***
Гермиона проклинала этот чёртов выбор. И не забывала обжигать себя бранью, добавляя своим телесным шрамам ещё и словесные. Ведьма проклинала каждую минуту, проведённую в доме Малфоя, на протяжении всей последней недели. Жалела о времени, потраченном впустую, рассматривая тёмный потолок выделенной спальни, кусая внутреннюю сторону щеки, чтобы хоть как-то справиться с подступающим гневом. Мысленно кромсала себя за то, что позволила слабости взять над собой верх, положительно ответив на предложение Драко, будь он проклят, Малфоя. Грейнджер знала, что ему не стоит доверять. Знала. И всё равно прониклась речами мракоборца, идя на поводу у лучших, как ей казалось, убеждений. Надеясь, что так будет правильно. Ведь он не обманет её. Он не сможет, не после всего того, что Малфой для неё сделал. Вот именно. После всего того, что им пришлось пережить, Гермиона должна была подумать дважды, трижды, сотни раз, чтобы взвесить все «за» и «против». И только потом дать ответ. Отрицательный, разумеется. Малфой бросил её в своём собственном доме, щедро предоставив ей свои владения, но оставил девчонку без самого главного — себя. Без передатчика информации, от которой, кажется, зависел рассудок Грейнджер. Потому что с каждым днём, прожитом в этих срубовых стенах, у неё создавалось впечатление, что в её мозгу постепенно отмирает рациональное, оставляя место для хаотичности и толики сумасшествия. Разумеется, мракоборец посещал свою обитель, но делал это умело и ловко, чтобы никоим образом не пересекаться с Гермионой. Он всё продумывал наперед, посему ведьма никак не могла подобраться к нему. Драко уходил слишком рано, чтобы Грейнджер успевала проснуться. Даже в те ночи, когда ею обуревала бессонница, Малфой выигрывал в девичьем преследовании, уползая из дома, когда Гермиона сдавалась Морфею, позволяя ему забрать её с собой, оставляя физическую оболочку распластанной на полу возле двери. Когда волшебница силилась изо всех сил, чтобы не уснуть поздно вечером, мракоборец поджидал удачного часа, чтобы переступить порог ровно в тот момент, когда она обессиленно падала на кровать, давая себе слово, что завтра ей обязательно удастся поймать увиливающего парня. Но долгожданное завтра так и не наступало. Разумеется, новый день начинался, но был похож на предыдущий, словно кто-то решил поиздеваться, ставя рутину Грейнджер на однообразный режим с непрекращающимися повторениями. Новый дом Малфоя не шёл ни в какое сравнение с Мэнором, и это целиком и полностью устраивало Гермиону. Наверное, единственное, что могло её хоть как-то обрадовать, учитывая, в какой западне она оказалась. Она не должна была жаловаться, ведь объективно девушка находилась последние семь дней в комфорте. Просторный, — но не пугающий масштабностью — дом окутывал Грейнджер своим теплом и сдержанным интерьером. В нём не было ничего из того, что могла себе представить ведьма, когда речь заходила о чете Малфоев. Никакой аристократичной вычурности и холодности. Внутри дом почти ничем не отличался от тех, что волшебница могла видеть в интерьерных каталогах. Выдержанный стиль лофт вмещал в себя всё необходимое, умещавшееся на двух этажах. На первом этаже, насколько Грейнджер могла запомнить, находилась достаточно просторная кухня, соединённая с гостиной. На втором расположилась хозяйская спальня, несколько запертых комнат и гостевая. Именно в ней Гермиона провела почти всё своё свободное время, если не считать попыток прорваться через охрану, дежурившую двадцать четыре часа в сутки возле входной двери внизу. Она часто сидела на подоконнике своей спальни, разглядывая обширную территорию посреди широколиственного леса. Фактически владения Малфоя не были отделены забором или чем-то подобным. Но Гермиона всегда зрела внимательно, чтобы зацепиться за то, что могло остаться незамеченным на первый взгляд. И в один из дней своего заточения девушка смогла заметить брешь в наложенном заклятии, удерживавшим прозрачный купол. Нечто подобное охраняло Грейнджер в собственном доме, но не сработало должным образом, чтобы ведьме позволили остаться в привычном месте. Иногда ей казалось, что в чёртовом куполе не было никакой надобности, потому что ни один убийца не смог бы прокрасться мимо дотошных амбалов, патрулировавших веранду и ближайший периметр. Несколько раз она умоляла нескольких мужчин отпустить её, но упёртые прислужники Малфоя отвечали коротким отказом, советуя волшебнице дождаться хозяина. Идиоты. Всё, что оставалось Гермионе, — заниматься прежде привычными вещами. Доступ к рабочему месту был временно утерян, Саммерсет прислал Грейнджер официальное разрешение на отпуск. Но она об этом даже не просила. Гулять ей разрешалось только в присутствии одного из охранников, и от этой идеи она сразу же открестилась, не считая правильным расхаживать по лесам со своей двухметровой нянькой. Это было неправильно. Она прекрасно понимала, почему Малфой окружил её тотальным контролем, но у него не было никаких причин поступать так. Их едва ли можно было назвать приятелями, чтобы мракоборец пускал все свои силы и средства, обеспечивая для Гермионы тепличные условия. Отчасти Грейнджер благодарила Драко за то, что ей удалось пожить хотя бы несколько дней без паранойи, ставшей привычной. Однако она не могла жить в золотой клетке, ей становилось тесно, плохо. И