505

      — Слушай, Дазай. Между нами все кончено, — звучит как гром посреди ясного неба, а он и звучит, потому что нещадно полил дождь. Дазай Осаму не следил за погодой, он и за собой то не очень следил. Так, с переменным успехом. Слова Чуи сначала показались ему шуткой. Очень плохой, злой и не смешной шуткой. Но Чуя похоже был серьезен. Дазай на мгновение даже как-то растерял свою комичность и стал предельно серьезным. Он стоял в черном мокром костюме и серьезно смотрел на Чую. Вообще, костюм был серый. Но начался дождь и костюм Дазая начал чернеть. Казалось, это не от дождя, а от жестоких слов Чуи, на груди, плечах и штанах расцветают мокрые узоры. В вечернем полумраке мокрые противные пятна легко можно было спутать с кровью. Дазай откашлялся. — Погоди, Чуя… Ты серьезно? — Дазай трясет головой, стряхивая воду с волос. Каштановые мокрые пряди падают на лицо, еще больше закрывая глаз, перевязанный белой повязкой. Губы трогает усмешка. Он не верит. — Да, Дазай. Я серьезно. — Чуе все равно на дождь и на то, что его любимая шляпа промокла. Он стоит скрестив руки на груди и полирует взглядом то грязную серую стену, то свои ботинки. Дазай не знает что на это сказать. Чуя выглядит так, будто они встретились только сегодня. Сегодня, сейчас, в чертовом переулке. Простые прохожие, между которыми не было жадных взглядов и ночей жарких неловких касаний. Они просто стоял молчат и каждый смотрит куда угодно, но только не на лицо собеседника. Осознание расставания оседает мерзким коньячным осадком на душе. Чуя прерывает это молчание. — Ну… Я пошел? — он говорит это так просто, будто не обрывает сейчас красную нить, связывающую их судьбы в мире и на поле боя, в кровати и на работе. Вот так вот, просто, как дважды два. У Дазая потеют руки, он неловко открывает рот и закрывает его. Хочется что-то сказать, но не хочется выглядеть жалким или отчаянным. Дазай гордый. Дазай не может подбежать, схватить за руку, стянуть черную кожаную перчатку, переплести руки и заставить остаться. Остаться здесь и сейчас, у этой чертовой серой стены и не делать того, что перечеркнет жизнь Дазая на До и После. Дазай не может, но как он хочет. Чуя не смотрит ему в глаза, он просто стоит, опершись на стену, и глядит в свинцовое небо, раздраженно стуча ногой по мокрому асфальту. Он ждет от Дазая какой-то фразы, подтверждения, что да, все действительно кончено. Теперь да. Ему надоедает это ожидание, но он не может уйти просто так. А может и не хочет уходить. Свободное плавание после годов совместных экспедиций кажется чем-то одиноким и заранее обреченным на провал. Тишину разрезает свистящее: — Почему? Чуя не моргая дает ответ. — Потому что я такой человек. Ты знал на что шел, связываясь с шизофреником. Дазаю ответить на это ровным счетом нечего. Тихо шелестит черный плащ. Он разворачивается и бредет по переулку домой. В китайском магазинчике у дома он купит соджу, включит дедушкин проигрыватель с пластинками и постарается за вечер забыть Накахару Чую. Такого человека больше нет. Открыта страничка дневника. На обложке «1987. 2 полугодие». Тетрадка старая, он просто нашел ее дома и стал использовать как дневник. Итак, мы попрощались в кривом переулке. Ты был злее обычного. Уж не знаю что на тебя нашло. Возможно я снова был навязчив, пытаясь поцеловать все свои веснушки или бесил тебя своими нескончаемыми вопросами. О том когда мы снова встретимся, какая на улице ужасная погода, о том как у меня снова болит колено (Я УПАЛ С ТАБУРЕТКИ!!!)… О том что ты милый когда злишься и наверняка что-то чувствуешь ко мне... Я признался тебе тогда спонтанно, в пьяном угаре, вряд ли ты помнишь. Да я и сам помнить уже не хочу, потому что между нами километры. Километры страданий, изрезанных вен, пыльных стоек баров, мыльных опер по телевизору и моих спутанных воспоминаний… о том дне, когда ты смазано поцеловал меня в щеку и ушёл. Навсегда, бесповоротно и решительно. И я хочу кричать о том какой ты чудесный, но вместо этого приваливаюсь к входной двери и тянусь уставшим движением к карману за ключами. "Черт!" - тает невысказанное с новой кляксой на пожелтевших листах. Поток расстроенных мыслей тянется как желе в детской яркой коробке. Кажется, там был динозавр? "Я снова сделал что-то не так. Обидел, задел или ужасно пошутил? Господи! С тобой так сложно, чертовски сложно. С твоей шизофренией, веснушками, рыжими запутанными волосами (я все не могу нормально уложить твои кудряшки), с надкусанными губами и нескончаемой агрессией." "Говорят, маленькие люди злые, потому что их тело слишком маленькое для такого количества эмоций." Осаму Дазай улыбается в полумраке своей одинокой квартиры. Маленькая зеленая лампа подсвечивает старые тетрадные листы, справа мутный стакан и полупустая бутылка соджи, бледные пальцы гладят камушек на галстуке "Ты подарил", тонкие губы расцветают в нежной улыбке и на щеках появляются ямочки. "Услышав меня, мои мысли, ты бы прилетел с другого конца света и зарядил бы мне по первое число. Но ты не слышишь" Чернила стекают с пера на тонкие пальцы. Темные пятна потом надолго останутся на стакане. "Черт! Черт? Да хоть дьявол!" Мне лишь бы увидеть тебя на миллисекунду, дотронуться до избитых костяшек, пошутить ужасную шутку про евреев и убежать в закат. "Ну или поковылять… Зависит от успеха шутки." У старинного зеркала за спиной стоит низкий столик с проигрывателем. Нажатие пару кнопок худыми пальцами и раздаётся привычное жужжание. — Прости меня, Чуя. - тихо слетает с губ. Меланхоличный инди-рок закручивает меня в сожалениях. Я так и не смог тебе сказать. Открыть свое сердце, распахнуть свою душу, чтобы ты увидел, наконец увидел, как сильно я тебя люблю. Без прикрас, без масок, без алкоголя и дыма. Без насмешек. У нас разные дороги, но на каком-нибудь перекрёстке я вновь повстречаю тебя.