Amhrán Na Farraige — Lisa Hannigan
Сердце бьется пойманной птицей. Дышит лес вокруг, путь к спасению на ухо тихо шепчет. Но он не слышит, не слушает. Не может. Боится. На холодной земле сидит подле старой ели. Схватился за нее — точно за родного отца, которого никогда не было. Шорохи сзади доносятся. Его найдут. Поймают. Убьют. Зубы трясутся то ли от холода, то ли от страха, проникающего под кожу все больше и больше. Он знает, что за чудовища обитают здесь. И дело было вовсе не в диких зверях. Хуже. «Живут в этом лесу дикари, отрекшиеся от остального мира. Твердят они: лес — дом наш, где мы рождаемся. Море — последний путь наш, где волнам мы свою душу отдаем. Оно все помнит. Оно наши тела в своей памяти навеки сохраняет. Потому что души наши не умирают. Смерть — только начало длинного пути, что предстоит пройти нам», — рассказывал его дед. — «Берегись черного леса, внук. Дикари эти служат своим Богам, они не знают пощады. Берегись, иначе сгинешь». Иголки темной ели колют колени. А он не чувствует. Поворачивает голову и тихо молится неизвестным богам. Так молился его дедушка. Так молится он. Он на коленях молит о жизни, о спасении. Крик птицы сзади становится последней каплей, и он срывается на бег. Легкие горят огнем, но ноги двигаются сами, словно знают, где убежище. Они ведут его сквозь дебри. Ветки обжигают щеки болью — по ним стекают алые капли. В нос ударяет терпкий запах, и он внезапно останавливается, едва не вписавшись в дерево. Кровь он тотчас узнает, и это настораживает. Оглядывается, но вокруг ни души. Опускает голову и застывает, заметив на земле багряные следы. Здравый смысл говорит «бежать и не останавливаться, лучше спасаться самому». Здравый смысл выкрикивает проклятья, когда он опускается и прикасается пальцами к следам, что ведут вглубь леса. Еще теплая. Он прикусывает губу, еще раз осматривается и тихо чертыхается. Это плохая идея. Ему нужно убираться отсюда, пусть дороги он не знает. Сам напуган, трясется. Слезы наворачиваются на глаза от безысходности, ведь это может быть ловушка, а он, глупец, так запросто поведется на нее. Размышления туманят его голову, и приходит он в себя, когда следы выводят его на открытую поляну, где крови становится больше. Осматривает все и отшатывается. К горлу подступает тошнота, и он закрывает рукой рот. Глаза в ужасе осматривают то, что находится перед ним. — Боги, — хрипит он, судорожно дыша. Он узнает этих людей. Даже в сумраке он видит остатки нескольких человеческих тел: оторванные головы, руки, ноги. Животы вспороты, глаза выколоты. Он хватается за дерево, дабы не упасть. В груди болит, а дыхание словно перекрыто. Беги отсюда! Быстрее! А он статуей застывает, глаз от тел оторвать не может. Он узнает каждого, и эмоций своих не понимает. Что он чувствует, смотря на это? В голове мелькает ответ, что страшит. Нет. Нет. Нет. Быть не может. Его рвет, и он сгибается пополам, придерживаясь за живот. Ночь подкрадывается незаметно. И если он не мог ориентироваться даже при свете дня, сейчас же он понимает, что это конец. Он все же попал в ловушку. В кромешной темноте не видны даже его руки, что он выставил перед собой. Паника одолевает, а губы начинают трястись, потому он оседает на землю. Страшно. Он вздрагивает, когда вдали слышит вой волков. — Пожалуйста, — молит он. — Пожалуйста, помогите. Но кто услышит его жалкий шепот в чаще леса? Он понимает это. Понимает и прижимает к себе разбитые колени. Конец осени, а он в одной длинной спальной рубахе да плаще старом на худых плечах. Очень, очень холодно. — Пожалуйста, — повторяет еще тише. — Кто-нибудь… Тише. Тише. И тише… Тело ломит, а холод словно обволакивает кости. Он не хочет умирать, но держать глаза открытыми не в его силах. И только сейчас он замечает, что ветер более не колышет высокие ели. Затих и устрашающий вой, от которого под кожей кровь стынет. Все словно замерло.* * *
Celtic Moon — 春日章宏
