Секс, наркотики и секта

      Зарево, что окрашивало своей кроваво-пламенной краской голубой холст, около часа назад погасло. На его место встал диск луны, который своими слабыми отблесками мягко освещал округ Хоуп, иногда погружаясь в клубы белого дыхания, едва различимого на его фоне. Звёздное небо, словно полотно сменяющих друг друга мыслей в голове Вестника, окутывало Церковь и легкий ветер, что ласкал лицо альфы, уносил часть размышлений с собой куда-то в дальнее плавание, в бесконечный поток универсалий. Деревья дремали, даже волки не осмеливались нарушить воем сие смиренное молчание. Ночной и дневной лес, словно два разных понятия. В лучах солнца все вокруг кипит жизнью, а поздним вечером, будто кто-то назначает табу, которое никто не посмеет преступить. Штат Монтана изнеможен и погрузился в тишину.       В свете уличного фонаря вырос силуэт брата. Запах старых книг медленно заполнял пространство вокруг себя. Стоя всего в нескольких метрах от Намджуна, он смотрел на него и задержал свой взор на довольно-таки сильно сжатых кулаках. Опустив плечи, он гласно опустошил свои легкие от воздуха и, медля, спустился по сырой и рыхлой от недавнего дождя почве к берегу, притаптывая молодые растения, что только показались на свет.       Сердце младшего все яростнее тарабанило в груди, а ноги начали предательски подкашиваться по мере приближения к нему пророка. Намджун вгляделся в усталые покрасневшие глаза Чонгука и темные круги под ними, медленно вдыхая аромат тлеющего леса. Чон вообще спал прошлой ночью? Младший брат выглядел помято, как и его голубая, а по краям совсем синяя рубашка.       Свежий холодный воздух все же рассек кроткий, но в тот же миг насторожённый голос Отца: — Чонгук?       С трудом остановив мятежность своих расширенных зрачков, альфа соединил руки на уровне бёдер и замер в покаянной позе. Лишь какая-то неземная Божья сила не давала ему неистово припасть к ногам горячо любимого брата и горько вырывать из себя слова сожаления. — Почему не предупредил о своем визите? — В настоящий момент даже такой ровный тон альфы Чонгуку кажется просто суровым.       Сдавленный всхлип вырывался из горла Вестника, словно сейчас ему предстояло выдать какую-то страшную тайну, за которую ему уже уготована казнь. — Прости, прости… — почти шепотом выдал провинившийся, — Помощник… он… попирает наши благие намерения, он доказал, что непреклонен пред высшей целью, которую поставил перед нами Господь, сбежав перед очищением. — Чонгук тушевался, украдкой посматривая на брата, а его нервное сминание рук не осталось незамеченным Отцом. — Но самое страшное, что… в этом моя вина, он выскользнул, как кувшин в реку, что пытались наполнить чистой водой.       Изобразив вопрошающий взгляд, Намджун не скрывал легкого разочарования. Он считал, что Чонгук должен был привести в семью Помощника, иначе Врата Эдема закроются для него. — Тшш-ш… не надо, — перебивая, тихо проговаривал Отец, — грузные мысли лишь закрывают тебе глаза и отягощают рассудок, отставь их. — Его слова звучали как всегда вкрадчиво.       Тем временем земля будто уходила из-под ног Вестника, он знал, что на данный момент не оправдывал ожиданий и что не стоило ему являться сейчас, но у него были определенные привычки, одна из которых — всегда отчитываться перед братом, что он сам того не замечая, делал. — Отец, — столь мучительно сорвалось с уст, — Помощник всеми силами препятствует нашим планам, возводя напраслину на нас. Он грозится разрушить все то, что мы так долго строили, уничтожить нашу семью, осквернить нашу веру, сокрушить Врата Эдема, — непоколебимо произносил альфа. — А ты прощаешь его, ты милосерден, но разве он заслуживает твоей благосклонности?! — Прежде Чонгук не позволял себе так прямо источать роптание. И правда, что на него нашло? Он бы мог обманывать себя, что не желал зла пророку, а потому не мог принять как есть его терпение по отношению к Тэхену, но вспышки ревности, так больно бьющие в сердце, говорили совершенно другое. — Пр…прости, — взахлеб начал извиняться Чонгук, осознав тон, с которым проронил свои слова.       Ким Намджун положил левую руку на надплечье брата, ощутив его неистовую пульсацию жилки у самого основания шеи, а другой осторожными движениями утер грязь, осевшую пылью на его щеке. В этот момент Креститель ощущал, как пламя в его сердце разгоралось все больше, словно кто-то подливал туда керосин, и этим кто-то являлся человек, чьё лицо нависало в нескольких дюймах от него, и чьё теплое, такое родное дыхание дарило волну наслаждения, что прокатывалось с ног до головы, прогревая холодные до этого участки тела изнутри. — Чонгук, мой милый брат, я вижу твоя душа гневается. Не давай греху повелевать тобой, — произнес альфа, покоряя любящим взглядом сквозь янтарно-жёлтые стекла авиаторов, от которых его глаза казались ярко-изумрудными, — Люби врагов своих, благословляй проклинающих тебя, благотвори ненавидящим тебя и молись за обижающих и гонящих тебя. — Вестник никогда не переставал удивляться тому, насколько хорошо его брат знал строки из библии, и что равным ему в этих вопросах никого не было.       На губах Намджуна проскочила мимолетная, едва заметная улыбка, а брови соединились домиком над переносицей так, что располагали благодушие на его лице. — Чонгук, ты ведь понимаешь, насколько ценен этот омега? Под тяжестью его руки пали несколько наших аванпостов и десятки солдат. Тэхен не остановился, когда был на грани повиновения нам, не остановился даже под опасением свершения Божьего замысла… Коллапс совершенно не страшит его.       Младший брат отрешенно кивнул в ответ, уставившись в одну точку — татуировку «ЭДЕМ», располагавшуюся на верних кубиках пресса альфы и непринужденно вздымавшуюся в унисон с дыханием. Запах старшего альфы прокатывался с головы до ног, позволяя Чону мысленно окунуться в университетские годы, когда тот еще учился на юридическом факультете. — Да, — прохрипел Чонгук и прочистил горло. — Да. — Теперь получилось немного уверенней. — Я все понимаю: у каждого из нас своё предназначение… Я сделаю все, чтобы помощник присоединился к нам как можно быстрей.       Намджун провел рукой по щеке брата и, припадая губами ко лбу, одарил его целомудренным поцелуем, видя как тот нарочито напрягал надбровные дуги, заставляя на секунду усомниться в праведности своих же слов. Альфа, который вел себя как омега, в свою очередь, довольно хмыкнув, смаковал каждую секунду ласки, что дарил ему брат.

