…
Повеяло холодом могильным, и разум стал пробуждаться. Кашин поднимается на ноги, голову его кружило, чувствовал он себя, будто упал с многоэтажки недавно. Тело вело неприятно, вкупе с холодом, все это давало адскую смесь. Бандит прошелся вперед, пытаясь сориентироваться в пространстве. Шаги парня, тяжелые, грузные, эхом сопровождались. Вдалеке гулял ветер, а пол под ним хлипко поскрипывал. В нос ударил запах жженый. Воздуха, по ощущениям, становилось все меньше и меньше, будто парня заперли в колбе, и как в опытах великих физиков, оттуда начали выкачивать кислород, оставляя только вакуум. В лицо ударил неприятный свет, он был искусственным, холодным, ярким и осветил лишь часть места неизвестного. — Ты винишь себя. — Что? Недалеко от парня загорелся свет. В световом кругу, сидела женщина лет тридцати восьми. Выглядела она болезненно, сидела на полу, прижав к себе колени. Кости торчали из-под кожи, словно сейчас, они порвут ее как лоскутную ткань. Волосы жидкие, светлые, были связаны на макушке. — Данечка, сынок, дай маме ложку, маме очень плохо, — по спине прошлись мурашки от голоса матери, и от ласкового, выжатого, нечеловеческого слова «сынок» Данила почувствовал себя снова семилетним мальчиком. Внутри заиграло странное чувство, и то ли от дыма, то ли от подступившего к горлу кома, хотелось плакать. — Данечка-а, ты же знаешь, мой хороший, что маме станет лучше… Будь хорошим мальчиком, помоги маме приготовить счастье. — Ты не моя мать, — грудной рык вырвался из уст, Даня попятился назад, сверля женщину взглядом. Она выдохнула тяжело, встала на четвереньки и, как обезумевшая кошка, зашипела не своим голосом: — Я всегда знала, что ты трус, весь в отца, ни на что не способный червяк! — с криком, худощавая обернулась через правое плечо и швырнула в ноги что-то легкое. Свет погас, а Даня нагнулся к ногам своим, поднимая с пола шприц. Игла тонкая, ледяная, а на ее кончике собралась еле заметная капля крови. Красная бусина скатилась вниз по хирургической стали, а Данила испуганно отбросил от себя эту дрянь, что собрала в себе столько боли, страдания.…
Когда ему было семь лет, он поклялся, что обязательно попробует так называемое «счастье». Время пролетело очень быстро, юноша взрослел, становился разумнее. Во дворе половина сидела на героине, и в их компании были такие, поэтому, его окружение, как и мать, что одна тащила на себе сына, было не исключением. Помниться Даниле, что и Ю хотел попробовать внутривенно, он помнит этот момент от и до. Даня помнит этот страх за единственного близкого человека. Юлику было 19 лет, и протянули иглу ему в какой-то хате. Бандит не помнил точно, как они оказались в этом месте, но одно он помнил точно: ни в коем случае, не бери чужую иглу. Готовь ширку сам, ставься сам, все это делай сам, если не хочешь внезапно подцепить лишние трипаки для своего здоровья и ВИЧ. Онешко-дурак, смотрит на иглу в чужих руках завороженно, с неподдельным интересом, руки тянет. Взяв чужой, спидозный клинок, блондин засучил рукав. Руку ему помогли перетянуть жгутом, помогли найти вену, дело осталось за малым. Данила тем временем курил на балконе с какой-то девчонкой. Они болтали о всякой чуши, но почему- то, Дане запомнилось только то, что она ни разу, за все время, не взглянула на него. Внезапно, она обернулась и затянувшись, выпуская пар, сказала: — Ю, че? Ставиться собрался? Кашин помнит как подорвался с места, подлетая к другу с криками. Данила бьет наотмашь по руке, что тянула яд в шприце. — Ты ебанутый? Уколешься- умрёшь! Ю, почему ты такой тупой?! Хороня знакомых, а после положив в гроб свою мать, будущий гангстер по привычке посмотрел на небо. Стоит ли это мимолетное удовольствие, прости господи назвать это удовольствием, ведь ты просто лежишь как овощ, не соображаешь! Даже не говоришь, ты просто существуешь! Стоит ли этого того, чтобы забить на себя? На себя? Автор очень эгоистичен… Уколовшись, ты ставишь крест на семье, на друзьях, на мире, на счастье.…
