***
Барри пропал ровно неделю назад. Исчез, оставив на холодильнике лаконичную записку с кучей грамматических ошибок: «Я уихал с порнями в тур. Ожидайте маего вазвращения. Буду рок-звездой! Пасткриптум. Взял 15к из сеифа. Все верну как буду дома» Как и полагалось, папа упал в обморок, отец не знал, за что хвататься, то ли за таблетки, то ли за ружье, и только Гарри решил вызвонить этого негодяя немедленно, пока он эти злополучные пятнадцать тысяч фунтов не спустил на пиво и омег. Получалось плоховато несмотря на то, что подельники Барри всякий раз с радостью его закладывали, опасаясь праведного гнева старшего из братьев-близнецов Дженкинсов. Тот мог и зубы выбить, и нос сломать — Прости, Гарри, я ничего не знаю, — сонно промямлил один. — Что?! Он исчез?! — завопил какой-то омега, записанный в телефонной книжке как «звонить, если пропадает по выходным, лето». — Барри? Я не видел его с прошлой недели, — честно признался другой. — Ты же знаешь, я б сказал, если б знал. Он мне самому двадцатку должен, — пожаловался кто-то еще. — Сочувствую, — лаконично прошептал последний. Действительно сочувственно. Впрочем, расклад к полудню оказался совсем нерадостным: Барри и трое дегенератов, с которыми он сколотил так называемую «рок-группу» еще три месяца назад и выступал в местных пабах за парочку бесплатных кружек пива на радость выпивохам, решили попытать счастья, доверившись одной-единственной визитке какого-то шотландского мошенника, представившемуся в качестве продюсера и пригласившего их к себе зачем-то на родину, планировать тур. Ни Барри, ни трое дегенератов, имена которых с Гарри с горем пополам, но вспомнил, на телефон не отвечали. Никто другой ни продюсера, ни визитку в глаза не видел, все знали какие-то обрывки ситуаций и разговоров: одному Барри наплел, что он прям с места двигает в тур, а другой слышал, что они поехали записывать альбом. Зная брата, Гарри здраво рассудил, что он напиздел всем без исключения и подробностей теперь не раскопать.***
— Может, обратимся в полицию? — с влажными от слез глазами папа посмотрел на сгорбившегося под тяжестью размышлений Гарри. На кухонном столе стоял недопитый, уже совершенно остывший чай. — О-они н-найдут его… как же он так… Удивительно, однако только Гарри волновали эти пятнадцать тысяч фунтов, когда родители беспокоились исключительно о непутевом близнеце. — Пап, — уронил он голову на ладони, — а что мы скажем? Если ты не заявишь о пропаже дене… — Он их не украл! — возмутился отец, хлопнув себя по коленкам. — Сколько раз тебе повторять? Это наши деньги! Нашей семьи! А Барри — твой брат. Пока я жив, — папа ахнул, прильнув к его груди с жалобным писком «дорогой!», — ни у кого не будет только его денег. Это общие деньги! — Почему же ты тогда не разрешил купить машину? А? — Гарри нахмурился. С этими распущенными волосами, достающими уже до плеч, он был похож на древнегреческое чудовище со змеями вместо локонов. — А зачем она тебе? — искренне крякнул от удивления старший альфа. — А зачем Барри пятнадцать кусков?! Если бы я взял эти деньги и купил бы машину, ты бы меня по голове погладил? — Прекрати, — поморщился отец. — Не говори о том, чего бы быть не могло. — Вот именно! — П-прекратите ругаться, — попытался примирить их папа, нежно схватив обоих за руки. — Не надо ссориться… Пятнадцать тысяч фунтов не были той суммой, из-за которой Барри заслуживал быть погребенным заживо — он и без них отлично справлялся, пытаясь закапать себя в ворохе проблем, но они определенно (Гарри это точно помнил) не свалились на Дженкинсов с неба. Им приходилось пахать ночами напролет, лишь бы успеть обработать все заказы, валившиеся через сайт на доставку цветов, а Гарри — окончательно распрощаться с маникюром, чтобы в одно прекрасное утро обнаружить, что единственный, кто к этим деньгам не имел отношения, решил прикарманить их в одну харю. — А университет? — продолжал давить на больное Гарри. В последнее время он испытывал особое, можно сказать мазохистское удовольствие от выходок брата. Было приятно видеть, что он столько лет был прав: Барри ни на что негодный пездюк. — Он поступил в Кембридж из-за крикета, мы отдали девять тысяч фунтов ради подготовки, еще десятку