21:42
@dan.heng.
Не следи за мной.
21:42 @blade.sh Мы должны поговорить Не так, как в прошлый раз Поговорим, когда мое имя запомнишь, — писать этого Дань Хэн не стал. Он вдруг задумался. А когда был прошлый раз?21:42
@dan.heng.
Я тебе ничего не должен.
21:42 @blade.sh Поверь Все-таки задолжал Дань Хэн почти не моргает, глядит на сообщения, пытаясь впитать без остатка поступающую к сердцу горечь. Он чувствует, что так справедливо. Справедливо по отношению к незнакомцу, с которым встретился… Когда он встретился?21:45
@dan.heng.
Прощай, Блэйд.
Не пиши мне больше.
21:45 @blade.sh Ты правда продолжаешь не верить своим чувствам после того, что было?! Дань Хэн, заспанный из-за раздумий, распахивает глаза. 21:46 @blade.sh Ты все понимаешь. Ничего в тебе не поменялось. Дань Хэн выключает телефон и сглатывает. Невидимая петля затянулась поперек горла. Эта веревка шершавая, старая, раздражает кожу и вырывает из него кашель, а вместе с тем дарит аромат, по которому Дань Хэн успевает соскучиться. Имбирь. Гребанный, перечный имбирь! Возвращаться в сообщения Дань Хэн не стремится: едва не топится в раковине, задержав ладони, полные воды, у лица, ходит кругами по комнате, поглядывая за окно. Люди в темноте улицы скользят расплывчатыми силуэтами, похожими на одну фигуру. На одного человека. Потом не сдерживается, уткнувшись носом в покрывала, сжимает подушки и ворочается в постели. Несмотря на заглядывающий в комнату прохладный воздух — подымается жар. Тот самый, делающий кровь в венах горячее. Ладони, точно по ним пробежалась стайка огненных муравьев, зудели, и Дань Хэн растирает кожу о бедра, оставляя после себя фантомный след. Прикосновения кажутся не его, чужими, но приятно знакомыми. Стыд щипает за щеки, наливает их румяном и раздвигает ему ноги. Нет. Ладони остаются лежать на кровати, а пальцы мнутся до хруста. Из-за нереализованного желания во рту становится сухо, и Дань Хэн вскакивает, сбрасывая по неосторожности одеяло на пол, жадно выпивает холодной воды. Свежее не стало. Он смотрит в свое отражение в стакане, на синяки под глазами, контрастирующие с пунцовыми щеками. Очередной глоток воды вырывает из горла кашель. Когда возвращается обратно в постель, видит зеленую брошь, тихо и мирно лежащей поверх скомканных простыней. Пальцы дрожат, когда касаются холодного металла. От пота липкой становится кожа. Дань Хэн не помнит, чтобы ложился с ней, не помнит, как отстегивал с брюк. Откуда? Запахи больше не подымают чувства из груди, не жгут сознание. Дань Хэну кажется, что вся комната — воспоминания. Весь он — воспоминание, на которое он закрывает глаза в отражении, топит окрашивающиеся в яркие цвета желания, что раньше были серыми. Лишь бы не поддаться, не вернуться туда, откуда он бежал. Лишь бы… Дань Хэн запрокидывает голову, точно подставляет лицо незримым каплям дождя, и медленно, неспеша, опускает взгляд на дисплей телефона. Уже середина ночи. Пользователь @blade.sh был в сети полчаса назад. Он бродит по комнате до рассветных лучей, заглядывающих через раскрытое окно. Дань Хэн наивно полагал — хотя теория опровергалась много раз, надежда умирает последней, — что сможет распрощаться с ароматом, если заменит его чем-то другим. Без толку. В утреннем тумане, с жаром в теле, он возвращается к своему убежищу около пирса. Высокий забор не скрывает ту сторону: камни неизменно точатся о волны, мерцающие под рыжим светом, и кричат чайки, насмехаясь над беспомощностью Дань Хэна. Он зацепляется за металлическую сетку, отделяющую его от них, и не вздрагивает, когда перечный аромат касается носа, мешаясь с морской солью. Дань Хэну стало почему-то… … комфортнее. — Не сбежишь от меня также позорно, как в прошлый раз? — У нас