17 дней

Луффи чувствовал себя неуютно, неспокойно, неприятно в жуткой атмосфере опустевшей квартиры. Как только хлопнула входная дверь — всё резко стало серым, холодным, отчуждённым. Вовсе не потому, что розово-оранжевый рассвет сменился голубым небом. Сменилась обстановка. Неожиданно все висевшие записки стали пугать, казаться неправильными. Нами была права — Торао жуткий тип. Плохой. Не тот, с кем стоило водиться. Нет, погодите. Это ведь вовсе не так. Из головы никак не выходил образ всеми покинутого и грустного человека, склонившегося у зацветшей, благоухающей, новой могилы. Такой же, что и он — потерянный и испуганный, не видящий в мире ярких цветов без дорогого человека. Не выходил образ нескладного и чудного мужчины, предпочитавшего женские ночнушки в доме, катящего в панике тележку. Луффи прокручивал эти картинки, водя по воздуху пальцем, пытаясь понять, что делать дальше. Зачем ему это? Неужели вот так и оборвётся их общение? — Как бы сейчас не зудели губы, не пахло бы спиртом, Монки не хотелось этого. Он не хочет оставаться в этом мире без уверенного и спокойного Торао. Человека, который способен принять без вопросов любую ситуацию, с которым можно подурачиться из искреннего желания — и не то, чтобы с друзьями он лицемерит или нечто подобное — и не зажимать все бушующие эмоции. Торао видел его в худшие времена и только в такие. Для него такой мальчишка, как Луффи — просто мальчишка в трудном положении. Не яркий шут на потеху толпе; не самый сильный и стойкий человек на земле. Просто тот, кому может быть очень плохо, кто испытывает тонну печали и тоски. Ло всё принимал, даже приободрял и старался помочь. У того очень плохо с головой. Это видно невооружённым глазом: от поведения и мимики, до просто условий проживания. Даже пребывая в другом месте, Луффи ощущал атмосферу уныния и усталости, окружённый фанерами с повисшими на них листами. Это ведь даже не его дело… Эйс ему никто. Но такая пытливость, даже когда дело прикрыли, когда ему больше ничего не угрожало. Зачем? Но классно, что затеял вывести ту орду вредителей — это было похоже даже на прогресс и рост в чём-то. Почему-то после этой информации Шляпник ощутил особый наплыв гордости и радости. Но всё остальное осталось недвижимым… И, кажется, это было чувство вины? Непонятно, за что именно. Шляпа и так прослыл бессовестным — хотя, конечно, учёба его не волновала от слова совсем — и слабо разбирался в теме виновный или невиновный. Всё начиналось и заканчивалось действиями: если сдурил – просто извинился или получил наказание. Но сейчас как-то и не представлялось, чего предпринимать. Как ни посмотри, его же Торао не отлупит. А извиняться надо ещё уметь, тут простого «извиняй» будет недостаточно, и такому дураку, как он, ясно как день. И всё-таки, почему? Почему он ощущал нечто подобное? Разве здесь не один виноватый — Ло? От этой мысли странно скрутило в животе. И Луффи поторопился закрыть думанье над этой ситуацией, по крайней мере пока что. Теперь вопрос — а куда, собственно, ему деваться? Он не может оставаться в этой квартире, но и сам уйти не совсем способен. И то сейчас очень раннее утро, и единственный человек, который мог бы его отсюда вытащить — спит. Монки помотал ленту чатов, пытаясь сыскать кого-то из более дальних друзей за помощью. Всё-таки мир не заканчивается собранной им группой, верно? Почему-то он остановился на одном единственном. Ему не нравилось, что все мысли крутились на этом человеке, будто это какой-то круговорот! Как будто всё — раковина, а внимание Луффи — вода. Торао, логично, слив. И всё закручивается одно да потому, до ощутимой пульсации в голове. Торао ему, ну, максимум друг. Ради друзей на многое пойти можно, но только если не… Если не нечто «большее». Шляпнику было сложно, тяжело, кипела голова от мыслей. Нет, так точно нельзя. И лучше убраться куда-нибудь отсюда. Пальцы решительно набрали заученный номер. Осознание не торопилось догонять опрометчивые поступки, и Луффи прослушал целый гудок, прежде чем панически сбросить. Он сначала побледнел, затем