Я держу тебя за руку

Цумуги смотрит на темное небо сквозь слегка запотевшие очки, мерцающие звёзды расплываются в мутном стекле. Пар клубами поднимается изо рта, летит вверх, выше к холодным светилам и кружащимся снежинкам. Он ежится от колючего ветра, грустно вздыхает, вспоминая оставленный на вешалке шарф. Неожиданно начавшийся снегопад казался чем-то волшебным и завораживающим, пока он смотрел на него из окна агентства, но сейчас, находясь на улице под одним из немногих горящих фонарей, мелко вздрагивая от щипающих кожу прикосновений ледяных снежинок, он лишь обречённо сжимается, пытаясь хоть как-нибудь согреться. Несвойственная городу ночная тишина мягко окружает со всех сторон, Цумуги задумчиво смотрит на горящие рекламные щиты. Мерцающие промо товаров и концертов, сверкающие костюмы и утонченные декорации дорогих брендов манят ярким светом, он ловит себя на мысли, что хочет потянуться к ним рукой, осторожно сжать в ладони и унести в больших карманах. Чтобы переливались пестрыми картинками и разноцветными обертками, мешались с подаренными Сорой конфетами, словно смесь из звёзд и сладостей в праздничном наборе. Резкий удар в спину заставляет пошатнуться, пройти вперёд на пару шагов и почти запнуться об собственные замерзшие ноги. Цумуги удивлённо оборачивается, смотрит почти обиженно, поджимая слегка синие губы. Нацуме перед ним не выглядит ни раскаивающимся, ни сожалеющим. Он раздражённо хмурится, недовольно сложив руки на груди. Шапка, очевидно ему не по размеру, то и дело пытается скатиться прямо на лицо, закрывая мечущие молнии золотые глаза. — Семпай, скажи на милость, ты совсем дуРАК? — Нацуме раздражённо цыкается, стягивая с шеи крупный вязаный шарф, — Ты бы ещё купальник в снегопад наДЕЛ. Он быстро накидывает шерстяную вещицу на чужую тонкую шею, затягивает чуть сильнее нужного, видимо пытаясь придушить прямо на месте. Цумуги лишь слабо улыбается, глаза жмурятся, как пара полумесяцев. Растаявшие снежинки блестят на тёмных ресницах, словно крошечный бисер мерцают в свете тусклого фонаря. Младший замирает, разглядывая покрасневшие щёки, присыпанные снегом волосы и плечи в темно синем пальто. Он тянет руку к чужому лицу, стирает проступившие от холодного ветра слёзы. — Пойдём домой, семПАЙ, — холодная ладонь тянется к чужим замерзшим пальцам, крепко сжимает, в тщетной попытке согреть. Цумуги смотрит на мерцающие на небе звёзды, слушает уже родной голос, рассказывающий истории, которые Шу привёз с собой из Франции вместе с тёплым шарфом. Он краем глаза разглядывает идущего рядом парня, думает о том, как же очаровательно он выглядит в этой дурацкой шапке. Чужие руки не становятся теплее, колючий ветер заползает под полы пальто. Когда-то давно он не мог и думать о том, что они будут идти вот так. Плечом к плечу через появляющиеся сугробы, огибая заледеневшие лужи под тихий гул машин в отдалении, пока редкие фонари мигают перегорающими лампами. Переплетая краснеющие пальцы и игнорируя алеющие от смущения щёки, обсуждая горячий ужин, который они вместе приготовят дома. В тёплой квартире, увешанной магической атрибутикой Нацуме, заставленной полками с книгами и альбомами. Цумуги кажется, что он никогда не привыкнет к этому. Он всегда думал, что единственное, что будет идти с ним по жизни, рука об руку сквозь зимнюю стужу и северные ветра, это давящее чувство одиночества, когда-то обнимающее его ночами. Младший одиночеством не был, но неуклюже растирал покрасневшие от ветра костяшки старшего, крепко обхватывал поперёк груди, засыпая под широким одеялом. У него замёрзли колени и нос, он не чувствует пальцы на ногах, а очки то и дело запотевают, стоит выдохнуть чуть сильнее обычного. Но лицо всегда можно согреть в намотанном на шею шарфе, конечности размять, а на стекло не дышать паром. Что до всего остального… Цумуги останавливается, чужая покрасневшая ладонь сжимает его собственную, замирает в воздухе в слабом натяжении, когда идущий чуть впереди Нацуме замирает, удивлённо глядя на старшего через плечо. Золотистые глаза смотрят почти встревоженно, поднятая вопросительно бровь теряется где-то в ярких волосах. Мужчина улыбается ещё раз, тянет на себя, заставляя младшего запутаться в ногах, лицом врезаться в покрытую редкими снежинками грудь. Он что-то недовольно бурчит, кулаком бьёт куда-то в печень, нарочно наступая на и без того грязные ботинки. — Спасибо, — Цумуги крепко обнимает юношу за плечи, щекой прижимается к разноцветной пряже и дышит тихо-тихо, пытается услышать стук чужого сердца в едва различимом гуле машин. Он чувствует, как Нацуме неуверенно сжимает руки в ответ, негнущимися пальцами цепляется за пальто на спине. Горячее дыхание растапливает снежинки на мягком помпоне, пока холодный нос тычется в плотный синий вельвет. У Аобы мёрзнут колени, уши и нос. Чужая шапка колет красные щёки, очки неудобно давят на лицо. Шарф на шее слишком давит на горло, почти душит, прямо как чужая хватка вокруг его груди, проступившие от ветра слёзы все сильнее бегут по скулам и даже ногти на руках уже посинели от холода. Но у старшего в карманах подаренные Сорой конфеты, похожие на звёзды, годы одиночества и холода за спиной и самый тёплый и мерцающий человек в мире в объятьях. Нацуме сверкает ярче размытых в запотевших стеклах звёзд, ярче пестрых рекламных щитов и мчащихся по дорогам разноцветных фар. Он греет лучше дурацких шапок и широких шарфов, сильнее отапливаемых помещений и маленьких телефонных будок. Волшебник убил его одиночество, растворил в ненавязчивой заботе, расплавил в наполненных счастьем днях. Даже чужие удары казались чем-то особенно важным, несли потаенный смысл. Будто младший пытался выбить из него остатки тоски и бредовых мыслей, выгнать прочь в тянущую пустоту, из которой когда-то неосознанно вытянул старшего. Цумуги целует заалевшие прохладные щёки, чужие окоченевшие ладони и покрасневший нос, крепко сжимает в руках и кружится в подтаявшем снегу, чувствуя, как вода начинает хлюпать в ботинках. Он нежится в окутывающим его тепле, счастливо жмурится, словно кот на солнце. Нацуме ледяными пальцами обхватывает чужие скулы, тянет улыбающееся лицо ближе к себе, осторожно касается посиневших губ своими. Тусклый фонарь мигает и тухнет, снег будто идёт с новой силой, грозясь похоронить их в мокром сугробе. И Цумуги соврет если скажет, что не хотел бы остаться здесь, в этом волшебном и мимолетном мгновении, застыть во времени и льдах со своей горящей звездой в обнимку. Аоба ежится от колючего ветра, болезненно жмурится, пытаясь сжать пальцы в чужих волосах. Но, заторможено отвечая на горячий поцелуй замерзших губ, не может отделаться от мысли, что наступила весна.