ванильные розы

Завтрашний день наступил на заре. Солнце еще не поднялось над горизонтом. Джеймс проснулся поздно. Сегодня ему некого курировать. Надо было выждать еще час, прежде чем выдвинуться к Кирку. Он едва приподнялся с подушки и почесал голову. Вчерашний день увенчался двумя пинтами темного медового в Жребии (по любезности Ларса), и его самочувствие было приблизительно этим пинтам. В этом часу он будет пытаться встать и пригладиться. Парень оторвал себя от простыни, чтобы справить нужду, и натянул обратно штаны. Его задело собственное отражение в зеркале. Сразу после войны, когда он снова мог спать на перине, он в дикой злобе разбил ночное зеркало после снятия повязок. Он поклялся всегда носить с собой шлем, чтобы скрывать шрамы. Было очевидно, что его навязчивая идея себя изживет, потому что он утомился вспомнить о нем. Тогда Джеймс дал себе обещание при всяком случае избегать свои отражения, живя по понятию — не вижу шрамов, не вижу проблемы. В зеркале, между тем, остались не поврежденные его злобой частицы, особенно по углам. И если встать под нужным углом, можно поздороваться со своим немощным взглядом. Обычно он живо отводил взгляд, но не на этот раз. К его удивлению, его шрамы не были столь броскими, как ему помнилось. Те постепенно выцвели до розового оттенка. Левое веко также выглядело не очень сильно травмированным, несмотря, что кривовато срослось. Этот глаз до сих пор не мог нормально закрыться. Он стер остатки сна со своих глаз, не ощущая чувственность на поврежденной кожи пальцев. Пусть и выглядело лучше, но это не прибавляло Джеймсу уверенности. Это не меняло тот факт, что на его левом веке будет пожизненный дефект, очерченный перпендикулярными шрамами. В обоих случаях он заработал себе шрамы без шлема. Впервые Джеймс получил шрам на левом глазу, когда едва ли расслабил свою бдительность во время второй осады и на него напал солдат, который, как думали, погиб. Во второй раз шрам пришелся на нос во время последней баталии. Он не осознавал, насколько тот был глубок, пока Генерал Джейсон не сказал ему, что видит через отверстие его зубы. Он пощупал свою костлявую челюсть. Кирк говорил: Мне думается, они придают тебе привлекательность. Джеймс завертел головой. Кирк знал его лишь со шрамами, и все равно сказал такое. Джеймсу хотелось поверить в лживость его слов. Его палец прошелся вокруг места встречи шрамов над глазом и на лбу. Его бровь не показывала признаков повторного роста на месте пореза. Он вздохнул и пошел надевать рубаху.

***

Кирк поприветствовал его широкой улыбкой. — Привет, Джеймс. Мне только что сообщили о ежегодном Весеннем Карнавале прошлой ночью: вместе трех дней его продлили еще на пять. — На пять дней? Почему? — вопросил он, плюхнувшись на пол к подножью кровати. — Слышал, что хотят устроить настоящее празднование в честь нашего триумфа, — Кирк развернул стул и взглянул на Джеймса. — Праздник, как обычно, начнется двадцать девятого апреля? — Я предлагаю, что начнется он двадцать седьмого апреля. Первые два дня будут посвящены победе, а последние дни Карнавала по традиции выпадут на первое мая. Я надеюсь, что на этой неделе останутся теплые деньки. — Это будет как продление Весеннего Карнавала, либо отдельное празднование? Кирк пораскинул. — На самом деле я не уверен. Я думаю, все просто смешается в один гигантский фестиваль с едой, цветами и выпивкой. — Надеюсь, это будет также весело, как мне помниться, — хмыкнул Джеймс. — Помимо пыльцы. — На тебя влияет пыльца? — спросил Кирк. — Именно так. Я с ней дружбы не вожу. — Вот как. Я и не подозревал. Ты, должно быть, каждую весну проходишь через ад. Джеймс пожал плечами. — Для меня это не смертельно. Мои носовые пазухи недолго мучаются и потом я к этому привыкаю. — Я предполагаю, ты ни разу не участвовал в игре угадай-фауну, нет? Он посмеялся. — Больше никогда не буду в ней участвовать. — А я прослышал, что они заменят эту игру соревнованием по композиции букетов. С настоящими судьями, тематиками и всем подобным, — он толкнул ногой по колену Джеймса. — В этом у тебя несомненно нет соперников. Джеймс