Вотрен

— За превышение служебных полномочий, преднамеренное убийство и нарушение порядка во время суда, Вотрену назначается изгнание на 25 лет без права апелляции. «25 лет… Мне уже будет уже далеко за 50, когда я смогу вернуться…» С скрежещущим грохотом закрылась тяжёлая железная дверь. *** В тёмном переулке задувал ветер, но Вотрен не чувствовал холода. Его взгляд и его шаги были устремлены к богатому дому, в котором хозяин и его гости уже разошлись по своим спальням. Вотрен думал, что когда он доберётся до цели, то испытает чувство вины или стыда за то, чего он ещё не сделал, но собирался; что он замнётся, испугается и передумает, как это часто бывает в романах. Но нет. Лишь от одного взгляда на дом в его душе с новой силой забурлила ярость и гнев, затмевая разум. У Вотрена не было никакого плана. Ему хотелось лишь одного — отомстить за бедняжку Кэрол, и крепко сжимая рукоять ножа, он ворвался в дом. Тёплая чужая кровь согрела его замёрзшие на ветру руки. Он слышал чужие крики и противный звук ножа, всаживаемого в живое тело. Его молили о пощаде, но он пришёл, чтобы воздать кару за их преступление. Не могло быть пощады этим людям, этим ничтожествам и трусам, не способным бросить вызов в открытую. Он убьёт их, всех до единого, таких самодовольных и уверенных в собственной неприкосновенности. Там, где Закон не мог пролить свой свет на это дело, в тени ночи ждало их наказание. Вскоре всё стихло, и Вотрен будто бы пришёл в себя. Перед ним лежал мертвец с безобразными ранами, а на полу чернела кровь. Его руки тоже были в крови, она была липкой, но тёплой, и Вотрен нашёл в этом утешение. Весь его праведный гнев ушёл вместе с отнятыми жизнями. И наверное, он должен был чувствовать свою собственную вину, но вместо этого он стоял среди трупов с чувством выполненного долга. В доме было темно и тихо, лишь похлопывала на ветру выбитая дверь. Вотрен простоял подобно статуе неведомое количество времени, его угасший взгляд был прикован к собственным окровавленным рукам. Лишь когда дверь перестала хлопать о косяк, Вотрен поднял голову и всмотрелся в силуэт собственного коллеги. — Ты арестован, Вотрен, — горько и гулко произнёс чужой голос. Офицер положил руку ему на плечо и повёл к выходу, и Вотрен не сопротивлялся. Краем глаза лишь он увидел, что вокруг дома уже собралась целая команда следователей. Да, это было правильно, подумал он отстранённо. Он был преступником, а дом стал местом преступления. На чёрных улицах ночного Фонтейна никого не было, и никто не видел это печальное, траурное шествие. Сам Вотрен не обращал ни на что внимания и послушно шёл рядом со своим конвоиром, неловко держа руки на весу, будто боясь сильнее запачкать свою одежду. А потом на его лоб упала холодная мокрая капля. Ещё и ещё, дождь полился по его лицу, по волосам и по окровавленным рукам. Вотрен остановился и, словно выйдя из своего оцепенения, поднял голову к чёрному небу, и холодный дождь омывал его руки и накатившие горькие слёзы сожаления. «Ему уже доложили.» — О нет… — прошептал он. — Не плачь. Прошу тебя, не плачь из-за меня… — Ох, вот же напасть… Давай, не стой столбом, идём быстрее. Они ускорились, да и до здания оставалось рукой подать, но Вотрен вновь углубился в собственные мысли. Нет, он не жалел о содеянном, и всё же его окатило сожалением. Теперь ему предстояло предстать перед судом, перед Нёвиллетом, перед своим возлюбленным. «Что же я натворил?..» Не убийство было его преступлением, а разбитое сердце Нёвиллета. И не так страшно ему было бы услышать вердикт Оратрис, сколько ощутить на себе его печальный взгляд. Их нежная любовь и станет для него формой наказания. Ледяной дождь полил с новой силой, будто пытаясь отмыть его руки от крови, вот только Вотрен спрятал их в карманы, испытывая отвращение к самому себе. Ещё вчера он этими самыми руками обнимал Нёвиллета, клал эти самые ладони на его щёки, чтобы поцеловать, ласкал его прекрасное обнажённое тело. А сегодня эти руки были погружены в чужую кровь, и Вотрен был недостоин того, чтобы этот непорочный дождь омывал их. Вотрен ни капли не жалел об убийстве. Убить их было необходимо, иного выбора не