Первые лучи солнца касаются мужского лица. Рукой он держится за рукоять меча в ножнах. В голове его пусто, тихо. Грудь его в запекшихся темных пятнах, а на лице — ни эмоции. Прикрывает глаза черного бархата и грузно выдыхает. — Чон Вальгард, — обращается к нему подошедший. — Мы практически готовы выдвигаться назад в Миртар. Нужно только подождать людей Пака. — Хорошо, — отвечает холодно, не открывая глаз. Молодой парень стоит на месте, не зная, что ему делать. Затем вздрагивает, когда к нему общаются. — Ты отлично справился сегодня, Валериан. Ты еще молод, но станешь достойным воином в будущем. Валериан не сдерживает широкой улыбки. Но та замирает, когда Глава пристально на него смотрит. — Разве смерть должна приносить радость, Валериан? Да, это был наш враг, но жить они хотели не менее нашего. — К-конечно, — Валериан непрерывно кивает, а затем поспешно разворачивается и уходит, боясь навлечь на себя беду. — Мальчишка просто обрадовался твоей похвале, а ты снова за свое, Чонгук. Темноволосый альфа подходит к нему сзади, равняется и поправляет свой лук. От него так же разит кровью, его кровью, из-за чего Чонгук поднимает бровь и переводит взгляд на друга. — Ты ранен, — констатирует он. — Пустяки. — Юнги, — повторяет Чонгук. — Я чувствую твою кровь, ее много. — Есть одна рана, но буду в порядке. Сам как? Чонгук снова его взглядом окидывает, головой отрицательно машет и припадает назад к дереву. Юнги всегда такой: его не волнуют его раны и травмы. Собственные проблемы уходят на задний план, если у Чонгука что-нибудь идет не так. Мысли его не покидает родной город, и пусть он оставил надежных людей на защиту, покой Чонгука не находит. Когда-то давно, когда ноги людской не ступало на Землю, Боги властвовали над ней, создавая свои творения. И молодой Фрейр вместе со своей возлюбленной нашли место неимоверной красоты, да создали они там густой лес, населив его разной живностью, что простирался до самого запада. И сердце его грело глубокое синее море, творение родного отца — Ньерда, что находилось на востоке. И каждый раз, когда солнце восходило, оно своим теплом встречало море, в память отца, а когда придет время навсегда уйти и им — любимый женой закат будет накрывать лес, также вспоминая их. Первые люди, обосновавшиеся здесь, словно на сотворенной Богами поляне, где с одной стороны находился большой зеленый лес, а с другой — бескрайнее море, не желали гневать создателей: не рубили деревья, а разжигали огонь хворостом. Дичь они убивали, прося прощения у Богов, ведь только так они выживут. Они не проливали людской крови. Не было в их сердцах ни алчности, ни печали. Было счастье, было желание жить. И Фрейр возлюбил этих созданий. Легенды продолжали гласить, что именно он помог возвести город, окутав его своими силами и таким образом обезопасив своих людей. Словно щитом он стал от опасности, чувствуя только доброту в душах живущих. И люди жили, развивались. Лес помогал, помогало и море. Время шло, город рос, и было ему дано название Миртар — от слова «мир». Но поколения сменялись, а сердца людские ожесточались. — Ты меня знаешь, Гук. Для меня ты важен. — А Чимин? — спрашивает Чонгук и открывает один глаз, чтобы взглянуть на друга. Юнги брови поднимает и глаза расширяет, словно действительно удивлен. От него таких эмоций редко можно ожидать, и Чонгук мысленно смеется. — Серьезно? Ты сравниваешь моего омегу и тебя, моего брата? В голос засмеяться Чонгук не может, потому уголок губ приподнимает. — Да ну тебя, Чон Чонгук. Теперь Чонгук улыбается, выходит это холодно, но Юнги знает его улыбку и знает, что это искренне, а потому усмехается сам. — Где он? Только его люди не вернулись. — Должны скоро, — Юнги задумчиво глядит вдаль. — Ты же его знаешь. А позже, спустя несколько часов, возвращаются остальные воины и сообщают, что приняли решение разделиться, только вот Чимин и еще несколько альф не вернулись назад. Чонгук и Юнги, услышав это, срываются в лес.* * *
Ignite — Marek Iwaszkiewicz
