Темней чем тьма

Едва различимый вой сирены, донесшийся с улицы, показался пронзительным, ударил по нервам наотмашь. Такой привычный звук городских ландшафтов, почти умиротворяющий, но сейчас Имаи вздрогнул, непроизвольно поднимаясь с места. Юта тоже вскочил: – Я еду с ним, – заявил он жестким, не терпящим возражений тоном. Никто и не собирался возражать. Точно не Имаи… Он посмотрел на Аччана, чего избегал делать в последние десять минут, и тот в эту же секунду распахнул закрытые глаза, уставился в упор. В его взгляде не было упрека, которого Имаи опасался, в нем… в нем вообще ничего не было, кроме боли и тьмы, которая клубилась, матово застилая привычный блеск и мягкость. Очень хотелось отвернуться снова, спрятаться от этого потока концентрированного страдания, но Аччан приоткрыл рот, шевельнул губами… – Что? – глухо спросил Имаи, все подскочили и сгрудились вокруг, закрыли от него странно искаженное лицо Аччана… Стыдно признаваться, но в эту секунду Имаи почувствовал облегчение. Что не нужно на него смотреть. Не нужно пытаться разобрать, что он пытается сказать. Не нужно испытывать этот дикий, животный ужас от того, что все опять идет не по плану, что Аччан опять… Хорошо, что в эту же минуту затопотали по коридору, ворвались в помещение парамедики, деловито разложили каталку, переместили Аччана на нее, произвели какие-то непонятные манипуляции… А потом увезли его прочь. Только двери хлопнули. Имаи остался стоять, чувствуя, как на коже тлеет последний взгляд, который бросил на него Аччан. Чувствуя, будто лишился какой-то очень важной части тела, и теперь боится шевельнуться, потому что не знает, как сместился его центр тяжести. Все в порядке, сказал он себе. Аччан как всегда. Врачи приведут его в норму за пару дней, а потом… потом мы продолжим. Все будет как обычно… Вот только все было совсем не так, как обычно. Еще ни разу не было такого, чтоб Аччан упал и не смог подняться. Еще ни разу он не терял силы и способности так стремительно. Еще ни разу Имаи не было так страшно. Даже в девяносто шестом – он все узнал уже постфактум, когда Аччана прооперировали и он лежал в больнице – бледный, несчастный, но живой. А сейчас… – Ты едешь? – раздался совсем близко голос Хиде. Имаи моргнул, пытаясь сосредоточиться, и тот терпеливо пояснил: – Мы с Ани в госпиталь. Ты с нами? – Да, – ответил Имаи на автомате. – Нужно позвонить его брату. – Я ему сообщу, – отозвался кто-то за его спиной, он даже не разобрал, кто. Вокруг было так много людей, но он не различал их лиц, когда перед глазами стояло жуткое лицо Аччана, застилая все остальное. Переодеться, снять грим, спуститься вниз, к служебному выходу, оказалось непростой задачей – вопреки опасениям центр тяжести в его теле не сместился, но вот чувство направления почему-то отшибло напрочь. В больничном фойе почему-то было стыло, будто уже наступила зима. Наверное, дело в цвете стен и непрозрачных стеклянных перегородок – грязно-белые, светло-голубые, они казались сделанными из мутного льда и снега. Вокруг сновали люди, тревожно пищала какая-то медицинская техника, а Имаи сидел, положив ногу на ногу и сжав на колене руки, смотрел в пустоту, боясь даже дернуться. Почему-то казалось, что если он не будет шевелиться, время застынет тоже, задержится в том моменте, пока у Аччана еще есть шанс. Юта вышел к ним, когда они только приехали, и сказал так. Что пока есть шанс. Что первый удар был чувствительным, но не летальным, и если его удастся стабилизировать в течение этой ночи, если удастся не допустить второго… все может обойтись. Поэтому они просто ждали, сидя на холодных больничных стульях, и Имаи старался не подпускать лишних мыслей. Не позволять себе даже намеком подумать о том, что делать, если Аччан не выживет. Это было его проблемой – по крайней мере, так говорили все, кто был хоть сколько-то к нему близок. Имаи не умел сожалеть. Даже если понимал, что поступил в чем-то неправильно, он не испытывал чувства