О чём хотелось бы забыть

Удивился ли Барс, когда Пригов перевёл к нему в подразделение нового бойца, хотя нехватки в кадрах не наблюдалось? Пожалуй, нет. Хотелось, конечно, спросить у генерал-майора, почему Ионова и почему к нему, дабы убедиться в правильности своих суждений, но как-то не по уставу — приказ есть приказ. А вообще всё было очевидно. С расформированием «Смерча» за этим безбашенным солдатом присматривать стало некому. Само собой, с увеличением числа звёзд на погонах пыл существенно поубавился, но любовь к рискованным манёврам, пускай и ради благой цели, никуда не исчезла. Вот и пришлось Снежному «взять на передержку» эту кошку драную. — Что, Кот с Приговым уже высказали тебе свои пожелания о том, как бы здорово было запереть меня в КТЦ? — едва ли не первое, что она сказала ступив на новую землю с трапа военного борта. — Они уже смирились, что это бесполезно, — отшутился тогда капдва. На самом же деле содержательная беседа со старым тайфуновским товарищем всё же имела место. Да, и Кот, и Мура, давно научились разграничивать служебное и личное, но свести на ноль стремление заботиться о ближнем — задача невыполнимая. Короткое и лаконичное «береги там её» прозвучало из уст Ионова как-то странно, однако, Андрей сначала не придал этому значения. Кто бы мог подумать, что тот телефонный звонок станет последим, а та просьба — своего рода завещанием.

