Ричард Третий: проклятый король?

Эпилог От короля исторического до короля шекспировского. Ричард III или сила судьбы Спор до сих пор не завершен. Он длится уже на протяжение пяти сотен лет, и, без крайне невероятного обнаружения разрешающих имеющиеся вопросы документов, нет причин полагать, что прекратится хотя бы в ближайшем будущем. Только историку под силу разрешить этот спор. Впрочем, именно за историком всегда остается последнее слово. История - это наука не из разряда точных. Она покоится наполовину на проверенных фактах, наполовину – на толковании их историком. Случай Ричарда III еще относится к категории наисложнейших. Во всех его биографиях доля, отводимая толкованиям гораздо объемнее перечисления фактов, берущихся из скудных летописей, таких как, например, Кройлендская, или из докладов, лишь частично касающихся существования Ричарда, таких как, например, доклад итальянца Манчини. Но главная сложность проистекает из того, что с самого начала личность Ричарда III была сформирована не историками, но писателями, судившими его с точки зрения нравственности, пренебрегая исследованием исторической правды прошедших событий. И так как эти писатели пользовались любовью населения, обладали значительными талантами и почитались в качестве пророков, каждый в своей области, их мнение стало в глазах общественности истиной в последней инстанции. Когда троица, возникшая из объединения гуманиста Томаса Мора, драматурга Уильяма Шекспира и философа Френсиса Бэкона, единогласно объявила, что Ричард III оказался чудовищем с извращенным рассудком и проклятым королем, кто еще мог осмелиться им противоречить? Исключительно историки имеют право оспорить подобное суждение. Но историки по-настоящему не вмешивались до XIX века, то есть, опоздали на 3 столетия, тогда как черная легенда успела утвердиться достаточно давно, чтобы превратиться в очевидность. А престиж ученых-специалистов в культурном мире обладал далеко не равным весом по сравнению с гигантами литературы, каковыми являлись авторы-предшественники. Когда на сцену вышли настоящие профессионалы с их скучными архивами и пыльными манускриптами, то они столкнулись с тем, что Ричард III уже давно миф, разработанный гением Шекспира, воплощение зла, освященное многовековым обычаем. Что могут сделать их труды, чьи тиражи остаются не востребованными и не известными, перед тысячью экземпляров гиганта мировой литературы, переведенного на все существующие языки и поставленного на сценах всех стран? Это правда, история Ричарда III лучше других готова к использованию в книгах, романтических и даже детективных, в атмосфере средневековой пылающей готики: что-то вроде венценосного серийного убийцы, узурпатора, избавившегося от всех своих соперников прежде чем самому пасть в финальном сражении. Короткая жизнь, усеянная убийствами, заговорами, предательствами, все главные действующие лица которых погибли насильственной смертью, а кто-то – бесследно исчез. Коротко говоря, повесть, «полная шума и ярости и не имеющая никакого смысла». Суть шекспировского мира в том, что ближе к окончанию призраков гораздо больше, чем оставшихся в живых. Конечно, исторический Ричард III, несомненно, не имеет ничего общего с театральным воссозданием Великого Барда, но последнего тоже не следует отвергать, пусть и во имя истины, относительно которой не сумели до сих пор договориться сами историки. Вместо противопоставления двух Ричардов, представляется, стоит прийти к критическому исследованию шекспировской пьесы. Оно может помочь понять, что сделал «настоящий» Ричард III с точки зрения психологии, если не с точки зрения политики. Для этого требуется также избавиться от взгляда с позиций нравственности, чрезвычайно долго скрывавшей поиск фактической правды. Вопрос не в том, являлся ли Ричард III духовно «хорошим» или «плохим». Руководителей государств не судят с точки зрения их согласованности с моральными ценностями. Самые великие из них стоят на горах из трупов, от Александра до Наполеона, от Цезаря до Мао Цзедуна и прочих. Не понятно, почему Ричарда III надо судить иначе, организуя процесс над ним на основе полдюжины убийств. Да, он так и не стал великим сувереном, для этого Ричарду не хватило времени. В течение 2 лет правления направление истории не изменить. Король отличался серьезным благочестием, что признавали даже его недруги, но благочестие не идет рука об руку с нравственностью, когда речь ведется о политическом курсе, как заставляет заявить Ричарда Шекспир: Да не смутят пустые сны наш дух: Ведь совесть - слово, созданное трусом, Чтоб сильных напугать и остеречь (V, 3). Приписывание подобной цитаты не мешало монарху жить в настоящей одержимости чистотой и добродетелью, высвечивающих в его воззваниях и письмах, обращенных как к епископам, так и к шерифам, а также в отвращении, внушаемом Ричарду развратом брата, Эдварда IV. Здесь скрывается