Лунный кот

— Потом? — прохрипел едва различимо. — Я отключился, — Ризли коротко пожал плечами. Он ушёл в отрешение, тихий голос — единственная ниточка, что держала его здесь. Всё ещё, как данность и обещание. Лини ведь просил. О, нет, не так. Это ведь Лини просил. Герцог помедлил с продолжением: парня ощутимо трясло. Крепкие руки обвились вокруг тела, сжались в момент, заключая в объятия. Мальчишка дышал ему куда-то в шею и фыркал, ловя отголоски табачного дыма. Ноги перемешались, его огненная стихия, казалось, текла в жилах и от того несло всегда теплом, а Ризли при всей нежности оставался прохладным, согревая поцелуями в промокший от пота лоб, скользя вниз к вискам, останавливаясь у кромки волос. Подарил драгоценное время, но Лини оно скорее вредило. Юноша был там: слизистую резал зловонный запах густой подсыхающей крови, свежей рвоты, глаза бегали сиротами по помещению, то и дело натыкались на тела, их синеющая кожа, ржавый металл выставленный напоказ из недавно вздымающейся груди, его ранили собственноручно. — Давай, лишнего надумаю, — прервал резко, мотнул головой, жмурясь до белых пятен на сетчатке. — Хорошо, — Ризли нахмурился, но не возразил. Он не сразу нашёл слова для продолжения, неловко прокашлялся, крепче обнимая тревожного, — я очнулся в больнице, двинулся и накатила волна боли. Все руки в иглах и бинтах: переливали кровь. Они сохранили мне жизнь, только чтобы я предстал перед судом. Таков закон, я опять стал куском мяса, только теперь с клеймом откровеннее прежнего, оно уже не вызывало жалость, только страх вперемешку с презрением. Что ж, это было заслуженно. — И не вполне справедливо, — хмыкнул, — фонтейнцы наверняка рассмотрели твой мотив и тему справедливости как таковой? — О, да, — Ризли ухмыльнулся, вспоминая балагурство своего народа, — но не торопи события. В больнице меня высиживал жандарм. Она смотрела с холодным отторжением, как будто видела перед собой кучу мусора, которую ей настрого запретили выносить, не обозначив причину. Мне было четырнадцать или пятнадцать лет по всем заключениям, именно она подавала прошения на повторные обследования по части мозга. Считала, что я психопат, угроза для общества. — Тебя бы признали невменяемым и... сослали в лечебницу? Я плохо слышал про такие, из них ведь не возвращаются. Элитный курорт для сумасшедших до конца жизни. — Там с ума и сходят, очень удобно, знаешь ли, — мужчина усмехнулся ему в волосы, мягко целуя, — запомни, Лини, при суде ты будешь обязан доказать, что все ужасы творил в полном сознании, даже если это не так. Как бы грязно не было, тверди, что ты тварь, что хочешь десяток пожизненных в Меропид. Только не то место. — Всё настолько?.. — Да, — просто ответил Ризли, заметно помрачнев на несколько тонов. — У меня было время раскопать эту историю. Не стоит, то же кладбище на заднем дворе и забор с колючей проволокой, штыками. — Я тебя понял, — за эти несколько недель Лини хорошо прочувствовал, что с железным тоном нужно всегда соглашаться, даже если на языке крутилась вереница докучливых вопросов. Он может узнать потом, за чашкой чая, когда Ризли будет расслабленнее и охотливее до подробностей. — И так? — Она же спросила моё имя. Это было странно: я ведь во всех реестрах числился. Должен был. В родильном доме, приюте, в конце концов значился усыновлённым. Подумал, что она проверяет меня, пытался в глазах что-то разглядеть, но безуспешно. Назвал то, какое знаешь ты сейчас. — Ризли, — прокатил на языке, — ежеминутная выдумка? — Двухминутная, — хмыкнул, — уловка, понимаешь ведь. — Моё тоже