***

— Чёрт бы побрал эту долбаную наркоту! Не здесь мы должны быть сейчас, Барс, не здесь! — Женя со всей силы ударила кулаком по столу, от чего часть аналитиков в помещении рефлекторно вздрогнули и бросили мимолётные взгляды в сторону женщины. — Товарищ капитан-лейтенант… — Снежный осёкся на полуслове, говорить про субординацию и службу было совершенно неуместно. Барс сейчас сам бросил бы всё и помчался в Мурманск на похороны Бизона. На душе было так тяжело, так мерзко. Где-то там не стало близкого друга, где-то там льёт слёзы опустошённая Багира и ходит кругами смурной Батя, а про Уманову и её состояние вообще подумать страшно. Какая химия была между этими двумя, мало кто понимал, точнее никто не понимал, но явно всё было серьёзно. Офицер устало выдохнул и потёр переносицу, пытаясь сфокусировать взгляд на мигающих на экранах картах, маячках, информационных строках. Наркотрафик, наркокурьеры, основная артерия крупной сети. Была лишь одна попытка накрыть всё одним махом. И в очередной раз пришлось наступать самим себе на горло, засовывать чувства и личные проблемы куда подальше, выдвигая на первый план служебный долг и защиту Родины. Мура оторвалась от компьютера и подняла раскрасневшиеся от недосыпа глаза на командира. У самой-то на душе скребли и орали дикие кошки. Она достаточно близко и весьма продолжительное время знала Бизона, но не ближе и не дольше Барса. Женщина с теплотой и одновременной тоской посмотрела на стоящую на краю фотографию в скромной тёмно-серой рамке. Смерч. Все такие счастливые, будто бы не из прошлого, а вообще из другого мира. Само собой женщина всегда относилась к жизни с позиций реализма: ничто не вечно, никто не застрахован от несчастий, а военные тем более — сами увеличивают риски. Она понимала, куда шла, какую профессию выбирала, знала, что когда-нибудь придётся похоронить кого-то из своей семьи, возможно, даже более родной, чем кровные родственники. Но при этом в глубине души всегда верила, как ребёнок, в чудо: вот ей повезёт избежать такой трагедии, траура, чувства оторванных от души кусков. Увы, розовые очки, как известно, бьются стёклами внутрь. Нервные тики никогда не был характерным для Евгении симптомом, но в сложившейся ситуации даже закалённая суровой реальностью психика начала сбоить. Если бы не коврик для мышки, то ритмичный стук металлической зажигалки по столешнице уже бы порядком достал коллег поблизости. Из хаоса мыслей, состоящем из наркотиков, планов завода, где в ближайшие сутки-двое предстояло накрыть «осиное гнездо», острых осколков розового цвета, беспорядочно мечущихся во все стороны и противно воющих диких кошках, раздирающих и без того ноющую душу, на первый план выбралась ещё более тяжёлая мысль. Ума. С ней так и не удалось поговорить даже по телефону. Звонки оставались без ответа, заканчиваясь противным механизированным предложением оставить сообщение после сигнала. Кот утверждал, что она не хочет никаких разговоров, Багира повторяла примерно тоже самое. Капитан-лейтенант чувствовала себя предательницей, хреновой подругой. Очень хреновой. На секунду в голове Жени промелькнул возник дикий вопрос: а если бы на месте названной сестры оказалась она сама? Тут же к горлу подступил омерзительный ком, который никак не удавалось сглотнуть. Это тяжело — делать выбор. Порой даже чересчур. Сохранять самообладание, держать ум холодным, а сердце горячим. Коллизия работы и личной жизни разъедала изнутри как синильная кислота, вынуждая едва ли не скулить от боли. — Вроде как журналистский репортаж должен быть, — капитан-лейтенант не узнала собственного голоса и прокашлялась, пытаясь вернуть ему привычное звучание. — Наверное, надо включить. Что скажешь? Андрей согнул руку в локте, дабы циферблат стал виден. По времени с минуты на минуту на одном из новостных каналов в эфир должен был выйти журналист. С одной стороны долг обязывает хотя бы так, удалённо, отдать честь товарищу. С другой — капдва бы с удовольствием пошёл в бар и напился, плюнув на подготовку операции. Напарница ещё раз окинула его взглядом, в попытке применить на практике навыки психолога-переговорщика и «считать» состояние друга: стоит ли ему смотреть выпуск новостей? А стоит ли ей? Ионова отложила злополучную зажигалку и потёрла ладонями щёки, старясь вернуть хоть толику здравого рассудка в черепную коробку. Пару ударов по клавишам, среди который особенно отчётливо выделялся щелчок пробела (постороннему могло показаться, что кнопка просто сломается), и Мура вывела трансляцию на один из больших мониторов. Хоть изобилием техники это КТЦ существенно и уступало питерскому, одни из экранов можно было использовать для «личных нужд» без ущерба работе и усиленному сбору данных по предстоящему захвату. Из динамиков донёсся безэмоциональный голос журналиста: — Сейчас, здесь бойцы спецподразделения прощаются со своим товарищем… То, что произошло дальше, Барс предпочёл бы забыть. А лучше вообще никогда не видеть и не слышать. Остальные офицеры и программисты в помещении, наверняка, были такого же мнения. Оглушительный взрыв сотряс воздух вокруг. По ту сторону экрана началась суматоха, но оператор смог зафиксировать объятое пламенем место у пристани, где ещё несколько мгновений назад едва заметно на волнах раскачивалась яхта. От хлопка Снежный рефлекторно отступил на полшага назад и тут же развернулся градусов на сто пятьдесят, уставившись с неприкрытой тревогой на Евгению. Ещё десять минут назад каплей выглядела плюс-минус здоровой хотя и изрядно уставшей. Но в одну секунду она побледнела, а сквозь прозрачную с сероватым отливом кожу стала просвечиваться сине-фиолетовая сетка сосудов. Женщина буквально оцепенела и без отрыва, не моргая, смотрела прямо перед собой, на экран, где в блестели кровавые языки адского пламени. Кисти рук застыли на столе в какой-то судороге, растопыренные пальцы скрючились в неестественные формы — снайпер будто хотела удержать равновесие, цепляясь за гладкую поверхность. Взрыв был не там, за сотни если не тысячи километров от неё, вернее, не только там. И без того потрёпанную душу Ионовой разнесло на сотни маленьких клочков по ощущением килограммом-двумя взрывчатки в тротиловом эквиваленте. Время буквально остановилось. Вот буквально только что Евгения нервно кусала губы, думая, насколько тяжело Олесе, теперь же она понимала всю гамму скрытых завесой тайны эмоций. Пожалуй, она бы предпочла, чтобы эти чувства навсегда остались неизведанными, ну или же просто случилась амнезия и всё напрочь стёрлось из памяти. А о каких, собственно говоря, эмоциях речь? Нет никаких эмоций. Вообще. Боль, отчаяние, страх — это что? Реакция души, страдания внутреннего мира человека. А если души больше нет, если она умерла, если осталась одна физическая оболочка? В таком случае человек ничего не испытывает. Возможно, конечно, это ответ организма на шок, своего рода защитный механизм, притупляющий всё и вся. Но это явно не про Женю. Не те отношения у неё с мужем…были… — Мура… Мура! — капитан второго ранга не прекращал предпринимать попытки вывести коллегу из транса. Наконец она повернула голову в сторону и уставилась прямо в глаза старшему товарищу. Крошечные зрачки, едва заметные, заставили табун мурашек пронестись по спине мужчины. Она словно смотрела насквозь него, насквозь стены, или что там находилось у него за спиной. Создавалось впечатление, будто перед ним стоит не человек, а труп, из которого улетучилась душа, испарилась жизнь, а вмести с ними и погас задорный блеск в глазах. Андрей аккуратно потянул «подопечную» за предплечье с целью усадить в кресло от греха подальше. Удалось не с первого раза. — Женя… — Барс едва ворочал языком: подходящие слова не подбирались, для такой ситуации их, наверное, не существует вовсе. Вообще Снежного по ощущениям самого ударили со всей силы обухом по голове. Ну или прикладом огнестрельного оружия. Без фрагмента «Бизон» пазл относительно безоблачной жизни не складывался. Взрывная волна от уничтожения судна вовсе смела со стола итак несовершенную картину на тысячи элементов. Как склеивать себя, он не знал. Как чинить её — тем более. Да, подразделения «Смерч» по документам уже нет, «Тайфун» был расформирован годами ранее. Но люди-то остались, семья осталась. До этого рокового взрыва. У спецназовца книга жизни перешла на новый том, хотя и мрачный, во всяком случае так показалось на первый взгляд. Что же до каплея… Вопрос оставался открытым. Она сама всегда считала себя сильной, мужчина за несколько лет знакомства с ней также сформировал мнение о невероятной силе воли боевой подруги. Только вот этот день ей не забыть никогда, как бы этого ни хотелось. Жизнь «до» однозначно отсечена и закрыта, жизнь «после» — покажет время.