Полуночное солнце

      Эпилог              ***       Дождь со снегом идет третий день, и это отнюдь не приносит удовольствия. Не под Рождество. И не тогда, когда настроение и так хуже некуда. Перед праздниками на работе всегда завал. Казалось бы, люди должны стать хоть чуточку добрее в преддверии, но Гевин по собственному опыту знает, что те наоборот – начинают дичать. Увеличивается количество краж и разборок на бытовой почве. Растет количество несчастных, попавших в аварию на скользкой дороге. Равно как и количество суицидов и смертей от передозировки наркотиков. Да и в отделе убийств не сладко. Чертов Аллен подбивает статистику за год и гоняет весь отдел не только по текучке, но и по «висякам». Гевин уже трижды послал его к черту, но Аллен не унимается. Единственное послабление, которое он позволил – больше не лезет под руку. После того, что произошло в Швеции, он довольно часто смотрел на Гевина так, как будто тот вот-вот взорвется. Всадит шариковую ручку ему в горло и молча уйдет из отдела. И Гевин не спешил разубеждать его в этом желании.       После того, что произошло в Швеции, мир вокруг не изменился. Однако Гевин сам изменил некоторые свои взгляды на вещи. Например, в отношении начальника. И бросить все уже хотелось не раз и не два, но он все еще старается не быть опрометчивым в своих поступках. Помня о Камски, можно не уйти из отдела, а бесследно пропасть из него. Поэтому Гевин и не торопится собирать скарб. Понемногу жизнь возвращается в привычное русло. Русло, что все еще напоминает поток бурной горной реки.       Он тогда в аэропорту все-таки вытряс из Аллена свои положенные две недели отпуска. Даже больше – тот и слова против не сказал. И Гевин решил, раз уж он закрывает гештальты, то стоит делать это основательно и до конца.       Из Кируны они летят в Стокгольм, оттуда – в Нью-Йорк. А после того, как ему удалось отговорить Джессику от экскурсии по городу, – им бы банально выспаться в отеле и нормально поесть, – они отправляются в Сан-Франциско.       Его накрывает сразу же – кажется, что даже воздух тут не изменился. Кажется, что воспоминания никогда и не были спрятаны в глубине сознания. На деле оказалось, что они были выжжены на стене метровыми буквами и просто прикрыты старой пыльной тряпкой. От жаркого воздуха Калифорнии она совсем ссохлась, почти истлела, и теперь рассыпается в пыль от одного прикосновения.       Единственное, что держит его на плаву – свежее воспоминание о северной стране – ее холодные воды и туманы, что часты и во Фриско. Это понемногу сводит внутри прошлое и настоящее, не позволяя Гевину начать истерить ни в зоне прилета, ни в такси по дороге к дому Мэри и Джесс. Это спасает его.       Он пытался собраться с мыслями, найти правильные слова, хоть как-то сформулировать то, что гложет сердце, но у него ничего так толком и не выходит. Стоит только взглянуть на Мэри, и сухой спазм перехватывает горло. И он молчит, не в силах что-либо сказать. Зато знает Мэри.       У них небольшой уютный дом на заросшей зеленью улице. И задний двор – наверняка такой же, какими были многие здесь 18 лет назад. Здесь наверняка до сих пор водились гекконы…       Мэри смотрит на него с отстраненным интересом – не более. Он и сам понимает, что их больше ничего не связывает. Однако она, похоже, смирилась с этим гораздо раньше. Она ни в чем его не обвиняет и ни о чем не спрашивает – предлагает оставить прошлое в прошлом. Они оба давно уже живут собственной жизнью. Одни или с другими людьми – не важно. Когда-то сильное чувство обратилось в пепел, разрушив их самих, но Мэри смогла двигаться дальше, а Гевин похоронил себя в этих катакомбах.       Она не резка, но весьма уверена в том, что говорит. И, как и он, довольно быстро перестала жить мечтами начать все заново. Она просто двигается дальше и больше никому не позволяет указывать ей направление.       А Гевин все молчит в ответ. В его воспоминаниях она навсегда останется упрямой, храброй девчонкой, без сомнений следующей за тем, чего хочет. В этом она осталась прежней. Изменился Гевин, который больше никогда не узнает той храбрости 17 лет.       И он ничуть не удивлен, когда Мэри просит больше никогда не встречаться с ней. Теперь она может навсегда перевернуть эту страницу, а он… Он должен сделать тоже самое.       