Полуночное солнце

      5 глава              ***       Он очнулся уже связанный: руки были раскинуты в стороны, грудь и живот плотно оплела веревка, а рот заклеили скотчем так, что он едва не задохнулся. Сначала – от нехватки кислорода, потом – от адреналина, когда Манфред парой пощечин вывел его из забытья. Ощущая спиной нагретый бампер машины, он попробовал закричать, но вышло только сдавленное мычание. Он начинал сучить ногами по земле, биться в тесном плене веревки, но не смог сдвинуться и с места, когда Манфред вдруг скрылся из виду. Спустя несколько секунд он услышал хлопок двери и детский вскрик, и его сердце тут же провалилось куда-то на нижний уровень шахты.       У Коула тоже связаны руки – за спиной – Манфред крепко держит его за запястья, но мальчик и не думает вырываться – он слишком напуган. Хэнк знает, чует всем своим естеством, что сейчас произойдет самое страшное, что только можно себе представить, и он абсолютно не готов к этому. Страх превращается в животный ужас.       – Теперь смотри внимательно – потом расскажешь своим дружкам, – у Манфреда глубокий сильный голос. Да и весь он для своего преклонного возраста довольно крепкий и ловкий мужчина. Это Хэнк мог похвастать и ростом, и фигурой, но попался, как его собственный сын – слишком легко. Но он бы никогда не смог вот так, одними словами, тут же разрушить весь мир другого человека. – Если кто-то из них проговорится о наших тайнах, с ним будет тоже самое.       Манфред разворачивается и шагает к озеру, таща за собой Коула. Хэнк мычит так громко и отчаянно, как только может – от натуги по лицу начинают катиться слезы, а воздуха катастрофически не хватает. Он ничего не может сделать, чтобы это остановить.       Манфред заходит в воду по пояс – на нем резиновый костюм с высокими сапогами, а вот Коул сразу начинает дрожать от холода.       – Не закрывай глаза! – Манфред оборачивается к Хэнку и угрожает, но тот просто физически не может смотреть. Он не сможет пережить это.       – Папа! – успевает вскрикнуть Коул перед тем, как Манфред окунает его в воду с головой.       Он держит ребенка за шею, пока тот не прекращает брыкаться, а мычание на берегу не превращается в безумный, бешеный рев. Хэнк физически не может видеть все это – слезы застилают глаза едкой солью, шок прокатывается по нервам острыми болезненными волнами, а сознание вот-вот готово отключиться от перегрузки. От осознания, что он не может вырваться. Что он ничем не может помочь. Что он чувствует только впивающиеся до крови веревки на своем теле – рвущие не только тело, ни и саму душу.       Он не сможет жить, зная, видя, помня, как погиб его сын…       – Он мог взять любого ребенка, – мертвым голосом заканчивает Хэнк свой рассказ, глядя на спокойную гладь озера всего в нескольких метрах от его дома. – Но взял моего Коула…       – Зачем ты остался жить здесь? – у Люси дрожит голос, и она сжимает его руку до боли, но Хэнк уже давно ее не чувствует. Больше десяти лет прошло.       – Потому что я все еще жду его…       «Жду, что все это окажется неправдой», – договаривает Хэнк про себя. Выдыхает с отчаянием и горько усмехается – он все еще наивный старый идиот.       – Какие тайны могут стоить так дорого? – Люси задает резонный вопрос, но Хэнк не хочет и не может больше говорить об этом. Его все еще поражает только одно.       – Я не верил ни в Бога, ни в черта. Никогда. Но этот человек был сам дьявол…              ***       Несмотря на раннее утро, полицейские на совещании выглядят хмурыми, но собранными. Рикард оборачивается к доске и приклеивает на нее еще одну фотографию – чистый лист со всего одной надписью: «Элмен.18».       – Это нашли час назад в спортивном центре. Кто-нибудь знает какого-нибудь Элмена? – обращается он к офицерам, и Хлоя тут же докладывает.       – В окрестностях живут две семьи с такой фамилией. Сейчас они обе под нашей защитой.       – Хорошо. Принимайтесь за работу, – он все еще не может заставить себя приказывать им, поэтому это больше не походит на строгую, но просьбу.       Но он не обращает на это внимание, потому что Тина отзывает его в сторону жестом. А потом открывает перед ним ноутбук и предлагает сесть за стол в стороне.       – Я подготовила отчет, – она тут же отрывает сводку, и Рикард начинает просматривать данные. – Здесь список всех преступлений, совершенных в стране за прошлую неделю.       – Хорошо, – он ориентируется на убийства и их обстоятельства, но предполагает, что может ошибиться – их маньяк непредсказуем.       – Ты не видела Гевина? – рассеянно спрашивает он, не отвлекаясь от экрана.       – Сегодня – нет, – прохладно отвечает Тина.       – Видимо еще спит… – американцу действительно стоило бы хоть раз выспаться – может, тогда бы они стали работать продуктивнее. Но может быть, и Рикарду повезет. – Так, вот!       Его заинтересовывает запись: «Стокгольм. Мужчина изуродован и убит на рельсах».       – Это может иметь отношение к нашему делу. Найди мне контакты прокурора, что ведет расследование, – говорит он Тине, и та забирает ноутбук обратно.       Она работает быстро, и уже через несколько минут у Рикарда есть и имя прокурора, и номер телефона. И здесь, он не может поверить, ему везет еще раз.       – Привет, Эвелина. Это – Рикард Харнеск, прокурор из Лулеа, – он отходит в смежное с классом помещение, чтобы гомон полицейских не мешал, и набирает номер. – Вряд ли ты меня помнишь – мы вместе учились на юридическом…       С той поры прошло достаточно много лет, но голос в трубке оказывается смутно знакомым.       – Харнеск? Конечно, я тебя помню. Здравствуй, – конечно, помнит – в студенческие годы он уже и мысли не допускал о том, чтобы скрывать то, что он – саам. Хотя в университете никто его за это и не презирал, но все же находились и те, кто смотрел косо. Эвелина была не из таких. – Как ты?       – У меня дело об убийствах в Кируне, – Рикард решает оставить любезности на потом – да и знакомы они были не очень близко. Он просто хочет получить от нее немного информации. Просто немного помощи – наблюдая в окно, как на школьном дворе Хлоя подходит к какой-то молодой девушке, сидящей на скамейке – предлагает ей стаканчик кофе и пончик, завернутый в салфетку. Ему не нужно много.       – Да-да, я в курсе, – Эвелина откликается тут же – об этом деле наверняка уже судачат и в управлении.       – Но я звоню по поводу того, что ведешь ты. О трупе мужчины на рельсах метро.       – Да. Это Джош Элмен, – она быстро его понимает, а у Рикарда перехватывает дыхание – вот уж действительно: повезло.       – Элмен? – он переспрашивает на всякий случай, и Эвелина еще раз это подтверждает.       – Да.       – Я читал в отчете, что он был изуродован. А как именно? – у маньяка есть почерк – Рикард надеется, что и вторая его догадка подтвердится.       – У него отрезаны уши, – отвечает Эвелина. – Сначала коронер думал, что его пытали, но потом стало ясно, что он сам себя изрезал.       – Но его могли заставить…       – Разумеется. Вопрос в том, каков мотив, – Эвелина – умница, она всегда смотрела в корень проблемы – теперь и Рикард видит его так же ясно, как двор за окном.       – Здесь у нас разводят оленей… – он начинает медленно, подавив тяжелый вздох – ему больно в этом признаваться, но правда – всегда нелегкая штука. – Чтобы отличить своих оленей от чужих, оленевод наносит им на уши татуировку. Если у дороги или в тундре найдут убитого оленя, его хозяин может потребовать у властей возмещения ущерба, только если предъявит ухо животного… Некоторые считают это несправедливым – думают, раз хозяин потерял оленя, то и не за что ему платить.       – То есть они крадут у оленей уши? – Эвелина снова понимает его правильно.       – Одним ударом – двух зайцев: хозяин теряет и оленя, и деньги. Ненавидят саамов, – он заканчивает свой нелегкий рассказ, а Эвелина молчит в ответ, раздумывая. А потом продолжает совсем другим голосом – собранным и деловитым.       – Это дело засекретили, но я пришлю тебе отчет по электронной почте.       – Спасибо, – Рикард выдыхает с облегчением, кладет трубку и возвращается в класс.       – Джош Элмен, – громко объявляет он, и полицейские оборачивают к нему. – Машинист метро в Стокгольме. Его труп найден около суток назад. Попросите криминалистов связаться с нашими коллегами в Стокгольме, чтобы узнать подробности.       Даже если дело засекретили, его связь с убийствами в Кируне скоро станет очевидна не только для Рикарда. Да и какие-то детали могут оказаться отнюдь не лишними.       Двое начинают звонить, остальные возвращаются к работе, а Рикард подходит к вернувшейся Хлое – не может быть, чтобы еще что-то случилось. Хотя он и не удивится, если…       – Что это за девочка во дворе?       – Говорит, что она – дочь нашего американца, – Хлоя понижает голос и бросает на него внимательный и многозначительный взгляд. – Ее нашли на дороге, когда она шла сюда.       – Шла пешком? – нет, он все же удивится – такого он точно не мог ожидать. – Но почему она здесь?       – Я ему вчера звонила, но он так и не приехал, – Хлоя поджимает губы и все еще хмурится, а Рикард уже на автомате достает телефон и набирает номер Гевина.              ***       Телефонная трель пробивается сквозь звон мошкары где-то над ухом. Звук впивается в мозг и настойчиво пытается вывести тот из бессознательного состояния. Когда это все же случается, Гевин вздрагивает всем телом и тут же дергается в сторону на рефлексах. Он не понимает, что происходит и где он с добрый десяток секунд, пока ощущения извне не начинают раскладываться из общего потока на отдельные составляющие. Мошкара все еще звенит над ухом, солнечный свет бьет по глазам, в ноздри забивается тяжелый запах стоячей воды и прелых растений, одна его рука вытянута над головой, а сам он по грудь в грязи и тине… Черт возьми, он в гребанном болоте!       Он еще раз дергается, начинает барахтаться, под ногами и вокруг него начинает хлюпать грязь, и он проваливается глубже, чуть не наглотавшись болотной воды. Силой он заставляет себя перестать шевелиться – так он точно утонет. Вместо этого Гевин принимается осторожно перебирать ногами и левой рукой, завидев впереди себя, всего в нескольких метрах, островок с высокой зеленью. Правая рука не слушается, полностью онемев, и когда он попытался ее опустить, плечо прострелило такой болью, что он еле сдержал вскрик. Однако боль подстегивает память – воспоминания о том, как он здесь оказался, наваливаются скопом, и Гевин вообще перестает двигаться. Похищение, квадроцикл, двое, драка, болото… Точно, его похитили, он пытался отбиться и… Он вспоминает, что ему удалось оцарапать одного, и как же хорошо, что он увяз именно так – с поднятой рукой. Под ногтями наверняка осталась ДНК! Хотя бы одного ублюдка он точно сможет прищучить!       