вины. Только настойчивую потребность все исправить, если была такая возможность, но в целом… он всегда начинал думать о будущем. О том, что будет потом. Прошлое – его ведь уже не изменить. Изменить можно только то, что впереди… Нет, сейчас он точно не был готов к тому, чтобы оставить в прошлом Аччана. Даже если в моменте было так страшно, что начинало сводить желудок, сбежать в привычные мысли о том, что делать дальше – это было бы… предательством? Но на краю сознания бьющимся о стекло шмелем зудело: к следующему альбому записан вокал только для пяти песен, тур, конечно, придется отменять, но это черт с ним, а что делать с остальными песнями, ведь все почти готово, оставалось совсем чуть-чуть, и даже если Аччан не… если Аччан в этот раз останется, он не скоро сможет вернуться к работе. А что делать без Аччана, Имаи не знал. Не в текущей ситуации. Не когда у них столько всего распланировано и отложено, будто десерт на завтра… Никогда ничего нельзя оставлять на завтра!.. Он злился. Правда, сейчас, когда прошел первый шок, он так злился на Аччана. И на себя. Он мог предотвратить эту ситуацию. То есть… Аччан наверняка уверен, что Имаи мог, но не стал. Хотя это глупость несусветная, дурацкое суеверие. Аччану просто следовало внимательней относиться к своему самочувствию, но… Имаи прекрасно понимал, что этого не будет никогда. Аччан с самого начала привык изнурять себя работой, игнорировать любые недомогания, работать через силу и через любые ограничения. Привык насиловать свое тело, и, прямо скажем, Имаи ему потакал в этом. Вернее, никак не пытался ограничивать. Аччану это было необходимо, в комфорте и довольстве он раскисал и погружался в болото ментального нездоровья. Он должен был постоянно находиться на грани, а Имаи – на грани нервного срыва из-за него. – Как бы мы ни были близки, ты всегда отстраняешься, – как-то заметил Аччан с грустью. Имаи пробубнил что-то в попытке отрицать очевидное, но… а что ему еще было делать? У него-то инстинкт самосохранения работал. Он не мог позволить себе провалиться в Аччана и сорваться вместе с ним. Да, Имаи отстранялся. Замыкался. Чем хуже было Аччану, тем дальше ему приходилось отходить, чтобы сберечь собственную целостность. Если честно, он бы и вовсе предпочел держаться на расстоянии от Аччана с его нестабильным душевным и физическим состоянием и стабильным мазохизмом, но тот был ему нужен. Для работы в первую очередь: за десятилетия вместе они так переплелись душами и разумами, что в потоке буквально начали представлять из себя одно целое. Аччан всегда понимал, чего Имаи хочет, что он имеет в виду, как себе представляет конечный результат. К такому же пониманию был близок только Йокочан, но у него имелось свое поле деятельности, к тому же... он просто не был Аччаном. Место Аччана никто занять не мог. Ни у микрофона, ни… Имаи всегда сложно давалось это признание, но к Аччану у него была слабость. Личного плана. Тот, конечно же, называл это любовью, но будем честны: Аччан любой секс называл любовью. Ну, может, не любой, но… Возможно, это и правда было любовью. Не такой любовью, как в дневных дорамах, не светлым и беззаботным чувством, дарящим восторг и упоение. Нет, их с Аччаном любовь была темной и грустной – как сам Аччан. Имаи с ней было тяжело – так же, как и с самим Аччаном. И точно так же он не мог от нее отказаться вот уже… очень много лет. Иногда Имаи думал: а что, если он соглашается на эту любовь только потому, что Аччан ему нужен? Только чтобы удержать в группе и обеспечить лояльность к себе. Это был бы не худший вариант, только, к сожалению, эта версия всегда разбивалась о реальность. Имаи мог до поры до времени отрицать собственные эмоции, но в определенные моменты правда их взаимоотношений так четко вставала перед внутренним взором, что… он просто шел и писал очередную песню. И Аччан с полузвука понимал, что к этой песне его лирика не понадобится. Улыбался краем рта – то ли польщено, то ли