Давай будем трахаться, но не влюбляться

Аня не знает что думать. Юра смотрит ей в глаза страшно, пожирающе и дико. Делает очередной глубокий толчок. Аня стонет, выгибается, царапая чужую грудь короткими ногтями, глотает воздух жадно и с похныкиванием в конце. Движения Татищева резкие, но ритмичные, отзываются в ее теле ярко, бурно, сильно… И опосредованно. Вибрацией чужого рта на клиторе. Костя под ней мычит, стискивает пальцы на бедрах, пусть непреднамеренно, но уверенно оставляя красные следы, через пару часов расцветущие синим и фиолетовым. Его волосы щекочут ее бедра и лобок, губы нежно терзают кожу, а язык… Ох уже этот язык. — Анют, А-анют… Голос у Татищева хриплый, надтреснутый, но гулкий и пробивающий. Аня глохнет он него, теряет всякую мысль и смысл. Выгибается навстречу теплу его рук на ее щеках и затыкает его невыносимый рот, заставляющий ее терять сознание и рассудок, поцелуем. Лезет языком глубоко, щекочет нёбо, а позже отдается на волю его властных губ и острых зубов. Вкус у Юры соленый, терпкий и горький. Костин вкус. У нее, наверное, тоже, потому что до того они вместе с Татищевым зацеловывали мечущегося по постели Уралова, слизывая каждую капельку пота и оставляя метки на каждой налитой мышце. Вместе же, надо сказать, и отсасывали, по очереди давясь членом и по очереди выдаивая жемчужные капли спермы, дружно сглатывая. Уралов стонал, жмурил глаза и поскуливал, пусть и не прося, как раньше, остановиться, но отчаянно пытаясь тут же, прямо сейчас, переключить внимание на кого-то другого и занежить его. Вообще, по-началу, Косте было сложнее всех. Может, потому, что он не был готов к такой ласке и любви с двух сторон, а может и просто потому, что слишком много думал. У Юры и Ани таких проблем не было — Татищев Камской, конечно, до всего этого, как парень не нравился, но аппетит приходит во время еды, да и чего не сделаешь ради дружбы и хороших отношений. А у самого Юры весь внутренний конфликт ограничился одной истерикой с битьём кулаками об стену, двумя неделями запоя и долгого разговора с ними обоими. Костю же пидорасило — и дай Боже не пидорасит до сих пор — очень долго. Он терялся, не мог проявить свое отношение и мнение очень долго, постоянно то ли боясь обидеть, то ли считая себя лишним. Замалчивал проблемы, пытался сбежать и слиться, прятался в Питере, отговариваясь работой и всячески делал несчастно-каменный вид, всем своим существом демонстрируя, что в их, Юры и Ани, отношениях, он будет лишним. Камская пытались с ним говорить, пыталась ему объяснить, надоумить и помочь принять, что они — все они — к этому готовы и этого хотят. Но Костя делал скорбные губы и тяжело вздыхал. Никакие усилия, никакие слова не помогали. Зато помог Юра и его «мужская этика». «Разговор» вышел коротким и жертвой его стала всего лишь одна несчастная, разбитая об двухцветную макушку сахарница. Аня, как узнала, долго на них орала и лечила разбитые носы, обещая закопать драчунов по шею в землю или вовсе — отправить к Турской на перевоспитание. Парни притворно устрашились и искренне извинялись, обещая, что больше по таким дурацким поводам ссориться не будут. «А по другим дурацким?!» — спрашивала Аня, мстительно отдирая пластыри с костяшек как можно резче, — «Драться будете?!» Парни молчали и делали несчастные глаза. Впрочем, по итогу дело сдвинулось с мертвой точки. Они стали спать в одной кровати, ухаживать друг за другом, целоваться вслепую — не различая, чье лицо перед ним и, кончено, заниматься сексом. Вдвоем, втроем, через вебку и телефон, в ванне, на кухне, за рабочим столом, в отелях, с завязанными глазами и кляпом во рту, с ласками столь долгими, что под конец уже было сложно понять, чья рука у тебя на груди, а чья — внутри. Качественно. Страстно. Любяще. И только после всего этого, только после долгих разговоров на кухне под водку и слезы, Костя начал оттаивать. Обнимать Юру без дрожи, дарить Ане цветы и всегда вставать по утрам первым, будя Татищева и Камскую свежим кофе и бутербродами. Полноценных отношений, такими, как Аня себе их представляла для пары влюбленных, не вышло. Вышла некая крепкая дружба с привилегиями и очень тесным взаимодействием. Тот же хрен, но в профиль. Впрочем, это было не страшно — они ведь и не были парой. Их было трое и это было втройне замечательно. Аня оторвалась от Юры с влажным причмокиванием, двинула бедрами, проезжаясь промежностью по Костиному лицу и хрипло застонала. Уралов что-то тихо заворчал-забулькал под ней, сдавил пальцы на талии ещё сильнее и заставил навалиться на себя, уже полноценно усаживая ее на свое лицо. Юра хмыкнул, толкнулся в Костю глубоко и сильно, и, вытянув шею, взял Анин сосок в рот, прикусил легонько ареолу. Камская охнула, сжала бедра и, почувствовав как внутрь проникает длинный Костин язык, кончила.