одиноко. Гарри писал ей каждый день, игнорируя любые вопросы, касающиеся Драко и их общей тайны. Он также пропускал строчки о мистере Доу и их визите в Азкабан. У Гермионы больше не оставалось никаких сомнений по поводу того, что они допрашивали убийцу. Это стало очевидным, когда Малфой, согласно их с Поттером плану, пропустил вопрос Грейнджер мимо ушей. Друг интересовался здоровьем и состоянием Гермионы, вкладывая в каждое письмо слова о том, что они скоро встретятся. Однажды девушка спросила, знал ли Гарри о решении Драко перевезти её к себе, на что Поттер ответил, что, конечно, знал. Иначе бы Малфой этого не сделал. Это было самым правильным решением, писал друг. Эти строчки стёр каминный огонь, захватив с собой остальные пожелания Гарри. Пэнси компенсировала отсутствие писем различными подарками. В основном это были коллекционные издания магловских книг и короткие записки, приклеенные на обратную сторону обложки. Что-то в стиле: «Развлекайся в шикарном доме, пока есть возможность, Грейнджер». Что-то в стиле Пэнси. Единственный, кому Гермиона писала сама, был Герман. Она отправляла бывшему жениху послания на случай, если он вдруг продолжил отправлять свои многочисленные извинения на прошлый адрес. В письмах девушки не было особых подробностей последних недель, она отвлеченно рассказывала о том, что ей не здоровилось, и ей пришлось перебраться в съёмное жилище из-за некоторых неувязок. Ни слова о том, что её укусил полумёртвый перевёртыш. Ни слова о том, что тот, кого так сильно ненавидел Герман, стал временным соседом Гермионы. Ведьма посчитала, это было бы слишком, учитывая, на какой ноте они расстались. Но Герман, будучи красноречивым ранее, проигнорировал Грейнджер. Дважды. Его поступок не откликнулся в девушке острым разочарованием или чем-то, что обязывало принести ей боль. Она почти стойко приняла мужское невнимание, осознавая, что его тяга к ней могла попросту перегореть. Или обида за идентичное отношение захлестнула бывшего жениха. В любом случае, Гермиона не могла винить его. Точно не за это. В свободное от переписок время, волшебница много читала. В основном то, что ей преподносила сова Паркинсон, оставляя внушительную стопку у раскрытого настежь окна, впускавшего влажный майский воздух. Гермиона блуждала по сюжетам, придуманных авторами, отвлекаясь от своей сковывающей реальности. Она не отпускала твердые переплеты до последнего, засыпая с книгой в руках. И во снах Грейнджер обязательно встречалась с тем, от чего скрывалась в доме Малфоя. Ведьму никто не мог защитить от собственных чертогов разума, там она оставалась совсем одна, без надзора охраны и любопытных домовых эльфов. Кошмары вливались в её разум тягучим потоком — плавно и постепенно, дурманя девичью психику отвлекающим маневром. Это было похоже на путешествие Алисы, провалившейся в кроличью нору. Гермиона чувствовала себя похоже, когда искренне верила, что смена обстановки поможет вывести из черепа пугающие образы и знакомые лица. Но каждый раз порция безумия достигала своего апогея, будоража Грейнджер даже в бессознательном состоянии. Это было похоже на её личное Чистилище, полностью засасывающее в адский котел, варивший девичью психику до болезненных воспоминаний, остававшихся ожогами на памяти. Она оказывалась в одних и тех же фантасмагоричных реалиях, выкрашенных в мрачные и до жути характерные оттенки. Затянутое алым небо дробилось раскатами молний, кропивших на бесконечное полотно брызги чёрного и золотого. Мелодия, ставшая симфонией для её страшных видений, вновь звучала отовсюду. Реверсия пробиралась под плоть занозами, впиваясь как можно глубже, чтобы ничто не смогло вырвать повторяющийся мотив. Звук напоминал моров, отравлявший собой всю девичью храбрость. Он сопровождал чудовищные образы, надвигавшиеся на Грейнджер подобно полчищу, желавшему забрать девичью душу с собой. Гермиона видела своих мёртвых друзей, встававших из разрытых могил. Их наружность была подобна той, что была запечатлена на них в момент их смерти. Первыми всегда шли Ханна и Линда, держась за руки, словно открывая парад бесчинства над психикой Грейнджер. Но она стойко выдерживала, повторяя про себя, что это всего лишь сон, и рано или поздно девушка обязательно проснётся. За ними следовал Энтони, держа руки в соответствии своей посмертной позы, изображая мёртвого и искалеченного ангела. Изувеченная Анджелина шагала за Голдстейном, держа в руках голову Невилла, словно самый драгоценный подарок, предназначенной королеве сатанинского бала. И когда все жертвы Чистильщика добирались до Гермионы, они заключали её в круг, оставляя последнее — самое важное — место для того, кто сотворил эти беды. Убийца всегда шёл медленно, смакуя свои миражные шаги, подогревая девичью кровь до такой степени, что волшебнице и вправду казалось, что она горит. Теряет себя постепенно, уносясь в бесовском вихре, сопровождавшимся повторяющейся мелодией. Всякий раз, когда загадочный палач оказывался в нескольких дюймах от девушки, прислоняя к шее его отличительный нож, Гермиона пыталась дотянуться до его маски. Чистильщик усиливал прикосновение лезвия к плоти, отражая выгравированную латынь в проливавшихся каплях крови. Грейнджер тянулась, не взирая на попытки палача срубить голову с её плеч. Но эти старания добраться до личности душегуба