сценическое, — лёгко двинул плечом, сбрасывая ещё один слой лжи. — Я не буду спрашивать твоё, ты — моё, договорились? — Договорились, — у него добрый взгляд и прищурены глаза, в уголках собрались морщинки. Лини разгладил их пальцами, любопытно склоняясь ближе. — Всегда забываю сколько тебе, — навис в задумчивости, решился, касаясь века губами. Одного, второго, отстранился, любуясь влагой и его усмешкой. — Я слушаю. — Она записала набор букв, который я выдал. Последовало ещё несколько базовых вопросов, я отвечал честно. Помню точно, что на следствии не лгал... тогда не было смысла: я не собирался увиливать от срока, мне не было места под солнцем. — Буквально не было... — М-м. Именно поэтому я скорее заволновался, когда на суде люди подняли шум из-за моего дела. Месье Нёвиллет пытался их остановить, но они всё кричали о правосудии... бредни. У меня был выход, я сам выбрал не идти. Лини поджал губы. Он понимал абсолютно и насквозь эту позицию, строгость мыслей и слов, но внутри щипало остро и всё сворачивалось, царапая мягкую оболочку души. Его Ризли не заслуживал такого. Мальчишка безутешно хотел ворваться в прошлое, кричать правду, отвести грязные руки. Но мог лишь крепче стиснуть пальцы, вжаться в грудь почти болезненно. Ризли приобнял его за плечи, располагая к себе, успокаивая одним биением сердца. Поныне ровным. Он продолжил сыпать слова, точно капая воском на кожу: — Приговор был правильным, меня заключили под стражу и вскоре отправили в Меропид. — И как тебе показалось это место, будущий начальник? — Скверно. Регистрация была на том же месте, правда лицо сменилось. Меня приняла живая на одном кофе хмурость, снова спросила имя, бланк. Я потянулся в карман за нужной бумажкой и нащупал глаз бога. Она всё поняла по глазам, только поправила очки и шикнула, чтобы спрятал лучше. — Воровали? — Ещё как. Только в первый день я услышал несколько таких происшествий. Никто ими не занимался, разумеется. Заключённые веселились, как хотели в рамках политики. В сырых прогнивших рамках. — Тяжело представить, смотря сейчас... — Хах, — его ухмылка горделивая, — тогда торговали веществами, алкоголем, девушками и много-много чем ещё. Всем, что криво лежало или было сдвинуто намеренно. Реестры велись чисто по старой памяти, косые, как головой не верти, люди менялись каждую неделю — жандармов порой резали. Молодых и девушек особенно. На каждый угол у какой-то внутренней группировки было право, на тебя — тоже. Нужно было выбирать. — И что ты... выбрал? — Себя, — хмыкнул, крепче прижимая к себе Лини. — Там был ринг. С куда более жестокими правилами, чем сейчас. Практиковалась соляная арена: солью засыпали всё поле и, если боец падал, то она разъедала его раны, причиняя потоки боли, заставляя вставать вновь и вновь. Пока он не окажется повержен. Закрытые вечеринки для закрытых сообществ. — Знаешь, потому что участвовал? Ризли помедлил с ответом. Лини не мог видеть его лица, но хорошо слышал учащённое дыхание. Мужчина спрятал его в светлых волосах, медленно произнося: — Заправлял. Он дал время хотя бы попытаться уложить эту мысль в голове, прежде чем продолжил чистым холодом: — Чтобы что-то поменять, нужно либо иметь равную силу, либо возглавить. — Я знаю, но... о, чёрт... — Терпи, осталось не так много, — Лини взглотнул и неровно кивнул, скатываясь по груди, царапая ткань рубашки ногтями. Такой строгий, взвешенный и размеренный с этим блядским галстуком, подвязанным ровно под шею. Как он мог? В прошлом? Как давно, чёрт возьми это было, чтобы?.. — Лини? — Всё в порядке, продолжай, — тихо