не было, — цедит Дань Хэн, — прошлого раза. Он оборачивается, щурится от растущего на горизонте солнца за спиной Блэйда. Глаза болят, слезятся, но их не отвести. Отведет — проиграет борьбу, которая разворачивается только в его голове. — Неужели? В квартире Кафки назвал меня сволочью, — Блэйд прерывается на полуслове, заметив напрягшиеся плечи, — и сбежал, как если бы не знал меня. — Ты не догонял, — Дань Хэн распрямляется, ощущая дежавю. Квартира Кафки. Несостоявшееся день рождение близнецов. Но разве там был Блэйд? Он ушел тогда, как стало легче, ввалившись в комнату ближе к ночи с тянущимся имбирным шлейфом и, точно драконьим хвостом, обвился им, заснул с ломкой в теле. — Я стою перед тобой. Значит, догнал. Вопросы роятся в голове, жужжат и жалят стайкой обезумевших шершней, запертых без кислорода и без возможности увидеть свет. Дань Хэн облизывает иссушенные губы, не контролируя их брезгливую кривую. Молчит. — Ни капли не изменился, — шепчет Блэйд, и Дань Хэн ожидает увидеть перед собой собственное отражение: вероятно, неприятное, обозленное и уставшее, человека, который насилу обременяет своим присутствием незнакомца. Зачем? Он что, дурной? Только дурной в другом. Блэйд доволен. Он улыбается, щурится, но не от солнца, и вдруг шумно выдыхает. Еще прицокивает так, словно подобное поведение Дань Хэна как никогда привычно. Кажется, ему главное, что он рядом стоит, неизменный в своей полной презрения морде. Ради этого аж приехал в другой город, убедиться. — Хорошая погода для небольшой прогулки? — Особенно в приятной компании, — добавляет Дань Хэн, прибирая бардак в голове. Откуда столько ненависти к человеку, которого он едва знает? Повоспитанее побыть, что ли. — Рад это слышать. — Поэтому я прогуляюсь один, — Дань Хэн пытается беспристрастно обогнуть Блэйда, но его тотчас ошпаривает ароматом имбиря, как горячим воздухом после пожара. Шаг за шагом тяжелеет в ногах, костенеют колени. — Только если тебе есть, что рассказать. • Сожалений было вагон и маленькая тележка. Морской бриз обдавал лицо, развевал волосы и трепал ворот светло-серого плаща, как если бы журил ребенка за глупость. В случае Дань Хэна, очень стыдливую, необъяснимую и обидную глупость, которая глушила ему голос и заставляла опускать взгляд под ноги. И все равно ему, что Инсин смеялся. — Не знал, что мои украшения для тебя сродни пиратским сокровищам. — Я не знаю, как так вышло, — он спрятал лицо, как мог, в уголок оттопыренного воротника. — Соскользнуло, наверное. Я возмещу. — Возместить что? Ты смеешься? — Инсин убрал ладони в карманы, оглядев в последний раз предположительное место потери ожерелья. Не то чтобы в груди не сжималась обида. Понимания, просто, было куда больше. — Хотя ты можешь компенсировать мне иначе. Дань Хэн скосил глаза на юношу. — Хорошая погода для небольшой прогулки? — Особенно в приятной компании, — кивнул Дань Хэн из глубокого раскаяния. Они шли вдоль берега, пока он прибирал бардак в голове. Каждую полочку памяти протирал от пыли, рылся, как пес, уловивший слабый запах. Но только приближался к ответу, воздух пустел, отбрасывал назад. Страшно. От себя. От чувств к Инсину, которые появлялись из ниоткуда, от дежавю. От собственных реакций тела. От желания идти нога в ногу, поближе, чтобы касаться плечом. Если то и случалось, Дань Хэн отворачивался, крайне заинтересованный раскинувшимся полотном из кленов над головой. Тени от сеней деревьев укрывали асфальт, влажный от прошедших дождей. Иногда что-то проскальзывало в волосах и с шорохом падало под ноги. Дань Хэн не опускал взгляда, рассматривая палатки, стенды, группы толпящихся подростков на непрекращающейся ярмарке. — Я встретил тебя в шорохе кленовых листьев, — Инсин