прекращались, когда сновидение внезапно обрывалось. Словно собственное подсознание не позволяло Гермионе сделать этого. Уберегала от возможной правды, которая могла ранить девчонку сильнее, чем приставленный к глотке нож. После очередного пробуждения Гермиона следовала в личную ванную, пытаясь отмыться от последствий кошмара, ощущавшегося слишком явным. Липнувшим чернотой, подобно ядовитому креозоту. Грейнджер яростно терла кожу, наполняя помещение парами от слишком горячей воды. Будто кипяток сможет смыть собой то, что давило на ментальную составляющую. Кипяток не мог. Острые предметы — ещё как. Ведьма обращалась к своим излюбленным методам, усаживаясь в ванне поудобнее. Гермиона помещалась в горячую воду практически с головой, поднимая руку на свет, чтобы прислонить к коже всё, что могло нанести видимый, а главное спасительный вред. Всё, что могло попасться под руку. Очевидно, Малфой догадывался о девичьем пристрастии, поэтому в её арсенале недоставало бритв, лезвий, канцелярского ножа. Но были маникюрные ножницы, они могли сгодиться для новых порезов. Булавка тоже неплохо царапала кожу. Недостаточно для того, чтобы располосовать плоть, превратив в решето, но для малого удовольствия могла сгодиться. Гермиона старалась делать надрез как можно глубже, вонзая острую сторону ножниц под плоть, наблюдая за тем, как из эпидермисовой трещины начинает медленно вытекать алая струя, капая на девичий живот. Когда этого оказывается недостаточно, Грейнджер проходится дважды по свежей ране, углубляя ножницы в плоть. На мгновение ей становится легче. Эйфория прокрадывается по кончикам пальцев к предплечью, пульсируя поверх заживших шрамов. Прикрыв глаза, Гермиона откидывала голову так, чтобы вода согревала затылок, заливаясь в ушные раковины. После снов повторяющаяся мелодия все ещё преследовала девушку, и ей казалось, что таким образом, что она сможет избавиться от этого бесовского мотива. Но ничто не могло окончательно вымыть фантомное звучание. Ни горячая ванна. Ни раздражающе-спокойный тон целителя, нанятого Малфоем. Когда мракоборец говорил о том, что позаботится о здоровье Гермионы, она никак не могла подумать о том, что он наймёт для неё целителя по разуму. Что-то вроде психолога, но слишком далекого от канонов привычной терапии, к которой Грейнджер когда-то обращалась. Мистер Бомодус навещал ведьму каждый день, приходя в одно и то же время. И его пунктуальность не являлась последним пунктом в огромно перечне дотошностей. Целитель был единственным, кому из посторонних разрешалось переступать порог дома. По всей видимости, он являлся достаточно доверенным лицом Драко, раз тот любезно оказал послабление для мужчины, слегка пренебрегая тотальной безопасностью. Бомодус пытался разгрызть девичье нутро, заваливая Грейнджер противоречивыми вопросами, которые постоянно действовали на нервы. В его словах не было ни капли того, что могло бы заставить девушку довериться специалисту. Выстроить с ним откровенную беседу, раскладывая секреты, подобно игральным картам, отмечая свою психологическую травму козырем. У Гермионы создавалось впечатление, будто целитель пытался привить ей чувство вины за то, в каком плачевном состоянии она находилась последние годы. Будто ей нравилось наличие посттравматического синдрома. Причинять себе боль, чтобы отвлечься, — не являлось по-настоящему приятным действием. Оно было лишь обманчивым эйфоретиком, сдвигающим планку в сторону психоза, застилающего рациональность. — Мисс Грейнджер, Вы должны понимать, что прежние неурядицы не разрешатся чудным образом, если Вы продолжите причинять себе вред, — сказал Бомодус в одну из первых встреч, снабжая свой тон уловимым цинизмом. Словно говорил с маленьким ребёнком, не знавшим элементарного. Гермиона понятия не имела, откуда он узнал про травмы, потому что мужчина не удосужился поинтересоваться, а сразу же впечатал в изумленное девичье лицо бестактный комментарий. Возможно, Драко было известно об этом, ведь мракоборец совершенно точно беседовал с колдомедиками, осматривавшими Грейнджер. — Неурядицы? — насмешливо выплюнула волшебница, подавившись предложенным эльфами чаем. — Что Вы подразумеваете под неурядицами, мистер Бомодус? — она отставила чашку в сторону громче, чем рассчитывала, заставив мужчину вздрогнуть. — Расчлененный труп близкого друга подходит под эти критерии? Или, может быть, вырванное сердце однокурсника кажется Вам бытовой проблемой? — Грейнджер склонила голову набок, с удовольствием замечая, как целитель съеживается от её пристального взгляда. — Разумеется, это печальный опыт, но своим нынешним поведением Вы показываете свою слабость, а не желание бороться, — попытался парировать Бомодус, делая пометки в своём медицинском журнале. — Вы взрослая девушка, а не ребенок. — И Вы лишний раз доказали, насколько некомпетентны в работе с пациентами, — Гермиона откинулась на спинку стула, раздраженно выдохнув. — А что Вы советуете людям, страдающим от депрессии? Прочитать сказки Барда Бидля, оказывающие чудотворное седативное воздействие? — Мисс Грейнджер, Вы переходите грань. — Пока нет, — протянула ведьма нарочито слащаво, заставив себя улыбнуться, вмещая в эту эмоцию несвойственное ей лицемерие. — Убирайтесь из этого дома, мистер Бомодус. И не забудьте захватить Ваши чёртовы фолианты, — Грейнджер