Приходит он в себя, когда лучи солнца пробиваются сквозь густые иголки. Его бьет сильная дрожь, вероятно, от температуры. Тело и кости ломит, и он тихо стонет, зарываясь в плащ. Нужно идти дальше, нужно выбираться отсюда. И он поднимается, а голова от боли мгновенно тянет его вниз. Делает короткие шаги и тяжело дышит, к каждому дереву припадает. Стопы огнем горят, кожа на них давно кровоточит. Нужно идти дальше. Слезы наворачиваются на глаза, которые хочется просто закрыть и больше никогда не открыть. От осознания того, что он скорее всего так и умрет здесь, появляется желание разрыдаться в голос. Он не замечает под ногами ветку и спотыкается. Слабым быть не хочет, но тихие всхлипы срываются с губ. Лицо трясущимися руками накрывает и содрогается в беззвучных рыданиях. Один. Снова один. Сколько проходит времени? Он себя спрашивает, когда солнце скрывается за серыми тучами. Уши улавливают слабые стоны и кряхтение, и он думает, что это галлюцинации, но тихо ахает, как только замечает две лежащих под молодой елью фигуры. Первый мужчина лежит замертво с чем-то торчащим из груди. Второй же, совсем молодой парень, кажется, его возраста, громко дышит, обхватывая живот рукой. Парень ранен, он это понимает. Он находится в раздумьях слишком долго, а когда стоны стихают, ноги сами ведут его к дереву. — Ты меня слышишь? — хрипло спрашивает он. Конечно, ему не отвечают. Обходит мертвое тело альфы, на которое старается не смотреть. Хочет аккуратно опуститься на колени, но голова кружится, потому он просто валится перед незнакомцем. Омега, возле которого лежит кожаный доспех, молчит, глаз не открывает, а рука слабо сжимает рану на животе. Лицо у незнакомца бледное, а каштановые волосы спадают на глаза, где трепещут длинные ресницы. — Что с тобой случилось? — спрашивает он и поджимает губы. Он тонкими пальцами убирает чужую руку от живота и ужасается: колотая глубокая рана продолжает кровоточить, заливая бедра омеги-незнакомца. Он подносит свою испачканную ладонь к глазам, и губы начинают дрожать. Крови слишком много, потому он быстро снимает с себя плащ и с усилием тянет парня на себя, обматывая ткань вокруг его живота. Сил у него практически не остается, и он тратит последние крупицы, чтобы потуже затянуть рану, надеясь таким образом остановить кровь. Возможно, если этого незнакомца найдут, то помогут и ему. Или же, наоборот, убьют. Он решает потянуться к шее парня, дабы проверить пульс, как громкий кашель вырывается из груди, да такой сильный, что слезы брызгают из глаз, и он жмурится. Если незнакомца и спасут, то он к тому моменту уже будет мертв. Вытерев рукой рот, он тяжело выдыхает и открывает глаза, что в сию минуту расширяются, и он от неожиданности отшатывается назад, замечая, что незнакомец в шоке разглядывает его. — Ты… — Ты… Начинают говорить они в унисон и мгновенно затихают. Он снова сгибается в сильном кашле и смотрит в испуганные темные глаза своими светло-янтарными. Хочет что-то сказать, но только открывает рот, как снова легкие не дают ему и глоток воздуха сделать. Теперь все ясно. Он не дождется помощи.* * *
Чонгук, Юнги и еще несколько альф носятся по лесу, ищут любые следы и зацепки. Чон решает разделиться со своими людьми, надеясь так увеличить шанс на поиск. Он спокоен и знает, что Чимин сильный, пусть и единственный омега среди остальных. Юнги так же придерживается хладнокровия, по крайней мере, снаружи, но с каждым пройденным шагом и осознанием того, что все безуспешно, теряет свою маску. Солнце садится, когда Мин уже во всю матерится в голос. — Он словно под землю провалился, Гук. Чонгук сжимает губы. Боги милостивы, они не дадут погибнуть Чимину. Он подходит к Юнги и сжимает его плечо, заставляя смотреть себе в глаза. — Возьми себя в руки и успокойся. Я понимаю тебя, Юнги, но с затуманенным рассудком ты никому лучше не сделаешь. — Клянусь, мне неспокойно эти дни. Словно что-то не так. — Мин Юнги, — повышает голос Чонгук. Они некоторое время смотрят друг на друга, и Юнги вздыхает. Он соглашается с Чонгуком. С затуманенной головой он никому пользы не принесет. Вдали раздается сигнал в рог, и Юнги срывается первым, Чонгук — за ним. Сигнал идет из самых дебрей, куда они обычно не заходят. Юнги осматривается, хмуря брови. — Граница совсем рядом, — говорит Мин, озадаченно разворачиваясь к Чонгуку. — Заметил, — кивает и тянется к мечу. Они движутся дальше, завидев спины других альф, что столпились вокруг высокой ели. Все расходятся перед ними, а Юнги застывает, смотря на своего раненого омегу. Он в недоумении осматривает бледного Чимина, и глаза останавливаются на перевязанном животе. — Он ранен и потерял много крови, — сообщает один из альф.Remember Me — Aaron Mist