закашлялся в сложенные ладони, чтобы хоть как-то сместить ком в горле. Его то-ли тошнило, то-ли наоборот голод живот крутил, хотя ел недавно. «Чёртовы нервы», — фыркнул и зарылся носом в ставший родным запах Ризли. Парфюм, табак, тонкий аромат чабреца и едкие нотки жжёного горючего. — «Мужчина... мой». Лини впервые плотоядно облизнулся, игнорируя вспыхнувший румянец. Растёр его пальцами и зыркнул очень грозно в стену, прогоняя мысли. Ризли ему здесь душу выкладывает, а он не о том совсем — гадко... — Ты возглавил и?.. — Условно возглавил, — герцог поправил аккуратно, — я зарабатывал честно, не гнушался тяжёлой работы, потому меня уважали заключённые из совершенно разных групп. Я всё копил, откладывал. Заначек было — не перечесть. Тогда велась практика... что-то вроде раскулачивания на манер Снежной, ты знаешь? — Изучал их историю для меня? — Лини прыснул, но тут же стёр улыбку с губ. — Да, «Отец» рассказывал нам в общих чертах. Он не любит говорить о прошлом слишком много, критика этой политики... в общем, лучше избегать изречений. — У нас было так же. Все её поноси́ли на чём свет, но при жандармах стихали заметно. Так, в один день это настигло меня. Теория на самом деле хорошая: отбирать всё у сильных мира, самых нечестивых. Только вот это вызывало волну ненависти, а старые связи так просто не обрубаются, особенно давние, крепкие. Люди меня знали, за мной пошли. — А бывший начальник — что? — Сначала выставил против нас свою личную охрану, а потом бежал, — Ризли не скрывал клыков. — Так безбожно размазали? — Лини упёрся ладонями в грудь, с задорными искрами в глазах заглядывая в лицо. Мужчина чуть склонял голову, пара его прядей, щекоча, касалась кожи, а кончик носа соприкасался с его. Юноша невольно задержал дыхание, млея от момента почти интимной близости. Ризли дышал в его маняще приоткрытые губы, не разрывая зрительного контакта. Он облизывался, смотря чётко прямо, задевая языком краешек чужих губ. Открыто провоцировал на кошачье шипенье Лини, ждал, пока тот покажет белёсые зубки, чтобы подхватить голову руками, запрокинуть силой и целовать такого доступного, откровенного: касайся, где хочешь, он так выгибается, так вьётся в руках, жадно глотает кислород и слюну с растянутых в ухмылке губ. — Я не закончил с историей, Лини. — Знаю, — эти глаза горели. О, виновник извержения вулканов Натлана, мировых пожаров, дитя огнедышащих драконов. Древних, как сам мир, жестоких, как отблеск металла на тёмной стороне луны. Взъерошенное пламя, всепожирающее с этим искренним смехом, на какой способен был только он. С этой честностью придорожной бляди — откровенной в крови на белом. Лини его сожрёт и оближет косточки. — Извини. Ризли не дышал, не мог. На его коленях подтекало распалённой страстью божество. Ему нужно было закончить. Историю глупого прошлого или поцелуй — сказать невозможно. Он не остановится, он промнёт бока до ребёр, повалит и порвёт на лоскуты ткань. Испробует кожу на вкус, залижет сладкие раны, выпьет его молодость, закрашивая честь яркими вспышками оргазма. Свяжет по рукам и ногам своей любовью, обязательствами партнёра, сплетением рук. Пташка с подрезанными крыльями — станет ли он?.. — Лини... — галстук сползает вниз под умелыми тонкими пальцами. Юноша стоит коленями на сшитых железках между его собственных ног. — Я... слушаю, — у него сбито дыхание, он смотрит, как перед самой смертью, от кожи тянет гарью, от рук — напалмом. Адреналин будоражит кровь, хватку не распустить словами. Ему нужно нечто большее. — Остановись, мой свет, — Ризли гладит