Он мелко дрожит от напряжения, но накатавший от страха адреналин и озлобленная радость от догадки придают ему уверенности – Гевин снова начинает медленно, но упорно пробираться к твердой земле. Кем бы ни были эти ублюдки, а они ему за все ответят – он готов поклясться в этом. Его так просто не сломить.              ***       Сквозь сон она слышит, как Алиса собирается на работу, но делает вид, что все еще спит. Она притворялась почти всю ночь, гоняя в голове события прошлого вечера. Думая, как ей быть и что делать со всем этим. Алиса не слепая – она скоро заметит, что с ней что-то не так. Что все это волнует ее куда больше, чем следовало бы. Она заподозрит, а значит, начнет волноваться, а этого Кэра не может допустить.       Она тяжело поднимается только когда хлопает входная дверь. Принимает холодный душ, чтобы немного взбодриться, но это не очень-то помогает. Она включает чайник, а потом вспоминает, что зудящая боль в шее – это от царапин, что нанес ей американец. Кэра тут же идет к зеркалу и обнаруживает три длинные красные полосы. Хорошо, что она не стала вставать вместе с Алисой – тогда бы ее обман тут же раскрылся. Но ее беспокоит не только это: Алиса – не единственная, кто может начать задавать неудобные вопросы. Ей нужно срочно что-то предпринять.       Чайник закипает, а Кэра, наблюдая за струящимся из носика паром, понимает, что ей нужно сделать. Скрыть следы преступления. И поэтому она достает глубокую кастрюлю, наполняет ее водой и ставит на плиту. Пока вода греется, Кэра ищет свои старые рабочие перчатки. Они были из прочной резины, а внутри имели толстую подкладку – специально для работы с горячими предметами.       Вернувшись на кухню, она снимает крышку и опускает в кастрюлю губку для мытья посуды. Почти минуту она собирается с духом, глядя на все увеличивающиеся пузырьки, но не меняет своего решения. Она надевает перчатку на левую руку, достает и отжимает воду с губки, а потом прижимает ту к шее на место, где были царапины.       Она считает секунды про себя, стараясь не закричать, но не стонать не получается. Это больно. Очень больно. На десятой секунде она отбрасывает губку в сторону и вцепляется руками в столешницу, чтобы не упасть на ослабевших ногах. Тяжело, с присвистом, дышит сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как шея полыхает уже вся – от плеча и до уха, но она должна была это сделать.       Из болезненного ступора ее выводит трель телефона. Кэра тут же хватается за трубку, но это звонит Алиса, а не полиция.       – Привет. Ты еще спишь? – голос любимой ничуть не взволнован, и Кэра выдыхает про себя от облегчения.       – Нет, уже встала, – отвечает она и деловито откашливается. – Ты в офисе?       – Да.       – Что ты хотела? – она пытается улыбаться и звучать беззаботно, и Алиса отвечает ей тем же.       – Хочу на ужин пиццу «Неаполитано». Закажешь?       – Растолстеешь, – фыркает Кэра и немного успокаивается.       – Я ем за двоих, – отнекивается Алиса и прощается. – Ладно, мне пора.       – Пока.       Алиса кладет трубку, видя, как в кафе заходят двое мужчин. Она ушла почти на час раньше для того, чтобы с ними встретиться. Просто потому, что ее секреты не дают ей покоя. Потому что Кэра осталась глуха к ней – она думает только о ней и ребенке, а Алиса так больше не может. Правду должны знать все.       Она кивает Маркусу, когда они подходят и присаживаются к ней за столик.       – Привет. Это – Саймон, он из фонда «Молодые саамы», – Маркус представляет своего спутника, и Алиса кивает и ему.       – Вы уже что-то решили?       – Да, решили, – Маркус и Саймон переглядываются, а потом внимательно смотрят на нее. Без опаски или подозрения, но с интересом. – Мы поможем тебе обнародовать документы. Но мне интересно, почему ты обратилась к нам…       С Маркусом они были весьма условно знакомы – Алиса иногда заходила в их кондитерскую за кусочком торта. Но он всегда казался ей правильным – честным человеком, тем, кто не будет молчать, кто будет бороться за правду.       – Сначала я обратилась в газету, но они ничего не напечатали, – рассказывает Алиса. – И у меня сложилось впечатление, что они боятся руководства шахты. А полиция не обеспечит анонимности свидетелей…       – А почему тебе так важно, чтобы об этом узнали люди? – Маркус не сомневается и не боится, он просто привык никому не верить на слово. А Алиса прекрасно знает, как обращаются с саамами в их стране. Она не осуждает его.       – Сначала… – Алиса мнется, но и у нее есть причины больше не молчать. Воспоминания о прошлом все больше и больше захватывают ее, побуждая действовать. – Сначала я думала, что это из-за моей работы – меня ведь обманули. А до этого меня не обманывали, я так думаю. Просто возникает гадкое чувство, когда ты кому-то веришь, а потом узнаешь, что тебя предали… Но потом я поняла, что настоящая причина совсем не в этом…       Она складывает руки на животе и начинает его поглаживать, чувствуя внутри движения ребенка. Да, это еще одна причина.       – Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в городе, построенном на лжи.       – Да, я могу это понять, – Маркус кивает ей и чуть улыбается, приняв ее доводы.       – Ты опять опоздал! – втроем они оборачиваются на управляющего кафе, что подходит к молодому пареньку-уборщику. Тот мыл полы недалеко от их столика, и ни Алиса, ни Маркус с Саймоном даже не обратили бы на него внимания, если бы управляющий не шипел так злобно.       – Да, простите. Моя машина меня подвела… – оправдывается уборщик, а Алиса замечает, как Маркус подбирается и сжимает зубы.       – Да мне плевать! – управляющий повышает голос, и на них оборачиваются остальные, хоть и немногочисленные, посетители кафе.       – Простите, это больше не повторится, – только и повторяет уборщик, а управляющий все же пытается взять себя в руки и снова понижает голос.       – О чем ты только думаешь, а? Заканчивай уборку, – он отворачивается, но напоследок все же бурчит себе под нос ругательство покрепче. – Грязный саам!       И конечно же, Маркус подобного обращения терпеть не будет.       – Не думаю, что это было нужно, – громко говорит он в спину управляющего, и тот тут же оборачивается к нему.       – Что?       – То, что ты сейчас сказал, – у Маркуса ходят желваки под кожей, а взгляд Саймона становится острым.       – А что я сказал? – управляющий пытается сделать вид, что ничего не было, но у него это слишком плохо получается – он высокий, мощный мужчина, бритый налысо и с татуировкой на шее – он слишком самоуверен.       – Ты назвал его «грязный саам», – Маркус поднимается на ноги и идет к нему.       – Тебе показалось, – однако при всей своей браваде, управляющий, очевидно, не хочет раздувать скандал. Не при другом сааме. Или не при остальных шведах.       – Я отлично это слышал. Ты ругал его за опоздание, а потом обозвал, – но Маркус продолжает стоять на своем.        – Слушай, друг… – управляющий кладет руку Маркусу на плечо, но тот тут же ее скидывает.       – Убери руки, чертов расист!       – Чего? – управляющий опешивает, но Маркус уже и не думает останавливаться.       – Да, ты – расист. Расист, да еще и трус! – управляющий щерится в ответ, и Маркус тоже весьма злобно усмехается. – Каждый день мы ходим к тебе пить кофе, и только с нас ты берешь за добавку.       – Хватит, не скандаль.       – А не надо было обзывать Даниэля!       – Даниэля? – управляющий начинает изгаляться, и Алиса понимает, что скандалу все-таки быть. А это плохо – плохо, если ее увидят рядом с саамами, а потом те обнародуют данные с шахты. Это легко можно связать вместе. Поэтому она тоже встает и начинает пробираться к выходу из кафе, слыша за спиной продолжающуюся ссору. – Даниэль – мой любимчик! Правда. Я хорошо с ним обращаюсь. Да, Даниэль?       Тот оглядывается на них, вцепившись руками в швабру, но не поднимая взгляда от пола.       – Да…       – Ты и твои друзья допили кофе? – теперь управляющий говорит уже совсем другим голосом – наглым. – Тогда вам лучше уйти.       И совершает ошибку, снова потянувшись похлопать Маркуса по плечу. Маркус срывается и с силой отталкивает его, замахивается, чтобы ударить, но управляющий, потеряв равновесие, налетает на оказавшуюся прямо за ним Алису, и та тут же вскрикивает. Она налетает на край столешницы животом и кричит от резкой боли, полоснувшей по коже и мигом отзеркалившейся внутрь – в пах и позвоночник.       Не в силах устоять на ногах, она падает на колени, и спорщики тут же бросаются к ней. Кто-то, кажется, Саймон звонит в «скорую помощь», но Алиса плохо слышит из-за страха, что сейчас занимает все ее сознание. Это не должно было закончиться так.              ***       Документы для него собрали достаточно быстро: свидетельство о рождении, офицерское удостоверение, личная карточка, список проведенных дел, диплом. Даже отпечатки пальцев и копии наградных листов, – этого было более чем достаточно для того, чтобы составить мнение о Гевине Риде.       Камски откладывает пистолет в сторону, отвлекаясь на телефонный звонок.       – Я установил с ним контакт, но ни он, ни шведы ничего не знают о Карле Манфреде, – он начинает докладывать без приветствий – от него ждут только факты. Однако это не значит, что он не может высказывать своих предположений в ответ на последовавшие указания. – Хорошо, но это потребует времени. Может, сообщить им что-нибудь? Что-нибудь неважное…       В ответ он выслушивает новую нотацию и, скрипнув зубами, опять соглашается.       – Нет, нет, конечно же. Я сказал это потому, что мы в такой ситуации по вине Манфреда… Я понимаю. Да, извините, – те, кто дают указания, конечно же, знают, как лучше поступить. Вот только всегда забывают, что на деле все оказывается не так просто.       Камски задумывается, глядя в окно своего номера в отеле – ему не нравится Швеция: слишком светло и слишком холодно для лета. Ему этот климат точно не подходит.       Со вздохом он возвращается к столу и снова просматривает документы на Рида. В характеристике из полиции кто-то приписал карандашом на полях рядом с фотографией краткое «резюме», с которым Камски согласен без сомнений. «Лоялен, амбициозен, не уверен в себе, трудноуправляем». Риду это действительно подходит, и Камски ловит себя на мысли, что это дело будет вдвойне тяжелее заявленного.              ***       После слов Хлои у Рикарда появляется тревожное ощущение – что-то случилось. Не могло не случиться – раз Гевин не выходит на связь. Его телефон работает, но не может же американец спать настолько крепко, чтобы не слышать звонок.       У Рикарда нет времени на сомнения – работа не ждет. Поэтому он садится в машину и едет к бунгало Гевина. И если он его там не найдет, то это будет значить только одно.       Естественно, он находит только пустую комнату и не заправленную кровать, а вернувшись на крыльцо замечает Лютера, что возится возле вертолета. Может, он что-то знает.       – Ты не видел Гевина? – он встревожен настолько, что Лютер в ответ только поднимает бровь.       – Здравствуй, для начала, – он усмехается, подходя ближе, и Рикард отвечает на его полуобъятие, но отстраняется быстро – тревога бьет набатом. – Я не видел его с вечера. Вчера мы с ним ездили в бар.       Он видит лукавую искорку в глазах Лютера, но у него сейчас точно нет настроения играть в ревность.       – А куда он делся потом?       – Я отвез его в бунгало. Пьяного, – Лютер пожимает плечами и теряет интерес к разговору, видя, что его манипуляции остались без ответа.       Рикард же в ответ чертыхается и достает телефон – он и так терпел слишком долго.       – Говорит Рикард Харнеск. Офицер Гевин Рид пропал. Я не знаю, где он. Определите геолокацию его телефона и найдите его, – Гевин точно не из тех, кто может легко заблудиться на неизвестной местности. Пусть и в чужой стране. – Конечно, это срочно!       Он срывается на дежурного, сбрасывает звонок и снова и снова набирает Гевина. Он может быть и не в лапах убийцы, но он уже достаточно пострадал.              ***       Трель звонка разносится далеко вокруг. В конце концов, когда он его находит, голова раскалывается еще и от этого мерзкого звука. Гевин решает, что если выберется, обязательно поменяет рингтон. Даже с учетом того, что тот сейчас может его спасти.       Он падает на колени в мягкий мох – под ногами наконец не чавкает, а чахлые деревья вокруг дают понять, что болото кончилось. Гевин подхватывает телефон сырыми, исцарапанными руками, но как только пытается ответить на звонок, дисплей тухнет с надписью о том, что заряд батареи кончился. Что ж, кажется на этом и везение Гевина закончилось.       Он чертыхается и несколько минут просто сидит на земле, уперевшись в кочки руками, дав себе возможность отдохнуть и подумать. Пока он был в болоте, холодная вода защищала его от боли, но стоило начать двигаться, выбраться на сушу, и она стала возвращаться. Накатывать волнами – одна сильнее другой. У него ничего не сломано, по ощущениям, но точно гематомы по всей спине и животу. Поясницу он вообще пока не чувствует, однако больше всего его беспокоит голова. У него и так было сотрясение, и новые удары только ухудшили общее состояние. Его подташнивает, а перед глазами иногда темнеет. Однако он все еще жив и может двигаться, а это значит только одно – он точно не остановится.       Гевин окидывает взглядом местность и еще раз чертыхается: он не видит, даже вдалеке, ни домов, ни каких-либо построек, ни вышек, ни ленты дороги. Он может быть в десятках километров от цивилизации, и единственный ориентир, который у него есть – слабый след от протекторов квадроцикла на земле, но это лучше, чем ничего. Он решает идти по следу – рано или поздно куда-нибудь тот приведет.              ***       Киммо, Йорген и Хенрик перехватывают ее в самом начале смены. Но в бытовке слишком шумно и людно, чтобы она могла спокойно рассказать им о том, чем все закончилось. Только после того, как они спускаются в шахту и отрабатывают несколько часов до перерыва, Кэра уличает момент, чтобы поговорить.       – …И мы уехали. Ральф подвез меня, а потом поехал к себе, – она хоть и успокоилась, но вспоминать об этом все еще неприятно. – Еще похвалил: «молодец, Кэра, хорошо придумала. Теперь он точно свалит к себе».       Она ерничает и еле удерживается от того, чтобы сплюнуть горькую слюну. Она больше никогда и ни за что не будет иметь дел с этим чокнутым.       – Прости, Кэра, но я все думаю: вдруг он там умрет? – Йорген до сих пор на нервах и наверняка не спал эту ночь, но теперь уже нет смысла переживать – дело сделано.       – С какой стати? – она деланно фыркает, стараясь успокоить парней. – Я бывала на этом болоте с самого детства и ничего, цела. А он – сильный, здоровый, взрослый мужик. Выберется. И поймет, что мы его предупредили…       – Чтобы он бросил это дело, – Йорген договаривает за нее, а Кэра снова мысленно чертыхается: «дело». «Дела» у полицейских, и она сомневается, рассказывать ли еще и об этом, но все же решает, что лучше, чтобы парни знали всю правду.       – Вот именно… Еще Ральф сказал кое-что. Глупость наверное – ему соврать, что чихнуть… – а с чего она взяла, что Ральф говорил правду? Но с другой стороны – на кого еще он мог быть так озлоблен? После стольких арестов, полицейских ему не за что любить.       – Что он сказал? – теребит ее Киммо, когда Кэра опять задумывается.       – Будто этот мужик – из полиции.       Парни застывают с раскрытыми ртами, а потом подбираются и тревожно смотрят на нее, но Кэра не успевает снова начать их успокаивать – ее отвлекает телефон.       – Что? – незнакомый женский голос оповещает, что ей звонят из больницы, и сердце Кэры тут же пропускает удар. – Что случилось? Ей плохо? Да, да! Сейчас буду!       Она тут же разворачивается к выходу из тоннеля, но Хенрик хватает ее за руку и держит крепко.       – Кто звонил?       – Из больницы. Алисе плохо! – она вырывается и бежит, бросая на ходу. – Прикройте меня!       Все ее мысли теперь только о жене, и ни о чем другом она больше думать не может. Ни о чем – только бы с той все было в порядке.              ***       Он устает считать, сколько раз падал и поднимался на своем пути – он то спотыкается о кочки, то оскальзывается на сырых скалах, то теряет равновесие на упругом мхе. Голова похожа на огромный ком пузырящейся болью ваты, а перед глазами продолжают мельтешить темные точки. Или это комары? Гевин не вглядывается – его интересует только все еще заметный на земле след от протектора.       Он теряется во времени и не знает, в какой момент выходит к мелкой быстрой реке. Острые камни ослепительно блестят на солнце, а холодная вода напоминает о болоте – нет, он ни за что больше не сунется в воду – с него и так только-только перестает капать. Но он рано отчаивается – пройдя сотню метров вдоль широкого мелководья он натыкается на пожилого мужчину с удочкой и теперь падает на колени уже от радости.       – Помогите мне! – он оцарапывает руки о камни, чувствуя, как на глаза опять наползает красное марево, но когда рыбак торопливо подходит к нему и пытается помочь встать, он дергается. – Нет! Только не трогайте правую руку… Я – Гевин Рид… из американской полиции… Отвезите меня в больницу… Только не трогайте…       Он повторяет это как мантру, пока слова не начинают застревать комом в горле, а сознание все же не отключается полностью. Какое-то время перед глазами стоит только блаженная темнота, но понемногу она начинает проясняться, и Гевин видит перед собой беременную Мэри – она расправляет в руках крошечную детскую рубашку с вышитым медвежонком на груди. Потом картинка меняется: он видит однотонную белую стену больничной палаты и чужие руки, что подают ему сверток из пеленок. В их коконе он находит сморщенное личико с закрытыми глазами, ощущает тяжесть на руках и чует запах медикаментов, что всегда сопутствует больницам.       Очевидно запах и приносит этот сон – Гевин просыпается резко, как от толчка в плечо. Видит над собой белый потолок, под руками оказываются простыни, слышит писк кардиомонитора, а воздух наполнен теми самыми ароматами.       Он прикрывает глаза, привыкая к свету, и сосредотачивается на ощущениях: боли почти нет, но голова все еще тяжелая. На руке он чувствует провод – наверняка это капельница. На нем больничная рубашка и тонкое одеяло. В целом, все не так плохо – боль убрали лекарства, он хоть немного поспал, а сознание почти ясное. Он выкарабкался.       Вот только потом он слышит тихое посапывание справа от кровати, а чуть повернув голову видит в кресле уснувшую Джессику, и тут же начинает сомневаться в своей вменяемости. Это не похоже на галлюцинацию от препаратов – все слишком реально: и запах, и свет солнца из окна, и подушка под головой. И Джесс выглядит такой же, какой он видел ее в прошлый раз – в растянутой толстовке и пыльных кедах.       Он задерживает дыхание и часто моргает, надеясь, что морок исчезнет, но тот не только не пропадает, но и начинает двигаться – Джессика открывает глаза, хмурится, моргает, а потом привстает в кресле и садится ровнее. Она долго молчит, разглядывая его наверняка помятую, отекшую, расцарапанную морду, но на ее лице не читается ни беспокойство, ни злоба.       – Что с тобой сделали? – тихо спрашивает она, и Гевин почти не вздрагивает от ее голоса.       – Ничего, – он хрипит и откашливается, прежде чем предположить то, о чем думал, пока пытался выбраться из болота. – Просто хотели напугать.       – Ты испугался? – она смотрит внимательно, подмечая и раны на руках, и участившееся дыхание, и то, как он отводит глаза.       – Немного… – Гевин прикусывает щеку изнутри и молится, чтобы его не накрыло прямо сейчас. Это будет такой срыв, что отсюда он поедет прямиком в психиатрическое отделение и навряд ли выберется оттуда в ближайшие несколько месяцев. И пусть реальность снова и снова бьет под дых, но сейчас он – на препаратах и ему – почти не больно, поэтому он может попробовать переключиться. – Как ты узнала, что я здесь?       Вот теперь в ее молчании четко читается укор, и Гевина продолжает рвать на части.       – Ты и сюда автостопом приехала?       – А почему ты внезапно уехал? Почему сбежал? – упорством она точно пошла в него. Точно так же она не останавливается, пока не достигнет цели. И бьет точно так же – по самому больному месту.       – Джессика… – имя встает в горле комом размером с кулак – он не произносил его чертову кучу лет и думал, что никогда не произнесет больше. Однако реальность решает иначе.       Реальность вдруг распахивает дверь палаты и восклицает голосом Рикарда.       – Вот ты где!       А потом он замечает Джесс и тушуется – Гевин уже видел это выражение лица, но это все еще похоже на галлюцинацию.       – Мне зайти позже?       – Нет, – он еле удерживает себя от того, чтобы закричать это. – Нет, останься.       