Альма Матерь

На самом деле, если кто-нибудь спросит меня, люблю ли я свой класс, я рассмеюсь. Какая глупость. Кто вообще спрашивает такие вопросы? ... Хотя на самом деле очень люблю. Он не самый дружный или комфортный, но мне класс нравится таким, какой он есть. За девять лет я успела прикипеть ко всем, пусть не всех узнала достаточно хорошо, но могу назвать дату рождения каждого в алфавитном порядке и по месяцам. Например Катя, моя лп. Поздний лев, 22 августа. Отличница и ЗОЖница, хотела ГТО сдавать в том году, но подхватила насморк и не смогла прийти. Она мне так говорит, но, кажется, что она лукавит. У нее короткие светлые волосы под боб, и со спины она бывает похожа на мальчика, но я совру, если скажу, что она некрасивая. Лицо у нее маленькое, холодное и умное, хоть и без очков. Есть она любит острое и лёгкое, поэтому в Цезарь она кладет острую курицу из KFC. Катя сама по себе хорошая, вот только бывает иногда холодной и грубой, но это когда экзамены идут. Тогда ее лучше не отвлекать. Но это потом. А сейчас мы стоим у ворот школы и любуемся отсветом белого солнца в черных окнах. Стоим и молчим, потому что уже наговорились, хотя просто стоять немного неуютно. Она смотрела в телефон, а я по сторонам. Все, что могло быть зелёным, было зелёным, но у одной берёзы не было жёлтой прядки, у каштанов не проглядывала проседь. Небо лежало тихо, но грандиозно, с размахом, и было белым, будто раскаленным. На воротах школы появилось ещё одно объявление: требуется уборщица и гардеробщица, заработная плата достойная. "Достойная смеха с слез", — сказала Катя, поморщилась и нагнулась в телефон. Стали подъезжать машины со школьниками. Дети в бантах и бабочках спрыгивали с сидений или сползали. Некоторых вытаскивали, из-за чего мялись твердые белые рубашки, банты и бабочки. Ни на одном не было кепки или панамы. Катя начала делать ставки, кто упадет в обморок первый. Стали подходить старые знакомые. Пришли девочки из параллели и долго рассказывали про Турцию и пирамиды. Увидели Данона, но сегодня он был более нервным, чем обычно. Тоже загорел, но, кажется, никуда не ездил. Может на огороде. Данон у нас на самом деле легенда. Придите в наш класс и спросите, кто легенда, и вам ответят, что Данон. Он зимой на велосипеде катается и однажды в столовой из картофельной запеканки слепил хуй и съел. Но он не из этих, если что. Сам по себе невысокий, беловолосый, лицо не круглое, не угловатый и вообще он на подростка непохож, а скорее на 0,75 взрослого. Его как раз можно со спины с Катей перепутать, а ее с ним. Я спросила у нее, где все остальные. Сказала, что скоро будут. На самом деле, наш девятый класс — это целое оливье. Только без майонеза. Я имею в виду, мало что нас скрепляет. Существует слипшаяся картошка, огурцовая каша, разваренная свекла и две-три горошины, которые путешествуют от места к месту. Я бы сказала, что я горошина. А Катя почти огурец. Вкусная, но соленая, и челюсть сводит иногда. Но я не жалуюсь. Когда все собрались, и на огороженной территории школы стало нечем дышать, на крыльцо вышел директор. Мы называем его Эггман. Мы — в смысле девятый класс и все, кто достаточно взрослый, чтобы выговаривать букву "р". Он стоял и задирал подбородок вверх, когда стрелял из своего рта словами "честь", "значимость" и "труд". – Именно из вопроса чести, мы должны прикладывать более трудные усилия. Условием значимости, не постесняюсь сказать, лучшей школы в городе является ваш труд, – он безопасно замялся, думая, как корректнее закончить мысль. – Да, – он коротко подытожил. Ответ сказали рифмой. Директор поднял голову еще выше и поджал губы. Его усы полезли на нос. – А девятому классу хочется сказать, – группа, которая стояла ближе к забору, поперхнулась дымом, – что они уже должны понимать, что являются примером для младших классов, и сейчас перед экзаменами не должно возникать даже вопроса об их культурных и моралистических ориентирах. Всем ясно? – ответа не было, и удволетворенный положением дел и своим вновь восстановленным авторитетом он коротко подытожил, – Да. Ответ не заставил себя долго ждать. Несмотря на конфуз, концерт продолжился, а девятый класс все таял и таял. На речи заместителя по воспитательной работе грохнулся в обморок один младшеклассник. Вокруг него собралось небольшая толпа, но концерт продолжался. Под звуки веселого марша бедного паренька без кепки положили в тенёк. Выступали дяди и тети в костюмах и платьях. Была судья какого-то