занес руку за Дань Хэна. — Теперь меня до конца дней будет донимать мысль, что клены тебе к лицу, Дань Фэн. В пальцах Инсина замер крупный, алый листок, которым он прикрыл часть лица. — Как думаешь, я прав? — Доверюсь твоему опыту, — Дань Хэн замер, вглядываясь в половину улыбки, в фиолетовую радужку, в покачивающуюся смольную челку на лбу, неряшливую и пышную от влажности. Она сползала на глаза, мешала смотреть на приоткрывшееся лицо Инсина из-под кленового листа. Дань Хэн протянул руку, чтобы смахнуть волосы и на полпути понял, что жест получился нежным, потому дернул пальцами. Инсин зажмурился от неожиданного хлопка по лбу. — За что? — Раздражаешь. Инсин странно доволен. Он выдохнул с улыбкой и прицокнул так, словно поведение Дань Хэна как никогда привычно. Кажется, ему главное, чтобы он рядом стоял, неизменный в своей сердитой физиономии. — Я постоянно тебя раздражаю, это становится приятно. Что ты сделал со мной? Дань Хэн поймал первую каплю дождя. Небо темнело собравшимися облаками. — Говоришь, как со старым другом. — Другом? — Инсин хмыкнул. Дань Хэн юношу не удостоил взглядом, только подбородок повыше задрал. Инсин выставил ладонь. — Ускорим шаг? Воздух пропах озоном, ранее приятная прохлада стала противно липкой и вязкой. Ветер толкал в спины рывками, поторапливал почем зря. Дань Хэну нравилось придерживать плащ в карманах, кожей чувствовать берег, даже буйный и недружелюбный. Инсин пытался подражать ему — то видел краем глаза Дань Хэн в скрывшимся на половину под красным шарфом, недовольном лице. Дурной. Дурного еще выдворять пришлось, когда он проводил Дань Хэна до комнаты. Как в дешевом сериале, Инсин облокотился о раму и не дал закрыть дверь. — Прогоняешь? Дань Хэн не торопился его останавливать: Инсин стоял неустойчиво, покачивался. Плечо соскальзывало, но не улыбка. Наглости было не занимать. — Что, если так? — Дань Хэн выгнул бровь. Ударил гром, раскатом прокатившись по коридору, отчего Инсин дернулся и завалился на вовремя подставленное чужое предплечье. Пальцы у него такие крепкие, цеплялись больно, словно разожми он их сейчас — пропадет навсегда. Не велика потеря, — прошипел про себя Дань Хэн. Будь у него хвост, сто раз бы настучал им по наглой башке. — Не хочется мокнуть. Не сжалишься? — Тебе идти пару шагов, — Дань Хэн закрыл дверь и, наперекор своим словам, преградил путь Инсина к отступлению. Он начал отстегивать пуговицы плаща одну за другой, медленно из-за задумчивости, и не сразу понял, от чего у Инсина такой многозначный взгляд. В воздухе запахло имбирем, что вдох с непривычки царапнул горло. Дань Хэн сглотнул и толкнул Инсина в грудь. — Раздевайся. Пальцы дернули красный шарф, запульнули куда-то поверх вешалок. Неестественно неряшливо для Дань Хэна, неестественно быстро и нервно. Он злился на медлительность Инсина, который не в состоянии так же быстро стянуть пальто и расшнуровать ботинки. Неторопливый, неуклюжий, неловкий — как такими качествами смеет обладать человек, делающий изделия из драгоценных камней? Квартет шарлатанов действительно ждал крах с таким составом. И взгляд у Инсина странный, и жесты рваные, и разговаривал он так, что слушать невыносимо. Еще он пах обязательно перечно, чтобы вдыхать было больно. Чтобы смахивать пропитанные душащим ароматом пряди, сползающие на щеки, стало делом необходимости. Вынуждал тянуться ближе и делать все самим. От последней пуговицы пальцы потянулись к ширинке, от ширинки к бокам, повели выше и замерли над головой. Рубаха скользнула под ноги. Дань Хэн останавливался, отдергивая себя за шкирку. Временами ему казалось, что каждое движение, каждый вдох — не его. Желание, скручивающееся внутри — не его. Они только зашли в