На колени

— Перестань дёргать ногой, бесит, — слова Минхо, невыносимо острые, режут слух. Они оседают внутри Чонина чем-то тяжёлым и липким, склеивают ему губы, не позволяя дать вразумительного ответа. Но дёргать ногой он прекращает. Минхо замечает, что никаких пререканий не следует, и это заставляет его поднять глаза на младшего, подозрительно застывшего в неловкой тишине. — Прости. Вышло слишком грубо.       Чонин не придумывает, что на это можно сказать. Минхо не придумывает, как продолжить, ведь вроде всё уже сказано. Чонину стыдно за то, что в груди у него загорается яркое чувство, не дающее ему покоя ещё много времени. Оно возникает каждый раз, когда Минхо срывается на нём, что происходит всё чаще и чаще, потому что Чонин сам ищет повода попасться под горячую руку. Всё внутри замирает от одного ледяного тона, или убийственного взгляда, или грубого прикосновения, что происходит гораздо реже, чем всё остальное, потому что Минхо не любит касаться чужих тел. Чонину хочется, чтобы Минхо прикасался к нему чаще. Может быть, хватал бы за волосы, собрав пряди в кулак и потянув на себя с силой, или за подбородок, чтобы не было соблазна отвернуться и оставалось лишь только смотреть в полные злобы глаза. Чонин ужасно хочет подчиняться Минхо и пялится в потолок широко открытыми глазами по ночам, лишённый сна из-за мыслей об этом. Проблема лишь в том, что Минхо это не надо. Он не пользуется своей властью, не принуждает людей ни к чему. Только периодически срывается на ком-то из-за накопившегося стресса, и Чонин молча молится, чтобы ему тоже досталась частичка этих жгучих эмоций. — Я же просил убрать, — Минхо тычет пальцем в небольшую кучку одежды, что валяется в углу общей гостиной у ножки дивана. Чонин глупо смотрит на неё невидящем взглядом, потому что первое, что регистрирует его мозг, — это строгий голос. Смысл сказанного складывается в голове чуть позже. — Прости, хён. Я забыл.       Чонин поспешно подхватывает с пола грязную футболку и треники, уже собирается идти к стиральной машине, но замирает под пристальным взглядом Минхо. Вокруг него словно пляшут молнии, так грозно он сопит носом. Чонин бездумно захватывает губу передними зубами и принимается её жевать в нервном ожидании. — Что?       Минхо трясёт головой, его отросшие волосы разлетаются в разные стороны, как у только искупавшейся собаки. — Вещи свои не разбрасывай. Вот и всё.       Вот и всё. Чонин смотрит на то, как одежда крутится в барабане стиральной машины, мыслями всё ещё пребывая в гостиной. Он начинает делать всё, что бесит Минхо: дёргать ногой, разбрасывать одежду за пределами своей комнаты, оставлять немытую посуду, не менять оголившуюся втулку от туалетной бумаги. На него жалуются Сынмин с Феликсом, приходят в комнату и донимают Чонина до тех пор, пока он не обещает перестать приносить неудобства. Минхо не говорит ничего. Если они в одной комнате, он просто указывает пальцем на предмет своего недовольства. — Чонин.       Он поднимает голову от стола, даже не заметив, как Минхо пришёл на кухню. Тот стоит у раковины и показывает на посуду, отмокающую там уже третий день. С таким загруженным расписанием для них это не то, чтобы в новинку, иногда немытая посуда скапливается на кухне на протяжении целых недель, занимая место на столешнице рядом и на обеденном столе, но все согласились прилагать больше усилий, чтобы держать общежитие в чистоте. Чонин вскакивает с места, дожёвывая завтрак на ходу, сразу же берёт губку и нажимает на дозатор, словно он и правда забывал заняться мытьём посуды, а не убегал поскорее из кухни, чтобы не мозолить себе глаза ловушкой для Минхо. Чонин чувствует его взгляд на затылке. — Что с тобой происходит? — пока Чонин намыливает кружку, краем глаза он замечает, как Минхо складывает руки на груди. Никакого пояснения за этой фразой не следует.       Вода стекает в слив с громким журчащим звуком, заполняющим тишину. Чонин смотрит в раковину, потому что поднять глаза на Минхо кажется невыполнимой задачей. Неожиданный стыд выливается наружу через краснеющие щёки и уши, которые, наверное, невозможно будет спрятать. Но он умеет врать. — Всё время из головы вылетает. Мне правда стыдно.       