Держи меня за руку

Зевран знал о секретах все; как их хранить, как выпытать из самых неразговорчивых личностей и как этот же секрет похоронить с тем, кто его прятал. Это была одна из основных частей его нелегкой работы. Ко всему прочему, Зевран с такой же точностью, с какой вонзал клинки в уязвимые точки на живых телах, определял хранителей наиболее интересных секретов. Поэтому распознать в иногда неуместно громком и чересчур позитивном Амелле хранителя какой-то тайны было легко. Он то и дело пытался заполнить собой пространство, к каждому в разношерстной компании найти подход и одновременно с этим держась поодаль от всех. Амелл мог перебрасываться шутками с Алистером, помогать Морриган в приготовлениях зелей или расспрашивать Лелиану об Орлее и каждом месте, в котором она успела побывать. Но вокруг него, каким бы открытым он не казался, будто был барьер. Щит, между миром и им самим. Амелл обсуждал с Винн книги, стащенные из недавнего похода в Ферелденский круг, просил совета, как более опытную магессу, но никогда не позволял себя касаться, даже если надо было залечить рану.       Когда Зевран как бы невзначай хочет как можно более по-дружески постучать по плечу Амелла, после особенно удавшейся драки, он как-то резко отшатывается, еще до того, как Зевран в принципе успевает соприкоснуться с мантией. У Амелла странное выражения лица, словно подловили над чем-то незаконным, перепуганное, но в тоже время о чем-то безмолвно просящее-надеющееся, и резко, с одним дуновением ветра, приносящим запах мертвых порождений тьмы, Амелл, кажется, вдруг вытягивает себя из чего-то невероятно далекого. Он вдруг улыбается; сокрушенно, тускло и уязвимо, как смотреть на чистый ручей и видеть дно из гальки и ила. Это становилось интересно. Не то чтобы их приключение по всевозможным местам Ферелдена было скучным, но Зеврана правда интересовал секрет, что Амелл скрывал за совершенно не магическим барьером. Амелл доверял свою спину в бою несостоявшемуся убийце, но никогда не позволял касаться ее за пределами поля боя. На самом деле, Зевран догадывался, в чем могло быть дело. Но догадки не одно и тоже с тем, когда истину признают вслух, с тем, когда тот, кто упорно прячет сокровенную тайну ото всех, доверяет и отдает. Это было ни с чем не сравнимое чувство, особенно зная, что хранителя тайны на одного станет меньше. Ясное дело, что лишать жизни Серого Стража Зевран уже не собирался, но вот желание узнать о тайне, что скрывал Амелл, проживший всю сознательную жизнь в Башне круга, не преуменьшалось. К сожалению, интерес становился только больше. Постоянные, и, как считал Зевран, незаметные подглядывание на Амелла, чтобы зацепиться за еще какие-либо подсказки, совсем ему не помогали.       Зевран не помнит, когда желание соприкоснуться с Амеллом становится не просто попыткой проверить его реакцию на касания спустя время, а желание видеть Амелла становится несвойственной ему потребностью. Это глупо, даже когда Зевран замечает ответные заинтересованные взгляды. Ведь глаза Амелла, сравнимые лишь с мрачным пасмурным небом, все равно отражают странную боязливость, связанную в клубке с неуверенностью. И как бы Зевран не пытался, найти нить, что распустит клубок, он не мог. *** В одну из ночей, когда настает их очередь дежурить, Зевран решает подойти к этому проще. Амелл сам по себе довольно простой человек, если не пытаться пройти сквозь барьер, может и более простой способ подействует лучше. Дикий морозный ветер заставляет пламя танцевать, концом опасно приближаясь к Амеллу, точно накидываясь, и вместо грозного рычания — потрескивает, пока не успокаивается вместе с пропавшим в лесах ветром. Амелл начинает говорить первым. Его голос — такой же будничный, как если бы он говорил с Винн о магии, как если бы обсуждал дальнейшие планы со всем отрядом. Словно это совсем ничего не значит. Зевран замечает, как Амелл ногтями царапает кожу, будто пытается избавиться от чего-то гораздо глубже спрятанного. — Я убил свою мать. Зевран ничего не отвечает, хотя наступает тишина, которую можно резать ножом. Он ждет, когда Амелл продолжит. — Мне было пять лет. Осколок льда проткнул ей сердце. Он показывает себе на грудь, очерчивает медленными движениями. Лучше, чем о секретах, Зевран знает об убийствах. И знает, когда о них не сожалеют. — Я хотел показать ей свои новые способности, — продолжает Амелл, — я не помню, что было до, только момент, когда она замертво упала, дальше были Храмовники и последующие четырнадцать лет жизни в Круге. И это было лишь верхушкой. Зевран качает головой. — Было что-то между тем, чего ты не помнишь и тем, когда осколок льда проткнул ее сердце. — Иногда я в этом сомневаюсь, — Амелл отводит взгляд от костра. — Могу я взять тебя за руку? Зевран протягивает ладонь, только из-за интереса. Пальцы у Амелла холодные, может, из-за погоды, Зеврану надо будет проверить, всегда ли они такие. Он переводит взгляд с его рук на лицо — слабая улыбка кажется гораздо теплее. Раскрытие секретов должно делать все намного проще, но Зерван понимает, что все становится только сложнее. И не только из-за раскрытой тайны.