озарился улыбкой и опустил взгляд. Его уши засверкали. — Спасибо, мой п- Кирк. Я не ощущаю большой уверенности однако. — Ты хотя бы попробуешь поучаствовать? У меня замечательный вид из окна на кольцо. — Мм, я попробую, — ответил он, теплота перетекла на его лицо. — Уже забыл, когда в последний раз держал в руках пику. — Ну прошу, мне бы хотелось на тебя взглянуть, — ухмыльнулся Кирк. — Я буду сидеть в своей комнате до последнего дня празднования и не смогу поучаствовать лично. Думаю, мне было лет так десять, когда я последний раз бывал на Карнавале. С того времени я лишь путешествовал по замкам и общался с пустыми людьми и получал пустые вещи. Он выдохнул свирепея. — Каждый дворянин, коего я встречаю, заточен в своём пузыре выгоды и благ. Даже поднимать еле тривиальные темы с ними воспрещено. Мне якобы надо рассуждать лишь о процветании и счастье до конца своих дней. Мы-то знаем что не вся правда мира находится в их руках. Богатства разбрасывают бестолково, как цветочные лепестки на свадьбе. Все это пустышка. Жесты лишь для галочки приличия. Принц вскочил со стула, как сорвавшийся с цели, и облокотился на столик. — Словно для них это ничего не значит. Джеймс сидел тихо. Кирк рылся в своей коробке украшений. Хоть может его и одарили данными пустышками, те все равно сияли и мерцали как морские волны на солнечном свету. — Однако мой принц, эти подарки… — начал он, но Кирк уже не слышал его. — Какие эти подарки? Бесполезные драгоценности? Напоминание о должностях и лживых отношениях? Боже милостивый, основанная часть дворян — это самые нуднейшие люди, которых ты когда-либо сможешь встретить. Они безвкусны, притворны и скучны, еще и считают, что деньги всегда исправят любую неполадку в мире. Джеймс смекнул, что у принца полностью отошел колпак — он не контролировал себя. Возможно, Кирк услышит мысли, которые не должны быть произнесены. Джеймс наскоро поднялся на ноги, стараясь сдержать свои эмоции. — Мой принц… — БЕСПОЛЕЗИЦА! — завизжал Кирк и выкинул на столик охапку украшений. Джеймс съежился от разваливающихся ценных металлов и обцарапанных жемчужин. — Где в этих подарках заложена душа? Это просто отполированные камни и невыполненные обещания. Мне этого не надо. Мне надо их время, их талант. Дар осознанности своего дела, а не клятый камушек! Джеймсу показалось, будто бы его живот прижали коленом. Хоть он и был равнодушен, частично понимал дилемму Кирка: застрявший в клетке королевской семьи, принц хотел заняться чем-то большим, чем просто весь день валяться на перине. Пожалуй, из-за этого он так яро занимался дебоширством. Но с другой стороны его постигло презрение. Одна янтарная серьга уже могла собрать достаточно средств двум полным семьям. Жемчужный чокер, который Кирк обтянул вокруг пальца, мог бы прокормить кузнеца и его дочь на целый год вперед. Кирк вообще слышал себя? Своё двуличие? — Мой принц… Кирк был глух к обращениям. — Боже, когда я это все надену? С новыми людьми мне не разрешено встречаться. Так мне надевать их на себя и любоваться? НЕТ! — он подхватил висящую на крючке цепочку и легкомысленно кинул ту за спину Джеймса. Парень почувствовал, как заледенела его кровь. В его руках было колье из слегка потускневшего золота, высеченное в форме ромашек. — Я знаю, что это противоречиво, но мне правда… плевать на этот материал. Мне нужно большее. — Кирк. В кои-то веки Кирк сошелся с ним взглядом. — Чего? — вопросил он, прикусив язык. Джеймс проглотил обильную слюну. Его подбородок напрягся. — Мой принц, я не хочу говорить с вами в таком тоне, искренне не хочу, но то, что вы совершили, называется лицедейством. Он дерзко продолжил, не дожидаясь ответа принца: — Когда у человек достаточно благ, они начинают терять свою актуальность. Преданный делу гончар не побоится разбить готовую тарелку. Богатый земледелец и глазом не моргнет при слабом урожае. Такой дворянин как вы можете пренебрегать материальным богатством, ибо его у вас полно. Даже когда ваш один браслет оценивается больше чем годовой доход некоторых горожан. — Кирк, мой принц, мне больно смотреть на то, как вы безалаберно