Каслтон, Англия, 1836 год
На этой глубине мне нечего терять. Душа лежит во мгле, мне прошлого не жаль. Огонь в моих глазах я заменю на лёд. Во мне любовь и страх уж больше не живёт.
Боль и непонимание — первое, что она ощутила. Чужие руки, вцепившиеся в волосы, выдернули из сна силой. Гул голосов и размытые очертания не проясняли происходящего. Руки, удерживающие белые пряди, потянули сильнее, заставляя поднять голову. Лица, представшие перед глазами, расплывались из-за скопившихся в глазах слёз, заблестевших от резкой боли. Заметить злобу столпившихся людей Эвиллит сумела не сразу. Вытянув девушку из постели под сдавленные крики, толпа наконец показала своё истинное лицо. Попытки сопротивления были ничтожными. Её тащили по полу, как безвольное отребье, наступая на руки и подгоняя ударами по ногам. Крики тонули в их возгласах, взгляды, которые удавалось поймать, были полны слепой ярости. Понять, в чём провинилась и чем заслужила такое, Эвиллит не могла. Протащив девушку через весь дом, толпа безжалостно бросила её на землю и окружила со всех сторон. Мужчины, лица которых теперь удавалось разглядеть, были ей знакомы. Соседи, жители деревни взирали на неё с презрением и ненавистью, каких не видывал свет. — Погань! — закричала одна из женщин, вырвавшись вперёд, и попыталась нанести удар. Выставив перед собой руки, Эви затряслась в страхе и с мольбой в глазах взглянула на собравшихся. Она всё ещё не понимала. Злость, что кипела в их крови, не находила объяснения. Что могла сделать девушка, жившая тихой и мирной жизнью? Почему ополчились на неё? Или не только на неё?.. Задохнувшись от собственной догадки, Эви истошно взмолилась: — Мои мама с папой. Где они? Мои мама с папой… — повторяла она, пробегая глазами по бездушным лицам, и не находила ни единого ответа. — А вот, висят, — дёрнул подбородком один из них, указывая ей за спину. Холод, сковавший тело, выбил остатки здравомыслия и заглушил все чувства. Застыв каменной статуей, Эвиллит не могла пошевелиться, не могла обернуться, не могла понять, что значит услышанное «висят». Издав хриплый вздох, слетевший с губ облаком пара, она заставила себя повернуть голову. Все вокруг терпеливо ожидали её реакции, с жадностью впитывая мечущиеся на бледном лице растерянность и страх. Вскинув глаза на крыльцо дома, девушка содрогнулась от увиденного: голые ноги, испачканная одежда и лица, замершие с таким же непониманием в глазах, какое было у неё. Верёвка на шее — единственное, что удерживало её родителей от падения. Осознание того, что они мертвы, пришло с ударом в голову. — Сдохнешь, как и они, тварь! Свершив задуманное, рвавшаяся к ней женщина, плюнула следом и скрылась за мужчинами, которые наступали со всех сторон. Не дав времени опомниться, они грубо схватили и оттащили Эви от дома, от родителей, с которыми она не успела попрощаться, и снова бросили на землю, ударив напоследок в живот. Скорчившись от боли, она взвыла пойманным в капкан зверем и спрятала измазанное в слезах лицо за волосами. Рёбра, треснувшие под кожей, не доставляли ей той боли, что она чувствовала, глядя на тела родителей, нашедших свою смерть на пороге дома. Нечеловеческая злость, взбудоражившая маленькую деревню, выжигала душу рыдающей Эвиллит, которая отдала бы всё, чтобы отвадить беду от родителей и занять их место под сенью дерева, у которого она бегала ребёнком, а теперь глядела на бездыханные тела, привязанные к его ветвям. — Ведьма проклятая! Что б тебя черви жрали! — Дьявольское отродье! — Убийца! — Будь ты проклята, дрянь нерадивая! Крики жителей, долетавшие до её слуха, не имели никакого значения. Сопротивляться гневным речам у Эви не оставалось сил. И лишь причина обрушившегося ужаса оставляла крошечный проблеск, к которому тянулась её страдающая душа. Узнать, за что мама с папой поплатились жизнями, а она — унижена и оскорблена под гнётом множества глаз, было единственным, за что цеплялся её расшатанный разум. Она лежала на земле, еле дыша, и не могла подняться, обессиленная увиденным. Приближающиеся шаги одного из мужчин стихли. Очутившись рядом, он схватил девушку за волосы и приблизил к себе её лицо, силой заставляя взглянуть на видневшиеся вдали тела. — Что же ты больше не смотришь? Не нравится? Когда жён и детей наших убивала, тебе нравилось? Всех, кто успел отойти ко сну, убила, — натянув волосы на кулак, он встряхнул её и угрожающе процедил сквозь зубы. — И где твоя ведьма? Это она сделала? Слова мужчины ужасали потрясённую Эвиллит, доводя до дрожи. Смерти, о которых она не подозревала, заставляли леденеть кровь, а упоминание Евы окончательно обескуражило испуганную девушку. Зашевелив губами, она попыталась втянуть холодный воздух и проговорила, едва дыша: — Я этого не делала. Я никого не убивала. Удар по лицу оглушил на несколько секунд. Повалившись на землю, Эви ощутила, как наполнился кровью рот и попыталась привстать, о чём тут же пожалела. Мир кружился перед ней, заставляя теряться в пространстве. Руки не слушались, а ноги не могли удержать в равновесии. Полученные травмы начинали понемногу напоминать о себе ноющей болью по всему телу. Шаркая ногами, мужчина наблюдал за жалкими попытками девушки защититься и, устав тянуть, вновь навис над ней, схватив за горло так, чтобы она не думала вырваться. — Мне плевать, кто это сделал. Ты или она. Мы найдём её. А если нет, ты, тварь, всё равно ответишь за этот грех. Удара не последовало. Оттолкнув обессилившую девушку от себя, он присоединился к остальным, тем, кто стоял всё это время позади и безразлично наблюдал за происходящим. Подобрав ноги, она с трудом присела и подняла голову, за что получила удар в спину. — Ещё смеешь глаза свои поднимать! — закричал кто-то за спиной. Прилетевший камень оставил болезненный след на коже. Согнувшись на мгновение, Эвиллит нашла в себе силы выпрямиться и взглянуть на них снова. Они стояли вокруг неё и смотрели, ненавидели и желали смерти за то, чего она не делала. Донести до них свою правду было невозможно. Её не слышали. За каждым произнесённым словом следовало наказание. Стерпеть их её тело было не в силах. Они стояли и смотрели, вгоняя в страх и поселяясь в памяти страшным воспоминанием, от которого тряслись руки и отнималась речь. Страх толпы зарождался в груди Эвиллит с каждой секундой, проведённой в стальных оковах чужих глаз. Ругательства и немая ненависть, холод и жар ярости, страх и скорбь за близких, схлестнувшиеся воедино, обрушивались на неё с непреодолимой силой, сносили всё на своём пути и оставляли с неприглядным лицом и бесцветными глазами, полными слёз. Они преследовали её, были её кошмаром, напоминанием её ничтожества. Все они, кто смотрел на неё, желая расквитаться с той, что так от них отличалась. Дома за их спинами догорали в молчании. Тени, отбрасываемые людьми, тянули к Эвиллит свои руки, стремясь погасить бьющуюся в агонии жизнь. Каждый из них нестерпимо хотел только одного — мести. Вдоволь насладившись страхом, бившимся в девичьей груди неумолимым набатом, толпа вновь приблизилась и, подхватив едва трепыхающееся тело, протащила девушку по всей деревне. Дома, охваченные огнём, крики женщин, гнетущее молчание мужчин — ночь, опустившаяся белым саваном, окрасила Каслтон кровью и страданиями, которых прежде никто не знал. Ночь, лишившая Эвиллит всего, не желала заканчиваться. Она была длиной в вечность, поселялась в сердце осколком вины, режущим плоть и саму душу. Души Эвиллит больше не чувствовала. Её ослабевшее тело влачили по земле, показывая то, к чему привела её судьба. Смерти, которые следовали за ней, оставляли рану на её совести. Они тянули её в сырые могилы, замуровывали и вдавливали вниз. Душа Эви была похоронена в ту ночь под многолетним деревом, на котором остались её родители. Зажмурившись от приблизившегося к лицу огня, девушка неосознанно подалась назад и попыталась проморгаться. Она не помнила, сколько они прошли и как достигли церкви, отворившей для них свои двери. Вглядывавшийся в лицо священник убрал лампаду и перекрестился. Испуг, читавшийся на его лице, побудил его отступить. Передав лампаду одному из мужчин, державших девушку под локоть, он засеменил к выходу, заведённо повторяя про себя молитву. Глядеть в глаза той, кто был виновен в гибели людей, священнослужителю было тяжело, но ещё тяжелей — наблюдать за мучениями и истязаниями ещё живого человека. Эту ношу он предпочёл переложить на чужие плечи. Эвиллит помнила слова наставницы. — Всякая церковь построена на костях магов, а наша в особенности. Ты и не представляешь, сколько их сгинуло под ней, — сказала она однажды, встряхивая вековую пыль с особенно ценных фолиантов. — Пусть и гонения на ведьм остались в прошлом, темница под церковью Певерил всё ещё существует. И не дай Геката, оказаться в её гнилых застенках. Женщины, обвинённые в колдовстве, не находили спасения даже в храме Бога. Лживые обвинения перекрывали