Минхо ему не верит, это понятно по его скептически поднятой брови. Чонин не выдерживает его взгляда и отворачивается обратно к раковине. Молчание тут как будто не к месту, что-то напрашивается быть сказанным вслух, и внезапное напряжение сгущается в пространстве между ними, заполняя собой всё. Из-за этого полтора метра до Минхо ощущаются совершенно иначе, будто он дышит Чонину в затылок, хотя на деле просто смотрит, как младший домывает последнюю тарелку, убирает её на полку и так и остаётся стоять у раковины, не совсем понимая, что ему делать дальше. — Чонин.       Приходится обернуться. Взгляд Минхо тяжёлый и мутный, а на лице застыло нерешительное выражение. Правильным кажется начать оправдываться, разбрасываться обещаниями о том, что больше такого не повторится, но Чонин не успевает. — Встань на колени.       Рот открывается в немом шоке, ни одно слово не срывается с языка. В голове у Чонина тоже полная пустота, лишь острое желание сделать так, как говорят. Он даже не задаётся вопросом зачем, он даже не думает, насколько это странно. Чонин просто разворачивается к Минхо лицом и медленно опускается на пол, потерявшись взглядом где-то у столешницы. Все мышцы в теле разом напрягаются в беспокойном ожидании, что будет дальше, только вот Минхо ничего не делает кроме того, что смотрит. Пока Чонин настороженно вслушивается в окружающие звуки, он замечает, что дыхание Минхо становится тяжелее. — Посмотри на меня.       Слова не звучат как просьба, они звучат как приказ, сказанные твёрдым, негромким голосом. Чонин не может ослушаться. Ему невероятно стыдно и страшно смотреть в глаза Минхо, находясь в таком положении, но Чонин всё равно это делает. Как бы он ни пытался, у него не получается найти в лице Минхо ничего, что говорило бы о том, как ему мерзко, отвратительно или некомфортно от происходящего. Наоборот, он выглядит… заинтригованно. Сейчас наверняка посыпятся вопросы или издёвки. Минхо вместо этого говорит: — Открой рот.       Никаких "пожалуйста", ни капли вежливости в голосе. Чонин неспешно открывает рот, а Минхо моментально добавляет: — И высунь язык.       Жар охватывает всё тело Чонина, когда он скользит языком за пределы губ. Минхо дышит сипло, кусает нижнюю губу и неотрывно пялится на Чонина сверху вниз. Чонин очень надеется, что его резко нахлынувшее возбуждение незаметно для Минхо, хотя пальцы, лежащие на коленях, всё равно непроизвольно сжимают ткань домашних брюк. — Блять, Чонин, — выдыхает Минхо. Он выглядит, как фанатик, как азартный игрок, который понял, что сорвал джекпот. Чонин, никогда не видевший его таким, упивается новой стороной Минхо, внимательно изучает его лицо, всё ещё сидя в этой унизительной позе с открытым ртом. Только для Минхо. Прямо посреди кухни. С абсолютно пустой головой.       Минхо делает лишь один шаг вперёд, как где-то в коридоре слышится звук открывшейся двери. Ни один из них не успевает среагировать — на кухню заходит Сынмин с беспорядком на голове после сна, и либо он не замечает Чонина, сидящего на полу, либо не придаёт этому никакого значения, проходя мимо них с Минхо к кувшину с водой. — Чонин потерял линзу, — Минхо спешит объясниться, говорит слишком быстро и совершенно не убедительно. Хорошо, что Сынмину абсолютно наплевать, он даже не смотрит на них, только протяжно мычит, делает несколько больших глотков и открывает холодильник. Похоже, что собирается завтракать, и по этому поводу Чонин, весь красный от стыда, резко вскакивает с пола, чтобы целеусремлённо сбежать в свою комнату, где он проводит следующие десять минут, с ужасом пялясь в стену, после чего неизбежно тянется трогать себя через штаны. Ему просто жизненно необходимо, чтобы Сынмин с Феликсом куда-нибудь свалили в ближайшее время.       