Плохая концовка

В тёмной сырой камере не было ничего, кроме одиноко стоящей железной койки у одной из стен. От коридора помещение отделяли стальные ребра решётки, и сквозь пробелы между ними на пол струился слабый жёлтый свет. Человек сидел в полумраке на постели и неторопливо водил пальцами по странице книги. Ему не нужен свет. Уже ничего не нужно. Уже поздно.   Но в тишине он услышал шаги. Тот, кто шёл, остановился перед его камерой, долго о чем-то думал, а потом раздался скрип решетчатой двери. Но порог переступить он не решился.   – Это ты, Ину?   Раздался слабый смешок, и человек поднял голову от книги, пусть в неё он и не смотрел. Вошедший сделал пару нерешительных шагов. Прикрыл за собой дверь, но не запер. Он смотрел на заключённого своим серьезным спокойным взглядом, но долго держать на себе эту маску он не смог. Пусть парень не мог его видеть, но ощутил, как дрогнули губы, некогда сжатые в тонкую нить.   – Да, я.   Книга была закрыта и отложена на край койки. Мусаши подтянул ноги к себе и уселся в восточный сед. Безглазым взглядом посмотрел на надзирателя с усмешкой.   – У меня не будет даже чего-то типа прощального обеда?   Тот опустил голову, скрестил руки на груди. Пронзаемый тяжелым взглядом, которого нет, он вздохнул и устало провел по лицу рукой. Потом осторожно осмотрел сидящего перед ним, и взгляд остановился на чёрной табличке, хищно блеснувшей в тусклом коридорном свете. Сердце тяжело вздрогнуло и сжалось.   – Таков приказ начальства. Извини.   – Знаю. Тебе не за что извиняться.   Надзиратель молчал. Потом медленно подошёл к койке и опустился на неё рядом с заключённым. Не мог заставить себе посмотреть на него. А Мусаши наоборот, не мог отвернуться. Не видел, но ловил слухом каждое его движение, каждый вздох. Услышал, как он взволнован, и удивлённо покачал головой.   – Ты чего такой?   Йозакуро вздрогнул, но взгляда не поднял. Молчал. Молчал, а потом судорожно вздохнул и закрыл лицо руками, упершись локтями в колени.   – Прости. Я не успел. Я нашёл документы. Свидетелей. Показания тех лет. Доказательства… Но не успел их подать. Прости.   Холодная дрожь пронеслась по телу Мусаши. Но он смог лишь слабо улыбнуться, с горечью кивнув головой. Отвратительное липкое чувство прокралось в его душу. В горле встал ком.   Парень протянул руку и опустил её на плечо надзирателя.   – Мне вас так жаль. Правда, – его голос дрожал, готовый сорваться на нервный смех. – Так жаль. Ведь вы даже не знаете…   Он запнулся. Забрал руку. Плечи дрогнули, но глубокий вдох помог успокоиться.   – Не знаем чего?   Надзиратель наконец смог взглянуть ему в лицо. Оно было бледным, будто похудевшим. Уставшим и обреченным. Это было страшно, видеть, как человек исчезает из мира ещё до своей смерти. Страшно и тяжело. Особенно чувствуя при этом вину.   – Не знаете, за что нас убивают на самом деле…   – Скажи мне. Хоть я буду знать.   – Ты слишком любишь своё начальство.   – Скажи. А дальше я уже сам решу.   Заключённый с насмешкой посмотрел на него. Вздохнул и тихо произнес, так, что голос его можно было услышать, если только наклонился близко. Очень близко.   – За то, что мы имеем силы. Я думал, ты должен был уже догадаться.   Повисла мёртвая тишина. Её не прерывало ни что. Но вдали вдруг послышался скрип. И все же он затих без следа, опять оставив людей наедине.   Мусаши вскинул голову с горькой улыбкой и продолжил уже громче:   – Мне жаль тебя. Ты искал правосудие здесь, в Нанбе, а оно вон как вышло. Да-а… Тяжело видеть как все, во что ты верил, идёт прахом, а, Пёс?   Надзиратель не проронил ни слова. Он чувствовал как что-то внутри него ломается. А потом стало пусто. Так выглядит поражение? Так выглядит предательство? Пусто, и есть лишь злость. А потом и она пропадает. Из груди прорастает холод. Сковывает сознание, но будто высвобождает что-то ещё. Что-то, к чему не хочется прикасаться, ведь оно обжигающе тяжёлое, неподъемное и безвыходное.   – Но не волнуйся так, начальник, – продолжал Мусаши немного веселее, хоть и чувствовалась в его улыбке горькая фальши, – мне не о чем жалеть. Кроме может того, что я не смогу отомстить. А с другой стороны, так я не опущусь до их уровня. Эх, долго думать об одном и тоже неприятно. Всегда додумываешься до чего-то нового. Но мне даже жаль, что я не смогу ничего оставить в этой жизни после себя… Ни сожаление, ни печаль. Обо мне не вспомнит никто кроме вас. Все, что мне было бы жаль оставлять, уже давно оставило меня.   С каждым словом он мрачнел. Слова затихали. Он все больше и больше погружался в свои воспоминания, но не находил в них ничего, что могло бы его утешить. Там было только одиночество. Тоска и страх. Злость и желание мести. Он понял, что он пуст. И это обожгло его колючей болью.   – Скажи, – неожиданно прервал его тяжелые мысли надзиратель и коснулся его плеча, – ты бы действительно хотел о чем-нибудь пожалеть?   Не понимая его вопроса, парень растерянно кивнул. Так внезапно он это спросил. Его голос так был не похож на его привычный спокойный тембр. Сейчас он нес в себе бурю зажатых, давно похороненных где-то далеко, эмоций, которые в одночасье вырвались на свободу, потеряв последние ограничения.   Пожалеть?... Да… Это больно, но это не пустота. Жалеют, когда что-то теряют…   Мусаши повернулся к надзирателю. Внезапно сознание пронзило осознание. Мысли взвились в суматошном плясе и опали. Осталось лишь странное неопределённое желание…   Ладонь надзирателя легла на щеку парня. Потом дрогнула и взяла его за подбородок. Мусаши с изумлением наблюдал, как приблизился к его лицу Йозакуро. Прошла бесконечно долгая секунда, и его губ коснулся мягкий, дрожащий поцелуй. Тёплый и слегка горький. От него приятно пахло чем-то сладким и спокойным.   Не успел парень отойти от изумления, как надзиратель наклонился к нему совсем близко, взял за плечи и тихо произнес:   – Ты хочешь пожалеть хоть о чем-нибудь, а я хочу перестать жалеть обо всем, о чем жалею сейчас. Боже, какой же я идиот…   Он лёг на плечо Мусаши, зажмурившись и тяжело дыша. Парень, не веря, прикоснулся к его фуражке, снял ее и осторожно погладил его по голове. Сердце дрогнуло и забилось чаще. Низ живота свело жаром. Он провел рукой по спине надзирателя, и тот выпрямился. Расстегнул и отложил плащ. Потянул за галстук, распуская его.   – Эй, эй… – ошарашено бормотал Мусаши, – ты сейчас серьёз…?   – Ты против?   – Нет…   Надзиратель взял его лицо в свои руки, подполз ближе, сев парню на колени, и вновь поцеловал. На этот раз дольше, настойчивее. Слегка прикусил нижнюю губу и провел по следу языком. Непроизвольно руки Мусаши скользнули ему на талию.   – Как мне… как мне это воспринимать? – дрожащим голосом спросил парень.   Он вмиг почувствовал себя безумно слабым. Не мог ни шевельнуться, ни сказать ничего нормально. Лишь продолжал с неким трепетом ощущать прикосновения надзирателя.   – Воспринимай, как что-то приятное. Прошу тебя. Не задумывайся. Просто насладись этим. Со мной…   Его голос вновь выровнялся. Стал таким же, каким был раньше. Спокойным и мягким. Но теперь Мусаши видел в нем скрытую нежность. Руки задрожали. Из под повязки неровными обрывочными дорожками потекли слезы. Йозакуро прижался губами к его щеке, провел рукой стирая влагу.   – Все хорошо, – шептал он, пытаясь успокоиться и сам, – не нужно переживать, – потом прижался носом к повязке и спросил: – Мусаши, я могу её снять?   Тот не мог быть потрясенным ещё больше. Он не верил. Застыв, слушал дыхание надзирателя около своего лица и боялся пошевелиться.  Смог лишь слабо произнести:   – Конечно…   Чёрная лента упала на пол, слившись с мраком. Надзиратель прильнул губами к месту, где некогда были глаза, и долго целовал. Повалил парня на постель. Подцепил часть его одежды, намереваясь снять. Но замер. Внезапно ухватился за ненавистную табличку, сорвал и со звоном отбросил её далеко в угол комнаты.   – И что это было? – сдавленно прошептал Мусаши, обернувшись на звук.   – Мне тоже нужно выражать эмоции. Или тебе нравятся «травоядные» мужчины?   – О господи, – слабо засмеялся парень, – к чему это тут вообще?   Он не видел, но почувствовал, что Йозакуро улыбнулся. Не поверил. Протянул руку и коснулся его губ – они действительно уголками загнулись вверх. Изумленно опустил руку ему на грудь, провел вдоль пуговиц пиджака. Потом стал расстёгивать. Потом приступил к рубашке. Стянул верхнюю часть и отбросил на пол, скользнул руками по открывшемуся телу.   – Не слишком противно? – спросил надзиратель, придвинувшись ближе и сев на него чуть ниже живота.   – Смеёшься? Ты мечта любой бабы.   – Спасибо на добром слове.   Ощутив давление на своём паху, парень смутился и отвернулся к стене, прикрывая лицо рукой. В виски ударила кровь, живот будто опустел. Внизу все налилось жаром, и Мусаши с удивлением услышал сдавленный вздох.   – Ты действительно очень тёплый. Я чувствую это даже через одежду.   Парень потерял дар речи. Как завороженный он коснулся бёдер, что сдавили его тело. Провел руками и сжал ягодицы. Потянул за пояс не сразу вспомнив, что его нужно расстегнуть. Надзиратель помог высвободить себя и его от одежды. Провел руками по теплой груди, местами натыкаясь на ожоги, но не обращая на них внимания. Наклонился и припал губами к губам Мусаши. Долго не хотел отрываться от них.   – Ты серьёзно будешь пассивом? – с лёгкой усмешкой произнес парень, когда Йозакуро ненадолго отстранился.   – Не вижу в этом проблемы, если ты, конечно, не против. В любом случае, можно будет поменяться в любой момент.   – Так и сделаем…   Вновь поцелуй. Но не этот раз он был свободнее. Будто стеснение отошло на задний план. Мусаши осторожно просунул надзирателю в рот несколько пальцев. Тот прикрыл глаза и оплел их языком, будто догадавшись, что от него требуется. А когда его рот опустел, нагнулся и опять прижался губами к губам парня. Почувствовал, как тот ввёл внутрь него сразу два пальца, и, не удержавшись, испустил слабый стон, упав на широкую грудь.   – Непривычно, да? – улыбнулся Мусаши, поглаживая Йозакуро свободной рукой по голове.   – Д-да… – слабым голосом ответил тот. – К-куда ты давишь, чтобы… Мгх!...   – Блять, – шумно выдохнул парень, сгорая от нетерпения, – если я скажу, что прочитал об этом, это будет звучать странно…   Наконец закончил. Ещё раз коснулся рукой лица надзирателя, прежде чем тот выпрямился. Помог ему приподнять таз и с неописуемым наслаждением насадил его, мгновенно услышав стон. Тело пробила дрожь, и оно двинулось само. Он ощущал, как сдавливает его изнутри, и не мог удержать порывы пульсирующего жара.   Схватившись за руки парня, Йозакуро закусил губу и запрокинул голову. Мощные нетерпеливые толчки разрывали его изнутри. Но боль сливалась с горячим наслаждением и пропадала, стоило твёрдой плоти внутри него распаляться вновь и вновь. Жар оплетал все. Проникал в живот и заполонял грудь. Ноги ослабели. Руки тряслись. Из глаз брызнули слезы. Он был не в силах сдерживать надрывистые стоны, и понял, что с каждым новым толчки становятся все сильнее. Пытался двигаться сам, но даже в лежачем положении Мусаши делал все сам. И в один момент надзиратель стиснул зубы и со стоном облегчения упал ему на грудь. Его тут же заключили в тёплые объятия, приподняли за подбородок и поцеловали.   – Я могу сделать это ещё раз? – тихо спросил Мусаши, погладив Йозакуро по спине.   – Да…   Они поменялись местами. Надзиратель не без смущения смотрел, как над ним нависает темная фигура и гладит его по груди. Прижимается губами к его шее и плечу, осторожно покусывая и лаская языком.   – Только не на шее. Будет видно.   – Понял.   Мусаши сжал зубами его сосок, провел языком и укусил рядом. Долго не мог оторваться от его груди, пока за тихими вздохами не почувствовал нетерпеливое прикосновение к своим волосам. Приподнял Йозакуро за бедра и вошёл. Не сдерживаясь, с нескрываемым удовольствием врываясь внутрь тела, сжимая его в своих объятиях. С каждым толчком ощущал себя все глубже, а вздохи – все ближе.   Но его остановили. Отстранили и повалили на постель. Парень с изумлением наблюдал, как надзиратель, тяжело дыша, сжимает его грудь и впивается в неё зубами. Языком подцепил кольцо и долго покусывал, пока Мусаши не вздохнул, закрывая лицо рукой.   – Нравится? – шёпотом спросил Йозакуро, внезапно оказавшись совсем близко к его уху.   – Да… Но не увлекайся…   – Как скажешь.   