — Мы решили в яблоневом саду, ты как, не против? — Алиса окинула беглым взглядом парк. — Да, хорошо, — опять кивнул Миша и мысленно пожелал себе терпения.***
Дальше всё было ровно так, как он ждал. Не торопясь подтягивалась вся группа. Кто-то тащил с собой пакеты с едой, кто-то просто пришёл с рюкзаком, а кто-то настолько заморочался, что нёс на плечах гитару в чехле. Чёрт возьми, серьёзно? Они подходили и разговаривали. А он — нет. Может не получалось вклиниться в разговор. Не знал как слово вставить и надо ли. Они все отлично проводили время. Им было здорово вместе. И они его не отталкивали. Но и не звали. Когда-то в детстве отец, когда Миша на радостях стал показывать новому знакомому мальчику свои рисунки, очень долго и пристально на него смотрел, а по пути домой сказал что надо быть скромнее. Наверно. Но ведь тому мальчику не было неприятно. Он сказал что Миша классно рисует. А отец сказал что такое говорят из вежливости. Надо быть скромнее. Может они и позвали-то его лишь из вежливости? Зачем влезать? Миша шёл сбоку и смотрел на Алису. Она щебетала и смеялась среди девчонок. Откуда берутся эти сверхспособности? В какой лаборатории таких пауков-мутантов разводят? Чтоб укусил и ты стал человеком-разговором. Может пошутить про это? Нет, нафиг. Они шли по дорожкам, мимо кустов, ларьков с крендельками, каких-то указателей. Глаз цеплял разномастных собак, гоняющихся друг за дружкой, девчонок с мыльными пузырями и мальчишек со свежекупленными деревянными мечами. Откуда-то доносилсь весёлая музыка, а в воздухе пахло шашлыком. Он отвернулся от ларька с пончиками и пошёл следом за ускорившейся группой. Им было хорошо. Они не кидали на него озабоченных взглядов, не шептались и не косились. О чём бы они не говорили, Миша точно знал, что не о нём. Он не обижался. И не завидовал. Или ему просто хотелось думать, что не завидовал. Казаться себе хорошим. Так спокойнее. Просто Миша не понимал ПОЧЕМУ так. Ещё в начале сентября никто из них никого не знал. Они все когда-то были друг другу чужими. Но сейчас они болтают, а он нет. Он же не чудной, не жирный, с нормальным голосом, ходит в чистом (ну, почти всегда), в носу не ковыряется и вообще он нормальный. Так почему? На самом деле всё просто и даже глупо. Он просто не пытался. Так было в его классе. И в прошлом классе тоже. Школа вообще не оставила никаких хороших воспоминаний, разве что пару, и те об учителях. Наверно эти одиннадцать лет наедине с собой и научили его оставаться в тени. Безопаснее, спокойнее что ли. Жизнь и так невесёлая хрень, у Миши хватает ума не совать нос в новые проблемы. Дошли до сада. Развернули широченный синий плед, стали раскладывать еду — салатики, фрукты, овощи, какие-то вкусняшки. Антон достал гитару, а Андрей сунул ему телефон со словами какой-то песни. Миша терпел. Не то чтобы было совсем плохо, но осознание бесполезного и безнадёжного крепчало. Когда Алиса рассказала какую-то локальную шутку и все покатились со смеху, он почему-то чуть не смял в кулаке свой стаканчик с соком. В последний момент вспомнил что сок прольётся и наделает кучу проблем владельцу пледа. Кто-то затянул «Малиновую Ладу» и нестройный громкий хор подхватил осточертевший мотив, разнося его по просторам яблоневого сада. Миша не выдержал и отвернулся. Хотелось надеть наушники. Голова потяжелела и понемногу заболела. А тут ещё Люба колонку включила… — Эй, ты чего? — тронула за плечо Алиса. — Так, голова болит, — промямлил он. — Что? — она не расслышала из-за истошного «Пусть луна нам светит ярко, обгоняем иномарку!». — У меня голова болит, я домой! — вдруг заорал Миша, встал, взял рюкзак и потопал по дорожке прочь. Песня не прервалась, но он поймал на себе несколько вопросительных взглядов. Не слишком долгих, если честно. Ладно, им его уход ничего испортит. Миша не видел растерянное недоумённое лицо Алисы, смотревшей ему вслед. Пока суть да дело быстро стало темнеть. Господи, он в сумме проторчал в этом парке шесть часов, целых шесть часов! Будто под его настроение, погода стала портиться. Миша уже выходил из Коломенского когда наступившие сумерки из-за дождя превратились в настоящую темень. Еле доплёлся до метро, дотащился в переполненном вагоне до своей станции, сел в такой же набитый автобус, где можно было ни за что не держаться — так плотно стояли люди — и наконец допёр до бабулиной остановки. Башка раскалывалась. Лёшка, как обычно, встретил его у порога. Подбежал, помедлил, принюхался и подошёл. Миша вытер мокрую ладонь о джинсы и погладил пушистого, необычно быстро прильнувшего к руке. — Да, Лёш, дерьмовый был сегодня день, — тихо сказал парень, — пошли пожрём. Бабуля тоже вышла. Миша хотел ей что-то сказать, но она словно поняла без слов и только грустно улыбнулась с коротким кивком. — Ничего, — сказала она, — не всё сразу. Лёшка тёрся об ноги и мурлыкал, оставляя на них целые пучки шерсти.***
Уже под вечер написала Алиса: «Ты там живой?» Отвечать не хотелось. «Слушай, ты б сказал раньше про голову — у меня Нурофен с собой был!» Миша не отвечал. «Антон с тобой хотел «Психа» спеть. В следующий раз обязательно спойте!». И смайлик. Он отложил телефон. Столько гадости сейчас было внутри. Причём даже не особо понятно почему. Ни с кем не поссорился, ничего не сделал. Никто не умер, как мама говорила. Ну да. Интересно откуда тогда ощущение как будто его использовали и бросили? Поиграли и бросили. Хотя ведь даже не играли. И не выбрасывали. Он сам ушёл. На что он злится? Или это зависть? Или просто задолбался и устал от всего — кошмары эти, машины, аварии, падающие лифты… Надо пораньше лечь. Ещё один день в трубу. Остался бы дома — нарисовал бы что-нибудь. Или сделал домашку заранее. Посмотрел бы что-то, вон у Миядзаки «Мальчик и Цапля"скоро выйдет. Он сходил в душ, наскоро почистил зубы, запустил посудомойку, пожелал бабуле спокойной ночи, пришёл к себе и зарылся в одеяло. Лёшка пришёл почти сразу. Хотелось сгрести его в охапку и уснуть так, как с плюшевым мишкой. Мишка, ха-ха. Мишка спит с котом в берлоге из одеяла. Кот свернулся и опустил голову. Миша прислушался. Тёплый. Тяжёлый. Мурчит. — Спасибо, дружище.