отдали за общежитие… Что теперь с этими деньгами делать? Или он приедет через неделю? Папа, — посмотрел он уже не на отца, поджимающего сурово губы, — Барри приедет через неделю? Сдаст экзамены? Я тут ничем помочь не могу. Я в математике и экономике не разбираюсь. Ясно? Это уже не ситуация, где я спасаю брата, который опездюлился? — Язык! — рявкнул отец. Получилось неубедительно, и он тут же отвел взгляд. Барри мог ругаться, как скотина, орать и бить посуду в полпервого ночи, будучи вдрызг пьяным, но Гарри запрещалось даже называть вещи своими именами — от слова «член» отец приходил в неистовую ярость, а папа изображал ни разу не рожавшего монаха, картинно хватаясь за сердце. — Ну? Что будем делать? — М-может… у него трудные времена? У Барри всегда были трудные времена. То похмелье одолеет, то омега не отсосет. — Ты серьезно? — не поверил своим ушам Гарри. — Я просто говорю о том, что он… ты не думал, что твой брат испугался поступать в Кембридж? Ты слышал, как там трудно? — спросил папа, теребя вязаный кардиган. — Да, ведь это Кембридж, — кивнул Гарри и удивленно усмехнулся, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Только не говорите, что забыли, что я предупреждал? Мы отвалили столь денег за семестр, потому что ему всрал… он захотел поступить туда. А теперь? Удивительно, что Барри вообще туда попал. Спасибо крикету и парочке тысяч фунтов на репетиторов. — Подождем новостей, — отрезал отец с таким видом, что стало понятно — с деньгами, с любыми причем, придется распрощаться раз и навсегда. Плакали их мечты о первом Дженкинсе, окончившем университет. Не то, чтобы Гарри горел фантазиями о студенческой жизни, но приобщиться к Тринити-колледжу не отказался бы даже он. Да любой бы раз десять подумал перед отказом. Любой, но не гребанный Барри, которому Тринити-колледж достался на блюдце. — А если новостей не будет? — Завтра, — отец глянул на часы. — Завтра подумаем. А пока… иди, открывай магазин. Нам с папой надо поговорить наедине. Гарри подозревал, о чем. Подозревал, но решил, что даже для них это будет чересчур.***
Конечно, родители любили Гарри. Они не могли его не любить. Он был их ребенком, желанным и запланированным, единственным омегой в чете Дженкинсов, ладненьким, симпатичненьким крохотулечкой в детстве. Над ним тряслись, как над подслеповатым котенком, стоило ему упасть перед домом и поранить коленку до пары капель крови. Ему запрещали водиться с альфами, ждали дома с намотанными на кулак ремнями к семи, максимум к семи-тридцати, и отправили в школу для омежек, где Гарри хлебнул целый половник дегтя настоящей жизни. До сих пор порой кошмары навещали. В старшей школе бдительность родителей ослабла — Барри только-только начинал по-настоящему чудить. И Гарри предоставилась невиданная доселе свобода действий. Домой можно было заявляться к девяти да и никто не обнюхивал куртку в поисках чужих феромонов, не шарился по сумкам. Конечно, родители любили Гарри, но слишком рано поняли, что он всяко умнее своего брата. «Ты сам о себе позаботишься, а кто позаботиться о Барри?» — разводил руками папа, ласково глядя на него, трясущегося под одеялом в истерике. Гарри обещали за отличные оценки подарить ноутбук, о котором он мечтал уже больше года, но оплатили Барри репетиторов. «Барри же пострадал, ты должен быть счастлив, что он жив!» — орал на него отец, когда Гарри рвался оттаскать брата за волосы. Им снова пришлось взять кредит за разбитую в канун Рождества тачку, за руль которой Барри умудрился сесть после литра виски. Повезло, что никого не сбил. «Это же Барри… Ты гораздо умнее», — пожимал плечами папа и продолжал рассматривать опустошенную кредитку, сминая в руках конверты со счетами. Да, Гарри действительно мог о себе позаботиться. Выгони они его на улицу, он бы не подох в ближайшей канаве, в отличие от близнеца-альфы, а смог бы вновь встать на ноги. Было бы проще, будь его родители плохими людьми. Но они любили его. И, к сожалению, любили и Барри.***
