***
Феликс улыбается во все тридцать два, смешно морща нос, и размахивая сумкой-тыквой, из которой раздается шелест конфетных оберток. Он по традиции вместе со своим другом собрался весь вечер попрошайничать конфеты, что бы потом всю ночь ими объедаться до уже привычной фразы «я больше сладкое не ем!». Чонин где-то сбоку озорно смеется, цепляясь за друга, что бы тот случайно не споткнулся, пока перепрыгивает мокрые листья, не глядя себе под ноги. Морозный воздух врезался в щеки, придавая им пунцового оттенка, отдышка от слишком активного движения давала о себе знать, но обоим парням было совсем не до этого. Они уже скоро должны были расходиться по домам, что бы не нагрести на неприятности, и сил на «сладость или гадость?» уже совершенно не было. А даже если были, то только у Феликса, у которого, кажется, энергия не тратилась ни при каких раскладах. — Эй, парень! — замечая одиноко идущего блондина во тьме, кричит Ли. — сладость или гадость? Парень поднимает голову, с непониманием глядя на двух подростков, идущих ему навстречу. Он выдавливает скудное подобие улыбки, больше похоже на хищный оскал, смущая тем самым Чонина, который глазами показывал другу «не надо, остановись», но тот его совсем не слушал. Феликсу ситуация казалась смешной, вот только когда неизвестный блондин оказался ближе, чем на метр к нему, улыбка пропала с лица. Парень был выше его головы так на две, лица было почти не видно из-за пожирающей все в округе тьмы, только сияющие на тусклом свете фонаря изумрудные глаза. И Феликс вовсе не преувеличивает, глаза его нездорово для других людей сияли, завлекая ближе, ближе к себе. Тянуло к этому человеку страшно, и Ли, честно, уже пожалел о том, что обратил его внимание на себя. Внезапно захотелось двинуться с места, и бежать как можно дальше, но ноги, будто под чьим то контролем, врезались в землю, и сдвинуться не давали. — А что, если я скажу «гадость», м? — парень склонился над Феликсом, засунут руки в карманы, и продолжая скалиться. Что ответить, подросток не знал, а потому хлопал большими карамельными глазами, склонив голову в бок. И выдал первое, что пришло на ум. — Тогда ты… вы можете сотворить любую гадость, которую захотите, — запинаясь, выдал Феликс, а тремор и явное волнение перед этим человеком скрыть все никак не мог. — Я выбираю гадость. Брюнет попытался улыбнуться, но вышло плохо, посему он попытался выкрутиться из, казавшейся ужасно напряженной, ситуации словами: — Что ж, тогда… — договорить Феликс не успел, только тихо промычал, когда чужие пухлые губы накрыли его собственные, обдавая холодом и покрывая неизведанной пеленой весь разум, заставляя подчиниться и забыть обо всем, что крутилось в голове. Целоваться было странно, а страх перед блондином никуда не делся, но до пунцовых от мороза, или от ощущений щек, частого сердцебиения приятно. Боже. Он прямо сейчас целуется с пугающим мгновение назад незнакомцем, впервые за несколько лет услышав «гадость» на свой вопрос. Осознание мутило рассудок, заставляло нуждаться в кислороде буквально каждую секунду, когда ловкий язык блондина сплетался с его собственным, и когда его губы отдавались на истязание чужим зубам, приятно пульсируя от мягких укусов. Всё вокруг, кроме этого парня, казалось ненужным, отвлекающим от манящих губ, которые целовать не хотелось прекращать. Но больше Феликс не чувствовал губ загадочного блондина на своих. Он медленно открыл глаза, и жадно глотал капли воздуха, такого желанного после длительных поцелуев, пытаясь осознать все, что сейчас произошло. Парень напротив лишь облизнулся, разглядывая покрасневшего брюнета с нескрываемым интересом. — Классно целуешься, — хриплым, но таким красивым, как показалась Феликсу, голосом выдал парень, что захотелось ответить: — Ты… точнее Вы тоже, — и улыбнуться. Блондин ухмыльнулся и провел холодным пальцем по его губам. — Мы ещё встретимся, ведьмочка, — и исчез, заставляя мурашки пробежаться по телу от внезапно прошедшего холода. И это «ведьмочка» отдавалось эхом в голове ещё целую ночь, не давая спокойно спать. В следующем году Феликс всем своим, изглодавшим по блондину сердцем надеется встретить его ещё хоть раз, и снова испытывать такую невероятную гадость. А всегда ли «гадость» становится самой желанной «сладостью»?***