Гевин остается в Калифорнии еще на неделю. Джессика сделала вид, что ушла в свою комнату, но определенно подслушивала их разговор в гостиной. И она жалеет. Жалеет их обоих, а потому и просит Гевина остаться еще хотя бы ненадолго. Он сделал бы это и так. Ему нужно пройти по этим улицам и вспомнить все, что с ними связано. Вскрыть эту старую натоптанную мозоль, уже полную перегноя, и промыть рану соленой океанской водой. Он тысячу лет не вставал на доску для серфинга!       Он тысячу лет не видел свою дочь…              ***       Детройт встречает его жарой и раскаленным бетоном. Пылью и городским смогом. После Калифорнии он чувствует себя перекати-полем – все еще запутанным клубком сухих нитей, но легким, гонимым любым дуновением ветра. И это непривычное ощущение длится неделями. Крис подшучивает над ним, говоря, что никогда раньше не видел хорошо отдохнувшего Гевина Рида, а Аллен начинает смотреть, но Гевину откровенно плевать на них обоих. Главное, что Джессика продолжает звонить ему каждые 3-4 дня по видеосвязи, или он может написать ей в любой момент и по любому поводу. Только это заставляет его не просто оставаться в рассудке, но и начать понемногу восстанавливаться.       А потом возвращаются и быт, и работа с ее грязью, и мир на самом деле не изменился, но Гевину становится легче переносить все это. Это – отсутствие дочери в его жизни и каждодневные трупы.              ***       Несколько лет назад мать Мэри вернулась в Колорадо к своей сестре, и теперь Джесс отправляется к ней – решает поступать в денверский университет. Судя по всему, Калифорния не стала ей близка так, как матери. Или Гевину. Скорее всего, она бежит от их старых травм, не подозревая, что тем самым и им дает шанс на «излечение». Возможно, Мэри однажды сможет смотреть на нее и не вспоминать о том, что пережила. А Гевин… Его радует лишь то, что для новой встречи придется перелетать не через весь континент, а только через половину. Да и Мэри он желает лучшего. Как всегда желал. Возможно, это и правда станет для всех них новым этапом в жизни.       Джесс теперь более раскована с ним. Неловкость понемногу исчезает, давая пространство здоровому интересу. Они стремятся узнать друг друга, но с переменным успехом – все еще иногда натыкаются на старые грабли.       Иногда Гевин просыпается от кошмара посреди ночи – трясущийся и покрытый потом, старающийся снова забыть. Иногда в Джесс снова просыпается то несносное упрямство и эгоцентризм, с которыми она однажды приехала в Детройт, и это заставляет их спорить. Но это все еще лучше, чем полное игнорирование друг друга.       Иногда Гевин думает, что его жизнь не имела ни шанса на то, чтобы хоть как-то измениться, но теперь один только звонок дочери заставляет эти мысли исчезнуть.       Иногда он высыпал по 10 часов кряду, но даже поднимаясь с постели разбитым, не мог больше сказать, что он все еще в полном дерьме. Произошедшее в Швеции стало отправной точкой – наружу из этой выгребной ямы. Теперь Гевин может хотя бы дышать.       С Рикардом они переписывались только первый месяц. Гевин писал, как они добрались, как прошел разговор с Мэри, как дела у Джесс. Рикард отвечал рассказами о том, как утряслось дело Даниэля. Скидывал переводы некоторых шведских статей и короткое заключение суда. Говорил о Хлое и Алисе, жаловался на Коннора, упоминал о саамах. Но с каждым днем сообщения были короче и суше. Информативны, но они оба не могли и не хотели говорить о личном. Все еще – о том главном. Казалось, что сказано уже все, поэтому Гевин не удивился, когда общение сошло на нет. Даже тогда, когда он впервые за многие годы смог бы назвать кого-то не просто приятелем или коллегой, но другом.       Поначалу было даже странно думать о том, как они смогли пережить все это вместе. А потом навалилась рутина: быт и работа, и он вспоминал, что они все еще живут в разных мирах. Было бы глупо надеяться на то, что возникшая связь не ослабнет со временем и не оборвется.       Но Гевин и не жалеет об этом – он зашивается на работе, рычит на Аллена и Миллера, все еще ходит в бассейн и старается не напиваться каждую пятницу. С приходом зимы его даже немного попускает, но он ловит себя на мыслях о планировании следующего летнего отпуска, и тут же одергивает себя. С его работой бесполезно планировать что-либо даже на следующий вечер.              ***       Он скидывает промокшую куртку на сушилку, а ботинки ставит на батарею – полвечера они ползали с Коллинзом в очередной канаве, где был найдет труп очередного наркомана. Все это слишком похоже на серию, но Гевин не торопится подозревать маньяка. Не до того, как криминалисты выдадут ему толковое заключение о составе наркоты. Дело все еще может оказаться в некачественной дури.       Он устал и разбит как это бывает при подобных «авралах», и первым делом лезет под горячий душ. К черту пятничное пиво и посиделки с Миллером и парнями в пабе – он готов завалиться спать прямо в ванной.       Вчерашняя пицца все еще оказывается съедобной. Гевин греет чайник и усмехается, глядя на тарелку с апельсинами на столе. На днях Джесс почтой прислала ему самодельный рождественский венок, и это – единственное, что украшает его квартиру к празднику. Венок делает свое дело – Гевин покупает апельсины и бутылку красного вина, надеясь, что все-таки соберется сварить глинтвейн, а не вылакает ее прямо из горла в какой-то вечер, а апельсины сгниют в холодильнике. Надеясь, что эти мелочи помогут создать хотя бы подобие атмосферы. И он фыркает еще раз – он никогда не был настолько наивным.       Всю эту идиллию и пастораль разбивает звонок в дверь, и теперь Гевин чертыхается в голос. Только этого ему и не хватало – патрульного на пороге и кучи пропущенных звонков от Аллена на вырубившемся телефоне. Нового дела.       Все еще матерясь себе под нос, он открывает дверь, и все возмущение тут же умирает на губах – на пороге оказывается Рикард.       Рикард – в темном тяжелом драповом пальто, блестящем от капель растаявшего снега, и нелепой вязаной шапке с помпоном на затылке. Нервничающий, неловкий, но пытающийся улыбаться. Гевин подозревает, что у него галлюцинации от усталости и недосыпа, но Рикард слишком реально выглядит.       – Привет… – выдыхает тот, а потом начинает частить. – Я знаю, что я без предупреждения и наверняка не вовремя, но Коннор настаивал на сюрпризе, и вот я… У нас небольшие рождественские каникулы, и он обещал не спалить дом в мое отсутствие…        У него дорожная сумка в руках, скулы покраснели от холода, а манера речи все еще извиняющаяся. Гевин как будто видит его в первый раз и как будто не было этих полгода, и они не расстались в аэропорту Кируны. Как будто он снова заехал за ним с утра, и они опять отправятся по следу «двадцати двух».       Гевин истово хочет, чтобы это не было галлюцинацией.       Он только машинально кивает, делает шаг назад и распахивает дверь шире. Сейчас. Ему только нужно взять с собой значок и табельный пистолет…       Рикард шагает в квартиру, ставит сумку на пол, а потом наконец берет себя в руки.       – Прости. Я не вовремя? – вот теперь он спрашивает куда более осмысленно. Теперь волнение отходит на задний план, позволяя увидеть его решительность.       И Гевин действует по наитию – тело само движется вперед. Он хватает Рикарда за отвороты пальто и склоняет ближе к себе, заставляя встретиться с ним губами, зубами, языком.       Гевин впивает в него, как будто целуется первый раз в жизни – как будто впервые страсть берет над ним верх, оставляя только одно желание – близости. Что ж, за 18 лет ее отсутствия он вполне успел забыть, каково это. Каково быть близким с человеком на совершенно ином уровне. Том, что глубже костей и крови, гормонов и предубеждений, любых страхов и комплексов. Том, что оставляет неизгладимый след где-то под кожей.       И он целует и целует, чувствуя ответные хаотичные движения языком и крепкие тонкие губы. Ощущая влажную ткань под пальцами, привкус мятной жвачки и кофе из автомата, чужую мелкую дрожь – как свою.       – Гевин, ну что ты? Я… – Рикард чуть отстраняется, пытаясь вдохнуть и не задохнуться, а Гевин замечает искры радости и удовольствия в чужих глазах и может только рычать.       – Какого черта так долго?!       Слишком долго – для них обоих. Слишком долго они ждали и надеялись впустую. Слишком долго искали, находили и теряли. Слишком долго жили в разных, но таких одинаковых мирах поодиночке.              Конец