Гевин трет глаза, пытаясь свыкнуться с этой чертовой реальностью – она никогда не была к нему благосклонна – ему снова придется стерпеть. Подстроиться.       Рикард же еще раз оценивает обстановку и заходит в палату. Когда позвонили из больницы, у него свалился камень с души. Небольшой – куча тех, что покрупнее, остались, но ему действительно стало немного легче. У них куча проблем, и, похоже, девочка, что сидит рядом с кроватью, одна из них.       Патрульный увез ее первой, а Рикард задержался с оформлением очередного отчета почти на полчаса просто потому, что все гадал, действительно ли она его дочь. Ситуации бывают разные, и то, что Гевин отрицал ее существование, только добавило сомнений. Рикард не хочет думать о том, что она – никакая не дочь, а малолетняя любовница, что с юношеским максимализмом последовала за своей любовью через океан – Гевин не похож на любителя «по младше». С другой стороны, Рикард о нем не так уж много и знает, но у него создалось четкое впечатление, что этот полицейский хлебнул столько дерьма в своей жизни, что у него скорее окажется внебрачный ребенок, чем интрижка с несовершеннолетней.       В конце концов, любовница держала бы Гевина за руку, но Рикард ощущает между ними только напряжение, и понимает, что все здесь не так просто. Лучше он не будет спешить с выводами, а возьмет ситуацию в свои руки.       – Здравствуй, меня зовут Рикард Харнеск. Я – коллега твоего отца, – он подает ей руку, проверяя в последний раз: любовница запротестовала бы против такого определения. Если они, конечно, не договорились заранее всех обманывать.       – Джессика, – та кивает абсолютно спокойно и протягивает сухую узкую ладошку в ответ.       Гевин же продолжает прятать взгляд от них обоих, и Рикард решает, что так точно не может продолжаться – у них расследование в самом разгаре – они должны сосредоточиться на другом.       – Я принес тебе сменные вещи и купил куртку. Твоя порвалась, а без нее здесь никуда… – он замолкает, получив в ответ только кивок, а продолжает, как и планировал, уже о деле. – Как думаешь, сможешь узнать тех, кто на тебя напал?       – Нет, – Гевин хмурится, но уверенно качает головой, а потом поднимает руку. – Но я одного из них оцарапал. Сможем взять ДНК.       Рикарда это воодушевляет настолько, что он тут же уходит из палаты на пост медсестер и договаривается о взятии анализа. И почти сразу же их провожают в лабораторию – Гевин может идти сам – опираясь на стойку с капельницей, но сам, и это еще один хороший знак.       Пока лаборантка вычищает грязь из-под его ногтей, Рикард продолжает размышлять о том, что произошло.       – Как думаешь, среди напавших был убийца?       – Нет, иначе бы я не остался в живых, – Гевин тут же отметает идею.       – «Гевин Рид»? – переспрашивает лаборантка, записывая его имя в формуляр, и тот отвлекается на нее.       – Да, удвоенная «и», – он вскидывает взгляд и натыкается на стеклянную дверь, за которой, Рикард знает, стоит Джессика.       И промелькнувший в его глазах страх, пугает и самого Рикарда.              ***       Она добавляет в стакан с водой и льдом сок лимона и срывает несколько листиков мяты – это хорошо освежит Хэнка. Она наблюдает за ним в окно – тяжелыми гребками тот пересекает озеро, а Люси только качает головой. Так больше не может продолжаться.       Когда он причаливает, она выходит к нему и подает стакан.       – Спасибо, – он все еще тяжело дышит, но Люси больше не может терпеть это тревожное ощущение прямо под сердцем.       – Ты можешь плавать через озеро, пока твое сердце не выскочит из груди, но легче тебе от этого не станет, – Хэнк поднимает на нее тяжелый взгляд, но она больше не останавливается, решившись идти до конца. – Ты должен собрать всех людей, знающих твою тайну и убедить их, что есть лишь один выход.       – Какой? – спрашивает он, но Люси знает, что ему эта мысль тоже приходила в голову.       – Пойти в полицию. Во всем сознаться.       – Но нас посадят… – отвечает Хэнк, и это вызывает в ней такой приступ ярости, что она не может себя контролировать.       Коротко замахнувшись, она влепляет ему звонкую пощечину. С этим же звуком сейчас рвется на части ее сердце.       – Я сюда приехала не за тем… – Люси еле сдерживает злые слезы, готовые пролиться по щекам. – Чтобы выйти за богача и быть содержанкой! Иначе я не выбрала бы тебя! Я хотела… быть с тобой! И я буду рядом, что бы ни случилось!       Она разворачивается и уходит обратно к дому, на ходу вытирая слезы. Она больше не знает, как до него достучаться. Какими словами вытащить его из этой погребальной ямы. Как сделать так, чтобы он наконец очнулся от своих иллюзий.              ***       Менеджер отдела кадров указывает ему на стул, и Даниэль тяжело опускается напротив. Он уже знает, о чем будет разговор.       – Даниэль, на тебя снова жалуются.       – Да, мне что-то не везет… – он пожимает плечами и принимает раскаявшийся вид. Не то чтобы ему было важно, чтобы ему поверили, но сложившаяся ситуация скорее его злит, чем волнует.       – Я в пятый раз за две недели получаю на тебя жалобы с работы. То ты опаздываешь, то совсем не приходишь, – продолжает менеджер клининговой компании.       – Клянусь, это больше не повторится.       – Ты мне это уже обещал, – он начинает деловито перебирать бумаги, а Даниэль прикусывает щеку изнутри. – Послушай, тебе пришло время изменить свою жизнь…       Он пускается в нотации, а Даниэль угрюмо думает, что потеря работы сейчас будет очень не вовремя. Ему нужна эта работа.              ***       Она пытается не паниковать: не превышать скорость, не думать о плохом, надеяться на лучшее, но волнение гуляет по нервам высокочастотной дрожью, и это заставляет Кэру оказаться в больнице в считанные минуты.       Она не часто здесь бывала, поэтому путается в указателях и переходах, а потом останавливает первую попавшуюся на глаза медсестру.       – Здесь родильное отделение? – выпаливает она, и медик только качает головой.       – Нет, вам нужно на два этажа ниже.       Кэра тут же разворачивается – лифт всего в паре метров. Она жмет на кнопку вызова, но когда двери разъезжаются, она лишь чудом умудряется сохранить спокойное лицо. На ватных ногах она шагает внутрь, поворачивается спиной к пассажирам, что уже были в лифте, и нажимает на кнопку с нужным этажом. Ее сердце бьется где-то в горле, шумит, но сквозь этот беспорядочный хаотичный стук она все равно слышит чужой, но знакомый голос.       – Когда ждать результат? – спрашивает американец и ему отвечает швед. Еще рядом с ними девочка-подросток, но Кэра едва ли обращает на нее внимание, сосредоточившись на другом.       – Обычно анализ ДНК делают до шести недель, но я попросил сделать срочно, так как это важно. Так что 3-4 дня…       Он не мог бы ее узнать – на ней была балаклава и куртка не по размеру, а сейчас и вовсе – шахтерская роба и слой грязи и пота на лице. И самое главное – американец наверняка не подумает, что одним из похитителей могла быть женщина!       Лифт останавливается, и Кэра тут же отбрасывает все ненужные сейчас мысли, и бежит к посту. Она узнает номер палаты Алисы и уже совсем скоро оказывается рядом с ней: падает на колени перед кроватью, едва завидев полулежащую жену, а потом тянется за поцелуем. Она целует и целует – губы, щеки, скулы, нос, а Алиса принимается успокаивать ее.       – Все хорошо. Хорошо. Не беспокойся, – она отвечает на поцелуй, а Кэра наконец обращает внимание на то, что Алиса все еще в джинсах и легком свитере, в которых ушла утром. Не в больничной распашонке. Не с капельницей в вене. Все еще с животом.       – Правда? – переспрашивает она и тяжело опускается на стул, а Алиса только фыркает с улыбкой.       – Да, я просто оступилась.       – Ох… – она еле выдыхает от облегчения, чувствуя, как болезненно натянутая струна внутри, наконец расслабляется. – А я так перепугалась после звонка…       Алиса дарит ей еще одну легкую искреннюю улыбку, а потом вдруг хмурится.       – Что это у тебя?       – Где?       – На шее, – Алиса, очевидно, имеет в виду широкий пластырь, под которым скрывается ожог, и Кэре снова приходится врать. Она ненавидит делать это, но и правды она ни за что сказать не может.       – Так, упала в шахте, зацепилась за арматуру. Всего лишь царапина.       – И ты тоже? – Алиса смеется, найдя это забавным, и Кэра наконец улыбается в ответ.       А потом чувствует вибрацию телефона и обнаруживает на экране смс от Ральфа: «С тебя за машину 10 тысяч крон». Вот только этого сейчас не хватало!       – Кто это? – спрашивает Алиса, и Кэра отмахивается.       – Да неважно, с работы, – она берет ее за руку и сжимает тонкие пальцы, подносят их к губам.       Сейчас для нее важна только Алиса и их ребенок, а машина Ральфа, на которой они вывозили американца, и которую Ральф настоял бросить в лесу, чтобы ее не отследили по дорожным камерам, Кэру сейчас точно не волнует.              ***       Рикард задерживается у администратора, чтобы подписать бумаги, и отправляет их подождать его в машине. Вот только с каждой минутой ожидания ногти Гевина все сильнее впиваются в ладонь – только так он может остановить себя от того, чтобы опять начать проваливаться в воспоминания о прошлом. От того, чтобы не начать орать. Он все еще не может оставаться с Джессикой наедине. Он вообще не знает, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этому. Весь его устоявшийся мир покачнулся с ее приездом в Детройт и продолжает рушиться уже здесь, за океаном, в Швеции. И Гевин не знает, как на это реагировать. Он даже не может смотреть ей в глаза и ощущать ее присутствие рядом, всего в метре от него.       Рикард наконец возвращается, и Гевин снова может дышать.       – Так, Джесс… – он усаживается на водительское сидение, но, прежде чем завести мотор, оборачивается назад. – Ничего, если я увезу твоего отца на несколько часов. Нам нужно решить некоторые вопросы.       – Ничего, – кивает та.       – Хорошо. А может подождешь у меня дома? – предлагает вдруг Рикард. – Там мой младший брат – вы можете пообщаться. Чтобы тебе не было скучно.       Он вопросительно смотрит на Гевина, и тот, конечно же, соглашается, ухватившись за эту возможность.       – Да, хорошо, – они кивают синхронно, и Рикард заводит мотор.       Они добираются до дома довольно быстро. Гевин остается в машине, не в силах больше бороться со страхом, и Рикард представляет Джессику сам. Коннор только выразительно смотрит на него в ответ, и Рикард отвечает таким же острым взглядом. Его брат не глуп – прекрасно понимает, как важна работа полиции и прокуроров.       