одно из многочисленных противоречий, которое Шекспир равно заставляет выйти на сцену. Человек, объявляющий, что «совесть - слово», пытается в своем же монологе от этой совести уйти: «У совести моей сто языков, Все разные рассказывают сказки, Но каждый подлецом меня зовет». Ричард III – король-пуританин, простой, скромный, не прибегающий к монаршей роскоши, кроме как в торжественных случаях, король, помнящий о своем долге вершить суд. О том свидетельствуют его многочисленные вмешательства с целью исправить ошибки, совершенные вельможами и чиновниками. Одна из его заметнейших слабостей, роковая для ведения политики, - это неспособность поддерживать сбалансированные человеческие взаимоотношения. Воспитанный в мире чрезвычайного насилия, богатом предательствами и убийствами, Ричард замкнулся в возрастающей степени одиночества, в крайнем недоверии по отношению к своему окружению. Одиночество толкало его к отвержению всех тех, кого он подозревал в дурных намерениях против себя, всех тех, кто мог представлять возможную опасность. И тут возникает еще одно противоречие. Крайняя степень недоверчивости, временами неоправданной, сочетающаяся с крайней же степенью доверчивости к избранным лицам, служащим суверену ради достижения собственных целей. В данной области Ричард также сталкивался с горькими разочарованиями. Обнаружение предательства его друга, герцога Бэкингема, застало короля абсолютно врасплох и разбило последние иллюзии, еще остававшиеся у того относительно человеческой природы. Плохой психолог, Ричард не умел распознать нрава своих соратников и выбрать себе друзей. Ричард III вырос в период глубочайших культурных сдвигов, что способствовало психологической неуравновешенности. Его девиз – «Верность связывает меня» - даже яркой старомодностью демонстрирует приверженность владельца исчезающему миру, рыцарским традициям, предпочтению отношений между людьми, основывающимися на доверии и чувстве чести, на уважении к данному слову и на воинской доблести. На закате средневековья у Ричарда, как и у многих его вельмож, в душе жила тоска по артурианским ценностям. Но времена менялись. Последние паладины этих ценностей, подобные Карлу Смелому, уходили. Новое поколение представляли такие как Людовик XI. Рыцарственность стала отныне не более, чем театрализованным украшением экстравагантных турниров. Наступающая эпоха заключалась в реализме Возрождения, чьи зарождающиеся нормы выразил почти современник Ричарда, Макиавелли, отталкиваясь от пессимистичного описания человеческой сущности. Природа человека дурна, чтобы править, государю, «особенно, когда он только взошел на трон, нельзя благосклонно смотреть на все те условия, при которых следует оценивать достойного. Часто все совершенно не так. Дабы сохранить государство, требуется поступать против собственного слова, наперекор милосердию и гуманизму, наперекор религии. Поэтому надлежит сознательно быть готовым отдаться ветрам перемен и удачи, изменениям им руководящим, но, как я уже упомянул, не удаляться от добра, если возможно, но уметь применить зло, если в том возникнет нужда». Следует быть и лисом, и львом, сочетать хитрость и силу. «По опыту нашего времени заметно, те государи становятся великими, которые не сильно принимают в расчет свою веру, которые способны лукавством обойти человеческий разум и, к финалу, они превосходят тех, кто основывался на верности». В этом и заключалась проблема Ричарда, разрывавшегося между утопической склонностью к преданности и рыцарским иллюзиям и необходимостью действительной современной политики двигаться «за гранью и добра, и зла». Ричард чувствовал описываемый разрыв в самой глубине души, и это вынуждало его осознать зависимость от судьбы, которой король не мог управлять. И здесь шекспировский Ричард соединялся с Ричардом историческим, становясь глашатаем, пером гениального поэта выражающим, что составляло жизнь суверена, ощущающего, как что-то, похожее на проклятие, толкает его, и это что-то – определенность, уготованная каждому человеку. Никто не является господином своего жребия. Претендующие на подобное – жертвы иллюзорной гордыни. Ричард верил, что судьба ему подвластна, вплоть до смерти брата, короля Эдварда IV. Его жизнь разделилась на 2 этапа. До 1483 года, в качестве герцога Глостера, верного ценностям рыцарства, он был абсолютно предан старшему брату, которым восхищался, несмотря на сетования на его разгульность. Ричард следовал за Эдвардом, выступая против всех. И против своего давнего наставника, графа Уорика, и против второго брата, герцога Кларенса, чей смертный приговор в связи с обвинением в государственной измене одобрил. Он исполнял обязанности господина Севера и хозяина Йоркшира, где пытался установить правление порядка и закона. Смерть Эдварда IV оказалась значительным поворотом в его жизни. Тогда Ричард понял, насколько занимаемое им положение уязвимо. Облеченный