Работа шла из рук вон плохо: Гарри исколол себе все пальцы шипами, забыв о перчатках, едва не перепутал заказы и впервые сознательно нахамил клиенту. — Да… да… да я на вас в суд подам! Щенок! — выплюнул ему в лицо тучный омега, хлопнув дверью так, что висящий на ней колокольчик едва не упал. — Ублюдок, — пробурчал Гарри под нос и щелкнул кассой. Купил три розочки, а гонора столько, словно букет на королевскую свадьбу собрал. Гарри глянул на часы. Время тянулось медленно, а мысли вертелись только вокруг брата. Умел е он приковывать к себе все внимание, и родителей, и брата, и даже друзей. Гарри с десяток встревоженных сообщений получил, мол, как там Барри, где Барри, действительно ли Барри уехал записывать альбом? Казалось, весь Саттон знал о том, Дженкинс-альфа в который раз сошел с ума. — Гарри, — папа стоял позади в дверях. Магазин был пристройкой к основному дому и раньше самоопределялся в качестве амбара, — ты занят? Конечно, он был занят — они открылись ближе к часу дня. Но голос папы предвещал серьезный разговор. А серьезные разговоры хоть никогда для Гарри не заканчивались чем-то хорошим, все-таки были важны. — Сделаем перерыв, — Гарри щелкнул ключами и перевернул табличку на «Закрыто». — Ну? Он скомкал фартук и кинул его на стол. — Пойдем в дом, я сделал чай. Гарри прикрыл глаза, усмехнувшись. Он знал, знал, о чем они попросят. Но это было бы катастрофой. Это как если бы они прямо расписались под заявлением: «Мы любим Барри больше, чем тебя, потому что он неумелый идиот». — Садись, — отец кивнул ему на свое любимое кресло, сам приосанившись на диване. — Гарри… Нет, это невозможно. Они не могут его об этом попросить. — Мы позвонили в банк. Гарри постарался не усмехнуться, хотя улыбка всегда была его защитой: перед Барри, перед родителями, перед клиентами. Он умел кривить губы по любому поводу. Нервно, радостно, благодарно, сочувствующе и даже угрожающе — целый спектр эмоций. Кроме одной. Разочарование. Разочарованно улыбаться Гарри еще предстояло научиться. — Студенческий займ… Нам его не вернут, потому что Барри отказался сам. Никаких уважительных причин нет. Для банка уважительной причиной могла стать только смерть, и то — в исключительных случаях. Гарри мысленно подсчитал все то, что Барри проебал. Вместе с украденными из сейфа деньгами — около сорока тысяч фунтов. Пиздец. — Мы не знаем, когда он вернется. Барри мог заявиться на порог с минуты на минуту, а мог через месяц позвонить, дабы сообщить, что он в Дублине. — Поэтому, посовещавшись друг с другом, — но не со мной, подумал Гарри, — мы решили просить тебя об услуге. Блядь. Все-таки они посмели. Они решили перейти эту черту. Гарри покачал головой. — Нет. Отец удивленно вскинул брови: — Ты еще не слышал… — Я не буду притворяться братом, — он сцепил руки в замок и подал вперед, опершись локтями на колени. — Это прокатило на экзамене в старшей школе, но это уже не шутки. Это Кембридж. — Пару месяцев, — попытался встрять папа. — Пару месяцев — это уже Рождество и первые экзамены с проверочными. Я не пошел в колледж, потому что у нас денег нет, мы все на Барри спустили. А теперь вы, — он сам не верил, что говорил, но это происходило на самом деле, — предлагаете мне за Барри отучиться в Кембридже? Чтобы он не вылетел? Чтобы потом он хвастался всем, что окончил Кембридж? Они молчали, потупив взгляд и крепко держась за руки. — И ладно, допустим, вы настолько всякий стыд потеряли, — Гарри махнул рукой, чувствуя, как лезет на трибуну. — На мгновение представим, что я согласился. Но я — омега. Первая же течка, и все обо всем узнают. — Есть таблетки, — пропищал не своим голосом папа. — Таблетки? — ему не показалось? Все настолько плохо? — Таблетки, — кивнул уже увереннее папа. — Всего на пару недель. Мы поищем его и приведем сюда… Уже не месяцы — а парочка недель. Еще немного и папа опустится до дней. — Блядь! — Гарри подскочил на ноги. — Он не хочет ничего! Пойми же ты это наконец! — Следи за языком! — отец был выше, и Гарри инстинктивно дернулся назад, когда тот вскочил следом. — П-прекратите с-с-сориться… Сыночек, пойми, другого выхода нет, — папа аж повис на ремне мужа. — Мы присмотрим за магазином, мы обязательно тебе во всем поможем… И… если Барри не вернется до экзаменов, на следующий год мы отправим тебя в колледж, обещаю! «Гарри, мы обещали тебе ноутбук, но Барри…» «Гарри, мы обещали, что ты поедешь с одноклассниками в Рим, но у