покраснел. Губы поджались и задрожали. Всё ещё пахло перегаром. Он попытался позвонить Эйсу… А это явно уровень. Действительно, чтобы таким образом сглупить — Шляпник уязвлённо хмыкнул, поднимаясь с пола на трясущихся, бесполезных и больных ногах. Он просто не может тут так сидеть. Это всего лишь порезы. Может, на руках всё ещё щипало от пролитого пива; может, всю стопу и пробивало стреляющей, зудящей болью от ран — он же от этого не умрёт. Ничего не случится, если он в таком виде сам попытается добраться до… Куда-нибудь. **** Зоро опешил, всматриваясь в какое-то серое, осунувшееся выражение лица своего друга. Бровастый написал в общий чат, что сей же момент необходима ментальная помощь Луффи. Ему пришлось отпрашиваться со стажировки, писать бумаги и брать с собой незаконченные, дабы примчаться на первом же автобусе к этому месту. Монки был подавлен. А что ещё хуже — словно проглотил собственный язык, отказываясь отвечать или комментировать что-либо. Посасывал изжёванную, красно-белую одноразовую трубочку, крутил на губах. Сока в его стакане больше не было уже как полчаса, по словам сложившей руки Нами. Ророноа трижды пробовал зачать разговор. В четвёртую попытку пошли такие темы, как «погода» и «на улице тепло?», пускай это было максимально глупо, ведь сам он ещё даже не снял ни кепки, ни куртки, и пахло от него землёй. Луффи странно пялился на его голову — даже не на линии зелёных волос — задумчиво щурил взгляд и мял свои пропавшие щёки. Ещё посидев в молчании, но под шум других посетителей, а также барабанного стука дождя за окном, Монки прошелестел своим тихим и надрывным голосом: «Дождливо». — Уныло. Серо. — Одно за другим слова неохотно протискивались через белый ряд зубов. — Горько. Пасмурно. Зазря. — Почему? — задал нетерпеливо Чоппер, пугаясь пустого, расфокусированного взгляда. Будто потерявший смысл жизни человек, пребывающий в глубоких мыслях. — И что с твоими бинтами? — Да, действительно, что с ними? — Газон наконец переоделся, скинув одежду под ноги обеспокоенного официанта. У них не было ни сил, ни времени ругаться. — Я помню, что у нас вышло неаккуратно. А сейчас они грязные, но затянуты туго. — Как-будто рукой врача. — Добавил блондин, пережёвывая кончик пятой сигареты. Все как один посмотрели на Луффи с догадкой. Одной и во всех головах — переглянулись меж собой, нахмурились. И едва одновременно открыли рты, чтобы высказаться, Монки сделал это опережая: — Да, Торао менял бинты. Ещё вчера. — Что случилось? — тут же ощетинилась девушка, заглядывая под тёмные веки. — Луффи, расскажи. Ты же знаешь, мы не дадим тебя в обиду. — Нет… Просто... Мне кажется, что это я обидел Торао. Замкнувшееся молчание. Санджи поменял сигарету, нервно щёлкнул лакированной зажигалкой. Огонь мягко облизнул бумажный кончик, а тёплый свет отразился на поверхности устройства. Луффи показалось это красивым, и рой кипящих мыслей наконец поумерился. — Там произошла странная ситуация… Я его ударил, и он убежал. Я не могу назвать виноватого в… Ну, в тот момент. Мне кажется, что я поступил глупо и грубо. Санджи и Зоро переглянулись. Многозначительно уставились на Нами, которая сама ничего не поняла. Луффи и… И чувство вины??? — Он ведь меня не накажет за проступок, как Нами… А я не представляю, как извиниться. И не уверен, что могу с этим что-то сделать. Но я не хочу переставать с ним общаться из-за этого. Девушка закатила глаза, ощущая недосказанность, сжатость и отсутствие желания рассказать недостающую информацию. Что можно ожидать от Луффи? — Он съел твою курочку, ты разозлился и уд- — Нет! — прервал Монки, вскидывая ладони. — Он отказался включать мульт- — Нет! — Назвал тебя ид- — Тоже нет! Всё вовсе не так! Не гадайте… Просто, что мне делать? Рыжая посмотрела на Зоро с мольбой и вселенской усталостью. Тони что-то тихо пробормотал у себя под носом, но всё же выдавил чуть громче: — Вообще, Трафальгару нравится проводить с кем-то время… Он никогда на моей памяти ни на кого не обижался серьёзно. Бывало, просто при Курехе нос воротил, но так… Если ты просто