столкнула несколько книг со стола, а после отшвырнула их ногой к панорамному окну гостиной. — Вот теперь я перешла грань. — Я не уйду из этого дома, пока мистер Малфой оплачивает наши встречи, — целитель настойчиво всматривался в девичье лицо, но было заметно, насколько сильно ему хочется сделать так, как велит буйная пациентка. Но Драко был для него авторитетнее, что совсем неудивительно. — Тогда сделайте всем одолжение, и передайте мистеру Малфою, что я больше не нуждаюсь в наших встречах, — Гермиона поднялась со стула, и оперлась о стол ладонями, вжав их в осиновую поверхность. — Если ему так хочется потратить деньги из трастового фонда, то пусть делает это без моего участия. После того инцидента мистер Бомодус не посещал дом несколько дней. Гермиона не могла с облегчением оставить эти проклятые сеансы позади, потому что была велика вероятность, что это был всего лишь перерыв. Целитель мог вернуться в любой момент, пренебрегая советом Грейнджер оставить её в покое. Ей не нужна была терапия. Точно не та, которую ей пытались навязать сейчас. Она хотела встретиться с Малфоем, и, наконец, разобраться с тем ворохом проблем, что создал Чистильщик. С проблемами, которые молодые люди создали сами за этот короткий срок, с тех пор как вернулся Драко. Грейнджер была уверена, что половина девичьих демонов успокоятся, как только она поговорит с Малфоем. Очередное утро началось с одних и тех же мыслей, посетивших девушку ровно в тот момент, когда она вновь осознала, что проснулась не в своей постели. Минувшая ночь оказалась благосклонной, оставив Гермиону без очередного кошмара, фрактально отображавшего действительность. Её пальцы потянулись к щеке, чтобы нащупать следы от горючих капель, но кожа оставалось нетронутой слезными шрамами. Она не плакала во сне, и это было лучшим доказательством, что в мрачное время суток девушку не посетили жуткие образы, леденящие кровь. В дверь тихонько и очень быстро постучали. Трижды, но ненавязчиво. Гермиона знала, что это был не Драко, но все равно потянулась к часам, стоявшим на прикроватной тумбе, чтобы убедить себя в этом. Время тянулось к десяти, означая, что это никак не мог быть Малфой, ведь он давным-давно был в отделе. Когда послышалось, как опускается дверная ручка, Грейнджер не поспешила обернуться, догадываясь, кто именно мог стоять по ту сторону. Затем она услышала, как крохотные ножки перебегают через порог, приближаясь к двуспальной кровати. Гермиона всегда спала возле окна, оставляя вторую половину холодной и пустой. Но в утреннее время нетронутая часть кровати пропитывалась теплом от подноса, державшего свежесваренный кофе и полноценный завтрак. От него Гермиона постоянно отказывалась, тем самым раня домовую эльфийку, ухаживавшую за гостьей. — Спасибо, Тинки, — сонно произнесла Грейнджер заготовленные слова, не подняв голову с подушки. Она боялась, что как только увидит раздосадованное лицо домовика, то тут же почувствует острый укол совести. — Я не голодна. — Мисс говорит так каждое утро, — огорченно протараторил тонкий голосок позади. Тинки не сдвинулась с места, сегодня она была упрямее, чем обычно. — И мисс никогда не съедает ничего, что приносит ей Тинки, — послышался шелест ткани — эльфийское платье, обрамленное десятками бантиков. Вероятно, эльфийка уперла ладошки в бока, выказывая тем самым негодование. — Молодой мисс не нравятся блюда? Может быть, у мисс есть какие-то особые предпочтения? — Только одно, — начала Гермиона, борясь с самой собой, чтобы не обидеть Тинки. Она была единственной, с кем Грейнджер общалась в этих стенах, и ей не хотелось терять единственного собеседника. — Я предпочитаю, чтобы твой молодой хозяин перестал меня избегать. — Хозяин Драко не избегает молодую мисс, — голос эльфийки слегка посуровел в попытках защитить честь Малфоя. Его магическая няня всегда принимала его сторону, и это не удивляло Гермиону. — Хозяин очень много работает, чтобы молодая мисс была в безопасности, — Грейнджер хотела возразить, но, повернувшись, заметила, как крохотный пальчик вытянулся вперед, пресекая девичьи попытки. — Хозяин хочет, чтобы плохой волшебник оставил мисс в покое. Это очень важно для Драко, не сердитесь на него. — Говоришь так, будто он сам тебе об этом рассказал, — ответила Гермиона беззлобно. Она привставала на кровати, облокотившись о изголовье, и взглянула на стоявшую подле Тинки, — Эльфам запрещено подслушивать, — смущенно произнесла домовик, опустив длинные ушки к выпирающей грудке. — Но иногда волшебники разговаривают слишком громко, не замечая домовиков. Домовики становятся обладателями чужих секретов, сами того не желая. — И ты, конечно, не расскажешь мне о том, что услышала случайно? — Гермиона прищурила глаза, одаривая существо вкрадчивым голосом. Словно пыталась невербально уговорить Тинки поделиться с ней частью чужого секрета. — Как бы хорошо Тинки ни относилась к молодой мисс, Тинки не может, — эльфийка поджала тонкие губки, опустив непомерно большие глаза в пол. — Тинки никогда не предаст доверие Хозяина. Драко обязательно расскажет обо всём молодой мисс сам. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты оказалась права, — Гермиона замаскировала разочарование широкой — искренней — улыбкой, взяв с подноса зелёное яблоко. — Молодая мисс позволит Тинки кое-что сказать? — Грейнджер отвлеклась от разглядывания плода, переведя глаза на существо. Волшебница коротко кивнула, удивившись прозвучавшему вопросу. Она прекрасно понимала, что в том мире, где выросла Тинки, эльфы были обязаны спрашивать разрешения. Всегда. Но у Гермионы был свой мир — далёкий от деспотичной консервативности. — У молодой мисс ухудшилось самочувствие? — с опаской в голосе продолжила Тинки, начав водить башмачком по паркету. Грейнджер отрицательно покачала головой, чувствуя, как привкус вины смешивается со слюной. Гермиона, к собственному сожалению, понимала, к чему клонит домовик. — Несколько дней назад Тинки убиралась в уборной мисс, и заметила, что мисс оставила несколько кровавых салфеток. — Это не то, что ты думаешь, Тинки, — Гермиона рефлекторно натянула рукава пижамной кофты ниже, надеясь, что домовик не заметила свежие порезы. — Тинки ничего не думает, — тонкая полосочка натянулась в подобие улыбки. Ведьма закусила губу, боясь того, что последует дальше. Меньше всего она хотела напугать волшебное существо своим поведением. Чёрт возьми, она даже не думала о том, что эльфийка может найти следы девичьих пристрастий. — Тинки всего лишь хочет сказать, что молодой мисс не следует издеваться над собой. Мисс красива и прекрасна, ей не стоит травмировать своё чудесное тело. Гермиона чувствовала себя пристыженной, несмотря на то что домовик говорила с присущей ей мягкостью, не вешая каких-либо ярлыков. И в этом-то была вся суть. Тинки не обвиняла Грейнджер, как это делал целитель разума. Она искренне хотела помочь, именно это заставило волшебницу проникнуться словами существа. Вряд ли эльфийке платили за терапевтические разговоры с Гермионой. — Однажды Тинки столкнулась с похожим горем, когда молодой Хозяин резал своё тело после очередной встречи с Тем-кого-нельзя-называть, — голос эльфийки потускнел, а от возникших воспоминаний упало несколько крупных слёз на идеально-выглаженное платьице. — Тинки пришлось самостоятельно помочь Хозяину, игнорируя его протесты. Если бы Хозяина нашла Беллатриса, она бы не оставила от него живого места. — Мне очень жаль, — прошептала Гермиона, ощутив, как щеку обожгла слезная линия. Услышанное заползло под плоть, подвесив за эмоциональные крючки. Телесные травмы казались мелочью по сравнению с тем, какие чувства обуревали девичьей душой. Будто кто-то сорвал запекшуюся рану, подобно тому, что Грейнджер не удивилась тому, что рассказала эльфийка. О том, что творилось в стенах Мэнора, знал чуть ли не каждый в магической Англии. Сама волшебница столкнулась с последствиями паразитического ужаса, повлиявшего на наследника древнего рода. Она хорошо запомнила, с каким рвением Драко пытался соскоблить со своего тела проклятую метку, ставшую олицетворением прожитого. Гермиона была одной из тех, кто искренне пыталась помочь Малфою не свести счёты с жизнью, показав, что существует иная тропа — отличная от той, к коей его склонили. — Тинки тоже жаль, что хорошим волшебникам приходится страдать, — она подошла ближе, протянув Грейнджер небольшой платок. Ведьма приняла его, обхватив пальчик существа своим. — Тинки не хочет, чтобы мисс причиняла себе вред, — холодная ладошка сжала девичью крепче. — Мисс пообещает Тинки больше не ранить себя? — взгляд домовика посерьезнел, обратившись к смятённой волшебнице. Гермиона могла бы солгать эльфийке, сказав о том, что, конечно, перестанет изводить себя острыми предметами ради временного успокоения. Она могла бы подыграть ситуации, сделав вид, что их разговор как-то повлиял на неё. Но она не хотела лгать искреннему существу, переживавшему за ведьму искренне. Эльфы никогда ничего не делали ради собственной выгоды. Вся их жизнь была посвящена помощи волшебникам, от которой те чаще всего отмахивались, воспринимая их доброту, как что-то само собой разумеющееся. Грейнджер хотела попытаться ухватиться за протянутую руку помощи, сделав хотя бы крошечный шаг навстречу. Тинки была единственной, кто находился рядом в последнее время. Эльфийка постоянно следила за состоянием ведьмы, но ни разу не передала Драко о пагубных пристрастиях девчонки, несмотря на свою преданность хозяину. — Обещаю, — ровным голосом сказала Гермиона, не ощутив на языке налёт обмана. Неосознанная правда стала символом благодарности. Своеобразной платой за молчание. Грейнджер почувствовала, что впервые за долгое время шрамы на левой руке не беспокоили её. Постоянное чувство жжения исчезло под гнётом обещания, ставшего личным спасением. Гермионе оставалось только надеяться, что ремиссия продлится долго. Достаточно, чтобы выжить в клетке посреди леса. И ничтожно мало, чтобы не сойти с ума.***