свет Господа, ввергая мучениц в пучину жестоких расправ. И никто из мучителей никогда не нёс за это наказания. Эвиллит была всего лишь одной из многих. Надежда оказаться последней пробилась маленьким лучиком, осветившим её понурый лик. Преодолев тёмные коридоры, пропахшие сырым зловонием, они остановились у клетки и, распахнув её, втолкнули девушку в холодную, лишённую света, камеру. Приставив ключ к массивному замку, один из мужчин обратил на неё взгляд, полный презрения, и сплюнул на землю: — Посидишь здесь, пока не вспомнишь, куда подевалась твоя ведьма. Только думай быстрее. Тебе же лучше. Смерть от голода и холода куда мучительнее, чем от огня. Развернувшись, он покинул мрачные клети под вопрошающим взглядом девушки, вцепившейся в прутья решётки. Наступившая тишина зазвенела в ушах громким реквием. Осев на землю, Эвиллит постаралась нащупать землю, что-нибудь, что могло убедить её в том, что она не пропала, что она здесь и по-прежнему дышит. Разум покидал её, а дыхание учащалось вслед за сердцебиением. Безжизненные лица родителей, возникшие перед глазами, душили и загоняли в тиски. «Мертвы… Мертвы…» — проносилось у неё в мыслях, укореняясь осознанием, что их больше нет. Оставшись сиротой за одну ночь, девушка закрылась от всех и сдавленно зарыдала. Невыносимая горечь ощущалась во рту слезами и кровью. Она плакала, не прекращая, и боялась быть услышанной. Она погибала, царапала руки и сжималась в бесформенный кокон из боли и потрясений. Её трясло и бросало в пропасть. Родители, неповинные ни в одной из смертей, понесли самое страшное наказание из всех, и одна лишь мысль об этом закапывала её глубже, на самое дно существования. Она просила у них прощения, проклинала себя и желала себе их участи. Эвиллит Найт исчезала, оставляя после себя блёклое пятно на страницах собственной жизни. Она переставала соображать, чувствовать и дышать. Кара, настигшая самых близких, предназначалась ей и только ей. Показываясь в обществе людей, Эвиллит всё чаще ловила на себе взгляды, полные недоверия, слышала шёпот презрительных суждений за спиной и верила, что предрассудки жителей исходили от непонимания и страха. Не видя ни проклятий, ни проклятой энергии, не догадываясь о существовании незримых угроз, они клеймили тех, кто боролся с ними, выбиваясь из общей толпы иным образом жизни и замкнутостью, которых придерживалась Ева. Они боялись непохожих на себя и обходили стороной, страшась накликать беду. Боялись даже тех, кто был рядом с такими, как Ева. Гибель ребёнка во время родов, произошедшая в доме ведьмы, накалила обстановку и обернулась открытой враждебностью. Взгляды переходили в недовольство, шёпот — в оскорбления, прилетавшие в спину увесистым камнем. Оборачиваясь на людей, бросивших вслед проклятия, Эвиллит не гневалась в ответ, не стремилась поставить на место и не желала им того же. Она лишь смотрела на их лица, пытаясь разглядеть в застывшей гримасе презрения остатки человечности. И она находила. Искать человечность в глазах сотворивших с её родителями жестокость девушка не могла и никогда бы не стала. Ни человечности, ни милосердия, ни Бога в стенах церкви Певерил больше не оставалось. Содрогаясь от длительных рыданий, Эвиллит оглядела сырую камеру и, отыскав глазами подобие койки, взобралась на неё, прижимая к себе руки и ноги. Ноябрьский холод сквозил отовсюду и не щадил пытавшуюся сохранить тепло пленницу. Тонкая сорочка, впитавшая пот и измазавшаяся в грязи, не ощущалась на коже. Прижимая руки к губам, она вздрагивала от каждого шороха и не могла остановить обжигающие лицо слёзы. На миг показалось, что выплакав их все, она тотчас ощутит на коже выступившую кровь и продолжит плакать, теряя зрение. Буйство голосов и паники начинали понемногу стихать. Усталость брала верх над обострившейся тревожностью и оседала тяжестью на опухших веках. Несмотря на пережитый ужас и лишения, Эвиллит проваливалась в мрачный и тихий сон, необходимый для её пострадавшего сознания. И это было единственной отрадой в ту беспощадную и чудовищную ночь. Утро, наступившее для неё к полудню, вернуло все воспоминания прошедшей ночи, отозвавшись глухой болью в груди. Пощупав себя на наличие травм, Эви отдёрнула руку от рёбер, убеждаясь в переломе, и попыталась доковылять до решётки. Отсутствие людей пугало чуть меньше, чем их присутствие. Её не охраняли. — Кто-нибудь. Кто-то здесь есть? — позвала она сиплым голосом, но не получила никакого ответа. Голод и жажда усиливались с каждым часом. Тёмные коридоры оставались пусты, никто не показывался. Прижавшись к решётке, она прислушалась к малейшим изменениям, но ни шелест рясы, ни тяжёлые шаги не развеивали тягостное безмолвие, начинавшее давить с особой настойчивостью. День, прошедший в томительном ожидании, не принёс ничего, кроме усилившейся боли в теле, усталости и жажды, утолить которую хотелось больше всего на свете. Глоток воды, который дали сделать на следующее утро, оживил её и позволил двигаться. Пищу Эвиллит получила значительно позже. Ломоть хлеба, брошенный под ноги, был самым желанным и на короткое время успокоил ревущий желудок. Оскорбления и угрозы, которые приходилось слышать от навещавших её надзирателей, впитывались с водой и пищей, оседая в животе не перевариваемым комком. Оставаясь глухими к её словам, они давили на неё и требовали невозможного — сообщить местонахождение Евы. Мысли о наставнице угнетали Эвиллит. Она не знала, где находится ведьма, не хотела верить в её причастность и безутешно надеялась, что наставница придёт за ней. Дни, тянувшиеся чередой тяжких испытаний, заглушали голос надежды. Ожидать спасения было напрасно. Наслушавшись пустых речей, надзиратели вскоре стали действовать жёстче. Выпустив пленницу из камеры на пятый день, они поднялись с ней в церковь, вызывая на лице девушки непонимание и проблеск надежды, погасший в одночасье, когда грубые руки толкнули её к колонне и привязали, оставив так до самого вечера. Напряжение в ногах отнимало все силы. Возвращаясь в камеру под бдительным взором надзирателя, Эвиллит падала на койку и засыпала беспробудным сном, который мог унять боль и подарить часы забвения. Испытания, выпавшие на её долю, продолжались несколько дней. Редкие приёмы пищи, повсеместный холод и мучительные истязающие мысли сказывались на здоровье не лучшим образом. Эви увядала на глазах. Передвигаться становилось тяжелее с каждым днём, дрожь в руках не проходила даже с приёмом пищи. Взошедшая на небосвод Луна ознаменовала собой девятый день пребывания в сырой темнице, ставший для девушки особенным. Она сидела, подобрав ноги, и не покидала свою койку с самого утра. Живот скручивало от боли, отметины на руках от верёвок не проходили и доставляли дискомфорт. Сгибая и разгибая конечности, Эвиллит старалась размять мышцы и не дать им одеревенеть окончательно. Боль в рёбрах становилась всё сильнее. Делая глубокие вдохи, девушка отмечала тяжесть в лёгких и надеялась, что её подозрения окажутся неверны. Закрыв глаза на мгновение, она предалась спокойствию, стараясь отгородиться от всего, что её окружало: от сырости, от голода, от мыслей о завтрашнем дне, который мог не наступить, и перепуганно вздрогнула, заслышав резкое хлопанье. Устремив взгляд к небольшому проёму в стене под самым потолком, откуда по ночам лился свет Луны, утешавший своим сиянием, Эви не поверила своим глазам. Подлетевший стрелой филин оживлённо хлопал крыльями, привлекая внимание притихшей пленницы, и не унимался, пока изумлённая его появлением девушка не бросилась к нему с разгоревшейся в груди надеждой. — Адам! Адам, это ты! Где Ева? Что случилось? Я ведь выйду отсюда? Я ничего не делала. Пожалуйста, передай Еве, что я ничего не делала, — залепетала она, срываясь на крик. Обернувшись на решётку, она испуганно вгляделась в тьму. Боясь привлечь внимание поднявшимся шумом, Эви всего на миг потеряла из виду знакомую птицу и неожиданно вскрикнула, почувствовав резкую боль. Клюнув девушку в протянутую руку, филин ведьмы бесследно исчез, словно подхваченный ветром лепесток. Держась за пораненную руку, девушка отшатнулась от стены и на грани паники залилась слезами, теряя понимание и здравый смысл. Чем она заслужила такое? Что сделала? Даже филин, встречавший её молчаливым одобрением во взгляде, отвернулся от неё, оставив с раной, которая не прекращала кровить. Рана от бездействия и тишины была куда болезненнее и не заживала ни на дюйм, погружая Эвиллит в водоворот истязающих разум мыслей. — Эй, чего расшумелась? — раздалось в конце утопающего во мраке коридора, от чего девушка старательно вытерла слёзы и спрятала руку в ткани платья. Приблизившись к камере неспешной походкой, мужчина вывел пленницу из холодной тюрьмы, помещая в ещё более жестокую и непримиримую клетку. Привязав её крепче обычного, он ухмыльнулся, довольный результатом, и оставил её одну, полагая, что каждодневные привязывания к