Коннор отводит ее на кухню и предлагает чашку кофе. Он старается быть вежлив, но это – проблемы брата, а не его. Он не обязан с ней возиться. Наконец он устраивается напротив и недолго рассматривает эту ничем не примечательную девушку. В бесформенной толстовке, разношенных кедах и с волосами, которые не помешало бы вымыть.       – Ты первый раз в Швеции? – он пытается завязать непринужденный разговор, но Джессика слишком напряжена для разговоров на отвлеченные темы.       – Первый раз заграницей, – односложно отвечает она, и Коннор только фыркает в ответ и начинает понемногу беситься. Может, глупая шутка лучше поможет в налаживании контакта.       – Все американки такие толстые, как ты?       – А все шведы так плохо говорят по-английски, как ты? – отбривает она, вскинув бровь, а Коннор только усмехается. Вот это уже другой разговор.       – Думаешь, я плохо владею языком?       – Думаю, ты – толстый, – она лишь щурится в ответ, но на губах играет победная усмешка, и Коннор засчитывает ей очко.       Определенно, это будут самые долгие и скучные посиделки в этом доме.              ***       Стоит им только зайти в класс, как все полицейские оборачиваются на них. Гевин невольно выпрямляется под столькими пристальными взглядами, но кажется, напрягается рано.       – Мы найдем этих ублюдков, – Хлоя делает шаг вперед – она сосредоточена и настроена как никогда решительно. – Обещаю.       – Спасибо, – Гевин даже проникается таким порывом. В конце концов, они не могут не оценить его способность выбираться из дерьма. Из их дерьма.       – Лаборатория подтвердила получение образца ДНК. Анализ уже делается. Осталось подождать, – объявляет для всех Рикард, а потом кивает Гевину.       – Нападали вдвоем. Один – ниже среднего роста, но щуплый. Второй – высокий, мощный, – рассказывает тот. – Оба были в масках и перчатках. По истории геолокации моего телефона мы можем вычислить место, где меня бросили. Возможно, что-то найдем.       Так они и поступают. Болото оказывается примерно в 30 километрах от города. Гевин устает трястись в машине и на квадроцикле, но когда они прибывают на место, он тут же его узнает. Он, наверное, никогда его не забудет – чертова трясина и два ублюдка, что чуть не отправили его на тот свет.       Вместе с криминалистами он еще раз, теперь уже без гудящей от боли головы, осматривает следы борьбы и протекторов чужого квадроцикла. Он снова и снова напрягает память, пытаясь найти еще какую-нибудь зацепку, а потом вдруг обращает внимание на тишину болота и едва слышный в ней комариный писк, и действительно вспоминает.       – «Вали домой…» – Гевин оборачивается к Рикарду, что стоит неподалеку. – Да, один крикнул: «Вали домой, ублюдок!» Думаю, смогу узнать его голос, если снова услышу.       Он действительно сможет – на слух он никогда не жаловался. Но Рикарда интересует другое.       – Как ты смог выбраться из этой грязи?       – Я всю жизнь этим занимаюсь… – горько усмехается он. Если бы только Рикард знал. Но у того, похоже, и своей грязи хватало, так что он хотя бы может его понять.       Они оставляют криминалистов снимать следы и искать еще какие-нибудь улики, а сами едут обратно в участок. У Гевина начинает болеть голова – похоже, действие лекарств постепенно проходит, и он ставит себе мысленную зарубку попросить Рикарда притормозить у аптеки. Но того сейчас заботит только дело.       – Думаешь, этот случай связан с нашими убийствами?       – Мы, очевидно, подобрались ближе, и они испугались, – для Гевина это действительно очевидно – другого вывода нет. Но Рикард привык сомневаться.       – Но почему напали на тебя, а не на меня? Ты что-то знаешь? Дело в том, что ты – американец? Это связано с США? Ты встретил кого-то, кто имеет к этому отношение? – он заваливает его вопросами, опять начав рассуждать вслух, а Гевин вспоминает о Камски. Он действительно «кого-то встретил». Но Камски тут явно ни при чем, или не тем боком – ему нужны ответы, ему нужно, чтобы Гевин расследовал это дело – он бы не стал ему мешать подобным образом.       Поэтому Гевин ничего не говорит Рикарду о нем. Во-первых, это действительно не имеет отношения к данному инциденту, а во-вторых, если он расскажет о Камски, Рикард начнет волноваться. Начнет включать его в уравнение, подбирать факты и, в конце концов, запутается. А Гевину нужно, чтобы хотя бы у кого-то из них была свежая голова и незамутненное сознание.       – Не знаю, – только и отвечает он.       Они приезжают в участок, а в классе, что все еще служит им временным офисом, обнаруживают незнакомого мужчину. Точнее, это Гевин с ним не знаком – он смотрит во вдруг выпрямившуюся спину Рикарда и даже не собирается гадать – наверняка какой-то начальник.       Рикард же, завидев, Перкинса внутренне подбирается: сейчас начнется.       – Рикард, в чем дело? – Перкинс начинает без предисловий и уже весьма недовольным тоном.       – А что? – он искренне не понимает, что боссу опять могло не понравиться. Расследование движется, а не стоит на месте. Какие-никакие, а у них есть результаты.       – Джеффри Фаулер был нашим другом и служил государству, – на шее Перкинса вздуваются вены, а Рикард, похоже, понимает, к чему тот клонит.       – Да.       – Тогда почему его имя в списке подозреваемых? – деланно спокойно вопрошает он.       – Это список убитых… – начинает Рикард, но Перкинс его перебивает.       – А я слышал, что ты подозреваешь их всех в том, что они – преступники и поэтому не пошли в полицию. Или я чего-то не понял?       – Нет, – Рикард тушуется только на миг и отвечает твердо. Дело не в Гевине за спиной, он сам готов отстаивать свои версии до самого конца.       – Ты подозреваешь, что Джеффри Фаулер – преступник, и что его отравили за это? – нехорошим голосом переспрашивает Перкинс, и Рикард кивает.       – Это версия, которую мы проверяем…       – Да! Но не надо так сильно стараться вывалять имя Фаулера в грязи! – Перкинс наконец срывается. Он рычит и плюется от злости, а Рикард понимает, что спорить с этим истериком будет бесполезно. Только неоспоримые факты и железобетонные доказательства убедят того в чужой правоте. – Ты понял меня?!       – Да, конечно, я понял.       – Работай! – Перкинс отдает давно уже не нужный приказ и, все еще пыхтя от злости, уходит, а Рикард чертыхается в полголоса. Как же он не любит всю эту «бюрократию»…       Однако злость на дурного начальника подстегивает мысли Рикарда, и он, поманив Гевина за собой, направляется к Тине.       – Тина! – та отвлекается от работы за компьютером и поднимает на него вопросительный взгляд. – Ты можешь проверить банковские счета Фаулера? Карточки, кредиты, переводы – все.       – Хорошо, – видя его настрой, она и не думает задавать лишних вопросов.       – Спасибо. Может быть, найдешь его сбережения, – мрачно шутит он и ловит усмешку Гевина, идущего рядом.       – Хорошая мысль, – она должна была прийти к ним раньше. Рикард может только снова чертыхаться – довольно часто, если кто-то что-то сделал, он получил за это деньги, и он не хочет подозревать Фаулера во взяточничестве, но теперь выбор у них уже не велик.       Они выходят на крыльцо, и Рикард, поймав еще один заинтересованный взгляд, все-таки поясняет Гевину про Перкинса.       – С начальниками в Швеции такая история: мы до сих пор не выяснили, для чего они нам вообще нужны.       Гевин в ответ ржет – он вспоминает Аллена и просто не может удержаться, проведя параллель.       – Чувствую, что становлюсь шведом!       Рикард его энтузиазма не разделяет, все еще напряженный, а у машины спохватывается.       – Я забыл свой компьютер, – он обнаруживает в руках только портфель с бумагами.       – Иди, я тут покурю, – Гевин продолжает улыбаться и достает сигареты.       Да, доза никотина и чужая неловкость – самое то, чтобы наконец отвлечь его от мыслей о Джессике. Но уж точно не Камски, заехавший на школьную парковку.       Он останавливается в метре от Гевина и опускает стекло со стороны водителя.       – Привет. Как дела? – он приторно улыбается, а Гевин видит в его оскале не один, и даже не два ряда акульих зубов.       – Супер! – скалится он в ответ. Вот бы этот ублюдок свалил сразу после приветствия, но везение Гевину выдавалось дозированно, и очередная порция кончилась на болоте.       – Говорят, тебе туго пришлось на днях? – Камски продолжает улыбаться, и это бесит Гевина до крайности. Он шагает ближе к чужой машине, и от любого веселья теперь и след простыл.       – Я служу в полиции, веду расследование, пишу рапорты – чего еще ты от меня хочешь?       – Точное слово будет: «результат», – Камски же и не думает пасовать перед его злостью, хмурясь сам.       – Тогда расскажи мне о Манфреде. Ты же все знаешь, – Гевин не понимает, какого черта Камски продолжает водить его за нос. Он носится со своей секретностью тогда, когда всего одно его слово могло бы вывести их на след убийцы. И все бы остались довольны. Но вместо этого он ведет теневую игру, чем продолжает бесить Гевина до крайности.       – И зачем же я буду тебе это рассказывать? – Камски кривляется, и Гевин кривляется следом, передразнивая его слащавый голос.       – Затем, что мой босс приказал мне тебе доверять, а я – не могу, – он разводит руками, а потом деловито затягивается, ожидая чужой реакции.       – Не ищи никакого подвоха. Мы с ним не в сговоре, – немного помолчав, Камски становится серьезнее, а потом щурится, внимательно осматривая Гевина с головы до ног. – И мне ты можешь не доверять, но ты доверяешь тому прокурору, забыв, что здесь у тебя нет друзей. Здесь никому нет до тебя дела. Начни уже рассуждать как полицейский, окей?       Фыркнув напоследок, Камски поднимает стекло и уезжает, а Гевин задумывается: что это сейчас было? Ему дали какую-то информацию? Он уже должен кого-то подозревать? Он не знает и не может в этом разобраться. Голова начинает пухнуть от вопросов, и спасает его только вернувшийся Рикард.       – Коннор отвез Джессику к тебе в бунгало на мопеде – можно ко мне не заезжать, – он кивает на телефон в своих руках – брат только что ему звонил.       Гевин садится в машину и угукает в ответ, тут же нахмурившись.       – Она доехала сюда автостопом? Из Стокгольма? Храбрая девушка, – Рикард аккуратно посматривает на него, ведя машину, но в ответ дожидается только нового угуканья и застывшего выражения лица. Кажется, это не та тема, которую стоит с ним сейчас обсуждать.       