подойдёшь и извинишься, мне кажется это достаточным. — Ему нравится проводить с кем-то время? — вслух спросили все четверо. Санджи также удивлённо воскликнул, — а ты чего удивляешься? — Он не любит одиночество. — Мягко продолжил Тони. — Поэтому просто подойди к нему, этого хватит. — Даже… Даже если… — Луффи недоверчиво сморщился, вновь падая в мысли. — Хорошо, а как понять, если человек не как друг, но и не знакомый? — В смысле? — озадачился Зоро. — Эй, это мой вопрос. — Ну, смотри… Бывают враги, незнакомцы, знакомые, друзья, возлюбленные. Что из этого? — перечислил Санджи и махнул куда-то в зал. — Чёрт… не могу больше с вами прохлаждаться. Ушёл. Монки снова задумался. Почесал свою голову и нахмурился. — А что люди делают на всех этих стадиях, кроме знакомых и друзей? — На врагах соперничают, конкурируют, друг друга ненавидят, — загибала пальцы девушка. — Обычно имеют противоположные взгляды. У незнакомых просто ничего нет, они могут даже не знать или не замечать существования другого. А вот возлюбленные… Это на чувстве любви. Они поддерживают друг друга… А… На самом деле всё то же, что и на дружбе, но с прибавками. Там отношения более глубокие, но главное — что любят, сильно любят. В романтическом плане. — Это как? — затупил Луффи, почти ничего не понимая из последнего. — Я люблю вас, Сабо, Дадан, Деда. Но мы же не возлюбленные. — Санджи забыл про родственников отдельно. — Вздохнул Зоро. — Семья не в счёт. А мы — друзья. Возлюбленный может быть строго только один, и ради него захочется хоть горы рубить. — Удивлена, что ты что-то в этом знаешь. — Усмехнулась Нами, всё-таки соглашаясь. — Да, любимый человек — это немного другое. Сложнее, сильнее и глубже. — И как понять, что любишь? — задал логично Луффи. И тут до них дошло, что что-то не то. Это не их привычная макака. Дела Амурские никогда бы не затронули его большое сердце! Нами испуганно поджала ноги… А что, если Луффи кого-то полюбил? Тогда это страшно! И не может понять, кто виноват: он или Торао? Неужели эти двое девушку не поделили? — Ну… — задумчиво протянула рыжеволосая, внутри души мечась от волнения. Её друг впервые в кого-то влюбился! — Ради другого действительно готов на очень многое. Готов меняться, предпринимать действия, брать ответственность. Защищаешь её! Может испытываешь ревность, представляя её рядом с кем-то другим. Тебе кажется, что она — та самая, что она самая прекрасная и лучше неё никого нет. Ты постоянно думаешь о ней, прям почти всегда. — Она мечтательно положила на руку свою голову, чуть неудобно касаясь серёжек, не замечая трудного взгляда Монки. — Думаешь о совместном будущем… Вот как-то так. О! Ещё постоянно хочется быть рядом и получать внимание. Понятно? — Наверное?.. — неуверенно протянул Луффи, натягивая кривую улыбку. А ведь если убрать этот многозначительный женский род, то почти всё сходится. Он постоянно о нём думает. Пробовал думать, что делать дальше — а ведь таких мыслей у него раньше не мелькало! — пробовал понять, что такое эта их медицина. Много писал и действительно хотел встречи. Торао — его возлюбленный? Звучит по-дурацки. Но теперь он допускал такую возможность. Что вообще такое любовь и как любить?.. — Скажи, кто твоя избранница? — Нами подобралась, хитро и остро улыбаясь, чуть краснея и не сдерживая восторга. — Помнится, за тобой первая красотка школы бегала! Раз не она, то кто же? Молодая? Красивая? Умелая? — С отвратительным вкусом во всём и злоупотребляющая алкоголем. — Тускнея, выдал он. — А ещё до ужаса заумная. Ророноа только смешливо кивал на каждое из. Не понимая, но одобряя — умная, значит хорошо. Тупой с умной пойдёт прекрасным дуэтом. А раз ещё и вкус не схожий на Луффи — значит не затратная и предпочитает проводить время продуктивно. А собутыльника дельного иметь Зоро был не против. Только забитый в углу маленький студент сконфузился, тут же темнея лицом и предпочитая забиться в конспекты. — Кстати! Чоппер! — улыбнулся как не бывало Луффи, протягивая руку. — Дашь потом ещё почитать чего заумного вашего? Да ну нет. Не может быть.