Прошел уже целый год с, казалось вчерашнего, инцидента с тем***
31 октября. Этого дня Феликс томительно ждал целый год, отсчитывал дни, секунды, отчаянно мечтая снова слиться в жадном поцелуе с поселившемся в голове парнем. Он скучал. Скучал по всему, что касается его. И отрицать это было глупо. Вечер попрошайничества сладостей, разговоры, чужие лица пролетали мимо, растворяясь в памяти, как что-то совершенно ненужное. Феликса не волновало сейчас практически ничего. Он снова не спал всю ночь, о чем говорят большие фиолетовые пятна под глазами. С образом или макияжем, с которыми любил возиться из года в год, в этот раз даже дела иметь не захотел, посчитав это абсолютно неважным, ненужным. Волновало только время, которое будто само отсчитывалось до нужного часа в голове. Близилась полночь. Феликс с горем пополам уговорил Чонина остаться с ним на том самом месте, где однажды повстречал блондина, которого не может забыть целый год, потому что одному до жути страшно, и ждал. Молча, нервно подергивая ногой и пережевывая лакричные конфеты, давно потерявшие свой вкус, терпеливо ждал. Но он так и не пришел. Мысли крутились с бешеной скоростью в голове, Чонин давно ушел домой, сказав лишь только «явится ещё, не отчаивайся» напоследок, а брюнет так и остался сидеть на том месте, проглатывая ком в горле и горькие, соленые слезы. Сердце билось все также быстро, отчаянно желая хоть на секунду увидеть его. Прижаться ближе, вдохнуть запах кожи, посмотреть в глаза и сказать «скучал». Сердце трескалось с каждой минутой, пролетающий за ожиданием. Феликс давно замерз, дрожал от холода, но плакать не прекращал. Не получалось. Казалось, что хуже, чем в течении этого ужасно долгого года, ломать не будет. Но ломало ужасно, что хотелось из кожи вон лезть, лишь бы хоть краем глаза увидеть того, о ком плачет, нет, ревет водопадом сердце каждый день. О боли даже говорить не хотелось, потому что она стала слишком привычной, обыденной, даже родной, если быть честным. — Ты чего тут сидишь, ведьмочка? — окликнули откуда-то сзади. — не меня ждешь? Ли будто вмиг смог полноценно вдохнуть, почувствовать себя живым и оказаться там, где мечтал весь этот год. Мысли сплелись в комок, рассудок помутнел, и он сорвался с места, упав в его объятия. Такие долгожданные и теплые. Это он! Он — тот самый, о ком он думал целый год, пуская слюни на одни только свои фантазии. — Ну чего же ты? — блондин улыбнулся, и напряжение, присутствующее в прошлой встрече, будто растворилось в воздухе, и никогда не существовало. Вообще все перестало существовать рядом с ним. — эй, не плачь, я тут, все хорошо, слышишь? — Я скучал, — захлебываясь в собственных слезах, мямлит Феликс, и прижимается сильнее. Отчаянно хотелось чувствовать чужое тепло, и растворится в нем желательно навсегда. — Боже, как же я скучал. — Ну тише, ведьмочка, — поглаживая по мягким волосам, шепчет парень. — я ведь снова здесь для тебя. — Для меня? — Феликс рукавами вытирает слезы, в непонимании сводя брови. Его рука покоилась на чужой груди, прямо у сердца, и почему-то не чувствовала ничего. Сердце не билось. — подожди, почему твое сердце…оно…не бьется? Блондин усмехнулся, как будто услышал что-то слишком очевидное, и глянул на Ли, заставляя того потеряться в изумрудных, светящихся глазах. — Потому что его нет, Ликси. «Ликси»? Откуда этот парень знает его имя? Вопросов становилось с каждой секундой все больше. — Посмотри на меня, — аккуратно подцепив пальцем острый подбородок Феликса, начал он. — ты боишься меня? — Нет, господи, нет конечно, — затараторил брюнет, качая головой в разные стороны. Да, может быть этот парень вызывал странные