Лжебог

Винсент Феннелл, возможно, мы лживы, И гореть нам в аду целый век. Но, клянусь тебе, эти нарывы – Доказательство, ты – человек. Не вверяй себе это пристанище, Не вверяй себе свет после тьмы. Эта правда убьёт тебя раняще, Но греховны твои сладкие сны. И я вижу: ты лжёшь себе явственно, Упиваясь туманной мечтой. Это очень и очень безнравственно, Но ты тянешь меня за собой. Кто придумал вселенную в душах, Кто придумал небесный престол? Я внимательно, Винсент, всё слушал, Но лишь к истине горькой пришёл. И зачем становиться там, в небе, Богом чьей-то безумной души? Ещё не видел я веры нелепей, Чей-то разум, он стоит гроши! Боги, Винсент, я в жутком смятеньи, Моё сердце прибито к тебе. Плачешь сладко ты так, по-оленьи, О своей ты горюешь судьбе? Может, в ду́шах своё есть пространство, Может, мы – воплощение их. Но ты знаешь, их грех – это блядство, Милосердия нет в них самих. Бессердечные Боги жестоки, Но твоя душа слишком мягка. Винсент, твои слабы пороки Для лилейного божьего венка. Винсент, ну же, послушай, останься. Понимаю, ты в страхе. Но то, Что есть в божьих писаньях – тиранство, Все равны пред небесным судом. Ты хотел стать Господнем во вра́тах, В одеянии белом, в венке. Беспокоишься ли об утратах, Что приносишь мне болью в виске? Ты мечтал о жемчужных долинах, Ты мечтал о правленьи в душе. Боже, Винсент, ты разве не видишь? Положа руку на сердце, слушай же: Винсент Феннелл, клянусь, ты мой Боже – На земле и при жизни, не в тьме. Мне ты нужен гораздо здесь больше, Чем в безжизненной белой тюрьме. И касанья твои мягки, сладки, Может, мы в самом деле в раю? Мои мысли в полнейшем порядке, Иль я слишком от грёз устаю? Винсент, Господи, что с тобой стало? Весь мой разум под дымкою слёз. И в душе моей всё замирало, Когда думал я: “это всерьёз?” Я держал твою руку, но, всё же, Ты пропал за обрывом перил. И асфальт лишь твоё теперь ложе. Почему так Господь к нам не мил? Почему, утешающе плача, Ты со страхом шагнул прямо вниз? Твои действия... Винсент, ты ими Мне на памяти рану прогрыз. И в прострации я возвращался В убивающих чувствах домой. На земле ли лежать ты остался, Или в небе вознёсся живой?