like fallen leaf

пути странников редко пересекаются. у каждого своя дорога, заранее продуманная селестией. каждому дарован свой мир и свои испытания. но иногда, лишь изредка, беглец находит другого беглеца. и если один бежит от настоящего, то другой — от прошлого. если один пытается скрыться среди теней, то другой парит в небесах. и, казалось бы, два разных странника находят одну точку, где вселенная дозволяет им сделать передышку. крошечный клочок земли там, где их могут видеть только звёзды. кадзуха надеется, что вселенная позволит ему остаться здесь ещё ненадолго. ненамного. чтобы вокруг стрекотали цикады и мерцали звёзды тейвата, освещая сложный путь, который только начинается. чтобы даже инадзума казалась раем. странник надеется, что это будет слишком быстро для того, чтобы привыкнуть и привязаться. слишком близко к точке невозврата, где доверие сменяется постоянным опасениями, где в голове в бессонные ночи крутятся только мысли о предательстве, а закат горит огнём пылающего среди снегов крошечного деревянного дома. они вместе ходят до ручья в редком сосновом лису, кадзуха беззаботно разглядывает небо, странник ищет в нём знамения молнии. когда каэдэхара набирает воду, его спутник садится рядом и опускает ладонь в ледяной ручей. руке не холодно — он вообще ничего не чувствует слишком давно. предлагает помочь донести деревянные кадки, фыркает, что поэт завтра не сможет долго идти из-за боли в мышцах. кадзуха отказывается, объясняя это тем, что слишком давно не делал что-то по хозяйству, не жил в настоящем доме слишком долго. — доме? — сомневается странник. не ему такое говорить, но то, что они нашли в лесу, едва ли можно назвать домом. случайное пристанище на несколько дней, с кривыми балками и едва залатанной крышей. каэдэхара мирно кивает. сказитель качает головой, но не спорит, а когда они возвращаются, заваривает чай с травами: горький и горячий, как и положено чаю в такие дни. кадзуха надеется. странник боится. и ничего не говорит. кадзуха молчит и украдкой ворует взгляды. странник ходит кругами по морскому берегу в лунные ночи и боится уйти. шаг. взгляд на море. если уйдёт, то не ранит себя. шаг. пинает гальку. если уйдёт, ранит его. шаг. и снова чёрная мгла моря. если не уйдёт, возможно, будет предан. шаг. звёзды, бессмысленные звёзды. селестия. ветра. "свобода" — так ли она ощущается? об этом ли шептал ему ветер, когда перед лицом сиял новообретённый глаз бога? — ты не спишь уже которую ночь, — тихо говорит кадзуха за его спиной. не спрашивает и не утверждает, скорее уточняет. — почему? странник разворачивается. слишком неуверенно для того, кто порывался уйти, слишком уверенно для того, кто знает, что не сможет солгать. — мысли. кадзуха кивает. "продолжай". — просто о прошлом, ничего важного, — отворачивается странник. — не беспокой себя. спи, пока можешь. завтра их обоих ждёт дорога. он это чувствует — не сколько знание, сколько понимание грядущего. — я буду спать только тогда, когда пойму, что и тебе спокойно здесь, — скрестив руки, отвечает каэдэхара и садится на гальку. волосы распущены, неаккуратные белые пряди спутались и истрепались после долгой дороги. одежда оборвана. бродячий дух, осколок от прошлого себя, но в то же время ангел. — если это мысли о прошлом, значит, что-то было в этом… прошлом? странник кивает. садится рядом. океан шумит, беспокойно накатывая на гальку, и почти сразу же отбегает назад. иногда ему кажется, что в инадзуме нет ни зимы, ни лета — только бесконечные сумерки и холодные дожди, а на траве вечно лежат жухлые листья, летят к океану и падают на отполированную вечностью гальку. кадзуха подбирает одной рукой — забинтованной — один из упавших листьев. вертит в руках черенок, растерянно пробегается глазами по жилкам. он словно не ждёт ответа, да и не требует его — сейчас ему достаточно того, что порывистый странник размеренно дышит, почти поймав ритм океана, и пробегается взглядом по его рукам, вертящим кленовый лист. но странник знает, что кадзуха заслуживает ответа. он из тех людей, которые всегда заслуживают ответа — кто бы им не повстречался, с кем бы они не заговорили. от странника ответы должны быть тем более. — меня предали трое, — медленно начинает он. — не все из них по-настоящему, не все из них — в этой реальности, но получилось так, что их было трое. вспышка молнии, удар, словно рассекающий невидимую нить напополам, гром слов и шаги — слишком долго для пустого зала. торопливые увещевания фигуры в углу, закутанной в плащи так, что виднеются только лисьи уши. не казнь, но путь к ней. удары молота о наковальню. приветливые слова, длинные вечера, разговоры у костра, тучи на горизонте. крики. ненужная жалость. вопросы за спиной. не казнь, но