К сожалению, происходит это нескоро. Но Минхо пользуется каждой возможностью, когда они ненадолго остаются с Чонином наедине. Они никогда не заходят далеко, Минхо даже не трогает его. Он отдаёт приказы, которые Чонин безропотно выполняет, как самый послушный щенок. Довольно быстро у них устанавливаются правила: Чонин никогда не говорит и делает всё, что ему было велено, Минхо никогда не пересекает черту в своих распоряжениях. Он даже не всегда приказывает Чонину делать что-то вызывающее, как в первый раз, чаще всего, Минхо требует от него выполнения маленьких услуг из разряда "принеси-подай", Чонин после этого всегда остаётся и ждёт, что ему скажут делать дальше. И Минхо останавливается, только когда возникает шанс, что их могут поймать. Чонин узнаёт тон голоса, которым им командуют, с первого же слога, и с нетерпением ждёт, когда Минхо в следующий раз попросит его сделать что-то без вежливого обращения. Чонин часто ползает по полу для Минхо. Чонин часто ест с рук Минхо. Чонин часто душит себя для Минхо. Чонин постоянно делает для него кофе, ищет наушники, складывает бельё, покупает продукты и открывает рот. Чонин ужасно хочет, чтобы Минхо когда-нибудь кончил ему на язык.       Расписание Феликса и Сынмина пересекается, когда у Минхо с Чонином выходной. — Ты куда? — спрашивает Чонин у Феликса, столкнувшись с ним в коридоре по возвращении с урока вокала. — Съёмки для журнала, — поясняет Феликс, впопыхах натягивая ботинки на ноги. — Извини, опаздываю уже.       Дверь захлопывается за ним, оставляя Чонина снимать пальто в полной тишине. От осознания, что они с Минхо остались в квартире одни, становится жарко. Чонин ни за что не упустит эту возможность, и он уверен, что Минхо тоже. На всякий случай, Чонин оглядывает все комнаты, чтобы убедиться, что Сынмина и никого из второго общежития здесь нет, прежде чем остановиться у двери в спальню Минхо и постучать по косяку два раза. В ответ раздаётся мычание, которым Минхо обычно приглашает внутрь. — Ёнбоки-хён уехал на съёмки, — сообщает Чонин тихим голосом, заходя в комнату.       Минхо сидит на кровати, где он обычно и любит проводить свободные дни, если не едет в кемпинг, в руках у него книга, а на носу — очки в тонкой оправе, которые ему так идут. Чонин сглатывает быстро скопившуюся от волнения слюну и делает шаг по направлению к Минхо. — И Сынмина не будет до вечера, — добавляет Чонин как бы между прочим. Минхо снова мычит, не отрываясь от книги. — Мы одни. — Можешь пригласить Хан-и, посмотрите фильм.       Паника окутывает Чонина за секунду. Его мозг судорожно начинает перебирать способы намекнуть Минхо на то, какие у него были планы на подобный случай, все они звучат нелепо. Чонин стоит, как вкопанный, открывает и закрывает рот, в отчаянии формулируя просьбу. Минхо наконец откладывает книгу в сторону, растягивая рот в хитрой улыбке. — Я шучу.       Чонин не смеётся. Улыбка Минхо быстро исчезает. Напряжение приходит моментально, ведь оба понимают, в чём нуждаются. — Жди меня в гостиной.       Чонин сидит на диване, вытянувшись в струнку, и царапает ногтями бёдра от трепещущего в груди волнения. Его живот болезненно скручивается, когда Минхо выходит из спальни минуту спустя, в руках у него оказывается красивая чёрная верёвка и ничего больше. Чонин не может оторвать от неё взгляд. Минхо вертит её в руках и вопросительно поднимает брови, Чонин быстро кивает. Интересно, как часто Минхо выпадал шанс использовать её по назначению? Сейчас как раз такой момент, Чонину хочется кричать от восторга, что это правда происходит, но он стойко сдерживает себя, сидя всё так же неподвижно и прямо. — Разворачивайся ко мне спиной.       Чонин забирается на диван с ногами и разворачивается, сразу же заводя руки за спину, чтобы Минхо быстрее его связал. К счастью, обычно неспешный Минхо сейчас не отличается особой терпеливостью, он сразу берёт Чонина за запястье и начинает обматывать верёвку вокруг рук, действует быстро и уверенно, будто делал это уже много раз. От мысли, что Минхо разбирается в шибари, по спине у Чонина пробегают мурашки. Он не может перестать гадать, насколько ограниченным будет его тело, где Минхо остановится, что он будет делать с Чонином дальше. Всё-таки, это первый раз, когда Минхо целенаправленно прикасается к нему так долго. Верёвки не дают Чонину много свободы, они плотно обматывают руки от плеч до запястий, где Минхо вяжет последний узел, но не настолько крепко, чтобы это было больно или неудобно. Когда Минхо заканчивает, он встаёт позади и, скорее всего, оценивает результат, Чонин не смеет сдвинуться и посмотреть на него, потому что ему не велели. — Встань.       