обиженно, черт его разберет, чутко вслушивался и вглядывался в отпечатанные строчки. А потом в какой-то момент, показавшийся ему удачным, перехватывал за руку, ладонь в ладонь, смотрел в глаза – и дальше Имаи приходил в себя уже в постели, потный, выпотрошенный и растерянный. И счастливый, и одновременно раздраженный на себя за то, что снова сдался и не устоял, хотя имел совсем другие планы… Наверное, он смог отказать Аччану только один раз. Пару месяцев назад. И… теперь было такое ощущение, что Аччан мстит за этот отказ. Вернее… Ведь это невозможно – вызвать у себя инсульт?.. Абсурдно. Даже если это было бы возможно, Аччан бы так никогда не поступил. Он так боится умереть, пускай ничего не делает для того, чтобы поберечься, но сознательно… нет, он на такое не способен. Только не он. Но сейчас он наверняка винит Имаи в том, что так случилось. И мысль об этом разъедала внутренности как кислота. Это все его дурацкое суеверие! Пару лет назад Аччан после очередного припадка с ума сводящего секса признался Имаи, что считает его сперму целительной для себя, и с этого момента глупая, но в целом милая зацикленность превратилась во внутреннюю шутку, которая очень быстро стала раздражать. – Что-то я сегодня не в голосе, – мог сказать тот прямо во время записи, при полной студии народа. – Пожалуй, проведу эту ночь за лечением. Нужно чем-то как следует смазать горло… Никто не обращал внимания на подобные реплики, и только Имаи чувствовал, как начинает колотиться сердце, как пот выступает на висках, а руки подрагивают от волнения. Аччан еще и поглядывал обычно так, что очень хотелось схватить его за грудки, вжать в стену и спросить, какого черта он творит? Естественно, Имаи никогда такого себе не позволял. Но высказывать свое неудовольствие по всем остальным поводам не стеснялся, благо, к этому все привыкли и тоже особо не обращали внимания – кроме Аччана. Тот-то отлично все понимал и вроде бы даже смущался и выглядел виноватым… Вот только это совсем не мешало ему повторять, и повторять, и повторять… Наверное, Имаи уже смирился с этим, как всегда смирялся со всеми закидонами Аччана – за десятилетия бок о бок без постоянных компромиссов было не выжить. И в свои пятьдесят пять они занимались сексом, наверное, чаще, чем когда им было по двадцать пять, потому что Аччан дорвался, нашел удобный повод и тянул Имаи в постель чуть ли не при каждой встрече. А если они не могли встретиться по рабочим вопросам – пандемия весьма существенно перекроила их расписание, – то просто звонил и безо всякого смущения звал к себе. – Я сижу дома безвылазно, – говорил он мягким, текучим голосом, – я совершенно стерильный. Не бойся. Приходи. Я сделаю тебе хорошо и безопасно. Как будто Имаи чего-то боялся! Как будто он сам не подсел на эту близость так, что даже злился на себя, на собственную избалованность, не позволяющую отказать… Два месяца назад Аччан снова заболел ковидом – первый раз он перенес очень легко, и потом не раз с лукавым видом напоминал Имаи, что только целительная сперма спасла его от тяжелых последствий. Во второй раз все было несколько хуже, и Имаи подозревал, что проблема крылась не столько в физическом состоянии Аччана, сколько в моральном. Он был раздавлен внезапной гибелью Иссея, впал в тоску и мрачную меланхолию. Казалось, Аччан даже не слишком-то и хочет поправляться – ему явно не хватило времени пережить свое горе, и в таком состоянии он не хотел появляться перед терпеливо ожидающей его выздоровления публикой… Но когда врачи позволили ему вернуться к обычной жизни, первым делом Аччан позвонил Имаи и пригласил зайти. Имаи зашел, не испытывая никаких иллюзий по поводу причины приглашения, и в этот раз они оказались в койке даже стремительней, чем обычно. Аччан не хотел разговаривать, выпивать, соблюдать хоть какие-то приличия, не хотел ничего, только физического утешения. Вот только… На самом деле он не хотел. В прямом смысле – у него не стоял. Возможно, будь это