было. Эти твари не имели ни малейшего права на жизнь. Но он предал доверие Нёвиллета, и за это ему не было прощения. *** — Десять лет? Десять?! За что? Я же не маньяк, не серийный убийца, за что такой срок?! Эй! Выпустите меня!!! Эй!!! — Не шуми, придурок! Попал сюда, так уж смирись! И веди себя нормально, а то ещё годков накинем! — Не имеете права! Меропид вне законов Фонтейна!!! А ну пусти, гад! Вотрен поднял голову, разглядывая разгоревшийся спор между новоприбывшим заключённым и стражником, который его сопровождал. Дело вот-вот дошло бы до драки, но рукоприкладство в Меропиде никогда не доводило до добра. — Эй, приятель, остынь, — сказал Вотрен, подойдя к ним. Он положил руку заключённому на плечо и уверенно подтолкнул в сторону. — Идём, покажу тебе окресности, расскажу что к чему. Тот опешил так, что даже не успел ничего возразить, но когда он сообразил, что происходит, Вотрен уже увёл его далеко от стражей. — Хм! А ты ещё кто такой? Чего о себе возомнил? — хмуро буркнул новый заключённый, грубо сбросив руку со своего плеча. — Я Вотрен, — спокойно ответил он. — И мой тебе совет, не лезь тут ни на кого с кулаками. Лучше от этого не станет. Если хочешь спустить пар, то можешь сходить на ринг, где проводят бои без правил. Я покажу, где… — Ты Вотрен? Тот самый Вотрен? Вотрен вздохнул. Его дело было громким, бесспорно, но он надеялся, что за те несколько лет, что он уже провёл в Меропиде, о нём забудут. — Да по сравнению с твоим пожизненным мои десять лет это как капля в море! Глазом моргнуть не успеешь, а меня тут уже и не будет. Вот только это всё равно несправедливо, — забурчал заключённый. — Ладно, признаю, ограбил пару своих клиентов. Но ты-то! Пусть ты и убийца, но ты поступил правильно. Тебя должны были бы отпустить, ну или хотя бы не давать пожизненное. — Не пожизненное, а всего 25 лет. Но в остальном, мой новый друг, ты не прав. Моё наказание более чем справедливо. Я заслужил все эти двадцать пять лет, что мьсе Нёвиллет мне назначил, и на самом деле этого даже мало. И пусть я не знаю деталей твоего преступления, но я точно знаю, что твой срок тоже назначен справедливо. Заключённый замолчал, и Вотрен повёл его дальше, увидев однако в его глазах ту самую каплю принятия своего преступления. Позже это приведёт к раскаянию и искуплению, и Вотрен был рад, что мог помочь этим людям. В свои первые дни в Меропиде он был подавлен настолько, что практически всё время сидел в своей каморке в полной темноте, пока жизнь вокруг него продолжала идти вперёд, словно массивные шестерёнки Оратрис, вертящиеся за стеной оперного зала. Лишь спустя несколько дней какой-то добрый старик вытащил его наружу, провёл по крепости, показал все места и рассказал все правила. В обед он даже поделился своей и без того скудной порцией. — Я слышал, тебя сюда надолго отправили. Что ж ты там такого натворил, малец? — спросил он у Вотрена. — Впрочем, здесь это неважно. Но я вижу, что ты раскаиваешься, и это хорошо. Побольше бы таких как ты, — Раскаиваюсь?.. Пожалуй… Пожалуй… Он задрал голову, вглядываясь в высокий потолок из меди и железа, под которым медленно и даже гипнотически вертелись огромные лопасти, пытаясь разогнать застоявшийся воздух. В подводную крепость не проникал солнечный свет, а толстые железные стены отсекали всякие звуки снаружи. Если и шёл в Фонтейне дождь, а небо было заволочено тучами, Вотрен не мог этого знать. *** Сильный ветер поднимал увядшую траву и трепал одежду. Вотрен стоял рядом с Нёвиллетом на берегу безымянного острова, образовавшегося во время Катаклизма. Огромный каменный череп, широко раскрыв свою пасть, смотрел в сторону Кур-де-Фонтейна, и морская вода плескалась и разбивалась о каменные клыки. От этого места веяло каким-то едва уловимым злом, тревогой и печалью, и у Вотрена мурашки побежали по коже. Как правило сюда не наведывался никто кроме представителей Палаты Жестьон и исследователей из Института натурфилософии, и Вотрен с удовольствием не приезжал бы сюда, если бы не просьба Нёвиллета и собственное любопытство. Сам Нёвиллет стоял рядом, обеими руками опираясь на свою высокую трость. И пусть его лицо не выражало