— Ты до сих пор не признался ей? — раздражающий голос нарушил драгоценные минуты тишины. Первый — и пока единственный — вопрос за сегодняшний день ощущался гребаным лезвием, срезавшим скальп в надежде добраться до мыслей мракоборца. — Серьёзно? Избранный не успел выйти из тени аппарации, постепенно растворявшейся в воздухе, но его громогласность опережала, цепляясь за Малфоя клешнями. Драко лениво обернулся, смиряя временного коллегу недовольным взглядом. Просто блеск. Излишняя драматичность — всё в лучших традициях пресвятого Поттера, решившего в очередной раз залезть, куда его, блядь, не просили. — А ты как раз вовремя, — иронично отметил Драко, наблюдая за тем, как Поттер придаёт шагам быстроты, словно блондин мог ускользнуть из поля его херового зрения. — Всегда успеваешь поиметь мой мозг перед началом рабочего дня, — Малфой пусть и с неохотой, но широко улыбнулся, нацепив на острые черты лица противоречивую эмоцию. — Иногда мне кажется, что Грейнджер не брала отпуск. Слишком уж вы похожи в своём рвении заебать меня. В последнее время Драко всё чаще задумывался над тем, что жалел о том, что одержимый мудак, разделивший свою душу, не убил Избранного в девяносто восьмом. Тогда бы Малфою не пришлось выслушивать гребаные нотация изо дня в день. — Гермиона снова спрашивала о тебе, — мрачно произнёс Поттер, оглядевшись по сторонам. Он слегка сморщил нос, как только заметил, что всё, что их окружало — свалка неподалёку, груда заржавевшего металла и загрязненное озеро. — И мне снова пришлось проигнорировать её, потому что кое-кто так и остался трусливым мудаком. — Ну разве не чудесно, что в этой жизни что-то всё-таки остаётся неизменным? — Малфой склонил голову набок, игнорируя учащённый пульс, обраставший ударами тревоги, стоило мракоборцу услышать о ней. — Я — трусливый мудак. Ты — ебаная заноза в заднице. — До ахуения смешно, Малфой, — на лице Поттера не дрогнул ни один мускул под густой бородой. Зелёные радужки продолжали склонять Драко к ответу через стекло очков, отражавших оранжевое пятно зари над горизонтом. — Не уклоняйся от темы. Драко прекрасно понимал, что рано или поздно Поттер добьётся от него чёртовой правды. Он будет пилить его каждый, Салазар его дери, день, пока Малфой не сдастся во власть упрямому идиоту, только бы больше не слышать надоевший голос. Малфой понимал, что Избранный отчасти был прав. Почти во всём прав. Как лучший друг своей верной Грейнджер, он имел полное право переживать за неё. Но Поттер всегда исключал самое важное: Драко ни за что бы не стал подвергать жизнь Грейнджер риску, если бы не был уверен в себе и своих возможностях. Он обеспечил золотую девочку полной безопасностью, предоставив ей всё необходимое, включая личной охраной и целителем разума, чтобы тот помог Грейнджер справиться со стрессом. Однако Драко никак не мог признаться самому себе, что одной причин для девичьих переживаний, был он сам. Скрываясь из виду волшебницы, Малфой подвергал её сердце чувству неопределенности, нарушая их подобие сделки. Грейнджер ждала объяснений и правды — той самой, что скрывалась на клочке бумаги, — но в ответ получала лишь тишину и хлопок закрывающейся двери. Винил ли себя мракоборец? Каждую чёртову секунду, проведенную как можно дальше от Грейнджер. Но вновь поддавался уговорам внутренних демонов, просыпавшихся в минуты слабости, когда Драко почти удавалось вернуться домой прежде, чем Грейнджер уснёт. Но он останавливался на полпути, убаюканный бесовским мотивом, щебетавшим о том, что ещё не время. Она не готова. И вряд ли когда-нибудь будет. — Когда ты поговоришь с ней? — Поттер вернул Драко в реальность, щёлкнув пальцами перед бледным лицом. — Ты спрашивал об этом вчера, — как можно спокойнее ответил Драко, отвлекшись от внутренних рассуждений. Он достал из пачки сигарету, обхватив её губами. Предыдущая была жадно скурена несколькими минутами ранее, но Избранный не оставлял иного выбора. Малфой был готов пожертвовать лёгкими, лишь бы психика не раздробилась в крошево из-за настойчивости придурка со шрамом. — Ты и вправду настолько, блядь, наивный, или прикидываешься? — И сколько ещё ты будешь удерживать её в своём доме, пока не решишься рассказать всю правду? — Поттер требовательно вытянул ладонь вперед, как бы намекая Драко, чтобы тот поделился табаком. Малфой снисходительно протянул пачку, продолжая выслушивать высокоморальную речь. — Гермиона — не твоя пленница, Малфой. Рано или поздно ей придётся вернуться к своей привычной жизни. — Позволь я кое-что напомню тебе, — резко возразил Драко, захлопнув пачку сигарет. — Когда я предложил помочь Грейнджер, ты не возражал, — медленно расставлял акценты Малфой, делая глубокую затяжку, очерняя альвеолы въедливым дымом. — Когда я предупредил, что момент ебаной истины затянется, ты сказал… — члены отряда повернулись в их сторону, и Драко пришлось понизить тон, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. — Ты сказал, что безопасность твоей золотой подружки превыше всего. — Мракоборец перевёл дыхание, чувствуя, как собственное обещание сдавливает внутренности. — Так чего ты, блядь, хочешь от меня? — Перестань мучить Гермиону своей неопределенностью, — ответил Поттер, подав жестовый сигнал остальным мракоборцам. Они смиренно ждали молодых людей, пока ебаный святоша окончит свою утреннюю тираду, вставшую уже поперек горла Малфою. — Не позволяй её ожиданиям превратиться в разочарование. — Грейнджер никогда не питала иллюзий на мой счёт, — горько усмехнулся Драко, и крепче ухватил сигаретный фильтр ртом, чтобы затмить сардонический привкус ментолом. — Я — её вечное разочарование. — Но ты всегда можешь это изменить, — возразил Поттер, покачав головой. Он не купился на уловку, обернутую в категоричность мракоборца по отношению к самому себе. — Просто сделай гребаный первый шаг, и поймёшь, что ты — её главная надежда, — философски дополнил Избранный, скрывшись с глаз Малфоя. Темноволосый волшебник обошёл Драко, направившись к остальной группе. Он