Данила сутулиться немного, а потом свет падает на левую часть подъема, но там не было никого. Кашин ближе подошел, пальцами проводя по подиуму, вглядываясь в бордовый коридор, откуда послышался крик. — Убейте нас вместе, суки, давайте! — и голосок этот с первых букв оказался знакомым. Сон играл на тонких струнах души, он видел все как тогда, последний раз, в декабре. Слышал все тоже самое, крики наполнили зал, но попытавшись поднять руки, чтобы прикрыть ими уши, Данила понял, что руки просто не двигаются с места. Это его наказание за все то, чего он успел не сделать в своей жизни. Кашин слушал крики, которые то отдалялись, смешиваясь с хрипом, до приближались и поднимались до визга невыносимого. Когда это прекратилось, Даня открыл глаза, а по наклонной, струился одинокий, кровяной поток. В груди что-то сжалось, губы начинали дрожать, а глаза наполнялись слезами. Он винил себя в том, что позволил тогда Ю убить ее. Она была очень светлой девочкой. Шутила без конца, делала вкусные коктейли, но он дал ее в обиду, распорядился, как типичный сутенер. Даня отвернулся, и свет погас сзади него. Кто копался в голове рыжей? Никто. Это был он сам, он сам стал виновником, он сам положил начало всему темному, что происходило в стенах этого дома. Он сам во всем виноват. Данила шагал по прямой, изредка сворачивая. Рука нащупала стену, такую же, как и все в этом месте: ледяную, грубую, пустую. Рука татуированная вела по бетону, обернувшись, Данила увидел, что как след, на черной стене осталась белая краска — тянущийся отпечаток ладони. Не понятно что это значило, то ли, что на руках его так много крови, что хоть стены крась, то ли, что отпечатки его уже давно всем понятны, грядет правосудие. Этого никто не знал. Опять этот свет. Как в морге, на разделочном столе, куда положили еще один труп для вскрытия. Даня уже старался даже не смотреть, он не знал какие ужасы еще вытащит его подсознание наружу, именно неизвестность пугала его. Но глубоко вздохнув, Даня все же поднял голову и опешил вовсе. Он был готов на все, но то что он увидел, заставило его пошатнуться от ужаса. В голове, голос не свой, велел: «Смотри». И как истукан, Даня действительно стоял, в то время, когда напротив него, он сам. Он сам же сидел в луже чужой, алой крови, на коленях его лежало худое тельце, голова которого повернута была к зрителю. Руслан. В глазах его печаль размером с галактику. Сам он бледен, вены по которым уже не циркулировала кровь, синели. Живот был безобразно вспорот, по кругу раскидана ветошь, а кровь хлыщет в обе стороны. Руки убийцы тонули, а глаза выражали удивительный восторг. Кашин осматривал все, стараясь уловить каждую мелочь, наконец, когда его глаза пересеклись с Русланом. Данила будто заморозился, ведь Руслан, направил на него взгляд, будто ничего и не происходит сейчас. Словно в его животе сейчас не копошиться близнец. Тушенцов устало обогнул взглядом парня, вздыхая. — Я знал, что ты будешь тут, знал с того момента как увидел тебя тогда летом. Я знал, что это будешь именно ты. — Ч-что тут происходит? Я не понимаю, Русь… Почему я…? — Почему ты сейчас видишь, как ты вспорол мне брюхо? Потому что ты избран завершить наши страдания, — Тушенцов уже раскинулся под руками своего убийцы, смотря куда то мимо. — О чем ты? — Кашина начинает трясти, он опускается на колени, беря невесомую, холодную ладонь в свою. — Ты должен убить всех, кого объединяли эти нити. Внезапно, из неоткуда, появляется фотография, которую Даша носила под чехлом. Она берегла ее, лишь отмечая на обратной стороне даты рождения и смерти, и горевала всегда. Тяжко было. — Что? Рус? Ты, о чем? Мы просто сбежим, все будет хорошо! Не нужно никого убивать! — истерично смеясь, Даня пытался отогреть холодную руку, что уже не сгибалась от трупного окоченения. — Ты же понимаешь, что, если ты эволюционировал, это не значит, что все остальные сдвинулись с места? Даша так и будет жить мечтами, Ю прошлым, а я… Впрочем, это не имеет никакого значения, мы все оказались связанными. — Мы просто убежим, я спасу всех, — ничего кроме этого не приходило на ум, Даня просто обещал, сотрясаясь всем телом от безнадежности. — Ты продолжишь бежать от своих проблем? И да, Дань, боюсь нас уже невозможно спасти. Разумы и сердца уничтожаются. Время идет, у тебя всего лишь неделя.
