Отдаться Соблазну

— Есть тут кто? Сбежать с Наутилоида? Сделано, и Гейл в целом в порядке, если не считать незваного гостя, который прячется за его глазным яблоком. Чудесным образом не оказаться размазанным по Побережью Мечей? Тоже — сделано. Застрять в волшебном портале, который создал сам? Ярчайшее первое впечатление, и правда. Кто-то или что-то стоит прямо рядом с чертовски нестабильным порталом. Чужое присутствие явно ощущается, пока этот кто-то ждет и… смотрит. Гейл даже не осуждает его. Тут и правда то еще зрелище. В этом даже есть свой юмор — выжить, только чтобы затем оказаться застрявшим в подобной позе посреди фаэруновского нигде. Просто катастрофа, а не волшебник, застрявший в магическом портале собственного авторства. Какой стыд. Тара, несомненно, устроит ему долгий разговор по этому поводу. Сразу после длинной лекции о том, как он был пойман и заражен иллитидами. Иллитиды, ха! Он почти готов был подумать, что заслужил то сомнительное положение, в котором теперь находился — вестимо, еще один вариант божественного возмездия — если бы не был так увлечен тем, чтобы избежать смерти в этот день. (И — всевозможных крайне неприятных побочных эффектов, которые к ней прилагаются. Цереморфоз. Равняющий город с землей взрыв чистого Плетения. Все непредотвратимые последствия его преждевременной гибели.) — Кто-нибудь? Пожалуйста? Все, что нужно сделать, это– Движение. Кто-то обхватывает его за ноги и резко приподнимает. Можно выдернуть его, как пробку от хорошего Blingdenstone Blush. Еще немного поднажать и бум! Освободившийся волшебник. Только вот жизнь редко оказывается такой легкой. Рука, что обхватывает его, пробирается через слои плотной ткани. Его одежды оказываются подняты до талии, и короткое движение заставляет его чуть сдвинуться. Еще на шаг он становится ближе к землям снаружи портала. Только это было сделано ненамеренно. В груди Гейла оседает чувство, что ему не собираются помогать. Тогда воровство? Он с трудом мог бы найти у себя что-то стоящее. Или– Из его рта вырывается шипение, а затем, о, стыд, стон. — Это не– Я не– Слова намертво застревают в горле. Теплые ладони проникают под его одежду — трогая, изучая. Касания, что нельзя назвать никак иначе, кроме как жаждущими. Этот голод… Это желание… Он почти что разделяет его. Противоестественно, но все же это так. Оно сжимает его внутренности, упрямое и клокочущее, будто подобие сферы, покоящейся под его ребрами. Он действительно был отшельником так долго? Все эти годы, проведенные без единого страстного прикосновения, подаренного возлюбленным? Настолько ли он сейчас отчаян, что его тело реагирует на какого-то незнакомца? В глубине души, он убеждает себя в этом. Просто, чтобы смириться с простым фактом: он возбужден. Того, как твердеет его член под тканью штанов — достаточно. Чужая рука удостаивает его грубым касанием. И он не так уж и против, скромно готов признать Гейл. У него и правда долго никого не было, а с Мистрой это никогда не происходило так необузданно, так жадно, так… по-человечески. Еще один рваный возглас слетает с его губ — он больше не представляет из себя ничего, кроме взмокшего существа, полного неудовлетворенности. — П-постой, подожди. Что ты делаешь? — Гейл резко вздыхает. Его штаны оказываются спущены до колен, и он становится бесцеремонно открытым. Из его рта вырывается нервный смех. — Я, знаешь, предпочитаю немного романтики и вина, прежде чем… Широкое движение от основания до головки заставляет его заткнуться. Его член обхватывают мозолистые, крепкие пальцы, явно привыкшие к тяжелой работе или мечу в руке. Он жадно отвечает на эти касания, тело явно ожидает большего. Гейл зажимает ладонями рот. Ногти впиваются в его щеку, когда голова падает на грудь. Смущение? Не то, чтобы его кто-то видел — да и сам он не мог ничего разглядеть. По крайней мере, не сейчас, пока он все еще был заключен в этом проклятом портале. Все, что было перед его глазами — мелькание неясных вспышек света пространства перемещения. Снаружи же — незнакомец становится смелее. Он подбивает его щиколотки, заставляя ноги разъехаться, и принимается трогать его зад, затем проникая глубже. Это все — немного перебор для первой встречи. Или второй. Или третьей. Он даже не знает лица — да даже имени. Безнадежный романтик внутри него страдает, но человек– Человек, полный низменных желаний и огромной жажды, нуждается в большем. И, что ж, большее он получает. Если попросить Гейла перечислить его, ммм, смертных партнеров, то он сможет сделать это, используя пальцы одной руки. И, хотя он основательно изучил глубины фаэрунского бульварного чтива, он с уверенностью может сказать, что ему не случалось лично испытывать подобные удовольствия. И это то, что незнакомец отбирает у него — или предлагает, если вернуться к его внутреннему конфликту. Он вздрагивает всем телом, когда чувствует первое медленное (и крайне тщательное) движение языка. Чужая слюна скапливается между его бедер и тонкой линией стекает к его мошонке. Его член дергается — с выступившим на кончике предэякулятом и совершенно обделенный вниманием, пока Гейл находится между двумя мирами. Ситуация — все в ней — в корне абсурдна. — Прошу… Он уже даже не может сказать, о чем именно просит. Чтобы его отпустили? Чтобы незнакомец остановился? О, боги, чтобы он не останавливался. Первобытное желание кончить — испытать эту маленькую смерть — поглощает его. Оно поглощает его, когда чужак ласкает его член, периодически одаривая его зад шлепками, дразня