Без рук это делать не настолько удобно, но Чонин всё равно поднимается с мягких подушек дивана и подступает к Минхо ближе на один шаг. Волнение от пребывания в тишине, нарушаемой лишь приказами, со временем так никуда и не делось, Чонин ждёт каждую команду с обострившимися чувствами, напряжённый до предела, замеревший. Минхо внимательно смотрит ему в глаза, тщательно скрывает свою заинтересованность, но бестолку: Чонин знает, что заставляет его сердце трепетать каждый раз. — На колени.       Это любимая команда Чонина. Он не садится на пол, он падает, подогнув ноги в коленях. Ковёр не особо смягчает столкновение. Чонин рад испытать боль, чтобы быстрее выполнить то, что ему приказали. Минхо подходит к нему вплотную, смотрит на него без видимых эмоций на лице. Чонин сидит на одном уровне с ширинкой Минхо и сгорает от желания расстегнуть её зубами, быть выебанным в рот. Это всё, о чём он может думать, пока Минхо возвышается над ним. Чонин мечтает о том, чтобы Минхо комментировал всё: чтобы он осуждал, поливал его грязью, называл ужасными словами. Из раза в раз Минхо говорит исключительно с одной целью — заставить Чонина что-то сделать. Например… — Открой рот.       Чонин всегда высовывает язык. Он прилагает столько усилий, чтобы сидеть смирно, хотя сердце бьётся всё быстрее и быстрее, кровь приливает в пах и заставляет лицо гореть в сладком предвкушении. Минхо тянется к его лицу как в замедленной съёмке, хватает за подбородок большим и указательным пальцами, приподнимая голову Чонина выше, чтобы заглянуть в глаза. Большой палец двигается выше, проезжается прямо по языку до самого корня, скользнув глубоко вглубь рта и заставив Чонина закашляться от рвотного рефлекса. Ему всё равно, он так ждал прикосновений Минхо, что всё тело оказывается перегружено минимумом и отзывается мелкой дрожью. — Вылизывай.       Минхо пихает Чонину в рот три пальца, грубо растягивая стенки, Чонин от неожиданности и удовольствия закатывает глаза и закрывает их, сделав глубокий выдох носом. Минхо снова давит ему на язык около глотки, говорит чуть громче: — Я не сказал, что можно перестать на меня смотреть. Соси.       В его голосе слышится угроза, доводящая Чонина до экстаза. Он фокусирует взгляд на строгом лице над собой и старательно пропихивает язык между пальцев Минхо, обильно смазывая их слюной. Чонин ищет признаки того, что Минхо теряет самообладание, но старший достойно держит незаинтересованный фасад. Чонин вбирает в рот пальцы до костяшек и дёргается от того, как Минхо двигает ими внутри, щекоча стенку горла. У Чонина уходят все силы на то, чтобы подавить рвотный рефлекс, и он не сразу замечает, что Минхо сам толкает ему пальцы в рот, задавая этому движению медлительный ритм, который легонько качает голову Чонина взад-вперёд. Из него вырывается первый приглушённый звук, похожий на смесь стона и мычания, когда Чонин думает о том, как сильно ему бы хотелось, чтобы вместо пальцев рот ему растягивал член Минхо. Несмотря на это, Чонин чрезвычайно старается облизывать фаланги, ему хочется показать себя с лучшей стороны.       Минхо заворожённо смотрит на него стеклянными глазами, не отрываясь ни на секунду, Чонину кажется, будто его заживо съедают взглядом. Грудь Минхо, выделяющаяся под футболкой, вздымается от тяжёлого дыхания, Чонин вылавливает очертания торчащих сосков, которые ему хочется облизать так же старательно, как и пальцы. Минхо двигает ногу ближе и упирается голой ступнёй Чонину в бедро. — Расставь ноги.       