кто угодно другой, Имаи бы не среагировал так остро, но от того, что это Аччан, с которым подобные сбои еще ни разу не случались, его как-то… накрыло. До оторопи. До полнейшего замирания. До попытки отстраниться, выпутаться из неправильной ситуации. – Это пройдет, – рассеянно сказал Аччан, как обычно по малейшему движению угадав его мысли и цепко притягивая его к себе. – Это из-за болезни… Ну же. Давай. – Я так не могу, – сказал Имаи, внезапно очень отчетливо понимая, что он и правда не может. Жесткие пальцы на плечах на мгновение впились в мышцы до боли, но почти сразу же отпустили. Аччан откинулся на подушке, глядя на него с тревогой. – Почему? – Если ты не хочешь… – Я хочу. – Но… – мысли путались, смущение зашкаливало, а возбуждение уходило стремительно от одной только мысли, что Аччану на самом деле не нужно, то есть, он думает, что нужно, но не хочет, просто будет терпеть вторжение чужого члена, будет терпеть, что Имаи им пользуется, и… Это все было вполне в духе Аччана, вот такое самопожертвование непонятно ради чего – то ли ради желания Имаи, то ли ради дурацкого суеверия, что его сперма помогает исцеляться… Аччан не мог верить в это всерьез. Не до такой степени, чтобы позволять буквально насиловать свое тело. – Хочешь, я повернусь на живот? – тихо спросил Аччан. Имаи сморщился, как от пощечины. Вот так. Чтобы он, значит, не видел мягкого члена и не смущался. – Аччан… это… – Пожалуйста. Хисаши, пожалуйста, будь со мной… Эти слова резанули еще больнее: обычно Аччан просил его трахнуть, вставить, заняться с ним сексом… Всего два раза в жизни Аччан просил его любить, а сейчас… – Я так не могу, – повторил Имаи, ощущая себя глупо и беспомощно. – Ты ведь… – начал было Аччан, но осекся. Имаи понимал, что он собирался сказать: ты ведь обещал. Но Имаи ничего не обещал, и понимание этого резко отразилось на лице Аччана, накрывая его темным облаком, наливая его глаза влагой. Он потянул носом, зажмурился и покорно кивнул, смаргивая слезы. – Прости. Я не должен так с тобой… Заставлять тебя спать с собой – это, конечно… Имаи отвернулся, выскальзывая из постели, поспешно одеваясь – все шло совсем не так. Аччан опять говорил не то и не так, заставляя его чувствовать досаду и неправильность. – Давай, – пробормотал Имаи, натягивая джинсы, – давай через недельку… Когда тебе станет лучше, хорошо? Чтобы ты тоже получил удовольствие и… Тебе ведь тоже так будет легче. Аччан подтянул одеяло к груди, будто прикрываясь от взгляда, отвернулся, его лицо выражало только тоскливую грусть. Возможно, он даже не слышал слов Имаи, погруженный в горечь отвержения… Да, наверное, это и задевало больше всего: Имаи совсем не хотел его отвергать. В конце концов, он по-своему, но любил Аччана и не хотел причинять ему боль. – Послушай, – сказал он, сев на кровать снова. – Не обижайся, пожалуйста. Мы займемся сексом, когда тебе станет лучше, обещаю. – Я не обижаюсь, – медленно ответил Аччан, все так же не глядя на него. – Просто… ты не думал, что мне может не стать лучше? Или… думал? – О чем ты? – растерялся Имаи. Аччан поднял на него затопленный тьмой взгляд. – У меня может никогда больше не получиться. Это тело… иногда оно не подчиняется ни моим чувствам, ни моим желаниям. Может быть… может быть, уже все. И больше ничего не будет как прежде. Может быть вообще больше ничего не будет. – Да брось. Ерунда такая… все наладится, – Имаи чувствовал себя ужасно фальшиво, бормоча нелепые утешения, и Аччан несомненно тоже чувствовал эту фальшь. Он через силу улыбнулся и кивнул: – Да… конечно. Имаи наклонился и поцеловал мягкие безвольные губы. – Все будет хорошо, – сказал он и поспешно отстранился. – Ты… отдыхай пока. Тогда он был уверен, что через неделю они попробуют снова, и все будет нормально. Но они не попробовали. Как-то… этого просто не случилось. И потом. И дальше. Аччан больше не брал его за руку, не смотрел в глаза так, что мозг отключался, и оставались только горячий пульс