относитесь к своему чину. Пусть даже я безмерно благодарен вам за окончание войны, правда, но мне кажется, что мы сражались на диаметрально противоположных фронтах. Вы играйтесь с жизнями этих несчастных простолюдинов, выдвинув им свои блага и имения как наживку, уж извините за эти обвинения. Коль вам действительно все равно, тогда что вас останавливает? Избавьтесь от драгоценностей. Продайте их народу. Люди оценят ваш добрый жест, я не сомневаюсь, либо же отправите их обратно в королевства. — Но как же вы провозгласите себя принцем без материального богатства? Ваша личность основана на вашем богатстве и родстве. Эти две вещи всегда идут в связке, и причастны большинству людей вашего слоя. Все же кажется, что вы относитесь к ним с такой же важностью, как к крупинке соли. — Посему, мой принц, я прошу вас быть благодарным за любые блага, за то, что вы выросли образованным и невредимым из-за денег, и стражей. За то, что вам не пришлось видеть своих братьев, падающих и подыхающих как мухи возле вас. За то, что вас охраняли даже в сердце войны, пока наш король делал свой ход на шахматной доске. Хоть мы не больше чем пешки, даже пешки хотят жить. Кирк увернулся, но его изменившейся глаза были до ужаса заметны. От необоснованной ярости и напустившегося страха горло Джеймса стянуло. Кирк долгое время хранил молчание. — Джеймс. Ты зол на меня? — спросил он. Джеймс смочил губы. — Не лги. Дрожа, он выдохнул, что да, зол. Кирк медленно покачал головой. Он бесшумно повернулся к столику и бережно начал перекладывать украшения в коробку. Напряжение растянулось как тетива, и она направлялась между глаз Джеймса. Он знал, что горько ошибался, раз полагал, что сможет идти рукой об руку с принцем, не пострадав от каких-то последствий. Серьги с жемчужинами, рубиновые кольца, серебряные цепочки и ограненные кристаллы забренчали одним хором, пока Кирк складывал их в бархатную коробку. Джеймсу хотелось бы посмотреть на его лицо. Он заговорил, раскаявшись: — Мой принц… Кирк жестко оборвал его на полуслове. — Не извиняйся. Это приказ. Джеймс захлопнул рот. Кирк приблизился к нему, его темные глаза смотрели прямо в глаза Джеймса. Парень держал на протянутой ладони золотую цепочку и ладонь Кирка повисла на ней на очень долгий промежуток времени. После этого, к изумлению Джеймса, голова принца безбожно полетела вперед, приложившись лбом к нагруднику Хэтфилда, дзинь! — Вот черт, — забубнил Кирк. — Ненавижу, что ты прав. У Джеймса подсохло во рту. Его сердце растягивалось напротив легких в две разные стороны. — Помню, как Генерал Джейсон говорил мне то же самое задолго до войны, — вздохнул Кирк. Его виски прижались к красовавшемуся кресту на грудине Джеймса. — А он предупреждал меня о драгоценных камнях, что меня слепят. Я назвал это чепухой. Он встал, потирая лоб. — Всё время я смотрел лишь на их сияние. Джеймс сделал тяжкий вздох. Он не мог серьезно злиться на человека, которого надолго оставили во тьме. Кирк не виноват в том, что его всю жизнь буквально облачали в блестяшки. Нелегко заметить лося в лесу, пока ты этого лося не ищешь сам. — Я не могу вас порицать, мой принц, за то, к чему вы были слепы. — Порицай, — как ни странно, подбодрил его Кирк. — Как я могу быть Принцем Запада, не услышав восточный народ? Все, что я желаю — слушать и учится, даже если на совести нет покоя. — Вы же говорили о даре осознанности своего дела, — полушепотом возразил Джеймс. — Да. Даже если он приходит ко мне с золотистыми волосами, что развиваются, пробуждая меня, — он расплылся в слабой ухмылке. — Я понимаю твою злобу, Джеймс. Ты не думай, что я недооцениваю тебя, но… Осекшись, он перевесил подвеску на крючок у столика. — Но это займет время. Я не могу с этим ничего поделать. — Я и не ожидаю, что вы проснетесь иным человеком, Кирк, — сказал Джеймс. — Такое невозможно. От чего-то Кирк покачал головой. — Драгоценные камни стояли перед моим глазами с минуты как они открылись. Вы оба с Генералом Джейсоном правы, я знаю, но часть моей души отказывается тебе верить. — Кирк, вы говорите мне: открой своё сердце. Зайдите на день в дом простолюдина