И Рикард замолкает, хотя все еще теряется в догадках. К сожалению, у них сейчас нет ни времени, ни настроя на откровенные разговоры, но Рикард просто боится, что чужие семейные проблемы могут начать мешать вести расследование. А еще он переживает за Гевина – тому и так уже порядочно досталось, и новый стресс может как угодно отразиться на его состоянии.       Но в конце концов, он ничего не может с этим поделать и только отвозит его к бунгало, прося напоследок.       – Попробуй хоть сегодня выспаться, – Гевин в ответ лишь кивает, не обернувшись, а на крыльцо поднимается, как на эшафот.       Желудок скручивает узлом, и он надеется, что не проблюется от страха, прямо на глазах у нее. Ему придется взять себя в руки, ведь Джесс никуда не исчезнет – она непременно потребует ответов. Опять. И Гевин очень хотел бы не чувствовать себя загнанным в угол, но ничего не может с этим поделать – сам бы он все равно никогда на этот разговор не решился.       – Я думала, ты опять сбежал… – тихо говорит Джессика, обернувшись к нему от окна, и Гевин тяжело вздыхает.       – Нет, – он снимает куртку, подходит к столу и садится, кивая ей. Джесс садится напротив и осторожно смотрит на него. – Что мать тебе сказала?       – Что тебя никогда не было, – она хмурится.       – Что ты хочешь знать? – это будет самый настоящий допрос, а Гевин ненавидит отвечать на вопросы, на которые у него нет ответов. Точнее, они есть, но их так просто не расскажешь.       – Почему ты меня бросил? – тут же спрашивает Джесс.       – Это сложно… – он все еще чувствует спазмы в желудке, а голос слабеет и садится. – Не знаю, поймешь ли ты…       – Мне на это плевать, – Джессика злится. Если раньше Гевин в ней видел только неловкость, застенчивость, опасение, то теперь она настроена решительно как никогда. – Почему ты меня бросил?       – Когда родители Мэри узнали, что она беременна, они заперли ее дома, – что ж, раз она действительно хочет это услышать, то он расскажет все, без прикрас. Простыми словами, которые все равно разорвут его части. – Но мы сбежали. Уехали в Калифорнию… Было тяжело, но мы справились…       Он проглатывает ком в горле и вцепляется левой ладонью в штанину джинсов – прихватывает ногтями ткань вместе с кожей.       – Когда Мэри начала рожать… в больнице… все стало плохо. Ты не закричала, – видения встают у него перед глазами такие яркие и отчетливые, как будто все это произошло вчера. Как будто не прошли годы – они все еще заставляют его холодеть и покрываться потом от страха. – Но врачи тебя спасли. Я никогда не был так напуган…       И это правда. После чего-то такого его не могли напугать уже ни изуверы с ножами, ни дуло пистолета, направленное ему в лоб. Мир сузился, окрасился в равномерно серый, и больше ничто не могло заставить его бояться смерти.       Он продолжает неглубоко поверхностно дышать, а Джесс понимает его заминку по-своему – она задумывается, но все еще тщательно следит за его реакциями.       – Ты назвал меня «Джессикой»? – неожиданно спрашивает она, и видения перед глазами становятся чуть менее болезненными.       – Нет, Мэри. Но мне понравилось.       – А потом?       – Потом… – а потом была такая боль, такое отчаяние, такая злость, что Гевин до сих пор удивляется, как выдержало его сердце. Как он не залез в петлю от переполняющих его чувств. – Потом нас нашли ее родители. Ты знаешь, наверное, что они… консервативные. Они не могли допустить, чтобы их дочь так рано родила – считали, что она исковеркала себе жизнь. Поэтому они решили выдать тебя за свою дочь, а Мэри – за твою старшую сестру. Меня в этом уравнении не было. Меня собирались посадить – ее отец угрожал мне. Мне бы просто подкинули наркотики, и дело с концом. Он был готов на все, а с его деньгами ему бы это ничего не стоило…       Она не поймет, скорее всего. Гевину ведь тогда было даже меньше, чем ей сейчас – он прекрасно помнит, как быть бесстрашным максималистом. Вот только потом жизнь берет свое – она наваливается кучей проблем, которые ты решаешь, решаешь, решаешь, а они продолжают валиться. И в какой-то момент сил выдерживать это уже не остается. Она не поймет, что им двигал страх разрушить не свою жизнь, а жизнь Мэри и его маленькой дочери.       – Меня это убило, – тихо продолжает он. – Совсем скоро я понял, что начинаю сходить с ума, и согласился с его условиями и уехал…       – «Уехал», – Джессика фыркает с болью. – Так просто!       – Да, так просто. Не раздумывая, – Гевин вспоминает, чего ему это стоило. Как он барахтался на самом краю и чуть не сорвался. – А через две недели я вернулся за тобой. Пробрался в дом, где они тогда жили, в детскую… Ты лежала в кроватке, такая маленькая… Я хотел тебя забрать. Смотрел на тебя не отрываясь, как будто хотел сфотографировать на память… А потом я услышал шаги на лестнице и убежал.       Это было самой сложной частью. Но он никогда не сможет рассказать ей, каким огромным было чувство вины. Как оно раздавило его почти физически.       – Супер. Попытался разок и уехал, – Джессика сцепляет зубы и смотрит остро, со злостью.       – Я знал, что ты не поймешь.       – Конечно, не пойму, – соглашается она, и Гевин срывается, пытаясь до нее достучаться.       – Джесс, нам было по 16 лет!       – И что? Я виновата, что вы родили меня так рано? – она принимается нападать, и это только подстегивает его и так натянутые нервы.       – Ты не можешь меня судить! Никто не может судить Мэри! Никто, слышишь? – он обрывает сам себя и начинает заново. – Что мы могли тебе дать? Мы думали, они нас в конце концов поймут! Что примут нас!       – Вы оба – самоуверенные… – она останавливается на полуслове, заметив, что его уже вполне ощутимо трясет, и Гевин сильнее сжимает пальцы на ноге.       – Нет. Конечно, ты имеешь это право… – проще согласиться, чем переспорить. Чем доказать, что в той ситуации не было правильного выхода, который устроил бы всех. Это он не справился, и теперь она имеет полное право обвинять его в слабости.       Они долго молчат, оба пытаясь успокоиться и переварить эту боль – вытерпеть, когда старую рану вскрывают тупым ножом да без анестезии.       – Что было потом? – Джесс едва шепчет, а Гевин чувствует, как нервная дрожь захватывает все тело – у него стучат зубы и снова перехватывает горло.       – Я стер память о тебе и твоей матери. Всю. О твоих ручках и ножках… Об улыбке Мэри… О твоем запахе и ее глазах… Я стер все! Все! – ему не хватает воздуха. Он даже не чувствует, в какой момент его щеки становятся влажными, а во рту появляется привкус крови. – И каждый раз, когда я о вас вспоминал… Каждый раз, когда возвращалась эта память… Я резал себе руку или ногу… Не за тем, чтобы себя наказать, а чтобы… чтобы постараться не сойти с ума от того, что произошло…       Ее глаза тоже блестят, а слезы вот-вот готовы пролиться, но она держится лучше, чем он. И сейчас она понимает только одно.       – Я принесла тебе только боль…       – Нет. Совсем наоборот. Ты… – Гевин готов отчаяться, но по инерции идет до конца. Даже если это… «препарирование» сведет его в могилу. – Ты была всем для меня, понимаешь? Моя боль от любви…       – Ты думаешь… – она тяжело сглатывает, и вот когда на ее лице отчетливо читается тщательно подавляемый страх. Та надежда, с которой она приехала сначала в Детройт, а потом прилетела в Швецию. – Ты сможешь любить меня, не страдая от боли?       – Я не знаю… – ему нечего на это ответить. Почти два десятка лет он гнал от себя даже тень подобной мысли – о том, что однажды все наладится. Что все однажды встанет на свои места. Что ему однажды больше не придется скрючиваться от боли, едва только вспомнив о дочери.       – А хотел бы? – Джесс тихо шмыгает носом, и вот когда она плачет – крупные капли ползут по коже, и она торопливо отирает лицо рукавом.       – Если ты позволишь… – этой надежды у него тоже не было, но он хотя бы может высказать ее, в бессилии опуская голову в подставленные ладони. – Если ты позволишь…              ***       Вернувшись домой и наскоро перекусив, Рикард решает вернуться к делу. Он раскладывает документы на столе и начинает методично их просматривать, пытаясь заново уложить в голове картину преступления.       – Я ухожу, – Коннор копается в коридоре с кроссовками – он говорил, что собирался погулять с друзьями.       – Угу, – Рикард слушает его краем уха.       – Возможно, заночую сегодня у Нила. Не жди меня, – продолжает Коннор, но вот об этом они не договаривались. Рикард знает, что иногда он перебарщивает с опекой, но если бы Коннор порой не был так наивен… Или импульсивен, Рикарду бы не пришлось что-либо ему запрещать.       – Угу, – он кивает сам себе, вертя в руках фотографию из дела Манфреда, и с трудом сосредотачивается.       – Мы собирались вечером покататься с девчонками на машине, – Коннор беззаботно дразнит его, но у Рикарда сейчас совсем нет на это настроения.       – Угу, – только и повторяет он.       – Будем мы с Нилом и 35 девушек. В стриптиз-клубе. С бутылкой текилы, – продолжает Коннор, а Рикард только фыркает про себя – ну конечно.       Не дождавшись более внятного ответа, Коннор только фыркает и уходит к лестнице.       – Свитер и презервативы! – кричит ему Рикард вдогонку, продолжая с бумагами.       Его не перестают беспокоить несостыковки, которые он обнаруживает то тут, то там. Взять хотя бы первую отсылку к саамам.       – Убийца пытал Андронникова и бросил его умирать на морозе, а через семь месяцев всадил ему в сердце копье и убил Манфреда… – рассуждает он вслух. – Чем же вызван этот семимесячный перерыв?       Об окно рядом со столом вдруг ударяется камешек, и Рикард вздрагивает от неожиданности. А выглянув замечает Лютера. С двумя бутылками пива в одной руке и пакетом – в другой. Тот поднимает обе руки вверх и улыбается, поигрывая бровями, и Рикард вымученно улыбается в ответ. Похоже, сегодня он больше не сможет поработать.              ***       Они распечатали новые листовки, и вечером Маркус выходит на улицы, чтобы их расклеить. Под крупным фото разрушенных зданий лаконичные, но емкие, кричащие надписи: «Наш город уничтожен. Наша природа изнасилована. Приходите на площадь в субботу в 14 часов. Никогда не бывает слишком поздно». Это призыв, и Маркус готов кричать до хрипоты о том, что узнал. О том, что на самом деле здесь творится. И может быть, его как всегда не услышат, но он готов умереть в попытках достучаться до жителей города.       Недалеко от кафе он замечает Даниэля и окликает его.       – Даниэль!       – Привет, – тот как всегда выглядит слишком бледно и ослабленно в старом свитере крупной вязки, но взгляд старается не прятать. В конце концов, Маркуса ему точно не за что бояться.       – Как дела?       – Хорошо, – Маркус старается верить ему – все не может быть постоянно плохо.       – Прости, что я утром шумел в кафе, – он чувствует, что должен извиниться, даже если был прав в конечном итоге. – Твой хозяин – подонок. Я не навредил тебе?       – Все в порядке, – Даниэль улыбается слабо, и Маркус кидает на него внимательный взгляд.       – Кажется, мы не виделись с похорон Норт… – осторожно начинает он, но улыбка Даниэля не исчезает.       – Спасибо тебе за это утро. Ты за меня заступился, – он, очевидно, все еще не готов говорить о том, что случилось. Но он почти смущен, благодаря Маркуса, и тот решает не тревожить больше старые раны.       – «Грязные саамы» горой друг за друга, – он бодрится и улыбается в ответ. – Ты придешь в субботу?       Маркус кивает на плакат, и Даниэль начинает неуверенно мяться.       – Я постараюсь.       – Нам понадобятся все, – предупреждает Маркус, но на Даниэля бесполезно давить – он всегда был тихим и мягким. – Ладно, будь здоров.       Он хлопает его по плечу и получает еще одну улыбку в ответ.       – И ты. Пока.       – Пока.              ***       Пощечина Люси стряхивает с него болезненный ступор, но отнюдь не внушает надежды. Он может попытаться, да, может, но абсолютно не уверен в успехе. Прошло столько лет… Наверняка никто не будет готов снова менять свою жизнь.       – Знай, Коул, все, что я делаю – только ради тебя, – Хэнк бросает последний взгляд на тихую гладь озера и разворачивает велосипед.       Он решает начать с малого – хотя бы позвать их на встречу и поговорить. Не может быть так, чтобы все забыли о том, что случилось. Что все смогли спокойно жить с этим.       Он объезжает почти весь город: дома, гаражи, места работы. Заезжает даже на шахту, успев перехватить кое-кого до начала смены, а последними навещает Кэру и Алису.       – Привет, Хэнк! – Кэра широко открывает дверь, и из-за ее плеча тут же показывается Алиса.       – Хэй, какие люди! – они обе широко ему улыбаются, но он знает, что скоро все их веселье пройдет. Они, может, и не заслуживают всего этого, но они замешаны так же, как и все остальные.       – Добрый день…       – Заходи, выпей кофе, – предлагает Кэра, а он только чает головой.       – Нет.       – Что-то случилось? – тут же беспокоится Алиса, и по его лицу они тут же это видят.       – Я собираю сегодня всех в 11 вечера. Вы знаете, где, – тяжело произносит он. – Надеюсь, вы придете.       Они только молчаливо кивают, уже наверняка догадавшись, о чем пойдет речь. Но они не откажут ему в этой «милости». Они все обязательно придут.              ***       Срыв прокатывается по нему будто огромный валун, но Гевин ощущает не только подавленность, но и опустошение. В ванной он долго плещет холодной водой в лицо, пытаясь заново научиться дышать и чувствовать хоть что-то, кроме всепоглощающей усталости. Дрожь понемногу проходит, и в мышцах поселяется слабость. На ноге наверняка будет синяк величиной с его ладонь…       Он выходит на крыльцо, тяжело садится на скрипнувшие доски и достает сигареты. К третьей затяжке на крыльцо выходит Джесс. Она садится рядом, на расстоянии локтя, но молчит, наверняка тоже ощущая эти и неловкость, и смущение. Да, теперь, когда она знает хоть какие-то ответы, а он – избавился от части груза, они оба не представляют, как себя дальше вести. Как начать сосуществовать вместе.       В воздухе звенят комары, и Гевин то и дело шлепает себя то по руке, то по ноге, отвлекаясь от приходящих воспоминаний о болоте.       – Здесь очень долгие дни, – Джессика вдруг кивает на вид, что расстилается прямо от порога, и Гевин согласно кивает.       – Потому что ночи нет, – вот так они начнут – ни о чем. А потом понемногу втянутся. – А тебе везет – москиты тебя не любят.       – Наоборот – обожают. Думают: Джесс – наша подруга, не будем ее кусать, – впервые на ее лице появляется слабая, но искренняя улыбка, и Гевин чувствует, что ему становится чуть легче. Она ведь еще совсем ребенок, а повезло ей только с комарами…       – Есть хочется… – вдруг говорит она, но и Гевин слышит этот звук – бурчание в желудке.       – Ты голодная? Который час? – тут же спохватывается он. Он не умеет во все это, но хотя бы элементарные вещи может делать – накормить, дать ночлег, поговорить с ней. О воспитании речь не идет.       – Скоро 8, – она проверяет свой мобильный, и Гевин поднимается на ноги.       – Пошли, – они могут съездить хотя бы в магазин, если он не найдет в округе какую-нибудь забегаловку.       Супермаркет оказывает первым, что попадается им на пути, и Гевин сворачивает на парковку. Джесс немного оживилась и выглядит куда менее напряженной, чем прежде.       – Что ты хочешь? – это он в еде не привередлив, а вот девочка-подросток вполне может быть.       – А что тут есть? – с интересом спрашивает Джесс.       – Да все то же, что и у нас. Можно взять копченую курицу с картошкой… – он подходит к крыльцу и, отвлекшись на разговор, натыкается на мужчину с полными руками покупок.       – Простите, – бросает он на автомате и присаживается подобрать упавшие вещи, а потом замечает чужой странный взгляд.       Это мужчина, что был у хижины шаманки. А стоит вспомнить, и на крыльце оказывается и она сама. Гевин тушуется и снова бормочет, пока Джесс помогает мужчине складывать покупки в пакет.       – О… привет. Извините за тот раз… – шаманка только внимательно смотрит на него, шагая ближе. – Вы говорите по-английски?       Допрос Рикард вел на саамском или на шведской, а Гевину переводила Тина, поэтому он не знает, поймут ли его. Но шаманка, кажется понимает.       – Придет буря, – говорит она на саамском, и Гевин старательно вслушивается. – И первыми вырвет из земли березы со слабыми корнями. Березам нужны сильные корни. Тогда они устоят.       Это не похоже ни на проклятие, ни на благословение, и Гевин ничерта не понимает, кроме одного.       – Что вы сказали? «Придет буря»? – ему наверняка только кажется – слова звучат похоже, вот и все.       – Она уже здесь, – весомо заканчивает шаманка и направляется к мужчине, что ждет ее у машины.       Гевин оглядывается на них все еще в недоумении, но его отвлекает не менее удивленная Джесс.       – Ты что, понял ее слова?       – Кажется… – он задумывается о том, что все это может значить, и первым делом решает завтра рассказать об этом Рикарду – тот наверняка подскажет.              ***       Она назначает ему встречу в супермаркете на окраине города – там всегда достаточно людей, чтобы она не боялась того, что Ральф устроит скандал или будет угрожать ей прилюдно.       Утром приходил Хэнк, весь день Кэра ловила напряженные взгляды то Алисы, то парней на шахте, а к вечеру она уже была достаточно заведена. Этот ублюдок никогда не упустит шанса незаконно заработать.       – Раз, два, три… – Ральф считает вслух, не скрывая довольной улыбки, пока она перекладывает купюры в пальцах. – Десять тысяч крон!       – Вот. И надеюсь, мы больше не увидимся, – говорит она сквозь зубы, стараясь не оглядываться по сторонам и не привлекать внимание покупателей в молочном отделе.       – А я-то думал, что я тебе нравлюсь, – Ральф скалится, оглядывая ее с головы до ног, и Кэра теряет терпение.       – Значит, договорились – мы с тобой в расчете, – а потом она переходит на шипение и угрозы, решив дать ему понять, что больше не пойдет у него на поводу. – Попробуешь еще что-то попросить, я соберу всех саамов, тебя увезут в тундру и порвут на куски, мерзавец. Понял меня?       Глаза Ральфа наливаются кровью, а улыбку мигом стирает с лица.              ***       – Да ты кто такая?! Ты! Сучка!       Гевин слышит крик, что доносится откуда-то из-за полок с продуктами. На чистом рефлексе он тормозит, а рука сама собой тянется ко внутреннему карману куртки за пистолетом. Ругань продолжается, и этот голос кажется ему почему-то знакомым. Пока только кажется, но он тут же оборачивается к Джесс.       – Возвращайся в машину.       – Что?       – Немедленно возвращайся в машину и жди меня там! – шепотом приказывает он, и Джесс реагирует больше на его перекосившееся лицо – тут же кивает.       Гевин достает пистолет и обходит одну из полок, слыша новый крик: «Вали в свою шахту!», а за поворотом обнаруживает двух мужчин среднего возраста.       – Полиция! На колени! – он наводит на них ствол и повторяет, когда мужчины застывают под дулом. – На колени!       Те послушно опускаются, и Гевин снова требует – ему нужно еще раз все хорошенько расслышать.       – Скажи что-нибудь! – он наводит пистолет на того, что стоит ближе.       – Что? – тут же блеет тот, но этого мало.       – Неважно! Громче!       – По… по-английски или по-шведски? – еле выговаривает мужчина, испугавшись, и Гевин понимает, что это не тот голос.       – Ты! Говори! – он обращается ко второму. – Где живешь? Как зовут?       – Меня зовут Йохан, офицер… – и снова не то. Черт, ему же не могло показаться!       Краем глаза он вдруг замечает тень, что мелькнула за соседним стеллажом, и по наитию он бросается следом. Пусть он лучше ошибется или пусть это будет обычный воришка, но Гевин точно не намерен отступаться прямо сейчас.       Тенью оказывается еще один мужчина, что пробирается к выходу и выбегает на улицу.       – Стоять! Полиция! – ревет Гевин, но его не слушают.       Он старается не терять из виду мелькающую впереди фигуру в темных штанах и клетчатой рубашке и сосредотачивается на дыхании – эту чертову рубашку он тоже где-то видел! Они несутся через парковку, потом беглец ныряет за кусты и выбегает на дорожку между домами. На открытом пространстве Гевин притормаживает и прицеливается, но мужчина в это время уже оказывается возле одного из подъездов. На свою беду там женщина с коляской, и Гевин, рванувший пуще прежнего, снова тормозит.       Мужчина толкает женщину на землю и тут же вытаскивает младенца из люльки.       – Бросай ствол! – орет он, развернувшись и подняв ребенка перед собой, и Гевин узнает Ральфа Хелсинга. Этого чертова ублюдка, что стреляет без разбору. Неудивительно, что его голос так хорошо ему запомнился! – Бросай! Не то я его убью!       Гевин тут же поднимает руки, приседает и медленно кладет пистолет на землю. Адреналин внутри просто зашкаливает – если эта тварь думает, что он позволит ему навредить ребенку, то она ошибается. Гевин разорвет его на куски даже голыми руками!       Ральф же бросается в подъезд, что был прямо за его спиной, вместе с ребенком, и Гевин снова вскакивает на ноги и подхватывает пистолет.       – Мой ребенок! – женщина еле всхлипывает от испуга.       – Полиция! Стойте здесь! – бросает он на ходу, поравнявшись с ней.       – Он забрал моего ребенка! – причитает та, и Гевин только повторяет.       – Стойте здесь! – не хватало только еще какой-нибудь случайной жертвы!       Он забегает в подъезд и несется на лестницу вниз – Ральф наверняка сообразил, что побежав наверх, он загонит себя в ловушку. А внизу у него будут варианты – Гевин слышит хлопок двери и отдаленный детский плач, и еще через несколько метров оказывается в хозяйственном коридоре. Тут наверняка расположены прачечные, комнаты для бытовых отходов или еще что-то – коридоры оказываются длинными и извилистыми. Гевин бежит на звук, а на одной и развилок теряется – плач отражается от стен и путает его, и он полагается на интуицию – сворачивает налево.       Он не прогадывает – видит спину Ральфа вдалеке, когда попадает на подземную парковку. Гевин прибавляет скорости, но ублюдок снова скрывается за дверьми и коридорами. Гевин пробегает подсобку, а через нее попадает в котельную – здесь множество труб, котлов, и душно. Неожиданно плач оказывается так близко, как будто раздается над ухом, и Гевин тут же переходит на шаг, сильнее сжимая пистолет. Даже спустя несколько поворотов между агрегатами звук не удаляется, и наконец он видит младенца, лежащего на полу. Гевин очень надеется, что ребенок надрывается из-за страха и внезапной смены обстановки, а не потому, что у него что-то сломано. А еще он нигде не видит Ральфа, и лучше бы этот ублюдок и правда сбежал – сейчас Гевин точно не будет себя контролировать.       – Тише, тише… – он присаживается на колени над маленьким плачущим комком и осторожно гладит того по животу, страшась поднять на руки.       Ребенок всхлипывает, но понемногу умолкает, а у Гевина пред глазами вдруг встает Джесс – едва ли старше, чем этот младенец. Он помнит непривычную тяжесть на руках и холод в животе – каждый раз, когда брал ее… Он теряет бдительность и только чудом успевает рвануть в сторону, когда сбоку вдруг выскакивает Ральф с палкой наперевес. Удар приходится по плечу, и Гевин роняет пистолет, но быстро подскакивает на ноги. Ральф замахивается снова, когда он шагает в сторону – подальше от ребенка, но этот удар Гевин отбивает. И бьет сам – с такой неистовостью, с такой яростью, что Ральф отшатывается и чуть не падает от силы удара. Он пытается снова ударить палкой, на этот раз снизу, но Гевин отбивает ее ногой и делает еще шаг в сторону – за пистолетом.       Он не успевает дотянуться до ствола – Ральф напрыгивает сзади, тут же зажимает его шею локтем и начинает душить, а Гевин бьет его локтем в бок. Раз, другой, но этот конченный псих как будто не чувствует боли, и Гевин отталкивается от пола и валится вместе с ним на пол. Ральф оказывается проворнее – тут же переворачивается и бьет Гевина в ухо, а потом вскакивает на ноги. Гевин теряет координацию на несколько секунд и ждет новых ударов, но замечает лишь, что Ральф снова бежит.       Он исчезает в дверном проеме, потом пересекает короткий коридор и оказывается на улице. Почувствовав свободу, он несется на всех парах прямо к проезжей части и кустам за ней и не замечает внедорожник, что летит навстречу. Его тело подкидывает в воздух, а приземляется оно через пару метров на обочине. Ральф умирает меньше чем через минуту от полученных травм, но Гевин узнает об этом чуть позже.       Прямо сейчас он тяжело поднимается на ноги, подбирает пистолет и идет к снова заплакавшему ребенку. Отринув свои страхи, он медленно поднимает того на руки и начинает покачивать, успокаивая. Все закончилось. Все закончилось, по крайней мере, для этого малыша…              ***       Небо заволакивает густыми светло-серыми тучами и начинается нудный мелкий дождь. Гевин натягивает капюшон куртки на голову и делает очередную глубокую затяжку, наблюдая, как коронеры неподалеку грузят тело Хелсинга в карету «скорой помощи». Заградительная лента полощет на ветру, где-то в стороне мамаша с ребенком на руках беседует с полицейским, а к нему подходит Рикард. Тот встает близко, делясь зонтом, и на его лице написано усталое, но искреннее волнение.       – С тобой все в порядке?       – Да. Да… – Гевин чуть хрипит, только теперь почувствовав невероятный упадок сил. Это был чертовски длинный день…       – Придется… сократить твое участи в этом деле, иначе это плохо кончится, – Рикард то ли так совсем невесело шутит, то ли говорит всерьез – Гевин не может и не хочет разбираться.       – Как хочешь, – он только пожимает плечами и просит. – Можно я домой поеду? Джессика там одна…       Это действительно звучит как просьба – сегодня он больше ни на что не способен, а в машине его ждет перепуганная дочь. И день все никак не кончится.       – Да, конечно, – тут же откликается Рикард, но тревогу не убирает. – До завтра.       Он кивает ему, но Гевин не успевает сделать и пары шагов, как к ним подходит Тина.       – Рикард, можно? – у нее в руках документы, и это наверняка срочно – иначе бы она не поехала на место преступления, где ей совершенно нечего делать.       – Да, конечно, – Гевин останавливается, и Рикард накрывает зонтиком уже всех троих.       – Я проверила счета Фаулера – ничего незаконного нет, – Тина докладывает четко и быстро. – Все вполне нормально, кроме одной детали – лет десять назад на его личный счет поступила крупная сумма.       – Какая? – кажется, Рикард был прав в своих опасениях.       – Примерно два с половиной миллиона шведских крон. И очень скоро эти деньги были переведены.       – Куда они ушли? – спрашивает Гевин, которому сейчас точно не до этого, но любопытство берет верх.       – В Ливан.       – В Ливан? – повторяют Гевин и Рикард хором, придя в недоумение – такого они точно не могли ожидать.       – Да, – Тина протягивает Рикарду несколько бумаг в пластиковых папках. – Вот выписки.       – Молодец, Тина, – Рикард тут же утыкается в документы, а Гевин больше не прощается – доверяя ему самому разбираться в этом.              ***       Он снимает ботинки в коридоре и сразу направляется на кухню. Он не особо голоден – просто хочется чего-то перехватить.       – Привет, – кричит он в пространство дома, а потом открывает холодильник.       Он отрезает кусок колбасы, достает стакан и наливает молоко. Жуя на ходу, он берет молоко с собой и проходит в комнату – он так и думал, что она здесь.       Норт смотрит в одну точку, задумавшись, и Даниэлю приходится коснуться ее плеча, чтобы обратить на себя внимание.       – Привет, – повторяет он, и Норт снимает наушники. – Как ты?       – Так… Неважно, – последние несколько дней она грустит, и Даниэль тут же присаживается рядом с ней на диван.       – Иди сюда, сестренка, – он обнимает ее, притягивая ближе.       – Как прошел твой день? – спрашивает она без интереса, и Даниэль только отмахивается.       – Ничего, как обычно.       Он берет пульт и включает телевизор – им нужно немного отвлечься. Может быть, посмотреть кино. Вместе.              ***       Бушующий поток проносится прямо под ним. Скала выступала над течением быстрой каменистой реки, но высота здесь была небольшая – не больше пары метров. Скала образовывала довольно неровную, но широкую площадку, и на этом месте частенько бывали туристы. А еще это было их место, поэтому Хэнк ждет их здесь.       От волнения он пришел почти на час раньше и все это время, опять же, от волнения, то и дело прикладывался к бутылке с джином, сидя на холодном камне. Но алкоголь больше не туманит его разум. Сейчас он настроен как никогда решительно. Они привыкли считать его слабым, отчаявшимся пьяницей, но это не значит, что он не может иметь своего мнения или смелости, чтобы высказать его.       Хэнк слышит, как недалеко, на проезжей части, начинают одна за одной останавливаться машины, и прячет бутылку за пазуху. Он поднимается на ноги и бросает последний взгляд на воду.       – Да, Коул, они придут. Они все придут…              ***       Они все-таки покупают курицу. Пару пакетов с картошкой, несколько йогуртов для Джесс и для нее же шоколад. Гевин пополняет свой запас сигарет, и уже совсем скоро они оказываются возле бунгало.       Не сговариваясь, они выходят на задний двор, где стоит садовая мебель – стол и несколько стульев – на них обоих сейчас давят стены. Им нужно побыть на открытом пространстве, где нет стен, коридоров или углов, из-за которых может кто-то выскочить. Джесс хорошо скрывает этот страх, а Гевин, будучи вымотан донельзя, даже не пытается. Он только приносит тарелки и тут же принимается орудовать ножом.       – Тебе крылышко или ножку? – спрашивает он, и Джесс отвечает слабой улыбкой.       – Ножку, – отлично, вместе они смогут справиться с этой тушкой целиком. Но Джесс явно беспокоит не это. – В магазине… ты его упустил?       – Нет, – ну, можно считать и так. – Я его поймал.       Если не Гевин его поймал, то Ральф сам попался своим побегом. Гевин все равно его узнал – Ральфа объявили бы в розыск и рано или поздно посадили бы.       – Теперь можно и домой? – Джесс спрашивает с надеждой, но она просто не знает, насколько плоха работа полицейских.       – Нет, дело не окончено, – Гевин отвечает ровно, но хмуро, давая понять, что спорить с ним сейчас бесполезно.       Джесс и не спорит – у него звонит телефон, и она принимается за свою порцию, а Гевин уже просто мечтает потерять его или чтобы его номер забыли, но чуда не случается – на дисплее высвечивается номер Камски.       – Здравствуй, Гевин. Я не помешал тебе и Джессике? – он как всегда начинает с мягкого заискивающего тона, что вкупе с содержанием слов, тут же начинает бесить Гевина. Еще один ублюдок, что все никак от него не отцепится.       Он молчит в ответ, и Камски понимает правильно, потому что продолжает более серьезно.       – Надо поговорить.       – О чем?       – Эту информацию я не должен тебе сообщать, но чувствую, что обязан поделиться, – то ли у него манера такая – постоянно лукавить, то ли он набивает себе цену – Гевин, опять же, не собирается гадать.       – О чем информация? – коротко спрашивает он.       – О смерти гражданина Америки. Одним из его имен было «Карл Манфред», – Камски наконец пытается хоть как-то ему помочь, и Гевин удерживается от того, чтобы закатить глаза.       – Место, время?       – Пришлю в смс, – звонок обрывается, и следом приходит сообщение.       Гевин только хмыкает и возвращается к своему позднему ужину. Завтра. Все – завтра.