в ловушке из камней топаза

      не трави моих ран, мера дил,       сана вавату,       маджи пяар кэро       Если бы он знал, как она еле слышимо заменяет в холоде ночи на имя его все божественные имена, шепча киртан, будто в бреду. Если бы только понимал, сколько стойкости стоит сторониться его при свете Сурьи, боясь выдать себя только лишь алым румянцем, дать слабину, такой сильной маленькой госпоже Басу. Эта часть её — хрупкая, наивная — спрятана надежно от окружающих, запечатана на десяток потайных замков, потому что Сарасвати далеко не глупа, она прекрасно осознает, чью фамилию Видия желает видеть на дочери при будущем замужестве.       и это не тот, о ком Сарасвати молится       А потому резиденция становится обителью её странного, гулко-бьющегося сердца, которое позабыло за годы в Бомбее, как тяжело оно может давить, как ноюще может болеть, и как ревностно способно ему быть, когда Дивия Шарма так громко смеётся над его глупой шуткой. Внутри Сары перемалываются ржавые жернова, стирая гордость в белый мел, но лицо — смело и сдержано, когда Деви берет подругу под руку.       Сарасвати же повторяет заведённо в голове, что ей, младшей дочери Басу, уготовано наследие другой семьи, чьим продолжением будут её дети, чтобы не позабыть вовсе. Пусть Камал говорит с другой, пусть глядит ярко на другую, пусть уже наконец-то женится, заведет семью, может, тогда она прекратит вспоминать, как он приходил в детстве к ним в дом, загорел и молод, комплименты отвешивал им с Радхой, а Сарасвати казалось, будто он смотрит только на неё.       — Маленькая госпожа, если Ваша сестра — аметистовая львица, то Вы подобны мятежному океану. В таких глазах потонет ни один юнец.       Подарком Саре из далеких странствий были латунные рыбки в честь празднования Брахмотсавама; она даже прятала их перед сном под подушку, наивно вспоминая, как тёплые пальцы господина Рая будто бы случайно касались её ладоней — уже тогда ему не было равных ни среди людей, ни среди богов.       как же Сарасвати могла позабыть об этом, уезжая?       и как же стремительно воспоминания обрушились, как только она вернулась домой, заново его повстречав       Оттого так интересно, оказывается, с ним играть. Внутри пляшут довольные ракшасы, когда Сарасвати пытается нагло — показательно-взросло — бросать на Камала взгляд, пока Радха подначивает, будто достанется сестрица с таким-то сварливым характером какому-нибудь толстосуму. А Камал вдруг в ответ не сводит с Сары смиренных глаз, изучая её новую, неразгаданную и далекую — этого тоже от младшей госпожи не скрыть. Она поэтому-то и глумливо изгибает бровь, ловит, не позволяет мужчине остаться в тени резной колонны, поддевает, мол, господин Рай, что ж Вы краснеете от нахальной малолетней девки — и всё равно, если она давно уж не так мала. Но Камал — не Радж, и не Рам подавно, он — воин, в поклоне склонивший колено перед дюжиной и семьей Басу лично, нет права у него отвечать открытостью на женскую дерзость, искренностью на пытку расстояния между, ведь Сарасвати — ему не обещана. И никогда, наверное, не будет.       леопарда в этой единственной гонке львице удается обогнать       И из-за этого напряженное молчание постепенно накаливается, вынужденное, оно усиливается — немой разговор яснее читается, если на них пристально посмотреть. Радха угадывает точно, от чего сестрёнка не отходит внезапно от неё ни на шаг, играет в странные гляделки, не говоря ни слова; Радха чувствует, как хищница чует запах свежей крови, она бросает кости: «давай сыграем, чхоти бахин? на желание. если проиграешь, привлечешь внимание одного статного наследничка, а? не век же под моим крылышком сидеть». Старшей Басу подначивать младшую слишком просто, на лице Сары удивление проскакивает с мимолётным страхом, но двойняшки привыкли меняться своими секретами, словно мыслями — интуитивно, неосознанно, под сургуч закрывать силуэты.       