…
Кашин вздрогнул, подпрыгнув на постели, он оперся об подушку. Даня одеяло приподнимает, и тревога на душе спадает, как только он Руслана, жмущегося к себе, видет. Как приятно обнять любимого после кошмара. Данила уткнулся в макушку черную, вдыхая аромат хвои, целуя туда же. — Дань, ты чего не спишь? — просипел Тушенцов, разлепляя глаза. — Сон не хороший, — старший к себе брюнета прижимает сильнее, утопая в успокаивающем запахе.
…
Гостиная на удивление пуста, не слышно было Дашиных вскриков утренних, ворчания Ю. Все было иначе. На улице, буря, что металась за окнами неделю, бесследно исчезла. На небе лишь сияло солнце, капель отбивала мелодию какую-то, птицы щебетали приветливо, готовясь к весне. Небо ясное, голубое, без облачков. Посапывая, из-за угла вышел Ю, натыкаясь на Данилу. И первое, что кинулось в глаза Дане, это то, что парень перекрасился. Его прежний блонд заменил каштановый цвет волос. Онешко, будучи спросонок, даже не заметил друга, он лишь уселся в кресло, показывая пальцем на чайник. — Данон… Поставь…будь другом, — по одному взгляду на парня было понятно, что он сейчас точно грохнется лицом на стол и уснет так. — Насру кругом, ты че такой? Как выжатая тряпка выглядишь… — Иди к черту, мы с Дашей всю ночь вот этой хуйней занимались, — указывая на голову, пробубнил Онешко. — А-а, ну это веская причина, — Данила посмеялся, но внутри него все еще сидел противный остаток собственного сна. Поставив на стол кружки, Данила обратился к товарищу: — Слушай, ты в последнее время не замечал ничего странного? — ложка стучала по стакану и резала слух. — Бля… Ты о чем? — спросил Ю, слегка хмурясь. — Мне снилось такое… В общем, мне кажется, что нам нужно уехать из Амстера… — поймав на себе взгляд непонятливый, Даня продолжил: — Под словом «нам» я предполагаю Русю, тебя и Дашу. Нужно бежать, случиться что очень нехорошее, очень скоро. — Ха-ха, Данила Владимирович, ну ты выдал, блять. Хуй знает, это же просто сон. Может не стоит так близко воспринимать его? — Может быть, но Ю, он выглядел так…реально. В голове все запутывалось сильнее, хотя, еще недавно, все казалось таким понятным. Данила хотел вновь спать, лишь бы поговорить с тем Русланом. Он явно знал больше, чем сказал ему. О чем он еще бы мог предупредить его? Наверное, лежащий в крови Руслан попытался дать наводку, но что значило его назывное «избранный» по отношению к Дане? Бандит глазами прошелся по полоскам света солнечного, что легли на стол. и голубые глаза многозначительно вглядывались в них, ища подвох. «Избранных» и героев не существует. Есть те, кто выбирают совершать героические поступки.