в ушах и распирающее чувство нужды. Он, вроде как, даже стал сторониться Имаи, а тот не нашел ничего лучше, чем принять это. Дать ему время. Если Аччан чувствует себя неспособным, ведь лучше позволить ему восстановиться, верно? Трахать бессильное тело Имаи все еще не хотел, так что… он решил, что так и к лучшему. Даже если Аччан наконец-то совсем успокоился, и между ними больше не будет этой тяжелой химической зависимости, вынуждающей терять голову и делать то, что еще минуту назад делать не собирался. Возможно, так они смогут работать еще продуктивней – ведь связь на другом, не телесном уровне никуда не делась. А, возможно, через какое-то время Аччан придет в себя, и они снова окажутся в одной постели, дрожащие и усталые, мокрые от пота, слюны и семени. И все продолжится так же, как и всегда… – Кофе тебе взять? – неожиданно раздался откуда-то голос Хиде, выдергивая из воспоминаний. Имаи вздрогнул, глядя на него почти испуганно. Потом перевел взгляд на висящие в холле часы. Черт! Они здесь уже почти три часа?.. – Нет, – проскрипел он, связки заклинило в напряжении, будто бы он все эти три часа кричал в полный голос. – Я пойду… сам. Разомнусь. Хиде кивнул и без лишних слов скрылся из поля зрения. Имаи оглянулся по сторонам, ворочая затекшей шеей, увидел братьев, сосредоточенно сидящих рядом и глядящих в стену. Увидел двери, за которыми где-то там, вероятно, был Аччан, с которым делали разные страшные вещи, чтобы не дать ему умереть. И снова затошнило, будто Имаи выкинуло в реальность как из машины на обочину на полном ходу. Вендинговые и кофейные автоматы были на каждом этаже, но он хотел то ли и правда размяться, то ли оказаться подальше от страшных дверей, так что спустился в самый низ, до парковки. На секунду стало остро жаль, что он уже не курит, зато здесь стоял автомат с пивом, а в кармане болтались две стойеновые монетки – этого как раз хватило на одну банку. Ладно, неожиданно четко подумал Имаи после первого глотка. Холодное пиво будто освежило его, продрало изнутри, взбодрив и заставив мыслить ясно. Ладно. Если все так… я сделаю то, что он хочет. Если он останется жив… я дам ему это. И буду давать всегда, когда он попросит. И… что еще? Чего ты хочешь взамен моего Аччана? Я сделаю все, чтобы он не ушел. Не сейчас. Это было глупо, иррационально, невероятно жалко – Имаи все прекрасно осознавал. Но не мог остановиться от торга с кем-то – он понятия не имел, кем именно, – кто сейчас распоряжается их судьбами. Пускай он даже больше не сможет выступать… что? Мне нужно его контролировать? Указывать ему, что он может, а чего не может делать? Запрещать выходить на сцену?.. ладно. Он меня возненавидит, и группа, возможно, распадется, но я сделаю все, чтобы он больше не попал в такую ситуацию. Так? Ты хочешь так?.. Имаи смял банку и забросил ее в стоящую рядом мусорку. Мне нужен мой Аччан, подумал он с яростным отчаяньем. Пускай он дурачок, который верит в целебную сперму – он ее получит. И все будет так, как он захочет. Больше не буду спорить с ним из-за порядка песен в альбоме. И пусть обнимается при всех, сколько хочет. Пусть несет провокационную чушь – я буду поддерживать. Пусть… пусть будет таким же раздражающим, нервным и мнительным, пускай подсмеивается, жалуется и плачет из-за пустяков… Пускай даже умрет раньше времени из-за своего дурацкого упрямства – но не сейчас! Сейчас я не могу. Я не готов. Имаи запрокинул голову, вглядываясь в ночное небо – ясное, звездное. Где-то там, за острыми проколами звезд ворочалась тьма, непроглядная и жадная. Почему-то ему показалось, что именно она сейчас выжидает, затаившись, раскинув свои клубящиеся объятия, чтобы поймать, подхватить, затянуть Аччана в свою глубину. Всю жизнь он не мог с этой тьмой развязаться, рассчитаться – уйти от нее и забыть… И теперь тьма собиралась забрать свое. Хочешь – возьми меня вместо него, подумал он неожиданно. Не сейчас только. Потом. Если мне суждено жить долго… раздели