После кости победоносно приносят Сарасвати поражение — кроткая влюбленность со страстным нравом вступают в схватку меж собой.       Коридоры начинают петлять извилистее, нежели жареный джалеби, люди бегают, мельтешат, смешивают цветастые лунги с повсеместной зеленью, когда Сарасвати удаляется исполнять подстроенный собственной рукой проигрыш. Ей кажется, будто она идет чересчур медленно, оправляя паллу, слушая, как рёбра неустанно сжимаются в такт бхаратаньяма, уверенность опадает, словно отцветшие цветы баугинии, с каждым прошедшим дханушем приближая Сару к Камалу. А в мыслях он, сминающий туго загорелые девичьи плечи, дыхание его горячее, как в алтаре свеча, по шее пускающее ранее неизведанные мурашки.       о чём же ты думаешь, госпожа Басу?       по ком так откровенно мечтаешь?       Найти Камала удаётся на удалённом балконе, парящем в аметистовых цветах жакаранды. Спина его пряма и напряжена, белоснежные нити шервани натягиваются, когда он касается балюстрады, а Сарасвати останавливается резко, когда уверенность и задор её спешно покидают — внутри становится неспокойно, словно морская волна накатывает, неудержимая, неукротимая. И опадает оземь, стоит господину Раю издать смешливый звук.       Он, наверное, передаёт горному хребту всю труху, скопившуюся в голове, мысли трудные, гудящие пчелиным роем, что на него давят, возложенные статусом наследника и юной Амритой, мечтавшей о чужом возлюбленном. Камал присвистывает, подобно ветру, теряя мелодию в шуме листвы, но она всё же упрямо наматывается на вороной ус, устремляется и убегает, когда Сарасвати тихо настигает его из-за спины.       — Я думала, старшим господам не полагаются такие детские забавы. — она говорит честно и спокойно, облокачиваясь на ту же окольцованную вьюном балюстраду, что и Камал; браслеты звенят, и господин Рай вежливо отступает, увеличивая ту пропасть, что Сара пытается преодолеть.       — Если Вы не раскроете моей тайны, госпожа, то Вашей я тоже не выдам. — по обыкновению своему тёмные его глаза, будто крепко заваренный чай, глядящие смиренно, вдруг сверкают озорно, словно огненные искорки.       — Что же Вам такого известно обо мне, господин Рай?       Её тон звенящий, заинтересованный, Сарасвати в легком надуманном удивлении хлопает ресницами, прижимая ладони к груди; самоцветы на кольцах запускают по её лицу радужные мерцания. Эх, красивая она, эта младшая госпожа Басу, думается Камалу, сверкающий водопад, буйная река, игривая Лакшми. Только таким театральным трюком не купить взрослого мужчину, итак глубоко очарованного, непозволительно утонувшего в ледяных водах женского взгляда.       — Что вкупе с Вашей непревзойденной красотой идёт еще и острый, пытливый ум, — Камал даже слегка наклоняется вперёд, понижая голос хрустящий, будто щербет, чтобы сохранить интимность секрета, поделенного на двоих: — И восхитительная ловкость рук, госпожа Басу.       Лицо его трогает заговорщицкая усмешка, которую он так удачно скрывает, растворяя в ласковой улыбке — бесхитростной, Сарасвати уверена. Камал улыбается ей открыто и наивно, возможно, потому что верит, словно никто их тут не отыщет, никто не заметит; смешливые морщинки выдают ту самую искренность, за отзвуки которой Сарасвати цепляется рьяно — всадила бы коготочки и во век не отпустила бы. В этот момент будто бы не существует меж ними двадцати одного года разницы, и кости уже между его пальцами прыгают удало, будто сабля, надеясь на скорый выигрыш.       но Сара Басу сдалась бы ему без боя       Жареный воздух, он плавится и дрожит, когда Сарасвати внезапно подходит к Камалу ближе.       — Госпожа?..       