Барри…» «Гарри, мы обещали, но с Барри…» Верить в их обещания было так же глупо, как верить в то, что брат когда-нибудь одумается. — Вы мне много, что обещали… — сипло проговорил он. — Гарри! Теперь точно! Я клянусь! И клятвы они тоже нарушали. Все ради Барри. — Только походи на лекции… ты же умный, Гарри! Ты окончил школу с такими оценками, лучший в параллели… пожалуйста! Если до первых экзаменов он не вернется… Проси все, что хочешь. Он кое-что хотел. То, что могло достаться и брату тоже. То, за что бы он родителей уже никогда не простил. Это был единственный шанс получить желаемое, не рассорившись ни с кем. — Вы завтра же переписываете на меня магазин. Дом, земля у деда, счета — все может достаться Барри, мне все равно. Но магазин — мой, — Гарри нахмурился, сжимая кулаки. — Если завтра вы не принесете заверенные бумаги, считайте, что у вас пропали оба сына.***
Гарри огляделся. Великие ворота Тринити-колледжа действительно показались ему великими — безмолвная статуя короля-основателя взирала на всех входящих, как и полагалось, сверху вниз, от чего Гарри захотелось не то глуповато улыбнуться выпавшей возможности, не то развернуться назад и на скоростном поезде всего за час оказаться дома, в Лондоне. — Вы новенький? — к нему, обвешенному всевозможными сумками благодаря сердобольному папе, решившемуся запихнуть закрутки на год вперед, подошел приветливо улыбающийся альфа. Гарри бы даже смутился, потому что он всегда смущался альф вне работы за прилавком, если бы не таблетки. — Да, — он постарался твердо кивнуть, не краснея и не заикаясь. Они с Барри вообще больше на бет смахивали, нежели на альфу с омегой. Идентичные копии друг друга. — А на какой факультет? — в руках альфа вертел стилус от планшета. — Экономика… — О! Друг! — радостно хлопнул его по плечу незнакомец и рассмеялся, запрокидывая светлую голову назад. — Я Сэдди Бланк. В этом году — выпускник лучшего факультета в Тринити-колледже, лучшем колледже во всем университете. Гарри сконфуженно улыбнулся. Ему никогда не нравились слишком энергичные альфы. Они напоминали ему о брате. — Поздравляю! Пошли, — он потянул его за край рубашки. — Как тебя зовут? — Г… Барри Дженкинс. — О! Тот самый с крикетом? Гарри кивнул. Лучше бы Барри стал профессиональным игроком в крикет, чем решился бы замахнуться на экономический факультет Тринити-колледжа. — Это наш самый большой внутренний двор, это фонтан, — увлеченно болтал Сэдди. — А там библиотека Рена. Ну, ты, наверное, уже тут был, — Барри-то был, а вот Гарри в этот день ящики с цветами разгружал, надрывая спину. — Ты хорошо сдал тест, я слышал. Поэтому тебя-то и приняли, — о, да, брат тогда действительно постарался. Настолько, что все решили, будто он одумался и взялся за голову. — Вот. Стой тут, — альфа подвел его к длинной очереди. — Тебе выдадут худи и носки. Тут сейчас будет холодновато, поэтому не помешает. Но ты и без того, — он оглядел его с ног до головы, ухмыльнувшись, — вижу, подготовился. Тараторил Сэдди без остановки. Второй Барри, не иначе, только с королем в башке. — Что же, рад познакомиться, будут вопросы или просто захочешь пообщаться — пожалуйста, я всегда свобо… — Бланк! — рявкнул кто-то за его спиной, и Гарри привстал на цыпочки — Сэдди был образцовым альфой, громадной глыбой с широченными плечами. — Где ты шляешься? Альфа закатил глаза, но раздосадованным не выглядел: — Пока, — подмигнул он и, развернувшись, с распростертыми объятиями кинулся к стоящему под тенью дуба альфе в ярко-красном пуловере и светлой рубашке. — Ча-а-а-а-арльз! — Убери свои руки!.. М-да. Это все взаправду. И все на самом деле. Гарри глубоко вздохнул и натянул кепку на глаза.***
