Свечи не греют сердце

Свет от рядом стоящих свеч мягко ложился на книгу, позволяя Люциусу разглядеть нужные строчки. Освещение было слабым, но это добавляло какой-то своей атмосферы умиротворенности и загадочной теплоты. Он поцеловал ее жаркие уста и прошептал, как л-любит ее. Любит? Люциус раздраженно прошелся еще раз по строчке, пытаясь вникнуть в слово. Оно снова попалось тут, Люциус совсем не мог понять что это значит. В книги описывались какие-то "симптомы" любви, но полубог каждый раз волей-неволей сравнивал их с болезнями из недавно прочитанной им книги со страннейшим названием "Причины страдания народа нашего". ━────────────━ Люциусу казалось, что людишки – одни из самых жалких созданий, ведь как можно было умереть из-за…жара… жары? В аду постоянно жарко, но ни один демон ни разу на это не жаловался. Полубог поджал губы и нахмурился, вспомнив, как он поджигал мироходца, пытающегося войти в его замок. Неужели он тогда...? Люциус почувствовал, как внутри что-то сжалось и отдало глухой болью, заставляя полубога раздроженно цокнуть и захлопнуть книгу в его руках. Нет, что за бред. С этим глупым смертным было ведь все в порядке, а значит в книжке написана ложь. Точно! Наглая ложь. В голове Люциуса промелькнули воспоминания: мальчишка вновь и вновь, как упертый баран, пытался пробраться к нему в замок, словно изначально не было понятно, что дело это гиблое. Смертный полный идиот, и любые его попытки не приносили совершенно никакого результата. Но тогда почему от его действий у Люциуса приятно ныло сердце, несмотря на обиду, и губы как-то сами расползались в довольную улыбку. Люциус ведь ни разу не снял огненное заклинание. Да как эта дрянная книга посмела обмануть самого полубога ада? Лицо Люциуса сморщилось в гневе, и он презренно посмотрел на справочник болезней. Никто не смеет обманывать его. Раздался щелчок и древняя книга, что передавалась и дописывалась из поколения в поколение превратилась в пепел. ━────────────━ После этого зелья огнестойкости Лололошке больше не понадобились. ━────────────━ — Лютик. Звонкий голос Лололошки раздался из-за книжной стойки, а после появился и сам мироходец. Он звучал слишком притворно и игриво, что любой мог бы понять, что тот лишь забавляется. Лололошка чуть склонил голову в сторону и с интересом пытался разглядеть, что же читает Люциус. Но наш полубог не оценил сей жест, поэтому он сморщил нос от странного поведения друга и огрызнулся в своей типичной манере. Удивительно, но от того, как неожиданно появился мироходец, полубоженок даже не осознал как его только что назвали. — Смертный? Что ты здесь делаешь?! Я не звал тебя! Сын Агния вздернул подбородок и надменно посмотрел на Лололошку. Хоть он и стал гораздо мягче в последнее время, но не забывал проявлять свой непокорный нрав. Мироходец облокотился спиной на полку, проигнорировав раздражение Люциуса, и стал рассказывать что-то про Бастиана, древо, да и другую чушь, что совсем не интересовала полубога, из-за чего Люциус стал погружаться в свои мысли. Он посмотрел на лицо мироходца, подмечая насколько беспорядочно лежали его мягкие кудри и устало выглядело лицо. Под глазами виднелись признаки явного недосыпа, а лицо было бледноватым, губы чуть потрескавшимися, хотя это скорее было связано с тем, как часто Лололошка любил их облизывать, когда задумывался. Лололошка был без своих очков, что, казалось, были с ним единым целым, и из-за этого было даже как-то непривычно видеть сияющие голубые глаза. В них отражались небо и свобода. Хотя, что мелочиться, парень и сам представлял из себя некую свободу и отдушину для полубога, скрашивавшую его вечера рассказами о приключениях и совместным чтением книг. Ну, или если говорить честно, читал только Люциус, а мироходец слушал, засыпая на небольшом кресле рядом, которое, на секундочку, изначально принадлежало его дорогой Айке. Ох, сколько же раз смертный после этого жаловался на боль в спине. Люциус усмехнулся про себя и опустил взгляд. Как этот смертный мог совмещать в себе несовместимое. Он постоянно бегал по каким-то поручения, трудился для блага других и изматывал себя, но при этом был… свободным. Он никогда не пытался никого впечатлить, не пытался показать, что он лучше кого-то или... Просто добиться чьей-то любви. Он занимался фермерством, ухаживал за скотом, лазил во всеразличных пещерах, и он, черт его побери, был счастлив. Завидовал ли Люциус? Да, но никогда не признался бы в этом, также как и не признался бы, что улыбка этого мальчика снится ему по ночам, а детская игривость, которую Лололошка проявлял только рядом с полубогом, отдавала теплом в самой глубине когда-то черствого сердца. Полубог чуть поджал губы и опустил голову, отчего челка стала прикрывать его глаза. Легкий румянец вспыхнул на щеках, и это было замечено. Лололошка понял, что его совсем не слушают, и решил не продолжать свой монолог. — Люциус? — Смертный… Я люблю тебя? — Он сам был не уверен в том, о чем говорит, но губы будто и не слушались его, слова сами вырывались из его уст. – Я могу любить тебя? Я читал в книгах, что то, что я чувствую, называют любовью. Щеки Люциуса покраснели еще пуще, он перелистнул страницу книги, но поняв, что не сможет продолжить чтение, отвел взгляд, из-за чего не видел, как помрачнело лицо мироходца. Мироходец замер, не в силах вымолвить ни слова. Его рука до боли сжимает предплечье, а губы приоткрылись в изумлении. Как он мог не заметить раньше? Люциус... Хоть их отношения сначала были совсем не похожими на дружеские, но со временем Лололошка привык к его детской капризности, привык к постоянной жажде внимания и искусственной напыщенности. Он смог увидеть в нем совсем не эгоистичного полубожка, а ребенка. Ребенка, которому нужна была поддержка. Люциус ведь совсем ничего не знал, мыслил поверхностно, да и вел себя так, только из-за того, что не знал, что можно быть другим. Лололошке нравилось видеть, как постепенно полубог меняется, ему нравилось менять полубога и быть ему наставником, объяснять даже самые обычные вещи или слова. Быть ему хорошим старшим братом, которым Ивлис стать не смог, да и не старался даже. Сердце сжалось, создавая тупой комок боли внутри, время словно застыло, а светлые щеки покрылись ярким румянцем. Лололошка опустил взгляд и прерывисто вздохнул. Его пожирало чувство вины. Он не мог поверить, что ему придется разбить надежды того, кто стал частью его семьи. Первая влюбленность. Это же такое искренне чувство. И ему, именно ему придется в первый раз разбить хрупкое сердце этого ребенка. Лололошка прекрасно понимал, почему эта роль досталась ему, но это не помогало даже чуть-чуть. Он был рядом, не осуждал и не подкалывал, когда Люциус пытался научиться чему-то новому, в отличии от Воланда. Он был тем, кто показал, что такое забота. Конечно, можно было бы соврать, что Лололошка также любит Люциуса, как и он. Но он не мог. Не мог так жестоко его обмануть, все равно что предать. Когда между ними появилось такое хрупкое доверие... — Так это любовь? — Нет, не любовь. Он идиот.