колонне разговорят недостаточно сломленную девушку. Происходящее в храме не задерживалось в памяти и проходило в состоянии, граничащим с бессознательной отрешённостью. Эвиллит хранила молчание, не поднимая головы, не слышала приближающихся шагов, громкой ругани и взмаха руки. Почувствовав на губах кровь, она усилием воли заставила себя взглянуть на мучивших её истязателей и к незначительному удивлению заметила изменения. Теперь их было трое. Человек, что появился последним, отличался отстранённостью и странным видом. Она не старалась запомнить его лицо, оно размывалось белым пятном и не выглядело знакомым. — Ну и куда ты уставилась? Там ничего нет, еретичка. Кончай фокусничать, — услышала она, не понимая, к чему клонит мужчина. — Ничего, ей недолго осталось. Склонив голову под гнусные ухмылки, потонувшие в кромешной тьме, Эвиллит медленно открыла глаза и огляделась. Храм оставался пуст. Облизнув губы, она ощутила свежую кровь и судорожно выдохнула. Дотянуть до вечера было единственным желанием смертельно уставшей девушки. Она едва перебирала ногами, переступая порог злосчастной клетки, и с трудом представляла, как встанет на них завтра. Упав на землю от усталости, она придвинулась ближе к окну и затихла, стараясь сберечь остатки тепла. Ночное светило оставалось безвольным свидетелем и единственным другом, утешавшим её в минуты тихой скорби. Его свет трепетно касался её лица, не доставляя боли, и позволял побыть под его защитой до самого утра. Луна, светившая в маленькое окно темницы, была единственной, кто не отвернулся от изнывающей горем души, и была рядом с Эвиллит каждую холодную ночь. Луна делила с ней и радости, и несчастья, следуя за девушкой незримым духом, помогающим не потерять себя. И даже находясь в заточении, девушка не чувствовала себя покинутой лишь из-за тусклого света, что освещал её угасающую жизнь. Стук, прорезавший тишину, прошиб тело невидимой молнией. Устремив взгляд к источнику звука, Эви непроизвольно отползла к стене и вгляделась в сгущающуюся темноту. Глаза, привыкшие к мрачным ходам подземелья, быстро обнаружили стоявшего у решётки человека. Почти полностью скрытый в тени из-за чёрного одеяния, его высокий силуэт выбивался смотрящими в стороны белыми волосами. Тёмная повязка, скрывавшая глаза незнакомца, приковывала к себе больше всего внимания. Волнительно затаив дыхание, Эви с сочувствием заметила: «Незрячий…» Стоя у железной преграды, он не спешил приблизиться и не предпринимал ни одной попытки запугать или нанести увечья. Сжавшись под пристальным вниманием незнакомца, девушка заняла выжидательную позицию и не смела заговорить первой. — Ты здесь одна? Вопрос, прозвучавший столь странным образом, удивил застывшую в недоумении пленницу. — Од-на, — ответила она, позабыв о нерешительности. Вопросы, следовавшие друг за другом, казались необычнее предыдущих. Эвиллит не понимала, кто перед ней и чего ожидать от этого странного человека, расспрашивающего её о месте, в котором находился вместе с ней. Проводив тяжёлым взглядом бесстыжего мерзавца, спустившего свои портки, девушка ещё раз убедилась в том, что пожаловавший к ней гость не такой обычный, как могло показаться на первый взгляд. Он оставался невидимым для других, и чем, если не магией можно было объяснить такое явление? Подтвердив свою догадку ироничным увиливанием от ответа, Эвиллит узнала его имя и запомнила с первого раза, подмечая его редкость. Слышать имя «Сатору» ей прежде не приходилось, и Эви предположила, что он не из прилегающих к деревне мест. Скорее всего, даже не из Англии. Уж очень особенной была его речь, пусть и на знакомом ей языке. — Я вытащу тебя отсюда. Я приду за тобой. Обещаю. Слова, стремительно слетевшие с его уст, вернули её в реальность, в холодную камеру с навеки поселившейся в её стенах тоской и впитавшимися в землю рыданиями о загубленных родителях. Он не знал её, не спрашивал, как она тут оказалась, не смотрел с высоты своего роста и не проклинал. Опустившись напротив, он сделал то, о чём было сложно помыслить. Он дал ей надежду. Разжёг в её груди угасающее пламя и улыбнулся, легко и непринуждённо, подкрепляя данное обещание. Не сумев сдержать слёзы, Эвиллит осторожно приблизилась к разделявшей их преграде и поблагодарила одним взглядом, выражая свою признательность и желание быть спасённой. Чувство, возникшее в груди, разливалось по телу недостающим теплом и уверяло: скоро всё закончится. Единственная душа, обратившая на неё взор, была совсем рядом. Эви не знала, кто был перед ней, но была благодарна за малое: за то, что остался и заговорил с той, что оказалась позабытой всеми. Рука помощи, протянутая из ниоткуда, могла стать единственным спасением, и девушка была счастлива за неё ухватиться. Единственный просвет, блеснувший в темноте, на короткий миг вывел её к свету, заставив поверить в невозможное. В лице мага она видела единственную возможность выбраться из заточения, душившего её безжалостным напоминанием произошедшего ужаса. Убитые родители, объятые огнём дома, ненависть и отвращение на лицах людей — она помнила всё. Страшный кошмар, стоявший перед глазами каждый день и каждую ночь, съедал её заживо. Отрывал куски плоти, мучительно оттягивая неизбежное. Конец экзекуции был предрешён. Пока не появился он. Распахнув глаза от неожиданности, Эвиллит тяжело задышала и поморщилась от боли, пронзившей грудную клетку. Хрипы, вырывавшиеся из груди, не предвещали ничего хорошего. Тело начинало подводить и не сразу подчинялось даже простым движениям. Попытавшись отогнать мысли о плохом самочувствии, Эвиллит обернулась на решётку и вгляделась в непроглядную темноту за ней. «Ушёл?» — спросила она себя, не помня, как добралась до койки. Отсутствие Сатору настораживало, но девушка была уверена: он вернётся и непременно поможет. Обещание, что он дал, затмевало собой лишения, которые приходилось испытывать. Холод отступал в ледяные чертоги, так и не сумев добраться до сердца, трепет заглушал собой настойчивый голод, сворачивающий внутренности в несуразный клубок, и даже горечь пережитых событий ощущалась не так остро, уступая место проглядывающемуся глотку свободы. Уверившись в чужих словах, Эвиллит отходила ко сну с зародившимся чувством надежды, вдохнувшим в неё немного жизни на девятую ночь заточения. Беспокойные сны, подобравшиеся невидимыми касаниями ночи, окутывали разум незнакомыми образами. Объяснить их и даже попросту вспомнить на утро девушка никогда бы не сумела. Сменяя друг друга, они рассказывали ей о чужой судьбе, переплетённой тысячью неясных нитей и одной единственной, связанной с ней. Она вела её вглубь неизведанного прошлого или скорее будущего. Потери сменялись познанием, а разочарования — твёрдыми убеждениями, ведущими к выстроенному собственными руками одиночеству. Улыбка, увиденная за решёткой темницы, была с ней и здесь, мелькая мимолётными искрами, затухавшими так же быстро, как и блеск в глазах, стираемый кровью с потерянного лица. Жизнь незнакомого мага проносилась в её снах мерцающим потоком, не задерживаясь ни на миг и не оставляя после себя ни единого воспоминания. Охвативший голову жар беспощадно стирал из памяти возникшие видения, позволяя выпустить их из ослабевших рук. Обретать и терять — таким был неразрывный круг жизни, который было не остановить и не повернуть назад. Рука, что обещала вытянуть на свет, задержалась лишь на мгновение. Длинные пальцы лёгким движением сложились в знак, отпечатавшийся в памяти на всю оставшуюся жизнь. Знак бесконечности был единственным, что запомнила Эвиллит из снов, показавших ей другую жизнь. Вдохнув морозный воздух, она сложила его перед собой и взглянула сквозь осевшую на глазах пелену. А затем заснула вновь, позволяя утянуть себя в беспросветную темноту. Дни в темнице под церковью тянулись непрерывным и монотонным течением. Просыпаясь с неослабевающей верой в скорейшее вызволение, Эвиллит старалась копить силы и не угасать духом, что не скрылось от внимания недовольных такими переменами надзирателей. Страх и беспомощность, отражавшиеся в её глазах в ночь пленения, по их мнению, были ей больше к лицу. Вернув их, они могли добиться желаемого — узнать, куда сбежала ведьма, а если и нет, свершили бы то, чего давно желали — праведную и жестокую месть. Терять им было нечего. Ночь приближалась бесшумным зверем. Его дыхание чувствовалось на коже леденящим кровь шёпотом. Различить его, вслушиваясь в бесчеловечное шипение, девушке совсем не хотелось. Она знала, о чём поведают наступившие сумерки — о неотвратимом конце и беспросветном будущем. Оживляя в памяти встречу с магом, она заглушала шёпот смерти, забирающей её жизнь по частям. Стараясь сберечь оставшееся, Эвиллит надеялась на спасение, поджидавшее её совсем рядом. Путь до него освещала неугасимая вера, блиставшая на грани полночного диска, что разгонял облака и тоску в её сердце. Затмить его свет не удавалось