щёку, придерживает такую тяжёлую от вороха мыслей голову. Лини невольно прислоняется, трётся, совсем как котёнок, малый ребёнок тянется за лаской, голосом разума, который герцогу давался с нажимом. — Мы продолжим. Не здесь и не сейчас. — Ты прав, — шепчут губы неслышно, а мышцы живота поджимаются, бёдра крепко обхватывают ногу Ризли. Он практически сидит на его колене, неловко притираясь через слои ткани. Он хочет рук на своём теле, хочет прикосновений, но плотно сжимает губы, пряча шальной взгляд за веками. Обещание — клятва? — Иди ко мне, — Ризли притягивает к себе, усаживает поверх на бёдра, а галстук всё же чуть затягивает, возвращая образу ледяной строгости. Лини падает на его грудь, сокрушённый и притихший. Подбирается, а на радужке пелена, губы кусает и пальцами перебивает лоснящуюся ткань рубашки. Необходимо скорее сорвать эту блажь, последний барьер — тряпьё. Чтобы голой грудью прижаться и слиться в единое целое, соединить сердечный ритм, сплестись всеми конечностями, перепутать пряди в разноцветные косы. Быть открыто влюблёнными, дурашливыми и смеющимися громко, касаться без страха отвержения, прижиматься ближе, целовать ниже горловины, задирая ткань безбожно кверху. Лини сглотнул мысли, заполняя лёгкие его концентрированным запахом, утопая в объятиях сильных рук. Здесь хорошо, тепло... и никто чужой никогда не тронет. Защита, опора — его мерное дыхание. Им стоит закончить с начатым. — Ты продолжишь? — голос хрипловат и такой тихий с непривычки, Лини прокашливается стыдливо в кулак. Ризли всё равно его не видит — награда. Он прячется в основании шеи и ладонями ловит биение сердца, сверяет своё с его. — Ну, ведь ты хотел знать всё, — он усмехается, сгоняя руки мальчишки, замыкая их в свои. — Так слушай. Бывший начальник бежал, это не прошло мимо Дворца Мермония. Все сотрудники разбежались, звенела анархия и начинался голод — все съестные запасы быстро разворовали. Такими темпами начинали гибнуть самые незащищённые слои, всё в руках банд. Тогда, жандармы с поверхности заполонили этажи, озверевший народ был им не рад, завязывалась поножовщина. Им нужен был чёткий лидер. Лидер из своих. — Тебя всё таки выбрали? — Лини быстро вновь захватила история, он спрашивал с искренним любопытством. — Не совсем. Во время шума я изучал кабинет и ценные бумаги. Мне не была интересна внешняя возня, и лидера я особенно не ждал: мой срок истекал через год или два. Тогда меня захватили загадки крепости, я хотел отыскать спусковой механизм, уверен был, что он внутри главного места начальника. Не ошибся. Я смог раздвинуть плиты. — В три этажа, как сейчас? — Да. Пришлось его дорабатывать и перерабатывать: строение прекрасное, но за ним не ухаживали десятилетиями. Прошлый глава, похоже, не знал ничего и мало чем интересовался. Он нажил деньги и бежал. Жандармы позаботились о том, чтобы не так далеко. Его заключили под арест и он скончался под рукой Клоринды, решив защитить свою честь. Боялся Меропид — его бы здесь в прах растащили, не соберёшь потом в могилку. — Ты стал идеальным кандидатом. — Вроде того. Я не нашёл аргументов против и остался, — Ризли мягко огладил плечо Лини, — и теперь вижу в этом куда больше плюсов, чем мог раньше. — Наконец понял, что можно безнаказанно лапать своих заключённых? — хмыкнул с явной усмешкой в голосе. — Боюсь твой «Отец» мне бы руки оторвал. — Почему «бы»? Он всё ещё может, — с какой-то особенной гордостью и почтением произнёс последователь. — Просто я не дам. — Защитник, — прыснул в кулак, не шибко скрывая смеха. Лини вовсе не обиделся, наоборот — гордо вытянулся, поддерживая лёгкий настрой. — Покровитель! — уверенно махнул указательным пальцем в воздух, придавая лицу вид сосредоточенный и убеждённый. Ризли сцапал его руку от греха подальше, откровенно посмеиваясь. — Это всё, что тебе было интересно? — герцог, отсмеявшись, смотрел смиренно и прямо, небрежно поглаживая кожу возлюбленного. — Конечно нет, но секреты лучше вызнавать по-одному — слаще послевкусие, — Лини спокойствием глядел в ответ, не отнимая рук. Он боялся знать количество тайн, сокрытых в этом прищуре глаз, в его чуть кривой усмешке и глубоких шрамах. — Только один, может быть, я хочу получить в завершение ночи... — Правда, — Ризли невольно отвёл взгляд к кораблю. Его Вингалет — надежда многих. — Скоро рассвет. — Скоро на смену, — Лини фыркнул устало, по-рабочему. Настроя не было, хотелось завалиться в кровать и проспать пару суток ровно до встречи. Голова гудела от полученной информации, нервная система расползлась по стенкам черепа, отдавая электрическими пульсациями при любом воспоминании и смелой мысли о незаконченных делах. Они медленным ядом травили его сознание, Лини смеживал веки и с тихим вздохом зарывался в плечо герцога. — Откуда у тебя три шрама на шее? — Это неинтересная история, Лини, — Ризли совершил попытку увести его, и этот слезливый просящий голос сработал бы, если бы не стойкая измождённость в глазах мальчишки. — Не увиливай. — Лини... — Это правда так тяжело? — он спрашивал честно, пытался поймать взгляд. — И прекрати использовать моё имя в качестве манипуляции. Это работает. — Тебе просто не понравится, не хочу портить о себе впечатление, — когда он опускал голову, как вымокшая собачонка, становилось слишком жаль. Лини подхватывает руками, его прикосновения к потёртой грубоватой коже обжигают, пальцы щекочет щетина, что обычно царапала губы. — Что там может быть такого?.. — прищур внимательный и цепкий, как его хватка. — Моя юношеская глупость, надменность и переоценка навыков, — Ризли бросал слова, точно камни в воду. Каждый из них уходил на дно, пуская волны. — О-о, после такого не получится стыдить меня как раньше? — Лини подначивал, ухмылялся и заглядывал в лицо в ожидании реакции. — Типа такого, — он фыркнул, не желая признавать даже частично. — Совсем не расскажешь? — в тон прокрались нотки прошения. Эти пленительные кошачьи глазки способны руководить, ему всего лишь нужно склонить голову и смотреть вверх из-под ресниц. Жертва сама охотно набрасывает на себя шипастую лозу, залезая по воле в хитросплетённые сети фатуи. Как туго затянется узел, какова будет усмешка придворного шута. — Когда представится случай, — снова виляет, специально не смотрит на него, чтобы не оступиться. В голосе смешалось обещание и голый расчёт. — Хочешь оставить образу нуарности? — взгляд хитрющий, малейшую ошибку в обороне поймает и вцепится. — Немного, — о, уголки губ приподнялись. В этот раз не брешет. — Хорошо, допустим, — Лини ухмыльнулся, приподнимаясь, вставая на колени прямо, ладони легли погонами на плечи, взгляд чистый, пожирающий до костей. Он здесь власть, он — непреклонной приказ. За исполнением проследит лично. На талию ложится рука, позволяя телу плавный изгиб, отпуская по щепотке остроту в наэлектризованный воздух меж ними. Мальчишка чуть наклоняет голову, путанные пряди лижут впалые подрумяненные духотой щёки. Липкий запах металла залепил обоняние, Лини невольно тянулся за единственным спасительным местом — грудью герцога. Там цветёт чабрец, там остужает сознание морозная свежеть. Приятная терпкость оседает на