наши годы пополам. Да сколько бы ни было… я ведь могу поделиться? Пожалуйста?.. Тьма зарокотала над головой, меж звезд внезапно натянулась, сверкнула и лопнула молния и несколько капель дождя упали на асфальт прямо перед кроссовками Имаи, заставив поспешно отступить, вжаться лопатками в стену… Заставив растеряться и тут же разозлиться на себя – и за испуг, и за ошеломительное облегчение. Будто бы он поверил. Будто бы… Глаза жгло, когда он поднимался обратно на лифте, а в груди неуютно ворочался и колол стыд за собственную слабость. У Имаи есть дочь, крошечное существо, которое нуждается в защите точно больше, чем вполне взрослый и давно отвечающий за себя Аччан. У него есть масса других связей и обязательств, людей, которые от него зависят, как он мог просто допустить мысль о том, чтобы обменять свою жизнь на чужую? Да, они с Аччаном вместе вот уже сорок лет и… отпустить его будет сложно в любом случае. Но если придется, Имаи просто обязан с этим справиться. Как угодно. Не подставляя, не втягивая в это никого другого, кто ему дорог. Он старался держать этот баланс уже много лет, а теперь расклеился, что и понятно – Аччан всегда был существенной фигурой в его внутренней расстановке приоритетов. Потерять его – это потерять всю тщательно выверенную систему, отлаженный механизм не станет работать, если удалить из него настолько важную деталь. Но… Двери лифта звякнули, раздвигаясь, и Имаи подавился вдохом – Хиде и братья стояли, окружив мужчину в зеленом халате хирурга. А тот что-то говорил, и они кивали, и лица у них были… В голове заревел тайфун, выдувая все до последней мысли, сметая только что выстроенные баррикады из предложений и опровержений. Все моментально стало неважно. Если он жив, я сделаю все, повторил про себя Имаи, выходя из лифта. Юта заметил его первым, обернулся, несмело улыбаясь. Лицо у него было мокрое. – Имаи-кун, – сказал он своим хрипловатым полудетским голосом. – Аччану лучше! – Его удалось стабилизировать, – поправил его врач, поднимая глаза на Имаи. – Нормализовали артериальное давление, восстановили кровообращение. К счастью, гематома небольшая, она не препятствует мозговой активности… а это значит, что есть неплохие шансы на восстановление. – Он сможет полностью поправиться? – тихо спросил Хиде. Врач вздохнул, качая головой. – Мы будем на это надеяться. Пока… пока большая удача в том, что он выжил. – Я могу к нему зайти? – сказал Имаи. Все к нему обернулись, глядя со смесью недоумения и сочувствия. – Он сейчас не в том… – начал было врач, но Имаи его перебил. – Мне просто нужно его увидеть. Наедине. Я быстро… хочу сказать одну вещь. Он ведь слышит? Врач задумчиво кивнул, его разглядывая. – Да. Он слышит и понимает. Но пока не может говорить… Подождите здесь, я позову вас, когда будет можно зайти. Неловко поклонившись, Имаи развернулся и направился в туалет. Он чувствовал спиной взгляды остальных, но, если честно, ему было все равно, что они там думают. Главное, чтобы ему никто не смог помешать. – У вас пять минут, – предупредил врач, отводя взгляд. Было неловко, будто бы он и правда знал, что собирается сделать Имаи. Но ведь нет же? Кому такое вообще в голову могло бы прийти… кроме Аччана, конечно. Тот лежал в гигантской белой постели – почему-то сейчас казавшийся маленьким и тонким, с потемневшим от расплывшегося грима лицом, запавшими глазами… Которые тут же распахнулись, пронизывая Имаи взглядом насквозь. И сейчас в его взгляде не было ничего, кроме тоски. Имаи совершенно внезапно окатило пониманием, как это все выглядело для Аччана: ему не позволили умереть, но та жизнь, которую он теперь перед собой видел, явно казалась ему страшней смерти… – Ты восстановишься, – поспешно сказал Имаи, подходя ближе. – Врач сказал. Гематома маленькая… Аччан втянул воздух носом, дернул уголком рта и скривился, опуская глаза. А ведь ему больше никогда не позволят выйти на сцену, подумал Имаи, ежась от пробежавшего по спине холодка. Даже