и сами все увидите. Они, Кирк, напротив, говорят мне: закрой своё сердце. Вы над ними, вам знать не надо. Они ничего не значат для вас, не угрожают ни телесно, ни финансово. — Поэтому я спрашиваю: почему тогда мой народ предоставляет для меня угрозу? Так ли я наивен? Как руководящая фигура этого Государства я все же должен быть где-то в безопасности и не бояться людей, охраняющих меня, да? Но я невидим. Для этих людей я безликий человек. Так где таится правда? Кто прав, кто не прав? Такие мысли крались ко мне с тех пор, как моё письмо слуги отказались доставить. Один из них поведал, каким агрессивным ты был, страшно даже подойти. Я подумал, что поручение до тебя не дойдет. Разве не забавно, когда тем вечером вместо этих нелестных предрассудков вошел в комнату ты, робкий и покладистый? Джеймс не ответил ему. — Джеймс, кому я могу еще доверять? Я не могу верить своему народу, дворянам не могу. Ни принцессам в замках, ни принцам в бальных залах. Но как же сильно я хочу доверять тебе, Бог мне судья, — у принца перехватило дыхание. — Ты — ни простолюдин, ни дворянин. Ты где-то посередине. Как бы обычных кровей, но все еще рыцарь. А я таинственный принц со стертым именем и моё существование уже предрешено. Внезапно голос Кирка упал на несколько октав, дойдя до полушепота. — Джеймс. Владыка и Королева, они пытаются отловить нас. Джеймс поперхнулся на ровном месте. — Что? — Слушай. Я основываюсь только на слухах, на их намеке. На пятый день Весеннего Карнавала мне возможно возобновят королевский статус. Я снова стану принцем Хэмметом, и мы будем жить так, как должны были жить девять лет назад. Я смогу воссоединиться с народом и вернуть доверие, которого у меня никогда не было. Я смогу быть кем-то вне полномочий Владыки и Королевы. Могу отправиться в путь и увидеть мир без позолоченных линз. — Я рассказываю это тебе, потому что если этот слух станет явью, я буду обязан склониться перед Владыкой и вернуть его доверие. Пока ты так часто сюда приходил, служанки заметили складки от твоих сапог на лестничному ковру. Еще больше зевак будут проходить через этот холл, еще больше зевак будут сомневаться во мне. Есть вероятность, что нас с тобой под конец раскроют. — Слушай меня предельно внимательно, Джеймс. Я не отталкиваю тебя. Не беспокойся, я не избавлюсь от тебя. Этого мне хочется меньше всего остального. Черт, я бы лучше притянул тебя еще ближе к себе. Я притяну тебя, когда стану этим чертовым принцем — ты же мой чертов страж. Теперь, чтобы укрепить решение Владыки и Королевы короновать меня и запустить процесс доверия, мне надо побыть символически образцовым Принцем Хэмметом Призрачного Владыки с однозначным представлением. Джеймс прикусил язык. Уже стало понятно, на что намекал Кирк, хоть и надеялся, что это окажется простым вздором. Он полагал, что не оставил и единого следа, и его сдал проклятый ковер. Твою налево. — Мы не сможем видеться. — Сможем, — уверил его тут же Кирк. — Но через время, на всякий случай. За это время я перепишу все свои ошибки. Я должен вернуть своё богатство, Джеймс. Ты донельзя прав: я не существенен без своей короны. Тоскливый взгляд Кирка топил Джеймса. — Я все понимаю, мой принц, — сказал он, понимая, что это так. — Я не могу позволить себе убить тебя, — прошептал принц. Джеймс закивал. — Да, я понимаю. Кирк прикрыл глаза. — Мне жаль заканчивать нашу встречу на такой ноте. Тебе придется подождать один месяц до кануна Весеннего Карнавала. Это будет поздно ночью. Скорее всего, когда луна возьмет небо в своё полное подчинение. Я бы хотел провести тебя до своего излюбленного места в замке ради… смены обстановки. Лицо Джеймса пересекла грустная улыбка. — Звучит заманчиво, мой принц. Я приду. — Ну вот, снова ты и этот бред сивой кобылы про принца. Даже с отсутствием моей короны, — Кирк сморщил нос в дерзкой ухмылке. Он сделал глубокий вдох. — А теперь ступай, Джеймс. Удачно тебе покинуть замок. Моя дверь всегда открыта. Джеймс осмотрелся, убедился, что проход чист и развернулся к Кирку. — Пока, Кирк. Увидимся. — Пока-пока, — услышал он. Парень удачливо вышел из замка.