Все на своих местах

      Прячась от ночной духоты, сажусь на пол. Удивительно, как старость может легко победить молодость какой-нибудь совершенно абсурдной, навязчивой идеей. Ведь пришла же им мысль постелить этот красный советский ковер в свежекупленную и свежеобставленную квартиру. Никаких претензий к его возрасту, как и к коммунистическому прошлому. Конкретно сейчас возмущает только одно — если брать по шкале от одного до ста, то колюч он на 99. Просто ужасно.       Нога ноет. Пару часов назад колесо хонды проскребло мне щиколотку. Случай, конечно, вопиющий, но, как говорится, могло быть и хуже. Отсутствие ключа от верхнего замка собственной квартиры оказалось куда неприятнее, чем ссадина на ноге. Пришлось снова закинуть кости и неподъемную сумку сюда — в чужое, необжитое пространство. Кажется, я все чаще и чаще прячусь здесь, и бутылка красного сухого, оставленная пасхальным зайцем в комоде, прямое тому доказательство.       Вино жестоко трепет мозг, и подгоняемые сгущенной кровью мысли начинают разбегаться в разные стороны. Задумчиво включаю попавшийся на глаза трек в плейлисте ютуба. Последний раз он звучал в моих наушниках прошлым летом, где-то в поле перед грозой, а потому сразу был переброшен «на другую сторону». Другая сторона — это теннисный игрок, скрытый от глаз едкой, вязкой темнотой. Отправляешь прямым ударом через сетку мяч и никогда не знаешь, вернется ли он к тебе обратно. Даже если игра окончена ни через месяц, ни через год ты этого не узнаешь. Побеждает тот, кто равнодушен.       Мобильная сеть блуждает туда-обратно по ступенькам в правом углу экрана, вынуждая мелодию спотыкаться из раза в раз. От скуки, вернее даже по привычке рыскаю взглядом по чужим окнам. Жители дома напротив явно не привыкли к выросшему посреди поля «человейнику» — шторами не завешиваются, ходят полуголые, курят задумчиво на балконе, смотрят телевизор. Private life? Нет, не слышали. Но смотреть на них почему-то приятно. Будто сейчас я с ними заодно.       Вчера бабушка повела малую на кладбище. Такие вот забавы у старости — таскать молодость по присутственным местам. Внучка проявила инициативу и честно доложила своим «пра-пра…»:       — Дедушка, когда я вырасту, я стану принцессой. Я стану красавицей. Бабушка, я буду рисовать… ну, или, может, буду балериной.       Улыбаюсь, представляя, как она шепелявит. Но маленькие человечки, снующие в картонном домике напротив потихоньку стирают мою улыбку. А кем стали мы с вами, господа?       — Ваш паспорт пахнет мефедроном.       Кажется, тогда, месяц назад, моя улыбка сходила с лица так же мучительно медленно.       — Что, простите?       — Я говорю, что ваш паспорт пахнет мефедроном.       Пытаюсь вспомнить, что за мысли роились в голове в ту секунду, когда мы оказались один на один с этим зверенышем в автомобиле патрульно-постовой службы, но, кажется, их не было вовсе.       — Вы смеетесь, у меня ребенок в машине.       — Это ничего не значит.       — Я работаю на телеканале.       — Это тоже не имеет ровным счетом никакого значения.       Вроде бы остановили за сплошную, но рука потянулась к карманам. Почему-то возникло ощущение, что, если подложат пакетик, то именно в них. Абсурдно, конечно, но у страха свои предрассудки.       — Так пахнет мой парфюм.       — Мда? И как он называется?       — Blanche Bete.       Хороший парфюм. Был. Увы, больше его в моей коллекции нет.       Разговор с полицейским ожидаемо закончился детьми.       — Младший — чемпион Москвы по дзюдо.       А моя, наверное, станет балериной. Или художницей. Или принцессой.       Мотаю головой со злости. Сходить бы к своим прабабкам да прадедам, и рассказать, кем буду я, когда вырасту. Единственное, что я пока умею делать хорошо, это бросать мячи в пустоту, не ожидая ничего в ответ.       Жаль, но грозы сегодня не будет.