никаких эмоций, его взгляд был пустым, а тучи в небе грозились пролиться осенним дождём. Вотрен знал, что Нёвиллет просто задумался о чём-то очень важном и глубоком, и когда придёт время, он сам ему всё расскажет. — Идём, — вдруг тихо произнёс Нёвиллет. — Будь осторожен и смотри под ноги. Эти… кости довольно скользкие. — Ты в порядке? — Что? — Ну, я имею в виду… Ты выглядел так, словно тебе неуютно здесь находиться, — заметил Вотрен. — Ох… Я просто… — Нёвиллет вздохнул. — Ты прав. Мне и впрямь не слишком уютно здесь находиться. — Если хочешь, мы можем вернуться, — Вотрен взял его под руку, помогая спускаться с холма. — Нет. Это очень важное дело, и мне нужно, чтобы ты был рядом. Эти слова согрели Вотрена изнутри, и несмотря на холодный ветер он почувствовал тепло в своей груди. Он знал, что Нёвиллет не был человеком. На самом деле он был перерождением дракона Сциллы, одного из семи древних властителей, который согласно легендам погиб, когда пала Ремурия. Нёвиллет сам рассказал ему о своей личности, доверив ему, обычному смертному, у которого даже Глаза бога не было, не только своё сердце, но и свой секрет. У входа в пещеру они вновь остановились, и Нёвиллет прикрыл глаза, будто к чему-то прислушиваясь. Его брови болезненно нахмурились, но вскоре он сделал глубокий вдох и открыл глаза. — Точно всё в порядке? — переспросил Вотрен. — Да… Просто… Нёвиллет неуверенно протянул руку, и Вотрен крепко сжал его ладонь в немой поддержке. — Это сложно объяснить, — тихо продолжил Нёвиллет, когда они шагнули в мглу пещеры. — Но я попытаюсь. И он рассказал историю ещё более невероятную, чем легенда о Сцилле и самом себе. Он рассказал об Элинасе, монстре из Бездны, который не желал ничего дурного, а хотел всего лишь завести друзей. Рассказал о том, как вместе с Элинасом они прятались от людей до тех пор, пока Элинас больше не мог контролировать свою силу. Он был убит флотом Бэзил Элтон, и его огромное драконье тело и образовало этот остров. Вскоре после этого началось расследование об Ордо Нарциссенкрейц, и охотники из Сумеречного двора были направлены к Элинасу, где и случилось столкновение между двумя сторонами. Произошёл взрыв, в котором многие погибли, и с тех пор больше никто не посещал этот остров кроме полиции и учёных. — Я слышал об этом, — сказал Вотрен. — Но это было давно, не так ли? — Да. Около ста лет назад, я полагаю. — Ох… — Но недавно случилось кое-что ещё, и именно поэтому сегодня мы здесь. — Что случилось? — Здесь зародилась новая жизнь, — произнёс Нёвиллет тихо и даже с неким благоговением. — Так получилось, что несмотря на то, что Элинас считается погибшим, на самом деле это не совсем так. Элинас понимал, что его существование приносит нашему миру боль и разрушение, поэтому он добровольно пошёл на смерть. Затем его тело окаменело, но его сознание, пусть и в слабой форме, осталось живо. И недавно… Я вновь услышал его голос. Я пришёл сюда один, чтобы увидеть то, что он хотел мне показать, и вот теперь… Они прошлись по узким мокрым пещерам, и Вотрена вдруг осенило, что они находятся внутри Элинаса. Это было странно, жутко и восхитительно одновременно — осознавать, что они находятся в теле монстра из Бездны. Он кинул беглый взгляд на Нёвиллета. Тот осторожно ступал по мокрой земле (плоти) и сосредоточенно смотрел под ноги. «Интересно, — подумал Вотрен: — Слышит ли он голос Элинаса прямо сейчас? Разговаривают ли они?» Было похоже на то, потому что несмотря на темноту и лабиринты Нёвиллет точно знал, куда нужно идти, будто бы сам Элинас вёл его. Наконец, пещера стала немного больше, теплее и светлее. Вотрен предпочитал не задумываться о том, с чем это было связано. — Мы пришли, — тихо сказал Нёвиллет. Перед глазами Вотрена открылась странная, очаровательная картинка, будто он внезапно оказался на страницах детских сказок. Маленькие домишки стояли там и сям, вместе с маленькими столиками, лесенками и фонариками. Маленькие существа, похожие и непохожие на людей, жили своей жизнью в этом странном поселении. Вотрен повернулся к Нёвиллету, чтобы задать тысячи вопросов об этом месте, но так и замер с открытым ртом. Нёвиллет с нежной