Времени подумать о своей незавидной судьбе и подготовиться к очередной порции лжи у Гарри было предостаточно, тем более ему впервые в жизни крупно повезло. Вернее, повезло де-юре Барри Дженкинсу, но де-факто… Короче говоря, ему выделили из-за какой-то системной ошибки комнату аж в хостеле Бишопа, находившегося рядом с Верховным судом и обычно не принимавшего первокурсников. И не просто выделили, а… — Будете там жить один, ваш сосед… — секретарь-альфа поморщился, словно вспомнил о чем-то противном, протягивая ему карточку студента, — он не живет в общежитии. Плата та же, раз ошибка в системе произошла. Колледж вам все оплатит. Насчет соседа не беспокойтесь, мы его предупредим, но не думаю, что он будет против, так как он там не живе… Кажется, Гарри его даже не дослушал: радостно натянув на себя рюкзак и спортивную сумку помчался в Бишоп в надежде поскорее принять душ и забыться беспокойным сном. Родители могли оказаться правы. Ему требовалось просто посветить своим лицом на лекциях, сдать парочку проверочных работ и дождаться Барри. Ничего сложного. Справился Барри с поступлением, справится и Гарри со студенческой жизнью.***
Чарльз Джордж Гордон-Леннок отличался от сверстников практически всем — четырнадцатый герцог, доминантный альфа, великий лендлорд с достопочтенной родословной, корнями восходящей ко всяким Тюдорам, не мог быть обыкновенным во всех отношениях двадцатипятилетним альфой. Его знала каждая омега в кампусе, он здоровался с каждым аспирантом и профессором в колледже, а его семья щедро жертвовала на развитие науки, и кажется, золотая табличка с благодарностями лично его отцу, красовалась где-то на главном фасаде библиотеки Рена. Он был лучшим студентом на факультете археологии, потому что изучать археологию могли позволить себе только такие богачи, как герцоги Гордоны-Ленноки. Он отлично справлялся и с лодочными гонками против Оксфорда, без особых усилий делал более шестисот гребков под воодушевляющие крики болельщиков. Он носил свитера стоимостью только от тысячи фунтов и никогда не надевал одну и ту же рубашку два дня подряд. Каштановые волосы его всегда были уложены так, как будто он уже с первыми лучами солнца врывался в салоны красоты, на широких плечах он носил непосильное никому другому герцогское бремя, а огромными ладонями вертел человеческие черепа на семинарах. С большинством омег из колледжа он держался на приличном расстоянии — под завышенные требования подходило всего несколько человек, и все они уже побывали в его постели. С большинством альф из колледжа его связывала поверхностная дружба, больше похожая на вынужденное дружелюбие и благосклонность монарха — его тесный круг общения состоял из таких же, как и он сам, аристократов. Ходили даже слухи, что он двадцать шестой или пятый претендент на престол. Не было ничего, что он не мог решить. Ни одна проблема не могла сломить волю Чарльза Джорджа Гордона-Леннока. Если бы он чего-то захотел, он был получил это в сию же секунду. — Что значит «нет»? — спросил он, обнажив клыки. — То и значит… — секретарь-альфа пожал плечами. — Звонил ваш отец, мистер Горд… — Сэр, — отчеканил Чарльз, подавшись вперед. Секретарь впечатленным не выглядел, но ради собственной безопасности все-таки исправился: — Сэр Гордон-Леннок. И приказ… попросил, чтобы мы не шли у вас на поводу ни при каких обстоятельствах. Декан в курсе, как и совет университета. Чарльз постарался успокоиться, набрав легкие побольше воздуха и мысленно досчитав до десяти. В последнюю неделю на него слишком много навалилось: ссора с отцом, ссора с женихом, с этим пустоголовым Филиппом. В собственной измене он не видел ничего зазорного или удивительного. В самом деле, не думал же Филипп, что он будет верен его тощей заднице и конопатой роже? Их отцы не отличались супружеской верностью, потрахивая на стороне учителей в теннис или личных секретарей, а им целибат держать до свадьбы? — Я не был проинформирован о соседе и не давал согласия, — проскрежетал он сквозь зубы. — Ваше согласие не требуется на такого рода вещи, — альфа натянуто улыбнулся. Неприязнь оказалась взаимной. — И кто он? — Кто? — Мой сосед. Омега? Альфа? Бета? — Альфа, конечно же. Первокурсник… эм, секундочку, да, Барри Дженкинс. Имя, как у простолюдина. Никто бы в здравом уме с доходом хотя бы в сто тысяч фунтов не смог бы назвать своего сына, тем более альфу, «Барри». Чарльз решил сохранить остатки собственной гордости. Держать лицо его научили с самого детства. — Я понял. Благодарю. Секретарь дернулся, как от проклятия, но ответить ничего не успел — Чарльз вылетел из приемной, подгоняемый злобой и ненавистью. Кем бы ни был этот Барри, сукин сын, Дженкинс, он его сживет со свету. Делить комнату с нищебродом…? Ни в жизнь!