ещё никому. Скрип отворившейся решётки вывел её из зыбкого сна. Продрав глаза, Эвиллит оглянулась на вошедшего и с огорчением обнаружила за спиной одного из надзирателей. Не сказав ни слова, он заставил её подняться и потащил к выходу, осознавая, что сопротивления не последует. Оставив позади церковь, Эви непонимающе завертела головой и напрягла руку, за которую держался мужчина. Куда её вели? Почему ночью? Не застав на всём пути ни одного человека, всего на мгновение ей почудилось, что она сумеет сбежать. Спасётся, и её не найдут. Горстка накопленных сил могла позволить оторваться от погони, но уверенности в рискованном шаге у девушки не было. Ноющая боль, распространяющаяся по всему телу, значительно уменьшала шансы на благополучный исход. Но отбрасывать задуманное Эвиллит не стала. Меньше всего от неё могли ожидать подобного шага. И пленница была готова рискнуть. Оставалось лишь дождаться, когда мужчина потеряет бдительность и расслабится, уверенный в абсолютном смирении едва поспевающей за ним девушки. Слабо улыбнувшись собственной задумке, Эвиллит не заметила, как ослабла хватка надзирателя, как промелькнуло на морщинистом лице лукавство, стирающее в пыль наивные мысли о побеге. Остановившись, он отпустил её и позволил осмотреться. Пронизывающий ветер, заползший под платье, сковал тело холодом и неприятным ознобом. Сделав неуверенный шаг вперёд, Эви осталась стоять на месте. Сил сделать ещё один шаг больше не было. Дом, в котором она выросла, был совсем рядом. Видеть его таким же, как и прежде, казалось немыслимым. Потухший свет в окнах и поселившаяся в округе тишина набрасывали на него тень смерти. Назвать его домом теперь было сложно. Но ни его удручённый вид, ни копившиеся на всём пути вопросы больше не занимали внимание девушки. Страшась поднять голову, Эвиллит осознала, что её привели к тому, с чего всё началось. Привели, чтобы напомнить, что она наделала, ведя дружбу с ведьмой. И чем за это поплатилась. Висевшие, как и в ту ночь, родители взирали на дочь с исказившимися от времени лицами и с вечным непониманием, засевшим в пустых глазницах. Эвиллит не могла вздохнуть. Сотрясаясь от ужаса, она не смела поднять голову, не смела взглянуть на разлагающиеся тела. Задрожавшие от спазма губы не могли вымолвить даже простых слов прощения. Вина, тянувшая к земле неподъёмным грузом, не позволяла даже думать о прощении. Оказавшись рядом, уставший от неповиновения мужчина схватил её за волосы и заставил взглянуть наверх: на трупы, оставленные в назидание другим, и на одинокую петлю, висевшую над головой пленницы между двумя телами. — Гляди. Простоишь здесь всю ночь — останешься жива. Если упадёшь, ляжешь или решишь присесть, окажешься в этой петле, — предупредил он, обжигая кожу змеиным шёпотом. Оттолкнув от себя девушку, он присел на заранее принесённую скамью и окинул взглядом подрагивающее от страха тело, ещё подающее признаки жизни, и принялся ждать в предвкушении долгой ночи. Отвернувшись от изверга на окоченевших ногах, Эвиллит постаралась унять дрожь. Мысли больше не терзали её голову. Она не ощущала биения сердца, не могла сказать, дышала она или нет. Её ничего не тревожило. Пропала даже вездесущая боль. Чувств больше не оставалось. Пробирающий до костей холод не волновал, как раньше. Она его не замечала. Она продолжала стоять, осунувшись под тяжестью обрушившихся потрясений, и не знала, что её держит. Руки родителей, невидимо придерживающие любимую дочь от смерти, или сама смерть, продлевающая её муки в мире живых. Эвиллит не знала и ничего не чувствовала. «Упади. Умри. Упади. Умри…» — проносилось в мыслях, утягивая за собой в неизбежную темноту. Но девушка продолжала стоять. Дрогнув пальцами, она сложила неизвестный ей знак, запомнившийся чудом из недавнего сна, и прижала его к груди, не понимая, что делает, и чем ей это поможет. Эвиллит не знала, что он означает, но помнила разнообразие чувств, которое испытала в ночь, когда увидела его в первый раз. Возможно, он был воплощением её надежды и непоколебимой веры. А, возможно, не значил ничего и был простой безделицей. Прижимая его к груди, Эви не надеялась ощутить облегчение или ясность ума, но заметила, как проходит дрожь и как выравнивается её дыхание. Он помогал. И был с ней в минуты всепоглощающего отчаяния. Эвиллит не помнила, сколько прошло времени. Первые лучи, осветившие землю, скользнули по бледному лицу, отражаясь в безжизненных глазах ярким отблеском. Руки, схватившие её под локоть, увели в сторону. Бросив стеклянный взгляд на пустую петлю, девушка увидела в ней себя, навеки оставшуюся рядом с родителями, и всё прочее перестало иметь для неё какой-либо смысл. Её приводили туда ещё не раз. Наблюдали за тем, как угасали её глаза и не понимали, как она продолжает держаться на ногах. Эвиллит перестали кормить. Давая лишь воду, они наблюдали, как она смотрит в стену и не шевелится даже после ударов по лицу. Плюнув после нескольких попыток привести её в чувство, они оставили её умирать. Усилившийся жар отгонял сон, заставляя ворочаться в бреду. Кашель и хрипы, сотрясавшие камеру, не давали покоя и теперь в полной мере убеждали, что беспощадный холод добрался до лёгких. Ноги, которые больше не держали, понемногу отказывали, а посиневшие пальцы не чувствовались вовсе. Позвонки, проглядывающие из-под тонкой кожи, вытянувшееся лицо и бессилие, от которого стало невозможным поднять голову, убедительнее всего выражали её нездоровую худобу. Жизнь в немощном теле угасала стремительнее предстоящей казни. Проведав её впервые за несколько дней, мужчина, лица которого Эви уже не могла разглядеть, сообщил закономерную весть: — Завтра тебя сожгут на костре. На глазах у всех. Будешь гореть за двоих, тварь. Оставив на лице давно догорающей пленницы след от удара, он вышел и бросил её одну с мыслью о завтрашнем конце. Грея ледяные руки своим дыханием, она не вздрогнула, услышав собственный приговор. Он не вызывал в ней ничего, кроме вечного холода зияющей в груди пропасти, не удивлял своей жестокостью и не оставлял вопросов. Он был заслуженным. И несправедливым. Сердце Эвиллит, готовое излиться кровью, сжалось в бесформенный комок. Потухший взор наполнился слезами, и девушка сдавленно взвыла, не отнимая рук от лица. Конец, что был уготован, беспощадно травил её изнутри, выжигал на продрогшем теле бесчестное клеймо и заживо втаптывал в землю всё, что было в её жизни до этого. Заслуженного наказания Эвиллит не заслуживала. И мириться с приговором, что вынесла сама судьба, не дрогнув праведной рукой, девушка больше не могла и никогда бы не стала. Оторвав голову от холодной и ненавистной койки, забравшей немало здоровья, она потянулась в кромешную темноту. Луна, скрывшаяся за хмурыми тучами, не проникала в забытую Богом темницу, не касалась своим светом болезненного лица ожидающей её каждую ночь девушки. Она отвернулась от неё вслед за другими и не могла осветить путь, которого больше не было. Упав на землю и ударившись лицом, Эви не перестала тянуться к выходу. Помогая себе локтями, она ползла в притаившуюся во тьме неизвестность, не осознавая, что делает, и как это ей поможет. Она не хотела умирать. Не здесь. И не так. И мысль о смерти, которую она выберет сама, питала её силы и не давала сдаться. Она уверенно тянулась к её воплощению, не догадываясь, что её ждали. Прикосновение чужих пальцев, вынырнувших из самой земли, сбило дыхание и намертво сковало колотящееся в исступлении сердце. Не сдвинувшись с места, Эви ощутила, как переплились их пальцы, а тишину прорезал незнакомый приглушённый голос: — Не хочешь умирать? Отдёрнув руку, девушка отстранилась и попыталась разглядеть говорившего с ней человека, но неизвестный лишь расхохотался, оставаясь невидимым для её глаз. — Тебе меня не увидеть. Проклятия для тебя незримы. Почувствовав, как ей выдохнули в лицо, Эви отмахнулась от невидимого существа и постаралась не терять самообладания. С подобным ей приходилось сталкиваться впервые. Но показывать страха было точно нельзя. — Я поделюсь с тобой проклятой энергией, и ты меня увидишь. Почувствовав прикосновение ко лбу, она вцепилась в невидимую руку и сжала её что было сил, но сбрасывать и отказываться от предложения девушка не стала. Предчувствие или нежелание остаться лицом к лицу с неминуемой гибелью толкали её к сомнительному шагу, на который она бы никогда не решилась раньше, но могла решиться теперь, зная, что ничего не потеряет. Прокатившиеся по телу волны странного происхождения наполняли её, как пустой сосуд, проникая в каждую клетку и поселяясь в ней недосягаемым и несвойственным веществом. Проклятая энергия, о которой Эви слышала не раз, не ощущалась благом, от неё не исходило тепло. Дребезжание воздуха над головой заглушало внешние звуки и искажало картину перед глазами. Постаравшись сфокусировать взгляд, Эвиллит поняла, что искажается вовсе не реальность, а