***
Koda - No turning back
Голод не был готов к этому сейчас. Не сегодня. Не в ближайшие несколько лет, за которые он хотел жадно впитать ощущение близости к кому-то. К ней. Насладиться теплом этой странной живости, ощутить весь спектр эмоций от разговоров, шуток и прикосновений. Он сжал в руке кристалл, а затем сунул его в карман плаща. Переместился в пространстве. Вечерняя прохлада сменилась на душность и затхлость подвалов. Прислушался. Как же он надеялся, что Чума одумается. Что Кристофер и Астарот выведут Вики живой и невредимой. И всё будет как прежде. Еще какое-то время будет как прежде. Он только начал к этому привыкать. Звуки ожесточенной борьбы разбили все надежды вдребезги. Он быстрым шагом пошёл к двери, продолжая слушать. Теперь, когда речи о мирной договоренности не было, появился другой страх. А что, если он не успел? Вдруг Чума изменила самой себе и не стала устраивать спектакль, приступив сразу к делу? Несвойственное волнение притупляло концентрацию. Он слышал близнецов и Чуму, но не мог разобрать присутствия Вики. Сердце вдруг ускорилось, коротко касаясь ребёр, и от этого сбилось дыхание. Он впервые за очень долгое время испытывал эти эмоции и понятия не имел, куда их деть, как заморозить внутренности обратно, оставив лишь холодную рассудительность. Она сейчас была нужна, как никогда. Он уже бежал по коридору, когда наконец почувствовал её. Сбитое дыхание, болезненные грудные хрипы. Ей было больно и страшно. Тревога тут же сменилась яростью. Глаза налились чёрным, делая картинку перед глазами резче и ярче. Дверь жалко покачивалась на выгнутых петлях. Он выдернул её с корнями, бросая под ноги. Взгляд быстро заметался, вылавливая самое важное. Тень держал Кристофера за горло, Чума придавила шею Астарота носком лакированной туфли. И тут он увидел Вики. Она лежала на полу, привязанная к стулу толстыми веревками. Запястья посинели, а ладони были практически мертвенно бледными. Часть лица залита кровью, которая густо растеклась влажными пятнами и впиталась в золотую макушку. Глаза плотно закрыты. — Братец, — Чума сильнее придавила горло Астарота, и тот захрипел. — Давай не будем устраивать семейную драму. — Отпусти, — холодно произнес Голод. — Хорошо. Я слегка перестаралась, согласна. Но это лишь потому, что меня вывели из себя. Предательство сложно принять, знаешь ли. — Она убрала ногу с метиса, будто невзначай проведя острым носком обуви по побагровевшему лицу. — Давай так: близнецов ты заберешь, а отпрыска Уокер оставишь. Один помощник будет жив-здоров, что скажешь? Хворь тоже отпустил Кристофера. Голод не ответил, направившись к Вики. Руки обхватили деревянную спинку, поднимая тонкое тело. Видеть её такой было невероятно болезненно. В кровоточащую рану, которой теперь стало его сердце, заполз тяжкий груз вины, обжигая. Слишком много чувств и эмоций для того, кто привык ощущать лишь пустоту. Проведя пальцем по щеке Уокер, он убрал часть крови с бледной кожи. Вики открыла глаза, пытаясь сфокусировать на его лице. Голубые радужки ярко выделялись на фоне красных белков. — Ты пришёл… А ему хотелось лишь рассыпаться в извинениях, обнять, прижать сильнее, чтобы укрыть от всего, к чему он сам и привел. Не успевала Вики оправиться от одного потрясения, как её тут же настигало другое. На её лице появилась слабая улыбка. Словно насмешка над чернотой потерянного сердца, которое утягивало за собой на дно невинную душу. Почему она все еще светилась? После всего, что было, она все ещё ослепляла незнакомой и далекой теплотой. — Мы уйдем все вместе, — кинул Голод через плечо. — Как бы не так. Твое увлечение оказалось слишком опасным, мой дорогой брат. Как давно ты знаешь о её силе? — Поговорим с тобой позже. Но сейчас мы уходим. Он говорил это на остатках сожженной надежды. Но глубоко внутри Голод знал, что так всё не закончится. И он был прав. Чума скривилась, вскидывая ладонь. Ненавистные пальцы, которыми та давним-давно беззаботно трепала Голода по белой макушке, ползли в сторону Уокер будто в замедленной съемке. На мгновение он подумал, что просто телепортирует их, сбежит из очага пожара, дав Вики восстановиться. Но это, вероятно, стоило бы метисам жизни. На секунду он подумал, что готов этим пожертвовать. Но Чума вдруг усмехнулась: — Тебе не спасти её. А ей — тебя. И Голод сжался. Правда резала, засасывала. Но наполовину Чума все-таки ошибалась. — Приготовьтесь, — сказал он, в надежде, что все среагируют верно. Мгновение и холод отделился от тела, расползаясь по бетонным стенам и полу. Чума пошатнулась, а Хворь упал на колени. Астарот с Кристофером синхронно взвыли, прижимая крылья к корпусу. Голова Вики обессилено повисла. Голод в два шага подобрался к сестре. Руки пригвоздили ослабленное тело к полу, останавливаясь на грудной клетке. Он смотрел, как Чума растягивается в мерзкой улыбке и усилил воздействие, но теперь точечно. Она истощалась, но не прекращала надсмехаться. — И чего ты пытаешься… добиться? Перестараешься и тогда умрут все в этой комнате… Все, кроме… меня. Голод метнул взгляд в сторону близнецов. Те постепенно