Гейла самым неприличным и грубым образом. Два пальца входят в него, сгибаясь внутри его тела. В этих действиях нет ни осторожности, ни заботы. Нетерпение наполняет каждое движение, каждое случайное касание его простаты. Гейлу кажется, что он кончит прямо так. Застрявший. Зараженный. Черт, это может быть последний шанс, прежде чем он преобразится, отрастив не самые приятные на вид щупальца. И, именно в тот момент, когда он думает, что перешагнет через край… Ничего. Вообще ничего. Его бросили незаполненным, дрожащим и кошмарно неудовлетворенным. Трепет от близкого оргазма исчезает вместе с чужими прикосновениями. Жажда начинает пожирать его изнутри, и Гейл раздраженно хмыкает: — Если собираешься так со мной обращаться, то хотя бы имей приличие довести дело до конца. Он и сам удивлен тем, что способен на такие выражения, и, судя по всему, его «партнер» тоже. Он слышит чужой гортанный смешок — тягучий и сладкий, как густая патока. В нем сквозит опасность. Инстинкт самосохранения слабо трепыхается внутри него, но тут же оказывается похоронен благодаря тяжелой ладони, что ложится на позвоночник Гейла. Он подается назад, почти инстинктивно прогибаясь в спине. Что за черт? Он Гейл из Глубоководья. Прославленный волшебник. Бывший Избранный. Человек, заслуживший большое признание за свои таланты. Он не подставляется и не стонет, прося о… о… Члене. О жаре массивного твердого члена. Он длинный, толстый и аккуратно изгибается к концу. Незнакомец прижимается к нему сзади, показывая чудеса самоконтроля. Гейл жмурится, и с его губ слетает что-то между проклятием и мольбой, пока он фиксирует в памяти каждый кошмарный сантиметр чужого достоинства. (На будущее, если это будущее вообще настанет.) Скользкая головка проникает в него. В первые несколько секунд — медленно, пока его придерживают рукой за талию, но затем — затем чужак берет его. Внезапно. Беспощадно. Грубый толчок, который заставляет его резко выдохнуть от ощущения чужого члена внутри. Гейл пытается отыскать опору, и, впервые, его руки находят что-то. Камень, испещренный причудливыми рунами, оказывается перед ним. Облегчение разливается по его венам от осознания, и он прерывисто смеется. Он больше не в портале, он снова может касаться твердой почвы земель Фаэруна. Живой. Сложно назвать это тем развлечением или представлением, на которое он мог бы надеяться, учитывая детали его появления. С губ срывается стон, когда его прижимают к рунам, продолжая безостановочно вбиваться в его тело. Его член сочится смазкой, зажатый между его животом и холодным камнем. Чужой член входит на всю длину. От давления он примерно настолько же близок к потере сознания, насколько наслаждается, находясь в шаге от абсолютного сумасшествия. — Ох. О, боги. В этом нет ничего романтического. Гейл почти способен воссоздать иллюзию романтики благодаря призрачному отпечатку губ на задней части его шеи и горячему дыханию над его ухом. Поцелуй. Практически. И затем, его бедро приподнимают. Угол меняется, и следующий толчок попадает настолько умопомрачительно глубоко, что на глазах выступают слезы. Все связные мысли пропадают из его головы, и пустое пространство занимает лишь одна о том, насколько ему хорошо на этом члене. Это… Тоже не самая плохая замена, как бы Гейл не противился это признавать. Его ногти цепляются за камень — кровящие, сломанные — и с финальным отчаянным движением он кончает. Семя покрывает его живот и руны, украшающие портал, пока он дрожит и извивается от одного из самых длительных оргазмов в своей жизни. Да, он был настолько долгим. Хватка чужака становятся крепче. Объятия были бы почти приятными, если бы не вся ситуация. Отчаяный рык приглушается тканью его ворота, вместе со впивающимися в его плечо зубами. Гейл вскрикивает. Одновременно от боли и от движения члена, что погружается еще глубже в его тело вместе с последним жестким толчком. Незнакомец кончает. Горячее семя разливается внутри Гейла. Последний раз он испытывал подобное, когда был намного моложе, и это и близко не было по уровню риска к нынешним обстоятельствам. — Обычно в приличном обществе спрашивают, прежде чем кончать внутрь кого-либо. И кусаться. В первую очередь — кусаться, — успевает отчитать его Гейл, прежде чем осознание того, что только что произошло, единомоментно обрушивается на него всепоглощающим скручивающим все внутренности стыдом. Этот незнакомец трахнул его. Этот незнакомец трахнул его здесь, пока Гейл не мог выбраться из портала, и… Он был не так уж против. Нет, учитывая состояние его одежды, и жар, все еще остающийся на его коже, он мог бы даже осмелиться сказать, что ему понравилось. И последствия этого признания — уже совсем другая история. Он расправляет свои измятые одежды, когда они отодвигаются друг от друга, игнорируя липкие следы, остающиеся на теле, и откашливается. Чужак перед ним не собирается предоставлять ему ничего похожего на объяснения. Вообще-то, он выглядит рассеянным. Справившимся с чем-то и, быть может, довольным? Если темноту его глаз и румянец на щеках можно брать в расчет. Быстрое и знакомое чувство проникает в его разум. Оно оседает там, разрастаясь в его собственных мыслях, будто толстые, крюковатые кусты ежевики. Личинка. Кажется, Гейл не единственный, кому удалось сбежать в этот день. — Ааа, кажется у нас есть общая проблема. Иллитидского толка. Гейл из Глубоководья. Раз уж мы теперь так… эм, тесно знакомы. Что ж, это действительно было одним из возможных способов завести новое знакомство.