проклятие, проявляющееся перед ней. Встретившись взглядом с девушкой, которая теперь его видела, дух широко улыбнулся и поспешил убрать ладонь. Существо, представшее перед ней, не было похоже ни на человека, ни на дикого зверя. Рассеиваясь чернильной дымкой, оно имело расплывчатые очертания, еле различимые глаза и белозубую улыбку, растянувшуюся по всему лицу. Не имея ног, оно парило в воздухе и не касалось земли, что делало его похожим на джина из добрых сказок, но верить в доброту возникшего из темноты духа девушка пока не спешила. — Теперь и ты меня видишь, — улыбнулся он шире, театрально раскинув руки. — И почему с тобой раньше не делились проклятой энергией? У тебя её совсем нет. Ни капли, представляешь? — подлетев ближе, он заглянул пленнице в глаза и задумчиво заключил. — И это не проклятие небес. Что же это такое? Не понимая, к чему тот клонит, Эви хмуро поинтересовалась: — Кто ты? Откуда ты взялся? Дух замер. Дрогнувшая на миг улыбка стала ещё шире и безумнее, занимая собой всё лицо. — Я? Кто я? Ах да, меня стали реже узнавать. История движется своим путём, вычёркивая ненужные имена, а иногда стирая их насовсем, — обернувшись, он сцепил руки за спиной и наконец представился. — Я — Проклятие связующих клятв. Или Проклятие контрактов. Зови, как хочешь. Имени у меня всё равно нет. Получив ответ лишь на один свой вопрос, Эвиллит упорно хранила молчание и выжидающе глядела на духа, не внушающего никакого доверия. — Это место источает много проклятой энергии. Настоящее сосредоточие зла. Поверишь, если скажу, что просто проходил мимо? — оскалился он, обратив на девушку горящий взор. — Ты не спросил моего имени. Знаешь, кто я? — заметила Эви, не спуская глаз с духа. — Имя единственной ведьмы, для которой готовится огромный костёр на площади, мне, разумеется, известно, — рассмеялся он, плавно перелетев к противоположной стене. — Только вот ты совсем не ведьма. И обвинения против тебя ложны. Сохраняя холодную голову, девушка пыталась понять, что понадобилось эксцентричному проклятию, и чего оно добивается длинными речами, которыми умело балансирует на грани заинтересованности и безразличия. — Не знала, что проклятия способны на сострадание, — заметила Эви, улыбнувшись краешком губ. Закатив глаза от подобного заявления, проклятый дух остановился у массивной решётки и, предвкушая последующую реакцию, бесстрастно сообщил: — Я не знаю тебя, но знал ту, что всё это сотворила. Услышанное лишило девушку маски хладнокровия, за которой она старательно пряталась, и предательски сжало сердце. Дрожь в пальцах выдала волнение, и скрыть его от пристальных глаз проклятия было уже невозможно. — Прискорбно сообщать, но ты оказалась здесь по её вине, — подтвердило оно, ничуть не смущаясь своей лёгкой улыбки. — Нет, я не верю, — открестилась Эвиллит, подбирая ноги. — Ева никогда бы так не поступила. Ни со мной, ни с кем-либо ещё. Уверенная в своих словах она подняла взгляд на духа, не желая принимать его правду. Она знала Еву и знала, что наставница никогда не оставила бы её в беде, а потому не отступала от своих слов даже под угрозой смерти. Показательно вздохнув от упёртого нрава девушки, дух опустился на землю и вопросительно ухватился за свой подбородок: — Ну и где же она, по-твоему? Почему не спешит тебя выручать? Выдержав паузу от незнания ответа, Эви скоропалительно предположила: — Значит, не может. Значит, что-то случилось. Ева никогда не оставила бы меня на смерть, — повторила девушка, словно убеждая саму себя. Поджав дрожащие в спазме губы, она постаралась скрыть заблестевшие от слёз глаза и склонила голову, не найдя других слов, которые могли бы подкрепить её веру в наставницу. — Ты знала, что она француженка? — спросил вдруг проклятый дух и воспарил к потолку. — И сейчас она на полпути в Салон-де-Прованс. Если уже не прибыла на место, — заметив абсолютное непонимание на лице девушки, он тихо рассмеялся себе под нос и пояснил. — Там находится монастырь, в котором захоронен её предок — Мишель Нострадамус. Тайна его захоронения мучила Еву на протяжении всей её жизни. Неудивительно. Ведь я знал его, — расхохотался он, не в силах сдержать упоминания своих многочисленных знакомств и связей. — Такой же повеса, как и его беспутный потомок. Прослыл предсказателем, хотя не имел ни малейшего представления о том, что уготовило нам будущее! — сорвавшись на крик, он понемногу затих и продолжил свой долгий рассказ. — Он осмелился заключить со мной контракт. Вспыхнувшая в те годы чума отбирала жизни людей, не спрашивая их положения и возраста. Она была беспощадна. Попытки Мишеля противостоять ей потерпели неудачу, и тогда он нашёл меня. Он не знал, что обладает заложенным в нём с рождения даром. Я обучил его обратной проклятой технике, а взамен он отдал самое дорогое, что у него было — свою семью. Пожертвовал женой и детьми, чтобы вылечить сотни других людей. Можно ли считать его шаг самоотверженностью? Или пожертвуй он собственной жизнью, его помощь имела бы истинную ценность? Вопрос проклятия потонул в мрачной тишине промозглой темницы. Эвиллит не знала целителя, о котором говорил дух, не знала подробностей жизни Евы и не могла связать эти события друг с другом. Разрозненные детали чужих судеб никак не складывались в цельную картину, которую видело перед собой проклятие, так и не дождавшееся ответа от умолкнувшей в миг девушки. — Путь к цели, проложенный чужими жизнями, — таким был её выбор. Таким было её желание, — договорил он, приблизившись к её лицу. — Чего ещё было ожидать от этой безумной женщины? — Она бы не стала. Она не могла. «Она… дорожила мной…» — уверив себя последним утверждением, не поддающимся никаким сомнениям, Эвиллит со всей твёрдостью заглянула проклятию в глаза и, не дрогнув голосом, повторила: — Ева никогда бы так не поступила. Снисходительная улыбка, столь нехарактерная своеобразному проклятию, была единственным ответом для убеждённой в своей истине пленницы. Дух не настаивал. Ему было всё равно, какой правды придерживалась истощённая каждодневными истязаниями душа, жизнь которой должна была оборваться на рассвете. Всплеск адреналина, разогнавший кровь, растворялся без остатка, возвращая слабость и боль в теле. Держать голову становилось тяжелее. Крупица сомнения, упавшая на сердце, разрасталась чёрными линиями и захватывала всё больше незапятнанных мест. «Всех, кто успел отойти ко сну, убила…» Эвиллит опустила взор. Поникла, обхватив себя руками. И не сказала больше ни слова. Она знала только одного человека, способного убить в сновидениях. Впуская в созданные миры, он творил немыслимые образы, погружал в просторы, каких не было на земле. Они были в его власти. Как и те, кто был частью выдуманных снов. Проклятый дух мог не знать о сильной связи, возникшей между ведьмой и девочкой, попавшейся однажды ей на глаза, но поведение женщины, её внезапные тревоги и выкрики в пустоту, вызывали опасения и по-настоящему беспокоили ученицу, не знавшую, как ей помочь. Эвиллит боялась за наставницу, но не могла допустить и мысли, что бояться стоило её. Её техники, её нрава, её беспощадной жестокости. «Даже магов порой не встретишь хороших, не говоря уже о проклятиях…» Слова ведьмы, проступившие сквозь пелену проносившихся перед глазами событий, наконец нашли объяснение. Она говорила о себе. Спрятав лицо за волосами, Эви хранила молчание и не поднимала головы, превозмогая боль от осознания предательства. Ожидание, что за ней придут и обязательно помогут, рассеялось пыльным облаком, вызывая резь в глазах. Осколки разбившегося доверия вспарывали заживо, пуская кровь, которой хотели насытиться. Эвиллит её не жалела. Продолжая ранить себя светлыми воспоминаниями, она запоминала, к каким последствиям они привели. Она закапывала образ наставницы, хоронила его в отличие от извергов, не предавших её родителей земле. Она отрекалась от неё, и никакой Евы для Эвиллит больше не существовало. Сжав ладонь от клокочущего в груди разочарования, девушка взглянула на проклятие, и, застав его на прежнем месте, наконец спросила: — Чего ты хочешь? Улыбнувшись шире обычного, он приплыл к девушке после томительных минут ожидания и с нетерпением изложил то, что привело его в глухую темницу церкви Певерил: — Я предлагаю тебе заключить контракт. Свяжем друг друга клятвой, согласна? Тяжелый вздох, последовавший после слов духа, развеялся сизой дымкой перед его исказившимся от недоумения лицом. — Ты же хочешь выжить? Хочешь выбраться отсюда? Ты же этого желала, — напомнил он, раздражаясь при виде безучастной мины. — Желала. И желаю, — ответила Эви, не удостоив его вниманием. — Ждёшь, что за тобой придут? — нашептал он лукаво и замер у её плеча. Взглянув на проклятие, Эвиллит в полной мере ощутила, как напрасны были её ожидания, каким хрупким оказалось чужое обещание, брошенное на ветер, и как доверчива была она сама. Маг, подаривший надежду и забравший её в тот же