У неё глаза — солнца свет, бьющий сквозь неограненные топазы — лихорадочно блестят, выискивая в мужчине напротив хоть толику сопротивления или немилости, озадаченного отказа, дабы остановиться. Младшая из рода Басу поддается порыву, ведь господин Рай всё также продолжает оставаться рядом, не смея пошевелиться; он держит душу, кричащую, в узде ради них обоих:       — Нас могу неправильно понять. Я не могу себе позволить очернить Вашу репутацию, госпожа.       И даже слова у него получаются с придыханием: не такие уверенные, как хотелось бы, не такие жёсткие, как требовалось. А Сарасвати — в прикосновении одном, в рваном вздохе, в перерывах между прямой нежностью; воздух запахом кожи её, что впитала масло белого мускуса и кориандра, медленно голову кружит, одурманивает. Тени же пляшут на юном её лице, яркими лучами бликуя от алмазной тикки; кажется, красота этой женщины живет от неё отдельно, играясь с Камалом и провоцируя — и оторваться господин Рай не в силе. Он капитулирует, готовится сдаваться, посмотри Сарасвати на него ещё немного дольше.        — Не переживайте, моя репутация в руках моей матери и рода Басу. Никто не посмеет нам перечить, — такая смиренная, что перед бурей океан, молодая госпожа протягивает к Камалу руку, а звон браслетов вторит каждому жесту своей хозяйки, — Не бойтесь. Я просто хочу…       И осторожно она касается самой кромки густых его волос, повинуясь желанию до банальности простому, томящемуся, которое гложет и ревет уже много лун к ряду, истязают неспокойный сон. Сарасвати аккуратно накручивает на палец серебристую прядь, подхваченную порывом ветра, такую неестественно-неправильную, выделяющуюся в угольной его гриве. Но мягкую. Податливую. Не похожую на ту, которую мог бы иметь прославленный «Медведь», но именно такую на ощупь, как Сара себе рисовала в мечтах, а Камал пропускает тяжёлый вдох, замирая — пожар, занимающий его мысли, с касанием тушится и дымит; волнений шторм засыпает, сменяясь земным покоем.       А пока они друг другу позволяют всего одно честное прикосновение, взрослый господин Рай накрывает женскую мягкую, маленькую ладонь, лежащую на его щеке, своей: мазолистой, огрубевшей от клинков и непривыкшей к ласке. Он аккуратно оглаживает большим пальцем хрупкую косточку на её кисти, прощупывает пульс, что пляшет у Сарасвати точно так же, как и у Камала самого — бешено. Он вдыхает жадно аромат её духов, наполняясь им и запоминая мгновение, подаренное великим Камой с дозволения милостивого Тёмной Матери; секунды, когда, не сдержавшись, мужчина припадает губами к запястью младшей госпожи Басу, оставляя горячий поцелуй и свою душу — ей одной.       Мир молчит и время в Гималаях застывает, будто они дают Камалу и Сарасвати право друг с другом объясниться и проститься, как бы печально это не было, разом, потому что дюжина не примет этого союза, Видия не позволит ни за что.       Всего один момент в оковах бурлящей бесконечности.       Всего лишь те, кого могла бы свети красная нить судьбы, даровав высшее счастье. Но и она не повязалась — только наградила горьким даром видения. И оборвалась; они оба об этом знают.       — Апраапи махила, — Камал теперь сжимает обе ладони Сары, прикладывая к своему гулко бьющемуся сердцу, сокрытому глубоко внутри стальных мышц и дорогих тканей; он глядит на неё так открыто, так наивно-покорённо, что её легендарная уверенность осыпается топазной крошкой к его подошвам, разбитая в пыль: — Ваанчит.       Не тихое признание в любви, но обещание во владении — мыслями, телом, атманом в каждом последующем перерождении.       — Кои нахин кевал тум.       Не клятва в верности, но исповедь ответом на томный шёпот, отчего больше ни один мужчина не станет любим прекрасной Сарасвати Басу.       ведь хищнику более не нужна жертва, если он сам попал в капкан