языке, хочется сейчас же поделиться ей, промазывая по губам малость вправо, целуя в уголок и усмехаясь, вбивая в переплетение нитей свой запах. Распускающиеся цветы по весне, усыпанные капельками росы, и детские шипучие конфеты. Юность, веселье, задор, упрятанные под слои хитрости в бездонные глаза. Ризли дышал без него с тяжестью. Он оттягивал кончиками пальцев горловину, давая себе напитаться ароматом прямо с кожи. Лини обнимал за плечи и охотно подставлялся, запрокидывая голову, но в ней неустанно била одна единственная мысль... — Мне нужно возвращаться, Линетт будет беспокоиться... — слабая попытка. Герцог кусает открытый участок до крови, пальцы юноши впиваются в него, но не отталкивают, совсем нет. Он только дышит забито и хмурится, пока горячий шершавый язык подчищает следы. Двинулся кадык — сглотнул капельки крови. Ризли оставил поцелуй прощания аккурат у давнего засоса, что виднелся синячком у левой ключицы. Ранить этот фарфор — особое искусство. Страшно увлечься так, что забудешь собственное имя. Только он, природный запах тела и эти приглушённые вздохи, тонкие пальцы в волосах. Милейше мальчишка хватается за него, кусая губы, впиваясь ноготками, но никогда — отстраняя. Ризли шумно втянул носом воздух. Сырость, пыль и ржавчина — мир. Лини торопливо поправлял одежду, склоняя голову так, чтобы волосы покрывали линию профиля. Он мялся, будто обожжённый словом или поступком. Хотел что-то сказать и не мог. Не подобрал выражение? — Давайте... не будем видеться до встречи? — нашёл. Мужчина задерживает взгляд, а юноша не поднимает его вовсе. Считанные секунды спустя всё же запрокидывает подбородок, придавая себе смелости. Только чтобы ударить под дых честностью: — Иначе я не выдержу. И он определённо прав. Ризли облизывает губы, выигрывая себе немного времени. Не хочет выдать холодное «несомненно», пыжится. — Хорошо, Лини, пусть будет так, — его имя всегда всё смягчало. Слишком удобно, пусть он фыркает, сколько хочет. Юноша улыбается однако и пылко целует в щёку, поднимаясь в полный рост. Именно он протягивает руку герцогу, призывая за собой вослед. Ризли жмурится до пятен перед глазами, но идёт, конечно идёт. Лини ведь так крепко держит, разве ему возможно отказать? Винтовая лестница извивается гимнастической лентой. Упругой, непослушной, и несчастный вот-вот оступится, запнётся об свою же ногу. Начальник тюрьмы ведёт ладонью по выдолбленным камням. Столетия назад здесь оставляли жизнь мирные люди, их пот и кровь мешали известь, она бетонировала промежутки. А теперь они смели говорить здесь громко о любви. Много, честно, с излишками откровенности. Лини оборачивался и посмеивался украдкой, рассказывая очередную шутку на лету. Их у него была целая коллекция, за несколько лет не переслушаешь все — частенько он соображал на ходу, подгонял под ситуацию. И сейчас журил хмурое выражение лица. — Так расстроились, что не увидите меня двое суток? — игривое пламя. Протяни руки — исчезнет в тот же миг. — Безумно, — саркастично двинул бровью и щипнул бок Лини, заставив того презабавно извиваться, увиливая от череды атак. — Эй! — его гневные возражения регулярно прерывались на заливистый смех. — Ну всё-всё! Сдаюсь! Ризли победно заключил в капкан объятий. Чёрные нити-змеи по рукам слились с одеждой Лини, герцог дышал ему в затылок, но не целовал привычно, а молча притирался щекой. В скупом жесте было слишком много слов, чтобы произносить хотя бы часть. Юноша накрыл холодные пальцы своими, спрятал в них страх и предрассудки, спрятал клокочущую боль. Стало тихо и очень тепло.