миг, больше не появлялся. Возможно, таким, как он, ничего не стоило бросить слова, которые могли спасти чью-то жизнь, а затем раствориться в темноте, позабыв о том, что их отчаянно ждут. Возможно, такими были все маги, наделённые силой, которая отличала их от обычных людей. Что для них могли значить люди? Бессильные, мешающиеся под ногами души. К их стенаниям сильнейшие оставались глухи. — Хочу, чтобы он спас моё тело и спас мою душу. Таково моё желание. Слова, полные решимости, развеяли тягостную тишину, отозвавшись гулким эхо. — Ты про мага, который к тебе являлся? С ума сошла?! — обомлел дух, вытянувшись в лице. — И что значит «спас твоё тело и твою душу»? — Откуда тебе известно, что он приходил? — перебила его девушка, заподозрив что-то неладное. Втянув губы, проклятие затихло и заулыбалось в привычной манере. Подлетев к тяжело дышащей пленнице, он убедительно намекнул на её положение: — Ты больше не встанешь на ноги. Твои переломанные рёбра вонзились в лёгкое. У тебя открылось кровотечение и протянуть с ним долго не выйдет. А ещё у тебя развилась чахотка. И ты надеешься дожить до утра? А утром, напомню, тебя ждёт пламя костра. Это последняя ночь на твоей памяти, если не решишь иначе. — Я уже решила, и решения своего не изменю. Он обещал мне. Непреклонность, с которой говорила угасающая на глазах жизнь, поражала проклятие. Эвиллит не знала, что ей двигало. Желание помочь магу сдержать своё слово или показать свои незыблемые принципы, отступать от которых она не стала бы даже перед лицом смерти. Ничего другого девушка больше не желала, а потому открылась проклятию: — Он должен будет вызволить меня отсюда. Так он спасёт моё тело. А душу… Её он тоже спасёт. И спасти сможет только он и никто больше. Озарение, пришедшее на смену бурному негодованию, согнало с лица проклятия гнев и досаду. Хищная улыбка, вернувшаяся с особым предвосхищением, засияла скоплением звёзд. — Идёт, — согласился дух, не в силах сдержать свой триумф. Удача благоволила и шла ему в руки. Просить о бóльшем он и не мог. Поверить, что девушка сама согласится на такой исход, было невозможно. Но такова была реальность, и распоряжаться её данностью проклятый дух мог по своему усмотрению. — Что тебе нужно взамен? — вытянув проклятие из радостных дум тихим голосом, Эви подняла на него уставший взгляд и постаралась не ронять голову. Подлетев неспешным порывом, похожим на ныряние в морские глубины, он оказался напротив и выдвинул своё условие, твёрдое и не терпящее возражений: — Ты должна будешь пройти ритуал Купели. Приготовления беру на себя, — ожидая очевидные расспросы, он поспешил разъяснить свои требования. — Ритуал, как ты поняла, проводится в воде. Его воздействие губительно для души. Купель подавляет волю. Но утягивать на дно мы будем не твою душу, а души тех, кого ты коснёшься. Они утратят волю выбора, и я сумею до них добраться. Непонимание, тронувшее блёклый взгляд, дух предпочёл проигнорировать. Рассеянный взгляд и нервные подёргивания выдавали его намеренное избегание подробностей, которые он знал, но отчего-то хотел утаить. — И зачем тебе это? Что это даст? — спросила она назойливо, желая знать больше о том, в чём ей предстоит участвовать. — Что это даст?! — завопил дух, искажаясь в безумной гримасе. — Что это даст… Осев на землю, он непривычно сгорбился и затих. Взгляд, устремлённый в стену, был пугающе пуст и потерян. А спесь, обыкновенно сопровождающая его во всём, улетучилась, обнажая его загнанность. — Это вернёт мне меня, — ответил он, не осмелившись посмотреть в глаза. Слова, давшиеся проклятию с трудом, вызывали в нём подлинное волнение и безвыходное отчаяние, которыми он никогда прежде не делился. Казалось, что ответ на вопрос, который ему никто не задавал, он пронёс через всю свою жизнь и, столкнувшись с ним воочию, оказался совершенно к нему не готов. Рассказывать о себе обычному человеку, с которым предстояло заключить контракт, проклятый дух никогда бы не стал и точно посмеялся бы над собственной глупостью, но тишина и могильный холод затхлой камеры, и глаза, что смотрели без страха и жалости, побудили его заговорить впервые за много лет. — Я хочу вернуть своё, — произнёс он надтреснутым голосом. — Технику, которая всегда принадлежала мне. Я породил связующие клятвы. Они были частью меня. Я заключал контракты и не мог подумать, что когда-нибудь это станет доступно всем. Моя техника эволюционировала и стала концептом этого мира. Моё участие больше не требовалось, — признание, сдавившее горло, облегчило дальнейший рассказ. — С того самого момента связывать себя клятвой могли все, кому не лень. Каждый ничтожный отброс, в котором была хоть капля проклятой энергии. Если бы я только обладал техникой Проклятия небес, не пришлось бы ухищряться и падать так низко. Оно не нуждается в согласии. Забирает и отдаёт. Молча. Связующие клятвы действуют иначе. Так уж вышло, что все живые существа наделены волей, и пойти против неё связующим клятвам не дано. Душа должна дать согласие, и только тогда клятва вступит в силу. Понимаешь, к чему я? — спросил он, не дожидаясь ответа. — Ты станешь проводником между мной и теми, с кем я буду заключать контракты. Будешь подавлять их волю одним касанием, а я — навязывать клятву, которой они не смогут избежать. — И как это поможет тебе вернуть твоё? — напомнила о себе Эвиллит, не понимая, к чему он ведёт. Сомкнув руки за спиной, проклятый дух улыбнулся самому себе и с благоговейным видом поведал о том, что вызывало в нём нескрываемый трепет предстоящих событий: — Он вернёт всё, как было. Отмотает время техники, и связующие клятвы вновь станут доступны только мне. — Он? Отмотает? Беспокойство, впервые овладевшее ею в разговоре с проклятием, отразилось на болезненном лице, вызывая неуместный смех повеселевшего духа. — Тебе не понять подобной силы. Он видит прошлое, видит настоящее и видит будущее. Он и есть Время. Или скорее Проклятие времени. Поверить в его существование было невозможно. Ещё тысячу лет назад я ставил под сомнение собственные доводы, искал доказательства. И я нашёл их. Древние тексты шумеров подтвердили мои догадки. Тот, кто властен над временем, действительно существовал и существует по сей день. Мне не удалось узнать, когда он появился. Вероятно, он существует с начала времён. Обладая техникой, подчиняющей время, он избрал незавидную жизнь. Стал затворником в собственной территории, именуемой Безвременье. Мне неизвестно, как ему удаётся её поддерживать. Но его силы не иссякают. Он — сама Вечность. И пересечься с ним — большая и редкая удача. Слабость, опустившаяся на веки, вступала в свои права, отбирая последние силы, и нарушала концентрацию внимания. Словно уменьшаясь в размерах с каждой минутой, Эвиллит старалась не упустить ни одного слова, запоминала каждую деталь, которая могла пригодиться, и не перебивала увлёкшегося рассказом духа. Расхаживая по темнице неспешной, но напряжённой походкой, он продолжал излагать мысли, точно говорил сам с собой, не замечая ни утекающего времени, ни девушки, вслушивающейся в его речи. — Проклятие времени никогда не связывало себя клятвой ни с кем из магов или проклятий. Он никогда не участвовал в битвах и никогда не показывался. Единственный раз, когда он нарушил данное себе слово, был со мной, — восхитился дух, преисполненный гордыней и тщеславием. — Разумеется, он не стал бы помогать мне просто так. Мы связали друг друга клятвой. И если я исполню его просьбу, он обязательно исполнит мою. Заметив угасающий взор пленницы, склонившейся от изнеможения, он подлетел к ней плавным рывком и добавил последнее, что побудило поднять глаза и застыть в немом опасении: — Его цель — маг, который к тебе являлся. Не знаю, что их связывает, но что-то в будущем его тревожит. Он желает его изменить. Поэтому дарует тебе вечную жизнь, пока не будет исполнен контракт. Он остановит время твоего тела, и ничто не сможет отобрать твою жизнь. Благодаря клятве со мной твои повреждения будут отматываться ко времени, когда их не было. Ты перестанешь нуждаться в пище. Не будешь чувствовать ни тепла, ни холода, ни даже дуновения ветра. Послабления получат лишь мозг, слух и зрение, чтобы ты могла осуществить задуманное, — приблизившись вплотную, он перешёл на шёпот. — Только подумай, никто не сможет тебе навредить, а если попытается — окажется связан контрактом и сгинет в моём хранилище. Ты больше не испытаешь боли. Ты будешь свободна. — Ты называешь это свободой? — произнесла она едва слышимым голосом, не поднимая головы. — Только не говори, что прониклась магом, который бросил тебя умирать, — прошипел он ей в лицо, теряя терпение. — Маги не держат своих обещаний. И ты в этом убедилась. Не будь дурой, которая сдохнет по их вине. Набравшись сил, что оставались плескаться на дне утекающей жизни, Эви подняла голову и заглянула ему в глаза, обдавая холодом, навеки поселившимся в её взгляде: — Я пройду ритуал. Но в остальном выбор будет за мной. Перестав удерживать себя в сознании, она повалилась на землю и больше не поднималась. — Стой, не смей отключаться! — закричал проклятый дух, стараясь привести её в чувство. Время утекало сквозь пальцы, дыхание девушки становилось едва различимым. Смерть подбиралась ближе, смыкая руки на тонкой шее. Запаниковав, проклятие затряслось от страха и в ужасе полоснуло себя по руке. Душа, согласившаяся на условие, была готова связать себя клятвой. — Принимаю, — взревел он и прошёлся когтями по её коже, смешивая две крови, давшие своё согласие. Отпрянув от полуживой пленницы, он обратил взор в пустоту и с проскальзывающей в голосе досадой, дал знать: — Дело за тобой, Время. Молчание, ставшее ответом, зазвенело в ушах, пронизывая могильным холодом. Попятившись к стене, дух вытаращил глаза и замер в ожидании. Прямо перед ним свершалось нечто, не поддающееся объяснению, вершина магии в истинном его проявлении. Быть свидетелем столь могущественной силы было для него честью. Ресницы девушки задрожали от проникшего в камеру ветра. Рана на губе окрасилась кровью, минуя заживление, а затем перестала быть раной насовсем. Синие пальцы постепенно возвращали естественный цвет, впалые щёки приобретали прежний вид, болезненная худоба отступала, синяки и ссадины переставали существовать, словно их никогда и не было. Проклятый дух начинал понимать. Время тела откатывалось к моменту, когда Эвиллит была цела и невредима. На восемнадцать дней назад. Подойдя ближе, он прислушался и не уловил привычного дыхания. Глаза, неожиданно распахнувшиеся в темноте, перепугали и без того трясущееся проклятие. Перекатившись к дальней стене, оно в неверии уставилось на пришедшую в себя девушку. Хватая ртом воздух, она ощупывала себя и не могла понять наступивших изменений. Остановив руку на груди, Эви с ужасом заметила: — Не бьётся. Сердце не бьётся, — заволновалась она, пытаясь понять, жива ли и не привиделся ли ей недавний разговор. — Твоё тело застыло в одном мгновении, от того и не бьётся. Тебе даже не нужно дышать, — заворчал дух, торопливо подлетая к воспрянувшей девушке. — Ну уж нет. Дышать я точно буду, — убедила она себя, не забывая выполнять простое действие, о котором раньше не задумывалась, словно оно могло помочь позабыть непривычно умолкнувшее сердце. Оглядев Эвиллит со всех сторон, проклятие недовольно пробормотало: — Он вернул тебе прежний вид. Сжалился. Может, это даже к лучшему. Добиваться расположения мага с такой мордашкой будет легче. Обернувшись на духа, Эви взглянула на него с укором, но удержалась от справедливого замечания, решив, что ссориться с ним пока рано. Придирчиво вглядевшись в порозовевшее лицо, он непонимающе захлопал глазами и подметил важную деталь: — Твои воспоминания остались при тебе. Техника не затронула твой мозг. Он воздействовал с ювелирной точностью, — поразился он, обходя девушку со всех сторон. — Но если хочешь, могу попросить его, и он лишит тебя тяжёлых воспоминаний. Эти восемнадцать дней пропадут из твоей памяти, как пропали с твоего тела. — Нет, — возразила Эвиллит, не сдержав острого взгляда. — Хочу помнить, что случается, когда связываешься с магами. Довольный ответом, проклятый дух затерялся в темноте, оставив после себя широкую жуткую улыбку. Наступало время окунуться в проклятую Купель. Наступая на мелкую гальку, которой был усыпан берег, Эви с удивлением подмечала, что совершенно не чувствует холода, приносимого порывистым ветром. Она больше не тряслась и не грела ладони, стараясь сохранить тепло. Ощущение невосприимчивости казалось до одури странным, и девушка не знала, считать его благом или скорее проклятием. — Всё готово. Помахав рукой, проклятый дух поспешил к ней навстречу и остановился у неё за спиной, представляя то, над чем трудился в её отсутствие. Оказавшись за пределами церкви путём быстрого перемещения, они прошли через пологие холмы и вскоре спустились к реке, незамедлительно приступив к ритуалу. Приблизившись к мутной воде, Эвиллит недоверчиво вгляделась в своё отражение, едва различимое из-за мглистой ряби. — А если откажусь? — спросила она, не отступив, однако, ни на шаг. — Если не сдержишь данное обещание, умрёшь. Таково действие связующих клятв, — напомнил дух, угрюмо прищурившись. Украдкой улыбнувшись в ответ на угрозу, девушка принялась развязывать ленту. — Отвернись. Не для твоих глаз зрелище, — попросила она, снимая с себя износившееся платье. — Да кто на тебя посмотрит, дохлятина, — сплюнул дух и, состроив оскорбление, повернулся к ней спиной. Освободившись от одежды, девушка стремительно взглянула на духа, а после осторожно подошла к краю воды. Раствор проклятой энергии, созданный из мельчайших частиц проклятых духов, настаивался десять месяцев и десять дней, прежде чем оказаться в водах небольшой реки. Эвиллит не догадывалась о всех тонкостях ритуала, как не знала и о том, что он готовился задолго до её пленения. Окунув ногу, она не почувствовала ни леденящего холода, ни какой-либо опасности. Продвигаясь дальше, Эви отдалялась от берега и погружалась на самое дно, удивляясь глубине, которой не могло быть в небольшой реке, и чёрным водам, не пропускающим свет. Зло, поджидавшее в тёмных глубинах, оседало на коже, не смея проникнуть внутрь. Душа девушки оставалась нетронутой. Всепоглощающая тьма, опустившаяся на тело покровом ночи, предназначалась для других. Вынырнув на берег, она стряхнула с себя прилипшую тину и поспешила одеться. Поджидавший на берегу дух едва сдержал неуёмный восторг, воспарив вокруг недавней пленницы, и осмотрел её, точно редкий артефакт. Видимых изменений, за исключением потемневших ногтей, Эвиллит на себе не заметила. Ритуал Купели был благополучно завершён. Едва показавшееся солнце блеснуло первыми лучами, освещая землю. Обернувшись к нему, девушка невольно улыбнулась новому дню, которого могла не застать. Наблюдая за рассветом, столь непохожим на прошлые, она не заметила огни за спиной. Выстроившись в два ряда, они поджидали её с момента пропажи и искали встречи. Лиц, замерших за факелами, вилами и ружьями, было не разглядеть. Эвиллит и не пыталась. Она знала, что все они одинаково жестоки и различать их не было никакого смысла. — Сама пришла. На смерть, — услышала она от одного из них, но не дрогнула даже пальцем. Невидимое для других проклятие наклонилось к уху и предупреждающе заговорило: — Достаточно лишь коснуться. Тебе они не навредят. Пропав с её плеча, проклятый дух остался наблюдать и не вмешивался, пока девушка медленно приближалась к ожидавшим её палачам. В её тусклом взгляде не проглядывалось ни страха, ни ужаса. Лишённый жизни он приковывал к земле изуверов, проявляющих смелость только по отношению к слабым. Жалости к ним не оставалось даже у самого сострадающего сердца, замершего не по своей воле. Шаги, отмеряющие последние мгновения жизни, стихли в надежде, что ожидавшие своего часа, одумаются и отступят. Но этого не случилось. — Убейте её, — закричал кто-то из них, избавляя остальных от оцепенения. Ружьё, направленное на Эви с момента её появления, выстрелило первым. Пошатнувшись, она устояла на ногах и открыла глаза, зажмуренные от звука выстрела. Пуля, попавшая в плечо, не принесла ожидаемой боли, а окрасившееся алым платье постепенно вернуло прежний цвет. Пуля, прошедшая навылет, не оставила никаких повреждений, не считая некрасивой дырки на платье, что окончательно озадачило собравшихся для расправы людей. — Прикончить ведьму! — раздалось в толпе, и все они, подталкиваемые слепой яростью, бросились к ней. Опережая их выпады, Эвиллит протягивала руки и касалась их озлобленных лиц, без ненависти и гнева, защищаясь, а не нападая. Пальцы, дотрагивающиеся до их душ, проваливались в пустоту. Хищники, превратившиеся в жертв, не оставляли после себя следов: ни крови, ни бездыханного тела. Они исчезали на глазах у всех. Получая картечью в лицо и вилами в живот, Эвиллит продвигалась дальше. Пробежав между оставшимися, она коснулась каждого, кто явился за ней с неугасимой жаждой кровопролития. Никто из них не догадывался, что, явившись за ней, они найдут собственную смерть. Достигнув стен церкви, девушка прислонилась к холодному камню и, не веря тому, что совершила, тяжело задышала и затряслась. Отличалась ли она от тех, кого коснулась, чьи души утянула на самое дно? Эвиллит не видела различий. Сдерживая слёзы из последних сил, она тихо побрела в опустевшую церковь, не зная, что та станет её тюрьмой на долгие годы. Проклятие, влетевшее следом, не скрывало восторга и воодушевления. Клятва, самая важная и самая сложная на его памяти, связавшая множеством нитей всех троих, начинала свой отсчёт до исполнения заветных целей. Опустившись на холодные ступени перед алтарём, Эви затихла и закрылась от всего, что её окружало: от ликующего проклятия, от приевшихся стен, от жизни, что начинала новый день