***

О, благодать! Спасён тобой Я из пучины бед. Был мёртв — и чудом стал живой, Был слеп — и вижу свет…       9:00       Проповедь Отца всегда начиналась в одно и тоже время.       Зал затих. Тишина. Из окон били золотистые струи солнечного света, в которых кружились в хаотичном танце маленькие, едва заметные пылинки. Казалось, будто эти нитяные концы солнца исполняли свою симфонию, такую неземную, такую неведомую и неуловимую простому человеку, но только не Намджуну. Он замер, наклонив свою макушку назад, и уставился куда-то вверх, сипя слова последнего куплета. — Пройдут десятки тысяч лет, Забудем смерти тень, А Богу также будем петь, Как в самый первый день.       Снова безмолвие. Нерасторопно Отец привел голову в нормальное состояние, попутно очерчивая тяжелым взглядом каждый уголок своей паствы и наконец, решив наградить им пленных, сидящих слева от него. — Дети мои, я смотрю на вас и что вижу? Все, все вы до единого потеряны во тьме… запутались в коридорах своей же сущности… Для вас важно доказать, что вы особенные, умные и красивые, что вы тоже являетесь кем-то. Но общество всю жизнь будет плевать на ваши внутренние переживания, моральные устои, заставлять жить в мире, где правят несправедливость и презрение, пока не разрушит фундамент вашей личности — вашу уникальность, тем кем вы являетесь на самом деле. Но Бог приведёт вас к свету, вам нужно лишь… покаяться в своих грехах, и я обещаю, что спасу вас.       Намджун уставился на пол, пока на его лице играли желваки, наполнил свои легкие воздухом и громко выдохнул.       Он умел настраивать толпу на нужный ему лад и говорить людям то, что они хотели услышать, этого у него не отнять. Его сладкие речи отравляли сознание, заставляя верить каждому его слову. Да он и сам глубоко и истинно верил в свои изречения. — Прощение и искупление возможны, несмотря на грехи, совершенные вами, и душа может быть освобождена от отчаяния… — смягчая твёрдый тон, произнес Мессия. — Милость Божья ведёт к покаянию.       Альфа, широко расставив руки, спустился с амвона, на котором стоял. Видно, как сильные мышцы бугрились и перекатывались под запеченной солнцем кожей, усеянной шрамами и татуировками. — Мы стоим на краю бездны. Под нами судьба людская. Человечество оцепенело в страхе перед машиной разрушения, которую само и породило. Но не мы. Мы и только мы избраны, чтобы пережить сие бедствие. Мы и только мы — семена возрождения. Мы ангелы, и нам предначертан путь обратно в сад. Мы — семья. Я — ваш Отец. Вы — мои Дети. Вместе мы пройдём сквозь Врата Эдема.       Рация, прикреплённая к чёрному кожаному поясу брюк, неожиданно зашипела. Какой смельчак посмел прервать проповедь под самый конец? По ту сторону послышался всполошённый голос сектанта: «Отец, помощник Шерифа, Ким Тэхен, был замечен солдатами Хосока на границе Долины Холланд и Гор Уайттейл. Похоже, что он бежал с ополченцами, но, наткнувшись на отряд, изменил направление в сторону фермы Рэй-Рэй.» — Аааааа… — заинтересовано ощерившись, протяжно процедил Намджун, поднося рацию ко рту. — Стоит предупредить об этом хозяина региона. Теперь грешник ответит за все свои грехи.