округа, был бизнесмен с застройками из такого-то города. Все посчитали первое сентября чудесной возможностью начать практиковать красноречие. Так себе получилось. Я огляделась. Катя ушла вперёд, чтобы посмотреть, что с мальчиком, а я осталась. Меня только там не хватало. Ему сейчас воздух нужен, а не любопытство. Я написала Кате, что вышла со школьного двора. Было тоскливо. От кривого асфальта и подорожника тошнило. Я пошла за гаражи. Меня встретило ароматное облако и шум. Не люблю курение, хотя иногда хочется попробовать. По запаху, по крайней мере, очень вкусно, но наверное было бы глупо начинать курить в пятнадцать из-за этого. Я просто рядом стою, а запах как в батиной машине от жёлтой ароматизированной елочки. Меня обнимают девочки, а я обнимаю их в ответ. Так давно заведено. Не знаю, кто начал. Прислоняюсь спиной к гаражу и слушаю. Здесь есть и из десятого, и из восьмого и чуть не из шестого один мальчик затесался. И как он умудрился? — Вы видели Жеку? — На линейке нет. — Заболел? — Хуй его знает. К третьему [сентября] придет. — Почему так? — Почему нет? Ты помнишь момент, когда он хоть раз пропустил занятия? Как-то я устала. И солнце прямо в глаза светит. Жара. Мне предлагают покурить. Я отказываюсь. Разговор идёт о мелочах: цены на жижку, новости спорта и политики, прогноз погоды. Началась моя любимая программа "Ты не поверишь". Говорят об общих знакомых, событиях и происшествиях. Как оказалось на дискотеке, которую я пропустила, Андрей набухался в стельку. — Чё, реально? — Ага. Его бедного рвало у каждого куста, а остальные орали почём зря. Кто-то полицию вызвал. Кажется, та женщина с котами из третьего подъезда. Да, и все разбежались. А Андрей бежать не мог — ноги заплетались. Схватили его под белы рученьки и в машину, протокол оформлять. А он, не будь дураком, взял и вышел тихонько из машины. Думает: нехорошо дверь открытой оставлять. Да ка-ак грохнет дверью. Его снова в машину. Но отпустили на первый раз. Я смеюсь, а на душе плохо. Не знаю отчего. Пишет Катя, что классная ждёт в третьем кабинете. Обнимаюсь со всеми, все обнимают меня, и я ухожу по тому же кривому асфальту и подорожникам. А солнце все такое-же жёлтое и безразличное. В школе прохладно. Ничего не изменилось. Все те же лица, все те же лавки. На классном часу Наталья Анатольевна смотрела на нас словно на стенку. Безразличие — ее отличительная черта. Только за счёт этого и вывозит. Химия и биология не имеют в нашей школе большой популярности. Уроки и классные часы она ведёт с неизменным смирением. Иногда ее становится даже жалко. О ее личной жизни никто не знает, но не потому что она ее скрывает, а потому что никто не спрашивает. — Вы уже в девятом классе, — однотонно сказала она, глядя в бумаги. — Вам пора задуматься о будущем. О том, кем вы станете, когда выпуститесь. Так ведь? Все было не так. Совершенно никто ее не слушал. Она это поняла и вздохнула, но лицо ее изменилось не сильно. — Вы пока займитесь своими делами и не шумите. Я вам форму дам для заполнения. Передайте по рядам. Она протянула стопочку бумаг первой парте, не вставая со стула. Раздался скрип. То ли стул заскрипел, то ли ее спина. Класс разговаривал. Он жил. Может быть в такой обстановке было ужасно, если бы классная стала возмущаться. Нам всем сейчас стоит ловить момент. Пока мы все вместе, пока страх экзаменов только виднеется впереди, а позади нас рассыпается дорога в прошлое, здесь, под ненавистной крышей с любимыми людьми я бы винила себя за то, что тратила время и силы на войну и злость. Сейчас все было хорошо и именно так, как и должно быть. — Ай, долбаёб! — Крикнула девочка сзади. — Кто бумагой плюется?! — БУМАГОЙ?! — Из-за своего стола встала Наташка, красная от ушей до пят. Плевались её формой для заполнения. С разбега она бросила в глубь класса коробкой с мелом. Коробка раскрылась на девочек. Побелевшие девочки завизжали, а я засмеялась, потому что на крайнем ряду сидела. Катя фыркнула и залезла под парту. В учителя попали жеваным листом. Тут начался сущий кошмар. *** — Ну и короче, выбегаем мы на улицу, а она за нами. И красная, как не знаю что. А я не могу на нее смотреть, просто смех берет, — тараторю я. — Да ты ешь, не говори. Поперхнешься ещё, — говорит мама, перебирая содержимое большой и старенькой, но качественной сумки. Я беру в рот ещё ложку пшёнки. Она горькая немного. Наверное мама её сожгла. Но все же вкусно. Или просто я голодная после насыщенного дня. Скорее второе.