за пределами проклятой церкви. Отсутствие боли не помогало справиться с воспоминаниями. Лица, которые не удавалось разглядеть за оружием, запомнились в последние секунды их жизни, вопреки тому, что никакой жалости Эвиллит к ним не испытывала. Чудовища, павшие от рук чудовища. Жалеть было не о чем. — Это даже хорошо, что будем дожидаться его здесь. Если кто-то вроде Кендзяку узнает о тебе, точно заинтересуется, — бормотал под нос проклятый дух, перелетая из угла в угол. — Нам это совершенно ни к чему. К тому же я не знаю, как себя поведёт техника, если он решит облюбовать твою голову. Оставшись равнодушной к незнакомому имени и странным формулировкам, девушка не отреагировала на его опасения и даже не повернулась в его сторону. Заметив удивительное безразличие к его речам, проклятие подлетело к ней и, примостившись у алтаря, попыталось выведать: — Он называл своё имя? Тот маг, который нужен нам обоим. Проклятие времени не делится тем, что знает. Мы в абсолютном неведении. Взглянув на духа, Эви выдержала паузу, а после с притаившимся ребячеством приврала: — Са… Сарториус. И улыбнулась последовавшей реакции. — Сарториус? Румын, что ли? — сообразил он, округлив глаза. Перспектива наведаться в Трансильванию вызывала нерадостные чувства, но броситься на поиски мага проклятый дух был готов хоть сейчас. — Проклятие времени совсем ничего о нём не упоминало? Почему оно хочет избавиться от него? — спросила она вдруг, осторожно подбираясь к сути. — Нет, только назвал его сильнейшим. Это всё, что мне известно, — проговорил он угрюмо и насупился, очевидно, вспоминая их разговор. — И как же ты собрался воплощать свой замысел? — удивилась Эви, посчитав духа не таким дальновидным, каким он пытался выглядеть. Встав во весь рост, он навис над ней и улыбнулся с необъяснимой уверенностью, сквозившей в каждом движении: — Сильнейших убивают не силой. Слова проклятого духа, растворившиеся в тишине светлого храма, закрепились в памяти Эвиллит прочной цепью, опутавшей разум на все последующие годы. Понять их истинный смысл ей так и не удалось. А впрочем… она не сильно старалась. Предаваться бесконечным думам девушка больше не могла. Они утягивали за собой, в пучину отчаяния, из которой было не выбраться. И время, беспощадно спокойное и размеренное, усиливало каждую тревожную мысль, разрушая чудом уцелевший рассудок. Эвиллит избрала забвение. Укрывшись за возведёнными стенами, она превратила церковь Певерил в территорию тихой скорби и ожидания. Жители деревни, встревоженные пропажей товарищей, наведывались в покинутый Богом храм, но никогда оттуда не возвращались, что порождало страшные слухи и мистические истории о поселившемся в церкви зле. Очертания призрачной девушки, видневшиеся из её окон, наводили ужас и отпугивали от проклятого места. Его обходили стороной. Храм благочестия и воздаяния опустел. Страшась проклятия белой ведьмы, жители решили предать её имя земле, как и родителей, нашедших покой спустя долгое время. Имя Эвиллит стало пугающим напоминанием произошедших событий, что взбудоражили маленькую деревню на востоке Англии. Порой смелые детишки всё же проникали в заброшенный храм, и девушка, не прячась от любопытных глаз, рассказывала им древние предания, вычитанные из разных книг, и тотчас отправляла их домой, беря с них слово, что они больше никогда не вернутся. Вредить маленьким слушателям Эви никогда бы не стала и запрещала проклятию пускаться им вслед. Проводя бесчисленные дни в одиночестве, она ощущала, как притупляются её чувства, как исчезают с лица эмоции, как холодеет её сердце, и мирно принимала наступившие изменения. Дух, навещавший временами, напоминал о злодеяниях магов, об их жестокости и непримиримости, ожидая, что девушка последует его примеру. Но слов для Эвиллит было недостаточно. Имея на плечах собственную голову, она была слишком наблюдательна, чтобы позволить затянуть свою душу на дно злых намерений. Она внимала его речам, но оставляла за собой право на собственное мнение, которым не всегда делилась, но всегда имела при себе. Привыкнув к отсутствию всех потребностей, девушка стала замечать копившуюся в ней усталость. Наведавшись в прилегающий к церкви склеп, она обнаружила его совершенно пустым и удивилась этому не меньше проклятия. Выстроенный ещё при жизни зажиточного господина, он остался пустовать после того, как в стенах церкви поселилось жуткое привидение казнённой, как все думали, ведьмы. Ничуть не испугавшись холодных плит, Эви бесстрашно засыпала в каменном гробу и проводила в нём недели и даже месяцы, ограждая себя от реальности и неумолимого марша времени. Сон девушки мог длиться годами. Он помогал обрести иллюзию покоя, закрыть от всего, что могло повлиять на разум — единственную уязвимость, оставшуюся при ней. Отбросив тревоги, Эвиллит уберегла себя от безумия и душевных расстройств, угрожавших свести её с ума. — Тебе бы понравилось в Тюремном царстве. Жаль только, выменял его на знание о ритуале, — заметил однажды дух, наблюдая за поразительным самообладанием и ледяным терпением, присущими обыкновенной селянке. Годы, не отражавшиеся на её теле, меняли мир до неузнаваемости. Эвиллит не знала, как стремительно проносилась жизнь за вековыми стенами, как сменялись правители, какие беды переживал белый свет. Две войны, оставшиеся за пределами церкви Певерил, затронули Эвиллит лишь сумасбродными идеями проклятия, перемещавшего к ней враждебно настроенных солдат, которые незамедлительно открывали по ней огонь. Дотрагиваясь до них, она считала, что помогает избежать напрасных смертей. Она думала, что поступает правильно. Но узреть в этом поступке добрые намерения проклятия девушка по-прежнему не могла. Она не верила ему, как не верила ни одной живой душе. Время, прокладывающее свой неторопливый путь, наводило Эвиллит на определённые мысли. Век мага, как и любого человека, был короток. Иногда ей и вовсе казалось, что никакого мага нет и в помине, что она его выдумала. Но его появление она однозначно считала неестественным. Она помнила ощущение лёгкости, которое возникало во время снов, уготовленных Евой. Но отсутствие ведьмы во время их встречи ставило под сомнение единственную догадку. Она не знала, что и думать. Терялась в ворохе предположений и бросала непримиримые взгляды на духа, влетавшего в церковь с перекошенным от злобы лицом. Пылая от ярости, он проклинал всё на свете в попытках отыскать того, кто ещё не появился на свет. Его терпение иссякало. — Барьеры пали, — сказал он однажды, прилетев к ней с невероятной для него вестью. — И Сукуны больше нет. Совсем нет. Эвиллит не придала значения его словам. Заснув в тот же день, она проснулась спустя несколько месяцев. Девушка помнила солнечное утро, касавшееся её невесомыми поцелуями. Сидя у окна с закрытыми глазами, она подставляла лицо свету и едва заметно улыбалась, представляя, как ощущает тепло, пока не услышала за спиной изумлённый голос проклятия: — Он здесь. Солнце, робкое пение птиц и ветер, подгоняющий реку, перестали иметь значение в один миг. Совладав с руками, Эви слезла с окна и сделала несколько шагов. Не чувствуя опоры под ногами, она шла вперёд и не помнила себя, словно вернулась в далёкий кошмар, не оставивший на ней живого места. Она боялась увидеть его и желала этого больше всего на свете. А когда он предстал перед ней, такой же, как и много лет назад, сердце Эвиллит остановилось во второй раз. Он был здесь. Прямо перед ней. Маг, обещавший спасти, но не сдержавший своего слова. Искры гнева оставались искрами, не разжигаясь в неконтролируемое пламя. Девушка держала своё лицо. Глядя на непроницаемую повязку леденящим душу взглядом, Эви знала, что глаза под ней смотрят на неё в ответ. Было ли в них сожаление по поводу брошенных на ветер слов, или они вовсе не источали мук совести, Эвиллит было неведомо. И лишь единственная истина, представшая перед глазами, которых она не видела, удерживала её от падения в пустоту: пусть за ней и пришли, но в безлунную ночь в ужасающей темнице церкви Певерил Эвиллит Найт спасла себя сама. И никакой маг не сумел сделать этого за неё. — Ты пришёл, — произнесла она с горечью и не узнала собственный голос. Замешательство, мелькнувшее на лице мага, позволило духу проявиться и коснуться спины девушки. Она знала, что последует далее. И не колебалась ни секунды. Какое ей было дело до незнакомого мага? Разве мир перестал бы быть миром без него? В то мгновение, протягивая руку, что могла утянуть его душу на дно, Эвиллит не задумывалась о том, что с ним будет. Как не задумывался и он, давая обещание, которое не сможет сдержать. Эви двигала вовсе не ненависть и не злость. Единственное, чего она хотела, — завершения. Неминуемого конца, который был для неё высоким и загадочным магом, не позволившим свершиться чужому замыслу. Отклонившись в сторону, он остался в памяти Эвиллит началом волнующих событий, изменивших всё.