ощущения, но он бы скорее назвал это интересом, нежели страхом. Нет, он точно его не боялся. — Раз не боишься, расскажи мне, чего ты хочешь, — изумрудные глаза блеснули, словно знают, что же творится в голове младшего, и давно раскрыли все его тайные желания. Но это не помешало ему заговорить. — Тебя, — незамедлительно выдал Феликс, глядя в такие важные сейчас глаза. — Тогда чего ждешь? — блондин ухмыльнулся, приподняв бровь в вопросе. И вмиг все стало казаться нереальным. Улица поплыла, земля под ногами постепенно стала пропадать, фокус был только на этом невероятном блондине, который творил с Ли ну просто необъяснимые вещи. Но нравился, дьявол, ужасно.***
Ли не знает, в какой момент решился впиться в такие желанные целый, невероятно долгий, тянущийся словно на зло год, пухлые губы, не знает в какой момент его тело оказалось в нетерпении сжато в чужих руках, не знает в какой момент оказался у себя дома, на мягкой кровати, извиваясь и желая только одного парня, и совершенно точно не знает, в какой момент звонко застонал: — Хёнджин! — и резко замолчал, пытаясь понять, как и почему это вышло. Вариантов было, конечно, немного, но вид блондина над ним сразу расставил все точки над «и». Старший глядел на него исподлобья, ожидая реакции на произошедшее, и он незамедлительно её получил. — Хёнджин? — хлопая глазами, спросил в пустоту Феликс, что бы убедиться в своих догадках. — Да? — с нескрываемым удовольствием ответил ему блондин. — Так…Хёнджин — это твое имя, да? — осторожно спросил Ли, смущенный всем происходящим. Старший лишь кивнул, и снова вернулся к тщательному уничтожению всех чистых мест на шее парня, заставляя их алыми пятнышками, которые расцветут уже на следующее утро. Феликс вмиг позабыл обо всем, что волновало минуту назад, запомнив лишь только имя парня, по которому изнывал целый год, и полностью отдавшись новым ощущениям. Даже в его самых грязных мечтах он не представлял, что получать ласки от желанного парня может быть так приятно. Закончив с шеей, Хёнджин спустился ниже, изучал изящное, худое тело под собой, трогая, сжимая, целуя и наслаждаясь. Он точно знал, что Феликс жаждал его, жаждал любого прикосновения, взгляда, всего, что с связано с ним. И это не могло не заставлять продолжить ласкать такого нежного, любимого и красивого Ли. — Да!…Боже, да, ещё! — Феликс откровенно плыл, теряясь в ощущениях и чувствах, когда чужие длинные, холодные пальцы в такой же холодной смазке проникли в нутро, мягко растягивая упругие стенки. Мысли заполнил лишь только один Хёнджин, с видом голодного зверя вводящий пальцы внутрь глубже, задевая комочек нервов, и чувства-чувства-чувства, которые он доставлял. Член давно сочился предэякулятом, желая получить внимание старшего, но тот упорно его игнорировал, как и просьбы Феликса дать ему наконец кончить. Возбуждение росло с каждой секундой, с каждым невесомым прикосновением, с каждым словом, пролетевшим шепотом над веснушчатым ухом. Хёнджин продолжал трахать мальчика пальцами, вводя их по самое основание, раздвигая на манер ножниц, сгибал, и вытягивал из младшего сладкие, громкие стоны, параллельно расцеловывая кукольное лицо. Терпеть сил уже не было, оба, казалось, были на пределе, но Хван держался, стараясь не сорваться, глядя на извивающегося в его руках Ли, жалобно просящего вставить ему. Хотелось растянуть удовольствие максимально, что бы в один момент не потерять ещё на целый год. — Хёнджин, господи, просто трахни меня уже, — захлебываясь в приятных ощущениях до звездочек перед глазами, просил Феликс. — пожалуйста-ах, я не могу больше… Старший с животным голодом терзает мягкие, сахарные губы напротив, сплетая языки, и мокро, развязно целуя в бешеном темпе, за которым Ли отчаянно пытается поспевать, мыча в поцелуй. Приятно было до жути, пик наслаждения был совсем близко, и брюнет с каждой секундой все больше сходил с ума от того, что вытворяет с ним блондин. Хотелось сейчас только каждой клеткой тела чувствовать, целовать, трогать, и кричать его имя. — Чего ты хочешь? Ну же, скажи мне обо всех твоих желаниях, детка, — шептал на ухо любимый, бархатистый голос, а зубы терзали мочку, лишая всякой возможности дышать. — Возьми меня, Хёнджин, — почти кричал Феликс, жадно глотая воздух, и сквозь невероятное смущение, как под действием гипноза, начал говорить: — Заведи руки над головой, — пальцы прошлись по простате, а вторая ладонь Хвана скрестила тонкие запястья,нетерпеливо сжав — боже…да!