Чонгук в это время подходит к близлежащим телам на земле, чьих лиц он не видит. Тянет первого за ногу и поджимает губы. Лицо Фреда он узнает сразу же. В горле его зияет рана от клинка. Когда Чимин придет в себя, то он непременно разузнает, в чем дело и почему один из его лучших воинов сейчас мертв. Чонгук аккуратно укладывает того на спину и закрывает ему веки. Затем смотрит на второе тело и сразу замечает пшеничные и слегка вьющиеся короткие волосы. Этот молодой омега ему незнаком. Только он подносит руку к худому плечу, чтобы повернуть к себе, как шум сзади останавливает: Чимин приходит в себя и старается сообщить Юнги что-то невнятное. Его лихорадит, но Чимин будет в порядке, а потому Чонгуку не о чем беспокоиться. Он возвращается ко второму телу, желая узнать, что за незнакомец попал на его территорию. Рубашка спадает с хрупкого плеча, когда Чонгук поворачивает омегу к себе. Крик Чимина последнее, что он слышит. — Останови его, Юнги! Чонгук медленно опускается на колени. Все вокруг останавливается, словно не живое вовсе. Словно все творения Фрейра никогда не существовали. Тухнет солнце. День сменяет ночь, посему гаснут одна за одной звезды, не оставляя после себя и следа. А когда исчезает луна, остается только черный. Черный. Черный. Черный. Таков цвет души его, цвет сердца. Давно зажившие раны вскрываются вновь. Все, что он хранит по сей день под грудной клеткой вырывается наружу. Чонгука топят с головой в воспоминаниях, из которых он старался выбраться. Думал, что ему уже лучше. Что все давно забытое, ушедшее. А он, оказывается, все так же слаб. Настолько слаб, что ощущает давно выветрившийся запах. Лесной орех и теплый мед заполняют его полностью, до самих костей. Он глубоко вдыхает и не желает выдыхать вовсе. Только бы не отпускать то, что все это время так хотел забыть. Только бы не отпускать те глаза ночного леса, что блеском отдают при его виде. Те белокурые волосы, что он приравнивает к золотым нитям на солнце. Бархатную бледную кожу, что с первым выпавшим снегом сравнима. Он не забыл ничего. Впредь до родинки под самим глазом, что исчезает при смехе его владельца. Все это время он борется ни с чем. Бежит ни от чего. Он всегда берет себя с собой и каждый раз об этом забывает. «Покинувший покинутого забывает, земле тело придает. На ней же и свои заботы оставляет, своих людей с собой не берет. Люди рождаются, люди умирают, и старое забывается. Времена года сменяются, все своим чередом идут. Смерть есть, и мы над ней не властны. Только ждать остается нам тут». Вспыхивают в голове слова его отца. «А я живу и дожидаюсь, когда душу мою заберут». Повторяет каждый раз себе, но Чонгуку не хочется дожидаться смерти. Он давно хотел уйти. Уйти вместе с ним. Чонгук глядит на пшеничные волосы, что так знакомо вьются. Глядит на лицо, что он так желает не знать. Глядит на чужие тонкие пальцы и вспоминает, как много лет назад такие же родные нежно касались его лица. Он ощущает давно забытую влагу на щеке и сильно жмурится. Все его слезы и чувства в земле покоятся. Вот уже как десять лет в земле свет и душа его покоится. Его луна и звезды. Его жизнь. — Чонгук! — вновь кричит Чимин. Юнги ничего не понимает и просит Чимина объясниться. Чимин выглядит плохо, но эмоции на его лице выглядят еще хуже. — Что происходит? — вновь спрашивает Юнги и смотрит то на друга, то на своего омегу. — Иди к Чонгуку, — шепчет Чимин, на глаза которого наворачиваются слезы. Он снова глядит в спину Чона и опускает голову. — Ты ему нужен, Юнги. Юнги не выдерживает. Он быстрым шагом сокращает дистанцию к другу и оттягивает того за плечо от трупов. И тут он столбенеет. Боги. Вероятно, его губы что-то стараются вымолвить, но что именно — не слышит. Юнги оборачивается к Чимину, что тихо плачет у дерева, накрыв ладонью рот, и после опускается на колени рядом с Чонгуком. — Это не он, Гук, — потерянно шепчет Юнги. — Не может быть он. — Я знаю, — уверено отвечает, а потухшие глаза его твердят обратное. Надеются на обратное. Никто не возвращается из мира мертвых. Никто на такое не способен. А значит и жизнь его уже десятый год находится там, намного выше неба и облаков. Он помнит, как сам предал свою душу земле. А это…