двусмысленным титулом Защитника и Покровителя государства с плохо прописанными властными полномочиями, он столкнулся с угрозой, представляемой королевой-матерью Елизаветой Вудвилл. Ее окружал нелюбимый в народе семейный клан, старающийся поставить страну под контроль именем несовершеннолетнего юного сына вдовствующей монархини, Эдварда V. Род Вудвиллов уже давно оставил позади средневековые рыцарские ценности, он был пропитан духом макиавеллизма от макушки до пят. Ричард для них являлся врагом, препятствием, которое необходимо обезвредить. Чтобы встать с такой угрозой лицом к лицу, герцогу Глостеру требовалось использовать то же оружие, коим пользовался противник. У средневекового рыцаря не существовало никакой возможности выжить в действительности без веры и закона современной политики, как у Дон Кихота не существовало ни малейшей возможности в столкновении с Макиавелли. Ричард, выросший в атмосфере войн Алой и Белой розы, среди их следствий из сражений и убийств, знал, что его ждет, если не взять инициативу в свои руки и биться лишь оружием прошлого. Герцогу Бэкингему пришлось развеять последние колебания короля. Регентство под эгидой Вудвиллов стало бы для монарха остановкой, ценою в жизнь. Его отец, герцог Йорк, уже погиб, слишком задержавшись с низвержением Генри VI. Более того, в процессе перипетий войн Алой и Белой розы привычное понимание законности серьезно утратило свой смысл. Итак, под коварным и типично макиавеллиевским предлогом было принято решение. Свершится переворот. Вудвиллов развеют по ветру, казнят, отправят в изгнание, вынудят запереться в стенах Вестминстерского аббатства. Юного короля с братом поместят в Тауэр и, если следовать логике событий, убьют. Истории Эдварда II, Ричарда II и Генри VI выступают в пользу именно такого финала. Двойное убийство в Тауэре – неизбежное завершение для переворота, знаменующего вхождение английской монархии в макиавеллистскую и «гуманистическую» эру Возрождения. В ходе нее Тюдоры достигнут высот с помощью массовых расправ времен Генри VIII и его дочери, Марии Кровавой. С этого момента все переворачивается с ног на голову. Начинается движение вперед. Приходит в действие безжалостный механизм, сопровождаемый рядом заговоров и казней. Ричард является полноправным участником всего описанного, но, прежде всего, он – свидетель эпохи. Взойдя на трон, Ричард старался править качественно, пытаясь примирить средневековые ценности с ценностями эпохи Возрождения. Он объехал королевство, созвал заседание Парламента, следил за уважением к нормам права и добрыми нравами, установил правила торговли с помощью покровительственных мер, предвосхитивших созданные «кольбертизмом». Но обычное правление не было возможно, пока над страной довлела угроза высадки Генри Тюдора. Ричард III это понимал. Адская машина не подчинялась управлению, и он сознавал ее законы. Подобно всем прозорливым правителям, Ричард мог процитировать Виктора Гюго: «Дыхание стихий, безумных сил закон. Все ниже, ниже путь. Прервать нельзя движенья». И это движение приведет его в Ад, на поле Босуорта. Исторический Ричард III окажется персонажем трагедии, каковыми были греческие герои и каковыми окажутся все истинные герои, Шекспира ли, Расина или Гюго. В каждом из них просвечивает представление о предназначении, провиденциализме и фатализме. Именно тогда, когда они понимают, что не являются хозяевами своей судьбы, эти персонажи обретают величие, вне зависимости от того, приписывают ли жребию волю Божества или исключительно естественный ход. Критики успели отметить, - «Ричард III» - пьеса Шекспира, в которой обращение к «Господу» используется чаще всего, что сообщает произведению поистине замечательное предопределение. Ричард становится орудием небесной мести, ангелом-избавителем, прежде чем также избавились от него. Череда призраков от него пострадавших в последнем акте напоминает выступления призванных на Страшный суд свидетелей. Судьба Ричарда III схожа с судьбой Макбета. Того тоже его проклятая душа в лице леди Макбет увлекла спуститься внутри себя в ад. В процессе такового спуска одно преступление неизбежно порождало другое. С этой точки зрения и Ричард III и Макбет – два проклятых короля. Стоит помнить, имя «Макбета» довольно долго является запретным среди актеров, обсуждающих Шотландскую пьесу, чтобы избежать нависшего над проклятым именем проклятия. Оба жребия запараллелены до самого конца. Судьба Макбета загадочным образом объявляется тремя ведьмами и приводит к горькому выводу, - жизнь – это «история, рассказанная идиотом, переполненная шумом и яростью и без какого-либо смысла». Данная формула идеально подходит и к земному пути Ричарда III. Оба гибнут в процессе сражения, ставящего печать на их участи, описание которой бросила Ричарду в лицо королева Маргарита. «Ты, заклейменный в час, когда родился, Как раб природы, как отродье ада!»