… еще!… заставь умолять, сожми бедро… м-м, вот так… да… — чувствуя пустоту внутри, и то, как приятно большая, жилистая рука сжимает ляжку до красных следов, скользит к талии, проделывая с ней тоже самое, Ли окончательно теряет любые границы с миром. Все растворяется и сводится только к Хёнджина. О таком Феликс, пускающий слюни на блондина весь год и мечтать не мог. — Вот так, детка, расскажи мне всё, — жадно целуя, шепчет старший, а Феликса ведет все больше с каждым словом. — а сейчас расслабься, запусти руку в мои волосы, второй держись за меня, — глядя в карамельные глазки, говорит Хван, подводя к самому желанному Феликсом. — будет больно - не молчи, ладно? Младший кивает, нетерпеливо ерзая, и ожидая чувства наполненности. Как же все-таки давно он этого хотел. Феликс набирает в легкие как можно больше воздуха, пытаясь расслабиться по указаниям Хёнджина, что бы лучше прочувствовать этот момент. Пульсирующий от возбуждения член постепенно наполняет узкое нутро, примыкая к узким, горячим стеночкам, и заставляя обоих несдержанно застонать. — Все хорошо? — обеспокоено оглядев младшего, интересуется Хван. — Более чем, — отвечает младший, почти мурлыча от ощущений. Боли он не чувствовал от слова совсем, только разливающееся, как самый лучший алкоголь, по всему телу наслаждение и охуенную наполненность в заднице. — как же мне хорошо, Хёнджин… — Я вижу, ведьмочка, — лепечет на ушко Хван, входя глубже, и выжимая из Феликса рваные стоны. Бедра сжимают с новой силой, да так, что точно синяки останутся, но младшего это совершенно не волнует. Ли находится на грани, когда его руки все ещё лишены возможность двигаться, а его самого уже конкретно вдалбливают в кровать, выдалбливая жалобные стоны. Он тяжело дышит, почти срывает голос, целует старшего, кусаясь и путаясь языками в неизвестном танце, и умоляет дать дойти до пика. Но Хёнджин не позволяет, заставляет умолять, выстанывать его имя, просить, и сходить с ума. Это было точно безумием, по другому точно не назвать, потому что Феликс никогда не чувствовал себя настолько хорошо, как сейчас, и честно желал того, что бы это никогда не заканчивалось. Оба доходят до пика наслаждения в одно время, расслабляясь, и нежась в кровати еще примерно целую вечность, шепча на ухо различные нежности. — Я ждал тебя, — вдруг начал Феликс. — целый год я мечтал только о тебе, и я до сих пор не верю, что ты здесь, со мной, — младший прижался ближе к чужому телу, желая слиться в одно целое и больше никогда друг друга не терять. Понимание того, что в один момент он может снова исчезнуть, снова на год, снова отдав младшего на истязание тоске, присутствовало, но верить ему не хотелось. Сильно хотелось верить, что теперь Хёнджин навсегда с ним, и больше не исчезнет, нет, будет рядом вот также лежать, шепча что-то о мягкости волос Ли. Ему было впервые так хорошо, спокойно и комфортно с человеком — а человеком ли? — что бы снова не почувствовать даже взгляда целый год. Осознание этого пришло, видимо, слишком поздно. — Я знаю, ведьмочка, знаю, — как-то грустно отозвался Хван, глядя в любимые глаза. — Увидимся в следующем году? Обещаю, я найду тебя, — напоследок затянув в мягкий, нежный поцелуй, блондин улыбнулся, и исчез ровно в четыре сорок. Почему с четыре сорок? Феликс в душе не чает, все равно это не имеет никакого значения. И все снова встало на свои места. Тоска, бессонница, трескающееся сердце, и, будь она проклята, любовь, от которой Феликс теперь навсегда зависим.