лестница к виселице. дом в горах, окружённый соснами и бесконечными снегами. маленькая комнатка, в которой без света почти не видно, как идёт пар изо рта у живого человека и как лихорадочно краснеют щёки, схваченные морозом. вспышки пламени. крик боли. не человек, не живое существо — на деле кричит марионетка, но, пожалуй, марионетка, которой позволили слишком много чувствовать. и тени, тени, которых всё больше, которые становятся частью самого облика; длинные ленты — почти цепи, — слои ткани, почти как лепестки цветка — опадают. цветок умирает. узник освобождается. после этого странник не мог считать себя даже чувствующим, как человек. кадзуха снова кивает. странник замечает, что он периодически бросает на него взгляды из-под упавших на лоб прядей. взгляды не любопытные или обеспокоенные, те, от которых тревожно и душно даже на холодном ветру, когда вокруг брызги от волн, а взгляды внимательные и принимающие. "это твоя жизнь. она есть у каждого". становится легче. его слова, наоборот, становятся отрывистей. — и было трое тех, кто принял меня. малая властительница, её детский голос, полный слишком странной мудрости, проросшей из сухой земли пустыни, и внутренний стержень, который не сломал даже дотторе. доктор. странник справляется с порывом закрыть глаза и захлебнуться в воспоминаниях. слишком много крови. он не хочет, чтобы кровь ассоциировалась у него с этим вечером. путешественник, столь отчаянно пытающийся найти родственника. подобное упорство поражает. и умение прощать — тоже. когда он вспоминает о проделанной дороге этого странного путника, о том, что он уже оставил за спиной, странник понимает, что слишком сильно отличается даже от других бессмертных, даже от других блуждающих в потёмках — у них, по крайней мере, есть цель. у странника же — ни старта, ни финиша, только жизнь длиной в столь обожаемую эи вечность и море ошибок за спиной, исправление которых ни для кого не будет иметь значения. наконец, архонт ветра. пусть он и не встречал его лично, но знал, что именно его благословение позволило страннику получить глаз бога и новый шанс. он ценил это. быть может, уважал. — я не знаю, кому стоит доверять, а кому нет. не знаю, кто может предать меня, а кто нет. в этом мире нет свободы или равенства, и вряд ли когда-нибудь они появятся, поэтому кто-то всегда будет обманывать. и, быть может, обманут меня. я не хочу напрасно тратить на них эмоции или гнев. "я боюсь того, что меня бросят. как ненужную куклу, которой я являюсь". — может, в этом мире и нет свободы или равенства, но есть люди. странник хмурится. людей он не слишком любил — если у них не было глаза бога анемо и если они не сидели рядом с ним сейчас на берегу моря. слишком много шума, слишком много искр, слишком много ненужных переживаний без повода. — ведь каждый человек сам решает, как относится к другим. среди них есть и те, кто примут тебя. обещаю. кадзуха понял его, даже если он не говорил прямо. привычно. и больно от того, как хорошо он его знает. "есть те" — не более, чем фраза. люди, с которыми он говорил… слишком давно это было. малая властительница говорила что-то об академии в сумеру, но это не скоро. через вечность или несколько. "обещаю". это обещает кадзуха. самолично обещает, что его примут и не оставят. обещает сам. — было бы неплохо надеяться, — ухмыляется странник и смотрит на море. холодно и ветрено. в инадзуме нет лета. — архонты услышат твои надежды, — просто улыбается кадзуха. и странник изо всех сил хочет верить, что архонты такие же, как буэр или барбатос, а не такие, как его создательница. улыбка у кадзухи слишком усталая и понимающая. она что-то согревает внутри странника, то, что согреть было уже нельзя, то, что не удалось согреть ни золотым глазам путешественника, ни мягким интонациям малой властительницы кусанали. кадзуха смотрит на него так, словно знает, о чём он думает. странник снова молчит. ему нечего сказать. он знает, что кадзуха тоже многое потерял и вовсе не наивный идиот, как многие из людей, которых встретил странник, но он боится, что тот ещё не узнал истинную природу многих вещей. и богов. всё, что он может сделать сейчас — взять его за бледную кисть и сжать в своей руке, ощущая, как тёплые и шершавые пальцы с мелкими шрамами сжимают его пальцы в ответ. другой рукой кадзуха опускает лист в воду. течение подхватывает его и уносит, но недалеко — потом он снова прибивается к берегу. странник точно такой же. обещает, что забудет и снова идёт по протоптанной дороге, чтобы снова с кем-то пересечься. чисто случайно, под небом и среди вечности инадзумы. — пошли домой, — говорит он. — завтра вообще никакой будешь. кадзуха тихо улыбается, так, что не видит никто, кроме звёзд. и странника.