комнату, разделись, не дошли до кухни. Жарко стало до песка во рту, но открыть окно Дань Хэн не сумел. Кисть сжали чужие, крепкие пальцы, и вжали обратно в простыню. Тик. Так. Что? Дань Хэн распахнул глаза. Ни одной мысли в голове. Может, только подметил, что потолок кривоватый и цвет дурацкий. Тело медленно оттаивало: проступала легкая боль в костях, покалывание из-за неудобного положения. Ветерок из приоткрытого окна — видимо, дело рук Инсина — казался ледяным из-за застывших на коже каплей пота. Прибой шумел. Шумели машины. Пахло имбирем, морем и солью. Луна облила ноги серебром. Дань Хэн приподнялся и тотчас подскочил на месте — Инсин попытался вернуть его обратно, потянув за плечо. — Ты чего? — он сладко зевнул, разминая шею. Взгляд замыленный, туманный, смотрел на него из-под подрагивающих ресниц. — Как легко тебя напугать. Сердце колотилось ощутимо, но уже не от неожиданного прикосновения. Дань Хэн не понимал, как оказался в одной постели — в его постели — с Инсинем, и почему он не помнит ни секунды, проведенной вместе. Было хорошо. Тянуще приятно. Чтобы они не делали этой ночью, Дань Хэн хотел вспомнить, запомнить, и желательно повторить еще. Погодите-ка… Он знал его всего пару дней. Или не пару, или не дней. Неосязаемое, подталкивающее в спину второе «я» магнитило к Инсину, шептало, как дьяволенок на плече, путало и туго завязывало в узел. Дань Хэн себе не принадлежал. По крайней мере, не той частью, которой он размышлял о правильном и неправильном. — Дань Фэн, — за тихим, мурчащим голосом последовало нежное касание к пояснице, потом выше, до лопаток. Чужие пальцы чертили витиеватые фигуры, барабанили по чуть выступающим ребрам. Мурашки осыпали до затылка. — Что за взгляд? Дань Хэн рассматривал бледную кожу на чужой груди, шее. Не сдержался, положил ладонь на ключицу, где темнел след от зубов. Одеяло, прикрывающее живот, раздражало — он дернул его в сторону, уселся на бедра Инсина и оглядел туловище целиком: розоватые отметины, едва заметные синяки на боках. — Это сделал я? Инсин сжал талию Дань Хэна. Нагло. Я не разрешал. — Здесь только мы, — он мазнул губами по губам Дань Хэна и заглянул в глаза, не получив в ответ ни вдоха, ни слова. — Все по-прежнему? — Знал бы я, что было прежде. — Много чего, — выдохнул Инсин. Пальцы погладили висок, запутались в упавших на ладонь волосах. — Ты так ничего и не вспомнил. Воздух от обиды замер в груди. Дань Хэн подался вперед, уперевшись о плечи Инсина, нависнув над ним. Нечестно. Дань Хэн чувствовал себя обделенным в чем-то значимом, очень важным для них обоих. Обокраденным. Нечестно. Дань Хэн вжался пахом так, чтобы они могли чувствовать друг друга. Рука скользнула между бедер. — Мы делали вот так? — Дань Хэн сглотнул, отпуская себя окончательно, расслабляясь для желаний той части, что гасла в нем. Части, что разгоралась от одного вида Инсина, от перечного аромата, заполонившего рецепторы. Дань Хэн прижался лбом к чужому лбу. — Или… Колени Инсина врезались в бока, ладонь скользнула к затылку и сжала волосы. — Точно так. Легкий укус за мочку подогнал и заставил ускорить блуждающую руку, надавить, сжать пальцы. Дань Хэн не знал, от чего сносило крышу больше: от подступающих, сводящих ноги чувств или от аромата, в котором хотелось захлебнуться, как в морской волне, и быть счастливым. Ему было приятно ощущать чужую дрожь, слышать вдохи, которые Инсин сдержано глотал. Кадык на его бледной шее дернулся, манил аккуратно прихватить зубами. В ту ночь мир Дань Фэна сузился до одного ремесленника в его постели, а разум бил набатом — запомни, запомни хоть что-то от этих минут, которые растают, как туман их дыхания, отраженный на окне. В комнате стало слишком холодно.