улыбкой осматривал деревню маленьких существ. Одно такое маленькое создание, не выше десятилетнего ребёнка и с двумя рожками на лбу, подбежало к ним вприпрыжку и помахало рукой. — Мсье Нёвиллет, здравствуйте! — сказало существо детским, девичьим голоском. — Мы ждали вас! — Здравсвуй, Кэрол, — поприветствовал её Нёвиллет и опустился на корточки, чтобы пожать её маленькую руку. — Я пришёл, как и обещал. — И своего друга тоже привели! — Да. Познакомьтесь. Это Вотрен, мой коллега, друг и партнёр. Вотрен тоже опустился на колено, чтобы поздороваться с Кэрол. — А это Кэрол. Она мелюзина. *** Дни в Меропиде были размеренными, повторяющимися, можно даже было сказать спокойными. Каждый новый день мало чем отличался от предыдущего. Вотрен работал, как и прочие заключённые, ведь крепость была не столько тюрьмой, сколько заводом, производящим строительные материалы для мира на поверхности. Они занимались выплавкой металлических деталей, строительных блоков, кирпичей… Народ же в Меропиде был самый разношёрстный, поэтому всегда находились учёные из Института, готовые делиться своими познаниями в области инженерии, и бухгалтера, занимающиеся счетами и транзакциями с внешним миром… Их изолированный мир удивительным образом сохранял свой необычный баланс, и пожалуй, это всё-таки было не самое худшее место. Оказавшись в Меропиде сам, Вотрен понял, что в мире существует множество вещей, которые он не умеет. Например, он не умел рисовать, не слишком хорошо разбирался в математике и физике, и едва ли его литературные таланты были достойны упоминания. В изолированной крепости, в которой от тебя не требуется ничего, кроме простой, повторяющейся, почти механической работы, у него было достаточно времени, чтобы научиться чему-то новому. Он начал вести дневник и стал учиться вырезать по дереву. Во время перерыва, он сидел, сгорбившись над своей десятой попыткой вырезать из деревянного кубика маленькую ракушку. Вообще он не знал, что именно он хотел создать, но пальцы сами собой пытались повторить форму Медали Мира, которую у него конфисковали вместе с остальными вещами. Поначалу ему это даже показалось кощунственным — не заслуживал он этой медали. Сама она, с пятнами чужой крови, теперь лежала в коробке в архивах Меропида, а вырезать новую казалось Вотрену неправильным. Но его неумелые руки то и дело пытались повторить форму ракушки с жемчужиной, которую он когда-то смущённо носил на груди. Он был так сосредоточен на своём деле, что не услышал ни громкого окрика «Берегись!», ни скрежета опрокинутой тяжёлой телеги. Лишь в последний момент его инстинкты полицейского проснулись, и он дёрнулся в сторону в попытке увернуться от посыпавшихся с верхнего уровня булыжников. Но камни всё равно настигли его, с грохотом прокатились по металлическому полу и завалили его собой. Когда он очнулся сквозь дикую головную боль, что до слёз на глазах впивалась в его мозг, первое, о чём он подумал это деревянная поделка, которую он не успел закончить. Но его руки не нащупали ничего, кроме тёплой шершавой простыни. Он с болезненным стоном открыл глаза. В помещении было достаточно мрачно, лишь маленькая масляная лампа излучала тусклый тёплый свет. — Пожалуйста, не двигайся, — услышал он девичий голосок. — Я дам тебе попить. Вотрен послушно замер. Голова болела, но в целом он чувствовал себя не так уж и плохо. Вот только мысли о медали не покидали его. Это была его самая удачная попытка… Кто-то прижал к его губам прохладную кружку и осторожно наклонил. Пить лёжа было неудобно, но воды было совсем немного, достаточно лишь для того, чтобы промочить рот и горло. Затем кто-то сменил компресс на его лбу, положив мягкое холодное полотенце. Вотрен моргнул и медленно открыл глаза. В сумерках помещения он разглядел сидящую рядом с его койкой девочку с большими красными глазами. Он удивился — откуда было взяться ребёнку в Меропиде? Он разглядывал её, пытаясь найти этому объяснение, и лишь через несколько тягучих долгих мгновений он заметил маленькие рожки на её лбу, совсем как у мелюзин. Он надрывисто вздохнул. — Сижвин?.. Девочка-мелюзина удивлённо распахнула свои большие алые глаза, а