Чонин подчиняется, стонет сразу же, как Минхо давит ему на член. Чонин не сдерживается, обхватывает его ногу коленями и трётся с остервенением, ведомый похотью, забывший о правилах. Минхо убирает пальцы, оставляя рот Чонина пустым и слюнявым напрасно. Из края губ на бедро падает длинная тягучая капля, пока Чонин инстинктивно тянется вслед за пропавшей рукой. — Я не велел брать инициативу.       Холодный голос быстро приводит Чонина в себя, и он поднимает виноватый взгляд на замершего Минхо в ожидании дальнейших указаний. Минхо обмазывает блестящие в слюне пальцы прямо об щёку Чонина, заставив поморщиться от неприятного ощущения влаги на лице, он убирает ногу назад, чтобы член Чонина изнывал от недостатка внимания. Понимание ситуации приходит к Чонину в тот же момент, когда Минхо берёт с дивана вторую верёвку, обходит Чонина сзади и скручивает ему ноги. Это происходит чрезвычайно быстро: вот Минхо уже завязывает узел, вот встаёт и снова смотрит на него строгим, отчитывающим взглядом. Это то, что нужно было Чонину, но только не при таких обстоятельствах. — Лежать, — твёрдо говорит Минхо с ноткой злобы в интонации, словно хозяин, недовольный ослушавшимся псом.       Это наказание. Чонин скорее не ложится, а падает на бок, потому что ему нечем выровнять баланс тела, когда конечности связаны. Он упирается взглядом в ноги Минхо и не смеет больше ничего делать. — Лежать, пока я не скажу, что ты можешь встать.       Но Минхо берёт и уходит в свою спальню. Волна ужаса омывает всё тело Чонина холодным потом. Он думает что-то крикнуть вслед, извиниться, но вовремя вспоминает о том, что ему не было разрешено говорить. К счастью, Минхо возвращается почти сразу же. Чонин успевает заметить ту же самую книгу у него в руках, как он садится на диван в самый дальний угол, кряхтит, пока устраивается поудобнее, и замолкает.       Эрекция остро даёт о себе знать невыносимым тянущим чувством, правда, даже если Чонин бы хотел что-то с этим сделать, всё равно не смог бы, лёжа обездвиженным на ковре. Паника набирает обороты прямо пропорционально возбуждению, он бегает глазами по полу, бесполезно сжимает бёдра и мелко дрожит, сходя с ума от похоти. Минхо не издаёт ни звука. Чонин решается немного развернуться, чтобы хотя бы видеть его, ведь ему было велено лежать, а он в любом случае остаётся на полу в горизонтальном положении. Минхо смотрит только в книгу и никуда больше. Конечно, Чонин видел и его стояк тоже, но, похоже, Минхо он не приносит столько неудобств, сколько Чонину его собственный, пока он валяется здесь на полу, весь связанный и брошенный. Не заметно, чтобы Минхо было сильно неприятно, он со спокойным лицом бегает глазами по строчкам и совсем не обращает внимание на Чонина, тяжело дышащего у края дивана.       Делать нечего, Чонин только надеется, что либо возбуждение довольно быстро его отпустит, либо Минхо смилостивится над ним. Однако в голову лезут исключительно мысли о том, какой он жалкий и никчёмный, как хорошо давление от верёвок ощущается на запястьях и лодыжках, что только подливает масла в огонь. Минхо не заботит ничего, кроме книги, так что Чонин старается извернуться, чтобы почувствовать какое-то трение, хоть и изначально понимает, что не сможет так кончить. Какое-то время он лежит на спине, ползая глазами по потолку. Думать о чём-то, кроме как о свежих воспоминаниях с пальцами во рту и о всех своих желаниях, не получается. Чонин фантазирует, как бы всё обернулось, если бы он держал себя в руках, представляет, как Минхо кладёт его животом на диван, так, чтобы Чонин уткнулся носом в спинку, и размашисто трахает, пока Чонин кричит от наслаждения в мягкую обивку дивана.       Приходится перевернуться на живот и лечь щекой на холодный паркет, ведь пока Чонин вертелся на полу, он умудрился отползти ещё дальше, так что мягкий ковёр остался только под ногами, согнутыми в коленях и поднятыми вверх. Можно хотя бы остудить пылающее румянцем лицо, толку от этого, конечно, мало. Замученный, Чонин бросает через плечо опасливый взгляд на Минхо, всё ещё поглощённого книгой, на пробу вжимается бёдрами в пол. Он повторяет это снова и снова, аккуратно, едва заметно, чтобы не обратить на себя внимание. Едва ли это чем-то ему помогает, но от хоть какого-то движения Чонин меньше сходит с ума. Страх того, что Минхо поймает его за этим, всё больше раззадоривает Чонина, уже уставшего лежать с болезненно пульсирующим членом и изнемогать от вскружившей ему голову похоти.       