позволил Малфою повременить, оставшись на месте посреди пустыря на окраине города. Окружающее напоминало Драко собственную жизнь — сотня обломков былого существования, оказавшееся в настоящем чьим-то следом. Изломанной версией. Что-то похожее чувствовал Малфой, существуя в какой-то чёртовой имитации той жизни, что он с упорством строил и пытался улучшать сквозь года. Но всё, к чему это приводило, — постоянному разрушению. Всё исчезало от Драко по судьбоносному щелчку пальца. Словно он не был достоин сделать хоть что-то в своей жизни правильно. Без вероятности ожидаемого проёба. Он постоянно склонялся к истории с Чистильщиком, потому что за последние годы эта тварь стала главной целью. Своеобразным путём искупления, и чтобы достичь его, Малфою требовалось разобраться с главным олицетворением греха. Символично, не правда ли? И пока Драко не поймает мразь, скрывавшуюся под металлической маской, мракоборец не успокоится. Он не сможет спать спокойно, пока по улицам магической Англии расхаживает палач, направляя своё оружие на очередную жертву. И с каждым днём ситуация только усугублялась. Ублюдок в очередной раз завёл расследование в тупик, обозначив новую фигуру в их старой-недоброй игре. Теперь Малфой чувствовал себя персонажем сюрреалистичной истории, в которой всё привычное и известное смешивалось в одно неразборчивое пятно. Отныне Драко ни в чём уже не был уверен. Ни в том, что Чистильщиком был Доу. Ни в том, что Доу, например, мог попросту солгать, водя мракоборцев за нос. Факты противоречили друг другу. Освальд не мог потрошить жертв своим излюбленным способом, находясь под охраной в Азкабане. Это просто невозможно, учитывая, в каком состоянии находилось это подобие человека. Безумие можно отыграть, но что-то подсказывало Драко, что Доу был искренен в своём психозе. Это подтвердили колдомедики, которых направил Саммерсет, чтобы проверить состояние заключённого. Его диагноз, вопреки ожиданиям, не имел ничего общего с раздвоением личности. Мозг был поврежден множеством заклятий, включая легилименцию. Сознание Доу было искалечено, и это не позволяло ему субъективно переживать события внешнего мира. Он находился в состоянии диссоциативной амнезии, и она влекла за собой утрачивание каких-то важных крупиц информации из прошлого. И если кто-то пытался добраться до памятных обрывков насильно, случалась истерия. Вроде той сцены, что он устроил, когда рассказал Малфою, что Грейнджер грозит опасность. Ублюдок не солгал, как бы Драко ни пытался уверить себя в обратном, добираясь до дома девчонки. Весь путь мракоборец потратил на то, чтобы убедить самого себя, что у Доу просто разыгралось воображение. Но он говорил правду. Малфой убедился в этом сам, когда вместе с Поттером ворвался в дом Грейнджер, увидев, как клыкастая пасть почти смыкается над горлом волшебницы, желая вкусить её плоть. Если Освальд знал об этой угрозе, и она оказалась правдивой, значит, слова о Мастере тоже несли в себе истину? Но как этот чёртов Мастер, являвшийся настоящим Чистильщиком, мог обхитрить систему, оставшись незамеченным. Как он мог совершать все убийства в Хогвартсе, сохраняя блеклость своего образа. Это просто невозможно. И так казалось не только Драко. Саммерсет был в шаге от того, чтобы отстранить Малфоя от дела и службы в отделе в принципе, когда узнал, какое нарушение совершили мракоборцы. Уильям был в бешенстве, и постоянно причитал о том, что он давал согласие на посещение Азкабана только своему заместителю, когда тот, в свою очередь, подделал разрешение и использовал Оборотное в личных целях. Их спасла Грейнджер, сама того не осознавая. Безумную болтовню Доу никто бы не стал воспринимать всерьёз, если бы он не указал на то, что некий Мастер придёт за ней. Это позволило Саммерсету усмирить свой пыл по поводу выходки мракоборцев, чувствуя вину за то, что его план по безопасности девчонки оказался провальным. Некто оказался умнее, хитрее и зорче. И этот кто-то явно не Освальд Доу. После длительного разговора с Малфоем, Уильям поверил, что внутри правоохранительной системы происходило что-то странное. И это, блядь, мягко говоря. Никто, кроме служителей отдела, не мог проникнуть в стены Азкабана. Значит, настало время найти предателя. Драко попросил Саммерсета подготовить досье на каждого мракоборца, чтобы изучить их личные дела. Впоследствии ему будет необходимо допросить каждого в присутствии Уильяма. По предварительным данным подозреваемый должен быть не моложе Драко и Поттера. Под критерии подходили и те, кто был связан с расследованием убийств в Хогвартсе. А пока Драко должен был исполнять свои прямые обязанности, прозябая в британском отделе, выискивая настоящего убийцу. Кого, казалось, и вовсе не существовало, настолько умело он мог скрываться в тени. Малфой жалел, что Эллингтона было невозможно подвязать к совершенным убийствам, несмотря на мотив. Почерки расходились, как и смысл, заложенный в каждое место преступления. Даррен обходился без кровавой театральщины, опуская пафос. Со своим жертвами он квитался без особой щепетильности, оставляя всю грязную работу своим головорезам. Чистильщик же был не превзойдён в своём рвении что-то доказать. Продемонстрировать могущество через призму расчленённых тел. Скелеты в шкафу Эллингтона не пересекались с тайнами разыскиваемого маньяка. Как