Vois sur ton chemin Gamins oubliés, égarés Donne-leur la main Pour les mener vers D'autres lendemains
Множество улыбок — искренних, не таких, которыми искажается лицо при виде нового священника. Кивки, перешёптывания с соседями. Мадара испытал такое же искреннее желание погасить чужое воодушевление, мешавшее им самим вслушаться в слова песни. Он не улыбался.Sens au cœur de la nuit L'onde d'espoir Ardeur de la vie Sentier de gloire
Взгляд неотрывно следил за разворачивающимся действом. Уже не совсем дети, но ещё далеко не взрослые. Теперь это было видно чётче — подросшие отпрыски приютских стен. Мадара никогда не думал, что Божьи знаки будут настолько прозрачными и ясными глазу. Он был готов вновь обойти каждый сантиметр помещения с увелечительным стеклом, чтобы заметить эти самые подсказки для его вечного вопроса. Был готов и откинуть мирские штучки, слушая сладкоголосую проповедь, улавливая новые детали в заслушенных до дыр церковных пастулатах. Но они настигли его в упор; так, что не заметил бы только последний идиот. Бог решил не напрягать его хотя бы сегодня?Bonheurs enfantins Trop vite oubliés effacés Une lumière dorée Brille sans fin tout au bout Du chemin
Щуплые фигурки. На первый взгляд бесполые, потому что одинаково тощие. Даже голоса ещё не пестрели низкими тембрами, сливаясь в единый высокий протяжный поток. Ощущения от этого незаурядные, будто в заостренной звоннице церкви пропали большие колокола и осталась лишь связка маленьких. Смена руководства, смена поколений.Vois sur ton chemin Gamins oubliés, égarés Donne-leur la main Pour les mener vers D'autres lendemains
Пастве весело и благоговейно. Дети умиляют любого среднестата, если не рыдают и не требуют покупки какого-то игрушечного дерьма. А поющие, облачённые в нечто, напоминающее древнегреческие туники, тем более. Впрочем, Мадаре это напомнило совсем другое — совершённое преступление против всего человечного.Donne-leur la main Pour les mener Vers d'autres lendemains
В массе этой были свои интересные элементы. Более того — те, с кем можно было поговорить. По крайней мере, так ему показалось на первый взгляд, который по опыту был самым важным. Но делать это нужно без лишних ушей и глаз. Ему совсем не хотелось светских бесед с детьми под вытаращенные взгляды нерассосавшихся прихожан — чересчур в открытую, да и ходят скопом, что всё портит. Подрагивающие огни кивают на возникшую идею. Он дожидается конца песни — вместе с ней кончается и сама служба. Зал снова заливает электрический свет, от чего рябит в глазах. Под пешептывания и скрежет старых лавок, когда народ встает с насиженных мест, Мадара следует в самую гущу. Ребятня ещё кучкуется. Невысокая девчонка говорит со всё это время аккомпонирующей их хору ярко-рыжей женщиной. Та, явно довольная выступлением, гладит по волосам младшую, прижимая к груди. Но было видно, что она не имеет над воспитанниками руководящей должности. Следом беседовал с ними пастор, весь сияющий, будто до краёв напитавшийся благодати. Тоже хвалил, но руки не распускал, да и сами отпрыски не спешили лезть с объятьями, просто внимательно слушая, по видимому, его персональную рецензию. В процессе подошла рыжая, склонив голову к облаченному в рясу плечу, и они перестали обращать на кого-либо внимание, дав немую команду расходиться. Если паства — мрачная и разной степени уродлива, то они — светлы и единолики. Как светлячки во тьме леса, которых не сложно заметить. Времени на размышления и приглядывания не было, поэтому Мадара просто пихает локтем ближайшего к нему пацана. Благодаря столкновению, равновесие чуть не теряет только успевшая подняться пожилая леди, шёпотом и совершенно неправедно посылая Мадару ко всем чертям, чем создаёт иллюзию реального мелкого происшествия. — Вот же! — он глухо шипит, одной рукой накрывая вторую. — Ты облил меня воском. — для наглядности кидает недовольный взгляд на большую белую свечу в руке ошарашенного пацана, который и правда от неожиданности неплохо её накренил, и воск в доказательство спектакля капнул на каменный пол. Старуха едко усмехнулась, просеменив дальше. — Простите, сэр! — тут же выпалил подросток, попытавшись неловко улыбнуться, но в противовес мины на лице Мадары это не сработало. Любезничать будут позже — одним лишь дружелюбным жестом он сломает и без того ничтожный барьер меж двух миров, чей посредник стоял перед прямо ним, чуть ли не вростая в землю от стресса. — Это была моя любимая рубашка. — Учиха пристально разглядывает несуществующее пятно. Он слишком высокий, чтобы "виновнику" хоть что-нибудь было видно, но тот верит, виновато охая. Они стояли в проходе, мешая толпе покинуть церковь. — Где у вас тут… — Я покажу! — тут же не даёт договорить хорист, пулей направляясь к выходу и прося следовать за ним Мадару, который лишь одобрительно хмыкает. Он даже не успел придумать то, о чём соврать: попросить отвести к «главному» или к умывальнику? Благо, пацан сообразил быстрее. — Обито, куда ты? — слышится вдогонку, не успел Учиха переступить и порога. Вполоборота стало ясно, что окликнула проводника ранее увиденная девчонка, теперь стоявшая бок о бок с недовольным парнишкой, нахлабучившим на лицо медицинскую маску. Обито, значит. — Я сейчас! — кричит в ответ, виновато касаясь взмокшего лба. — Идите без меня… Тот, что в маске, закатывает глаза и кивает отчего-то взволнованной подружке, на что она вздыхает и машет товарищу