если… если он полностью восстановится, ему больше нельзя будет работать так, как он привык. А, может, вообще никак нельзя… – Слушай, – перебил он свои и аччановы мысли, – ты… ты глотать же можешь? Аччан вскинул на него острый взгляд и осторожно кивнул. Имаи осторожно вытянул из кармана толстовки пластиковый стаканчик – он стащил его из кулера, стоявшего в фойе. Увидев содержимое стаканчика, Аччан то ли кашлянул, то ли поперхнулся, и только спустя долгую секунду до Имаи дошло, что тот… смеется. Ну да, офигеть как смешно, особенно, если его с этим вот кто-то сейчас застукает… – Лучше пей, – сказал он, поднося стаканчик к губам Аччана. То послушно открыл рот, правда, вытекать оно не слишком хотело, так что пришлось помочь пальцем. – Ну вот, – сказал Имаи потом, когда Аччан сглотнул и знакомым до горячей дрожи движением облизнулся. – Я, в общем… завтра еще приду. Он вышел из палаты, не оглядываясь, не вслушиваясь в тот маленький мягкий звук, который Аччан издал ему вслед. Пустой пластиковый стаканчик жег карман, но ощущение того, что он поступил правильно, придавало уверенности. Аччан поправится. А Имаи что-нибудь придумает, чтобы они и дальше могли работать вместе. *** Аччан шумно втянул носом воздух, впиваясь пальцами в подушку, вытянулся, замирая… и расслабился, протяжно выдохнув. Имаи сделал еще пару движений и тоже замер, вжавшись в горячее тело. За последние пару месяцев Аччан немного набрал вес, стал плотнее и глаже и, если честно, таким нравился Имаи даже больше, чем раньше. Спустя пару минут Аччан дернул плечом, и ему пришлось слезть, укладываясь рядом, а тот с протяжным стоном наконец перевернулся на спину. Окинул его сытым взглядом, чуть заметно улыбаясь, зевнул. – Ну, здравствуй, – голос звучал мягко, с едва уловимой вибрацией от сдерживаемого смешка. – Рад тебя видеть. Имаи фыркнул. Да, в последнее время как-то получалось так, что не успевал он войти в дом Аччана, как практически в ту же минуту оказывался в его постели. То ли дело было в так и не пережитом страхе смерти самого Аччана, который заставлял его жадно хвататься за все доступные удовольствия. То ли самого Имаи так заводил вот этот новый, совершенно спокойный, ни намека на свою вечную тоску Аччан, что ему буквально не хотелось с него слезать примерно никогда. – Ну… как ты тут? – спросил он, не зная, что еще сказать. – Как и в прошлый раз, – ответил Аччан расслабленно. – Пить нельзя, работать нельзя… сексом, впрочем, тоже заниматься нельзя, но я вру врачам. – Ну… немножко-то можно. – Имаи поймал насмешливый взгляд Аччана искоса и отвернулся. – И что говорят врачи? – Что мне повезло. Что я очень хорошо восстанавливаюсь. Что это уникальный случай, и за меня явно молилось очень много людей… – он резко выдохнул. – Но напрягаться все равно нельзя. «Если бы вы играли на инструменте, это было бы другое дело, но вам придется напрягаться при пении, давление снова может подняться, а сосуды в мозгу очень хрупкие…» Аччан помолчал, кусая губу, и добавил устало: – Я застрял, Хисаши. Я знал, что когда-нибудь придется выйти на пенсию, но… не думал, что так скоро. И понятия не имею, чем теперь заниматься… Чего ты улыбаешься? – спросил он подозрительно и приподнялся на локте, нависая над Имаи, заглядывая ему в лицо. – Ты что-то придумал? – Ну, так… – неопределенно ответил Имаи, как обычно теряясь от его напора. – Выкладывай, – потребовал Аччан. Наверное, он не был готов к этому разговору прямо сейчас, но… но когда-то его надо будет начать. Почему бы и не сейчас. – Тут мне представили одного человека, – сказал он как можно более небрежно. – Большой фанат BUCK-TICK и тебя лично… Сначала думал, он просто фанат, но важный – дядька где-то на год-два постарше, директор какой-то крупной фирмы. Позвал выпить, думаю – ну схожу, почему нет. Посмотрю, чего ему надо… А оказалось, что он один из директоров в Yamaha. – Yamaha? – Аччан даже сел, глядя на него напряженно. – Вот это да… – Ага… В общем, он