бы Саммерсет ни пытался выбить из криминального авторитета правду, связанную с убийством Анджелины и похищением Крайтона, в этих вопросах Даррен оказался чист. Даже то послание, наполненное угрозами в адрес Джонсон, оказалось блефом. Сыворотка правды вытащила из Даррена всю чернь, но в ней не было ни намёка на то, что по-настоящему было нужно мракоборцам. То, что было нужно Малфою. Драко выбросил окурок на влажную землю, не успевшую высохнуть после ночного ливня. Подошва ботинок распотрошила табачную бумагу, впечатав остаток от сигареты в грязь. Малфой устало зашагал в сторону остальных мракоборцев, задумчиво перебрасывавшихся словами с Поттером. Раннее утро отпечатывалось на лицах молодых людей заторможенностью, способную исчезнуть с первым глотком кофе. Но у них не было на это времени. Избранный никогда не был щедр на объяснения. Наверное, научился этому у Малфоя. Драко пришлось беспрекословно подчиниться приказу, переданному через Патронус, собравшись настолько быстро, насколько было возможно в пять часов утра. Он догадывался, что срочный вызов был связан с Чистильщиком. Но мракоборец не ожидал, что к этому подключаться магловские полицейские. — Почему они здесь? — первым делом спросил Драко, оказавшись посреди своих коллег, по сей день косо смотревших на блондина. Им было важнее продемонстрировать свою предвзятость, нежели правильно выполнять свою работу. Искать убийцу, например. — Им поступил вызов, — ответил Поттер, отойдя в сторону от своих подчинённых. — Мужчина, работающий на свалке неподалёку, обнаружил труп на берегу озера. — Тёмноволосый волшебник посмотрел за спину Драко. Малфой обернулся, заметив работника свалки, разговаривавшего с одним из маглов. — Он вызвал отряд полиции, они связались с Саммерсетом. Утопленник подходил под приметы, которые мы оставили магловским полицейским. — Крайтон? — Я опознал его, — ответил Поттер, кивнув. — И на руках отсутствуют пальцы. Малфой не был знаком лично с бывшим напарником Грейнджер, но рассказов о нём оказалось достаточно, чтобы понять, что он был мудаком. Однако подтверждение его смерти положительно не откликнулась в Драко. Он почувствовал, как к глотке подступает тошнота, описывавшая честную реакцию на то, что Чистильщику вновь удалось подобраться слишком близко. Совершить очередное убийство, наполненное свирепостью, не привлекая внимания. А ему хотелось. Драко нутром чувствовал, насколько этот ублюдок хотел ебаного внимания. Мракоборец отошёл от Поттера, направившись в сторону берега, чтобы самому взглянуть на труп. Мёртвое тело окружили магловские коронеры, изучавшие останки на наличие травм и причин смерти. Драко не подходил слишком близко, чтобы не мешать работе, наблюдая со стороны. Крайтон не выглядел так, будто его нашли в воде. Его посиневшая и окоченелая плоть не разбухла, а эпидермис не разрыхлился и не побелел, как это часто бывает, когда труп долго находится в водоеме. И он не разлагался, значит, смерть наступила недавно. Тело было неестественно искривлено, словно выворачивалось. Это указывало на то, что реберные и бедренные кости были сломаны — одна из них торчала из кожи, окруженная запекшейся кровью. На руках, как и сказал Поттер, отсутствовали пальцы. Вместо них обрубки, пытавшиеся прикрыться, будто спасаясь от очередной пытки. Но ничего вопиющего Малфой не заметил. Ничего существенно-жестокого, присущего обыкновенным забавам Чистильщика. Джонсон он буквально выпотрошил, превратил её тело в перемолотый кусок мяса. С Крайтоном он был осторожен — относительно самого себя, разумеется. Драко подошёл ближе, обойдя труп с правой стороны. Заметив на себе удивленный взгляд коронеров, Малфой протянул им значок мракоборца, пресекая дальнейшие вопросы. Они позволили блондину опуститься на песчаный берег, чтобы детально рассмотреть труп. И первое, что бросилось в глаза, — его рот был открыт. Такое случается, когда жертва умирает, крича. Мышцы расслабляются, застывая посмертно. Малфой достал из кармана латексные перчатки, натянув их на ладони. Он обхватил пальцами челюсть мёртвого, и попытался закрыть рот, но не получилось. Словно что-то мешало. — Позволите? Он обратился к одному из коронеров — девушке, наблюдавшей за действиями блондина. Она не сразу поняла, в чём дело, но проследив за мужским взглядом, опомнилась. Девушка сняла со своего белого халата миниатюрный фонарик, протянув его мракоборцу. Малфой включил магловский инструмент, посветив им прямо в гребаную глотку. Он пытался не дышать, опускаясь ниже к Крайтону, чтобы не вдохнуть трупный яд. — Какого хера?.. — прошептал Драко, наткнувшись взглядом на нечто, мешавшее ему закрыть рот трупу. — Извините, мисс, вы не могли бы одолжить мне ваши щипчики? — произнёс Малфой, не отвлекаясь от изучения разлагавшейся глотки. Он наощупь схватился за очередной предоставленный инструмент, а после поддел им нитку, приклеенную к нёбу. Драко продолжал тянуть нить, походившую на длинный человеческий волос, наматывая её на кулак. Спустя несколько секунд ему удалось вырвать из горла прямоугольный предмет, напоминавший магловскую аудиокассету. Удивлённый мракоборец присел на песчаный берег, вперившись взглядом в находку. — Ego vis te occidere, — шёпотом прочитал Драко знакомую надпись на обороте. Чистильщик не хотел, чтобы его заметили. Он жаждал быть услышанным.