Надзиратель сам смочил пальцы и так же, как делал это Мусаши, ввёл их поочерёдно, стараясь повторить каждое движение, что когда-то принесли наслаждение ему. С удовольствием слушал тихие стоны, а потом обхватил тёплое тело и ворвался в него, впившись зубами в шею. Жар, сдавивший его изнутри, вскружил голову. Растекся по телу. Заставил забыть обо всем и просто двигаться вглубь с нарастающей скоростью. Он слушал надрывистые неуверенные стоны. Они сводили его с ума. И даже когда парень утомленно опал в его хватке, он не остановился. И, лишь заполнив его изнутри, замер. Посмотрел в раскрасневшееся лицо и долго нежно целовал дрожащие губы. Погладил парня по щеке, прижался лбом к его лбу, тяжело дыша вместе с ним. ***   – Останься со мной на ночь, – прошептал Мусаши, лежа под одеялом рядом с надзирателем. – Пожалуйста, Кенширо…   Тот неслышно вздохнул и обнял парня. Прижался лицом к его волосам. Погладил трясущуюся спину.   – Я не смогу остаться на всю ночь. Но пару часов побуду.   – Спасибо…   Душу сковало гнетущее чувство тревоги. Пустота. Почему ему самому так страшно? Ему страшно. Очень. Его трясёт изнутри. Разъедает горе и боль. Он держит на руках тёплое тело, которое боится. Не показывает этого, но боится. Боится и ищет укрытие на его груди, в его прикосновениях. А скоро исчезнет. Пропадёт. Растает. Его скоро не будет. И за что же? Ни за что… Оно такое же как и все остальные. Может только немного отличается. Оно тоже боится. Оно тоже плачет. Ему тоже больно. Так чем оно провинилось? Свои грехи оно знает. Оно готово за них понести наказание. Но почему оно должно исчезнуть просто из-за чьей-то прихоти?...   Они оба, надзиратель и заключённый, чувствовали приближение безысходности. Она ползёт издалека, но, как перед грозой, ощущается её давление. И она не уйдёт. Они ничего не смогут изменить. Но принять это невозможно.   Кенширо провел рукой по щекам Мусаши, смахивая его слезы. Позволил обнять его крепче и спрятать лицо на своей груди. Будто маленький ребёнок ищет спасения от незримого монстра под кроватью. Хочется его обнять и унести туда, где его ничего не тронет. Но отсюда не уйти.   – Все хорошо. Я рядом, – шептал Йозакуро. – Не бойся. Не бойся, Мусаши. Тише.   – Пообещай, – с трудом заговорил парень, – пообещай, что ты найдёшь его за меня…   – Я обещаю. Не беспокойся. Я найду его. Я обещаю. ***   Минуя бесконечные коридоры он подошёл к стальным дверям. Люди в тёмной одежде, прячущиеся за тёмными масками, впустили его. За спиной щёлкнул замок.   Перед ним – пуленепробиваемое стекло. За ним – полностью белая, пустая комната. По углам её стоят те же люди в чёрном. Одинаковые и пугающие в своей одинаковости. А люди ли это вообще?   В центре, освещенная белым светом прожекторов, стоит кушетка. Рядом с ней суетятся другие люди – в белых костюмах химзащиты. Они сливаются со стенами комнаты. Все люди там сливаются со стенами комнаты. Все, кроме одного человека, что пристегнут к кушетке. Он лежит неподвижно, без глаз глядя в потолок. Его лицо спокойно, даже с лёгкой улыбкой. Кто бы мог подумать, что смертный приговор будет исполнен путем инъекции? Так странно и пафосно. Бесполезно и слишком долго. Проще было бы пустить пулю в голову, как здесь уже делали. Но почему этот человек должен так мучиться? За что?   Кенширо подошёл к стеклу. Чувствовал за своей спиной взгляды надзирателей, но продолжал неотрывно смотреть на Мусаши. Как только послышалась команда, люди в белом ввели иглу. Отпрянули в сторону как от заряженной бомбы, а Кенширо постучал по стеклу. Парень вздрогнул и повернул голову. Губы его дрогнули, но он и без глаз понял, кто его позвал. Улыбнулся и пошевелил насколько мог ладонью, будто помахал напоследок.   Отвернул голову, глубоко вздохнул и замер. Замер. Не было понятно, когда он уснул. Лишь губы слегка ослабли, и улыбка стала меньше. В ушах назойливой трелью раздался протяжный писк медицинских приборов. И больше Кенширо ничего не слышал. Ни сейчас, ни весь день. Он ушёл, лишь только люди в комнате зашевелились. Он никому ничего не рассказал. Просто молча закрылся в своём кабинете, тупо уставившись в бумаги. Пожар в немецкой тюрьме… Самовозгорание… Арест… Поджоги… Все сливалось воедино. Он больше не мог на это смотреть. Сбросил все со стола и отвернулся к окну, держась руками за голову.   Куда катиться этот мир?...