потом прошептала в ответ: — Вотрен. Он осторожно перевернул руку ладонью вверх, и Сижвин сжала его руку своими маленькими прохладными пальчиками. Вотрен закрыл глаза, и в головной боли заиграли красками воспоминания… — Это плохая идея, — сказал он Нёвиллету, когда они вернулись в Кур-де-Фонтейн, но в его голосе не было ни осуждения, ни привычной ворчливости. Скорее усталость, потому что на самом деле идея привести мелюзин в город не была плохой. Она была труднореализуемой. Нёвиллет долгое время молчал, погружённый в раздумья. — Но я должен это сделать, — сказал он в итоге. — Я должен лишь придумать, как это сделать без излишней драмы. Мелюзины заслуживают хорошей жизни. Они заслуживают всего самого лучшего, что есть в этом мире. В его голосе звучал огонь убеждения — редкость для беспристрастного судьи. — Они для тебя как дети, — с пониманием заметил Вотрен. — Да, именно так. На самом деле… Нёвиллет упал в своё массивное кресло и подавленно закрыл лицо рукой. — Вотрен, я понимаю, что для тебя всё это слишком. Я даже не человек. Я рассказываю истории, которые являются правдой, но в которые трудно поверить. Не в силах разобраться в самом себе, я эгоистично вываливаю на тебя проблемы, которые ни одному смертному не под силу не то что решить, но даже осознать, и… — Эй, эй, эй, — Вотрен опустился перед ним и взял его свободную руку в свои. — Перестань. А то ещё случайно весь Фонтейн затопишь. Нёвиллет издал странный звук, похожий на смешок и всхлип одновременно. — У всех нас есть проблемы, которые мы не можем решить самостоятельно, и то, что ты дракон, не делает тебя исключением. Если честно, это даже не делает тебя особенным. То есть… Я хочу сказать… В моих глазах ты более чем особенный, но не потому что ты какой-то там древний Гидро дракон или Верховный судья, или нянька для нашей дражайшей леди Фурины. Ты это ты. — Правда?.. — Конечно правда, болван. Они посидели так немного, держась за руки, пока Нёвиллет не пришёл в себя. — Вот так, — кивнул Вотрен. Он выпрямился, откашлялся и смущённо отвёл взгляд. — А теперь притворимся, что я ничего этого не говорил. — Да-да, конечно. Тогда Нёвиллет рассказал ему об одной мелюзине, которая родилась на этот свет раньше остальных и при других обстоятельствах. Мелюзина, которая появилась от союза дракона Бездны и Гидро дракона, которая была похожа на человека, но всё же им не являлась, и глаза которой были большими и потусторонними… Эти самые большие алые глаза смотрели на него с любопытством и настороженностью. Разговаривать с ней было неловко, и Вотрен покинул лазарет, как только смог встать на ноги. Но пораспрашивав других заключённых, он узнал, что Сижвин жила в этой крепости столько, сколько они сами себя здесь помнят, и всегда ухаживала за больными и ранеными в своём маленьком лазарете. Никто точно не знал, кто она такая и как она здесь оказалась. Никто даже не знал, что она точно такая же мелюзина, как те, которые сражались за само право существования там, на поверхности. «Бедняжка…», подумалось Вотрену. «Из всех мест самым безопасным для неё стала крепость изгнанников…» *** Рано утром, ещё до начала рабочей смены к Вотрену пришло двое стражей крепости. Оба они выглядели намного моложе его самого. Немного запинаясь от неуверенности, один из пары сказал, что сегодня последний день его заключения и что они пришли проводить его до выхода, выдать его вещи и отпустить с миром. Вотрен настолько удивился, что даже не заметил, как отправился вслед за ними. Неужели уже прошло целых 25 лет? А казалось, что он очутился здесь совсем недавно, но одновременно с этим будто бы целую жизнь назад. Целых 25 лет он не видел солнца, не видел детских улыбок и не слышал журчания фонтанов. Целых 25 лет здесь, внизу, взаперти — и вот внезапно его готовы были отпустить на волю. Он шагал следом за стражниками, каждый его шаг ровным эхом проносился средь металлических стен, словно биение большого механического сердца. С каждым шагом он был ближе к свободе, но куда ему было идти? Он был уже немолод, и вернуться к работе он не сможет. Семьи и друзей у него не осталось, вряд ли кто-то ждёт его возвращения. Разве