устроился туда работать в восемьдесят седьмом, после университета. И на радостях, что попал в такую престижную компанию, пошел с друзьями на концерт каких-то панков… Аччан рассмеялся. – Хорошее совпадение. – Ну да… В общем, с тех пор он всегда старался ходить на концерты хотя бы раз в год. Покупал все диски… – И нет, чтобы предложить скидку на инструменты или оборудование, – фыркнул Аччан, качая головой. – Мы могли бы заключить рекламный контракт… – Ну, в общем, не знаю, может, стеснялся. Или стыдился говорить. Типа, он такой важный, а слушает панков каких-то… Но сейчас он сделал одно предложение. Они выпускают такую программу… короче, там можно синтезировать пение, если записать заранее библиотеку звуков. И получается так, что почти не отличишь. Имаи с опаской поглядел на Аччана, не уверенный, как тот отнесется к подобному предложению, но тот сидел, задумчиво нахмурившись и поджав губы, словно… Словно даже не злился. – Он предложил собрать эксклюзивного вокалоида из наших старых записей. Запрограммировать так… что будет вообще непонятно, что голос синтезируется. И с ним можно будет делать, что угодно. Добавлять любые оттенки, редактировать. Делать чище или грубее, короче, там целая библиотека спецэффектов. Если научиться, можно будет им манипулировать прямо на ходу, живым звуком… Он замолк, дожидаясь хоть какой-то реакции от Аччана, и тот, сглотнув, кивнул, невесело усмехаясь. – Вот как… Значит, ты хочешь заменить меня вокалоидом? – Нет, – терпеливо пояснил Имаи. – Я хочу, чтобы ты продолжал оставаться в группе. Чтобы ты использовал вокалоида как инструмент для пения, раз уж тебе нельзя самому. Мы сможем даже давать концерты! – Как ты себе это представляешь?.. – Не знаю, – признался Имаи, глядя в тревожные глаза Аччана, и тут же поправил себя. – Пока не знаю. Но не думаю, что возникнут какие-то непреодолимые трудности. Будет больше графики на сцене. Больше декораций и всяких двигающихся штук. Мне говорили, можно делать реальные голограммы. Построить на сцене целый мир. – И посреди этого мира буду сидеть я на стуле и открывать рот под фонограмму?.. – Можешь не открывать рот. Открывать рот будут твои виртуальные копии. – Зачем тогда я вообще буду нужен? – его голос звучал горько, но в глазах мерцала надежда, еще слабая и темная. – Затем, что ты будешь создавать этот мир. Эту музыку, эти песни – так же, как всегда. Мы просто… перестанем быть такой же музыкальной группой, как все. В конце концов… мы уже почти сорок лет делаем плюс-минус одно и то же. Как все остальные. Гитары, барабаны, вокал… Мы тут с Томо-куном разговаривали… скука же. Все кругом одинаковое. А можно делать синергетический продукт. И музыка, и кино, и театр, и новейшие технологии. Разом. – Синергетический? – переспросил Аччан, усмехаясь уже привычно лукаво и глядя на него со странной смесью снисхождения и нежности. – Ну да, – с достоинством ответил Имаи. – Прикольно же. – Прикольно, – согласился Аччан, укладываясь обратно в постель, прижимаясь горячим плечом к плечу. – Вот только… риск повторного инсульта с каждым годом будет все выше. Не боишься, что не успеешь доделать свой синергетический продукт, как я опять… закончусь? – Неа, – Имаи даже головой помотал, надеясь, что выглядит как можно более уверенным и беспечным. – В самом крайнем случае у меня останется твой вокалоид. Ну, может быть, еще закажу твою копию из силикона… знаешь, есть такие… с функциональными отверстиями. Аччан тихо рассмеялся, пихая его в бок. Да, наверное, это было смешно, если не знать, что Имаи все-таки договорился с тьмой. И теперь все их оставшееся время – общее. В сущности, Имаи больше не рисковал остаться без Аччана. Наверное, будет даже забавно, когда они умрут в один день… Но, если брать в расчет наследственность и среднюю продолжительность жизни, у них впереди еще не меньше десятка лет на каждого. Можно и успеть устать друг от друга, хотя сейчас Имаи был не слишком уверен, что такое возможно в принципе.