рукой. Дождь кончился, но непогода оставила свои следы в виде мокрой постриженной травы и грязных луж там же. Женщины в длинных юбках придерживали их за края, стараясь не испачкать. Спёртый воздух сменился слабым ветром. Тихо посмеивались колокола, ещё раз знаменуя окончание службы. Мадара смотрел в мельтешащую впереди спину, думая о завязке разговора. Его проводник, он был убеждён, раз пять чуть не умер от страха, пока вёл его в храмовую пристройку, куда посторонним вряд ли был свободен вход. Мадара посторонним считать себя не хотел, но всё же старался поначалу не идти слишком уж уверенно. Будто он не знал куда. Обито этот явно нервничал, даже когда проводил, оглядываясь в пока пустующее коридорное пространство, Мадару к раковине. Стены песочного цвета светились от попадающих через низкое окно утренних лучей. На подоконнике выстроились разномастные цветы в горшках, тоже будто оживая от солнца. Пацан явно был не дурак, решив впустить неожиданного гостя именно в мизерное помещение рядом с кухней, а не в просторную общую душевую. Как бы отреагировали зашедшие не по расписанию парни, увидя их состайника вместе со взрослым, невесть откуда взявшимся, мужиком? Он даже больше не извинялся (успел во время короткой прогулки), только искоса смотрел как мужчина водил мокрым бумажным полотенцем по запястью, оттирая невидимые капли воска. Мадара вымыл руки и, разогнув спину, уставился в мутное зеркало над раковиной. — Скажи, мистер Генри до сих пор читает порнуху, закрываясь газетой? На секунду заскучавший было Обито встрепенулся как напуганный охотничьим гомоном зверёк. Он сдвинулся с караула у двери, делая шаг ближе. Круглые глаза выражали целую палитру эмоций. — Откуда вы.? — Пятна, кстати, не останется. Можешь выдохнуть. — Вы знаете мистера Генри? Мадара не отрывался от зеркала, в него же наблюдая за чужой реакцией. Его обескураженный надзиратель выглядил уморительно, до сих пор не переодев белую лабуду с выступления, которая вблизи выглядела не так эффектно. Мужчина будто нарочито создавал контраст своим тёмным пальто, висящим на плечах. Он усмехнулся, размяв шею. — Вы неплохо пели. Почему именно эта французская песня? — Я… — Обито стушевался, касаясь пальцами переносицы, и недовольно сводя брови. Ему совсем не могло показаться. — Сэр! То, что вы только что сказали… Откуда... Руки по обе стороны от раковины, вперившейся в гладь зеркала взгляд. — Откуда мне известно? — уже менее дружелюбным тоном продолжил вопрос Мадара. Раскрывать всех карт смысла не было. То, что сделал Мадара, лишь затравка, об успехе которой он будет судить несколько позже. Он не имел плана настольгировать о гнусавых призраках прошлого, даже не будучи уверен, что старик до сих пор всецело отдан служению приюта, но этот порыв оказался столь естественным, что глушить его было кащунством. — Поверь, это меньшее из того, что я знаю об этом месте. — он отнял руки от раковины, повернув голову. Пацан не был похож на того, кто раскроет свои объятья для угрюмого, жаждущего возмездия человека, обнажив все новоявленные секреты приютских угодий. Не похож и на того, кто побежит докладывать старшим об инцинденте с незнакомцем. Во-первых потому, что привёл его сюда сам. А во-вторых, опять-таки, просто был не похож на стукача, которых в его время нещадно лупасили о стены. Он просто стоял с крайней степенью недоумения в чёрных глазах, не зная куда податься. — Тебе тоже будет интересно послушать, Обито. — он интонационно выделил чужое имя, хоть паренёк и не представился лично. Теперь он не просто хорист, стояющий в третьем ряду с краю. Не просто неуклюжий мальчишка, обливший горячим воском разве что вековые полы церкви. Он – кандидат в спасители мира. Его утраченного мира, если быть точнее. — Меня зовут Мадара. Теперь они официально знакомы. Остальное — формальности. Но соблюсти их необходимо во избежании краха, потому что второй попытки не будет. Глаза опускаются с притихшего ребёнка на часы. — Пропустишь обед. — говорит невзначай, как если бы беседовал с коллегой по офису на перерыве. И не прогадывает, ведь только здесь могли давиться отварной капустой в столь ранний час. С улицы слышалась приглушённая беседа колоколов. Кто-то поблизости открывал и закрывал двери – скоро трапезная по соседству наполнится полсотней голодных ртов. — Где выход знаю. Обито будто оттаял от этих слов, ставших последним спусковым крючком для тормознутой реакции – пользуясь этим, гость уже успел славировать. Мальчик даже что-то крикнул вдогонку, но Мадара ушёл достаточно далеко по коридорному лабиринту, чтобы этого не слышать.***
— Вы, конечно, в курсе моей деятельности, и не забываете, что я один из немногих, кто до сих пор не перестал помогать вашему приюту. Помнится, года эдак четыре назад, ваш тогдашний попечитель был вынужден прекратить сотрудничество с вами. Мне хорошо известны те трудности, с которыми вам довелось столкнуться, именно поэтому стал уделять ещё больше сил на поддержание вас на плаву. — И это... — Только малая часть того, что я перечислил. — Безусловно! Мы безмерно благодарны вам, господин Сенджу. Словами не описать той щедрости... Мне просто не совсем понятна суть вашей просьбы. — Просьбы? – человек кривит в подобие дружелюбной ухмылке губы, поправляя лацкан пиджака. — А я думал, что всё предельно очевидно. — он опирается на скрещенные в замок руки, наклоняя корпус ближе. — Мне просто нужен тот, кто болен.