что… Перед глазами, словно из-под воды, явился чарующий образ Нёвиллета. Его серебристые длинные волосы, подобные лунному свету в отражении на тёмном озере. Его сияющие лиловые глаза, полные потаённой боли и сострадания, которые он скрывал за своей извечной суровостью. Его многослойный судейский наряд, призванный внушать благоговение, но неудобный и сковывающий движения. — Эй, Вотрен, не спи. Распишись. На стойке администрации перед ним стояла маленькая металлическая коробка с вещами и лежали документы об освобождении. Он поднял взгляд и огляделся. Мрачные стены, лопасти вентилей под потолком, униформа стражей — и металлическая коробка, в которой лежала окровавленная медаль. Собственный яростный крик отразился от стен эхом прошлого: «Это и есть твоя справедливость?! Ответь же мне, Нёвиллет!» …и дрожащий голос Нёвиллета, выносящего приговор. Вотрен осмотрелся вновь. Стражники терпеливо ждали, пока он подпишет документы. Но вокруг собрались и другие заключённые, те, которым он помогал приспосабливаться и которые потом помогали другим. Их было немного в этот ранний час, но они пришли сюда, чтобы попрощаться с ним, и у каждого на груди висел криво-косо вырезанный из дерева значок в виде ракушки. Все они смотрели на него, замерев в волнительном ожидании. — Я хочу остаться здесь, — сказал Вотрен, пустым взглядом глядя на бланк об освобождении. Нет, он не мог вернуться на поверхность. Там ему было некуда пойти и нечем заняться, но здесь он ещё мог послужить хорошему делу. Их делу. Их первая встреча произошла, когда Вотрена повысили до командира Особого патруля. Сам Нёвиллет был недавно назначен Верховным судьёй по приказу самой леди Фурины, и Вотрен ещё не успел составить о нём своего мнения. Но стоило им поговорить, и Вотрен понял — Нёвиллет именно тот человек, который нужен Фонтейну. Он говорил, что думал, без увиливаний, свойственных прочим политикам, и делал то, о чём говорил. Он был прямолинейным, но с открытыми взглядами. Держался уверенно, но не высокомерно. Держал эмоции под контролем, но не был бессердечным, каковым его позже стали считать. Именно такой человек был способен изменить Фонтейн и сделать его самым лучшим местом в Тейвате. И именно за таким человеком Вотрен был готов идти до самого конца. Любил ли Вотрен Нёвиллета? Что за глупый вопрос. Он любил его настолько, насколько позволял им их социальный статус. Он носил свою нежную любовь в сердце и лишь за запертыми дверями позволял себе прикосновения, поцелуи и признания. Любил так сильно, что разделял с ним бремя его секретов и судебных разбирательств, стоял с ним под дождём, промокая до никти, и целыми неделями ждал, пока из Снежной доставят свежую воду талого снега. Но в горестном порыве ярости он совершил безжалостное убийство, тем самым разрушив их любовь. И искупить этот грех можно было лишь пожертвовав собой до конца. Да, они любили друг друга, но они были всего лишь двумя из многих жителей Фонтейна, перед которыми несли долг. Вотрен знал, что Нёвиллет осудит его. Он также знал, что несмотря на то, что публика считала его невиновным, все они в глубине души понимали, что он всё-таки заслуживает наказания. И если и можно было хоть как-то исправить ситуацию к лучшему, то только так — отправившись в тюрьму и став изгоем. Вотрен сидел у огромного стекла в крыле приёмной и разглядывал море и его обитателей. Вообще-то в приёмную не пускали заключённых, но Вотрену стражники разрешали. Все знали, что он не попытается сбежать, а если приводили кого-то нового, то Вотрен сразу же помогал им адаптироваться. На коленях лежал старый потрёпанный дневник, а на ладонях — деревянная ракушка. Вотрен отстранённо смотрел в море, но уже мало что мог там рассмотреть. Зрение было уже не тем, да и солнечный свет, проникающий сквозь воду, скорее причинял боль, нежели помогал что-то увидеть. Он прикрыл глаза, большим пальцем проводя по рёбрам ракушки. Он чувствовал приближение своего конца. Столько лет прошло… Интересно, получилось ли у него? Смогли ли мелюзины найти место в этом мире, нашла ли Кэрол свой покой?.. — Эй, Вотрен! Вотрен, старик, пора обедать!.. Сияет ли солнце в лиловых глазах?..