Пока он еле трётся об пол стояком, с губ Чонина срывается довольно звучный вздох, и он резко замирает, вслушиваясь в тишину. Минхо никак не реагирует. Адреналин гудит в ушах. Чонин вжимается в ковёр уже сильнее, желание, чтобы Минхо заметил и наказал его, всё больше окутывает его разум. Чонин позволяет себе плаксиво застонать, наблюдая за Минхо на диване. Удивительно, но Минхо только меняет позу и даже не смотрит на Чонина. — Пожалуйста, — шепчет Чонин едва слышно хриплым от долгого молчания голосом. Он откашливается и повторяет: — Хён, пожалуйста. Я больше не могу.       Никакого ответ. Чонин откровенно ноет, покачиваясь из стороны в сторону. — Прости, пожалуйста. Я больше никогда не ослушаюсь тебя. Пожалуйста. Хён, пожалуйста!       Он беспрерывно трётся об пол, со стыдом замечая, что по щекам у него текут слёзы, словно все эмоции, что бурлили внутри всё это время, усилились сразу после того, как он подал голос. — Умоляю! — стонет Чонин во весь голос, всхлипывая. — Я буду хорошим! Пожалуйста, сделай что-нибудь! Пожалуйста! Пожалуйста. Пожалуйста…       У него не выходит заплакать навзрыд, что, возможно, помогло бы надавить Минхо на жалость. По крайней мере, Чонин с уверенностью может сказать, что Минхо больше не читает, потому что его глаза приклеены к одной точке. Чонин давится всхлипами вперемешку со стонами, совершенно теряя рассудок от переходящего все границы возбуждения. Кажется, будто его сейчас разорвёт на части, если он не получит разрядки. Чонин решает забить на всё и делает рывок в сторону Минхо. Приходится сильно напрягать торс, чтобы получалось ползти к ногам Минхо, которых он достигает спустя, как кажется, целую вечность. Сесть оказывается ещё сложнее, Чонин пробует два раза, прежде чем ему удаётся удержать равновесие и подобраться к Минхо вплотную. — Хён. Я сделаю для тебя всё, что захочешь.       Чонин кладёт голову ему на бедро, заглядывая в глаза, и снова обхватывает коленями ногу Минхо, не в силах устоять. — Пожалуйста. Прошу. Умоляю. Пожалуйста.       Минхо громко вздыхает и всё же переводит взгляд на Чонина, трущегося об него, скулящего и умоляющего. Минхо вплетает пальцы в волосы Чонина, тот громко стонет и льнёт к руке, изголодавшийся по таким необходимым прикосновениям. Чонин продолжает выдавливать из себя нескончаемые "пожалуйста", но они всё больше и больше растворяются в стонах, теряют целые слоги, пока Минхо не подхватывает Чонина под мышки и тащит на себя, усадив на коленях. Он развязывает верёвку на лодыжках, Чонин елозит у него на ногах и скулит, а как только дело сделано, Минхо бросает Чонина на свободные места на диване, одним движением опускает на нём штаны вместе с трусами и обхватывает член. Чонин моментально подаётся ему навстречу и извивается под ласками, его голос дрожит на высоких стонах, когда второй рукой Минхо заползает ему под кофту и сжимает сосок. Чонину хватает минуты, чтобы кончить Минхо в кулак, но его ещё долго не отпускают судороги, сопровождающиеся тяжёлыми вздохами и слабыми поскуливаниями. Чистой рукой Минхо проводит по волосам Чонина, убирает со лба пряди и гладит по щеке. Он прикасается к шее, но Чонин сразу вздрагивает и зажимается, слишком чувствительный в таких местах после долго оттягиваемого оргазма. — Прости, — бормочет Минхо, вернув руку обратно на щеку. Чонин не может сформулировать адекватное предложение и выбирает промычать в ответ.       Минхо прикасается к себе, только когда Чонин возвращается в реальность. Он дрочит совсем недолго, стонет, когда Чонин просит кончить ему на лицо, и оставляет рядом с его губами белые капли. — Блять, Чонин, — загнанно выдыхает Минхо, упав назад на диван. — Что? — Тебе правда надо было слизывать?