приходили в себя, но все еще лежали на полу, придавленные слабостью. Тень Чумы тоже не мог подняться. Рука Голода скользнула в карман плаща, чтобы достать кристалл. Он всегда считал, что сможет сделать это без колебаний и, напротив, будет чувствовать, что поступает правильно, а после — вздохнет с облегчением. Но именно в этот момент глаза Чумы вдруг вновь показались родными. Всего на мгновение он ощутил, что перед ним сестра. Та, что тысячи лет назад даровала здоровье и благо. Та, что вместе с ним внимала наставлениям матери и смеялась. Не как сейчас, холодным раскатистым смехом, а звонко, чисто, искренне. Жаль, что она этого не помнила. Голод закрыл глаза, и ладонь с кристаллом со всей силы впечаталась в грудь Чумы. Она коротко вздохнула, непонимающе опуская взгляд. На губах подрагивала улыбка, символизирующая уверенность и неуязвимость. Истинное ощущение бессмертия. Но та начала спадать, когда сестра заметила, как кожа трескается и высыхает, расползаясь серостью к плечам, шее и под платье. — Что это? Что ты… — она не смогла договорить, потому что горло сковало, а затем треснуло, будто кромка льда. В глазах Чумы впервые за тысячи лет отразился страх, а в голосе послышалась дрожь. Голод поднялся, ощущая, как слегка кружится голова. Никакого облегчения, никакой радости. Не появилось осознания, что он приблизился к своей давней цели. Он лишь мутно наблюдал за тем, как трещины на некогда белом теле заполняют каждую клеточку тела, а затем оно рассыпается пеплом к его ногам. — Прости, — сказал он шепотом, хотя она и не могла этого услышать. На месте, где лежал Хворь, осталась лишь черная ряса, скомканная и заляпанная серым песком. — Всё получилось? — спросил Астарот, тяжело поднимаясь на локтях. — Да. — И что теперь, Голод? – Кристофер прокашлялся. — Что мы будем делать дальше? Он подошел к Вики, проверяя пульс и дыхание. Она была в порядке, но без сознания. Оправится быстро, с первородной силой на это требовалось не так много времени. Но ему не хотелось, чтобы она очнулась здесь. Не хотелось рассказывать, что произошло, как, а главное — почему. Это бы всё разрушило. — Как долго мы сможем скрывать это? — Голод посмотрел на Астарота. — Ты хочешь тянуть время? — он поморщился, расправляя крыло. — Теперь? — Да. Сколько его у нас? — Два месяца. Прикрывать я могу и больше, но когда Чума пропадает на дольше, её начинают искать в канцелярии, вызывают подчиненных, начинают копаться. Когда Чуме надоедали все и вся, она могла не появляться на работе месяцами, прячась то ли на далеких землях бессмертного мира, то ли на Земле, попивая коктейли на пляжах. У Голода было всего два месяца, чтобы насладиться, тем, что он обрёл. Это буквально секунда на полотне всей его жизни. Он освободил Вики от верёвок, и поднял на руки. Девичья голова обессилено упала на плечо, а нос коснулся шеи, заставив прикрыть глаза. Кристофер и Астарот тоже медленно поднялись. — Справитесь здесь сами? — Да. Ты… расскажешь ей? — Кристофер кивнул на Уокер. — Не сейчас. И вы… не надо. Астарот сжал зубы, а его брат с сожалением кивнул. Голод перенес Вики к себе.***
Вики открыла глаза, чувствуя, как горячее солнце лижет кожу лица и шеи. Мягкие простыни оплетали и липли к телу. Она выпуталась из этой ловушки и только тогда осознала, что не помнит, как оказалась здесь. В постели Голода, в его рубашке, окутанная ароматом мяты, дыма и свежести. В углу что-то скрипнуло, и она перевела взгляд на кресло. Голод встал, но сделал лишь один шаг и остановился, словно их разделяло стекло. Тогда воспоминания обрушились волной. Тёмный подвал, драка метисов с Тенью, Чума, грозящая убить. — Что произошло? — теперь она уже вскочила с места. Руки сами легли на щеки, беспокойно ощупывая кожу. Она всё еще помнила отголоски той боли, запах железа и резь в глазах от крови. — Всё нормально. Я со всем разобрался, тебе не о чем переживать. — Она ведь действительно хотела убить меня… И Кристофера, и Астарота. Где они? Они в порядке? — Да. Вики пыталась выпытать, что всё-таки произошло, как они выбрались, и как Голод убедил Чуму отпустить её. Теперь, когда всё вскрылось, Вики ощущала, что не может быть в безопасности. Эта женщина слишком непредсказуема и безумна, чтобы хранить тайну, от которой зависела жизнь Уокер. Однако Голод не говорил ничего конкретного, уверяя, что всё уладил и Вики не стоит беспокоиться насчет Чумы. — Ты мне что-то не договариваешь. Почему? — она сократила дистанцию, заглядывая в холодные глаза. Давно она не видела их такими отстраненными. — Дай мне время. Я расскажу, но позже. Через пару месяцев. — Ты издеваешься? Опять эти тайны и секреты, Шепфа! Меня хотели убить, и я хочу знать правду. Почему ты не можешь мне открыться мне также, как я открылась тебе? Ей вдруг стало до одури обидно. Голод знал всё о том, что с ней происходило, обо всех секретах и семейных драмах, но всё еще закрывался от неё. Возможно, дело было в проблемах с доверием, но от этой мысли не стало легче. За ней потянулась другая — в прошлый раз, когда Голод так уходил от ответа, речь шла о жизнях десятков тысяч людей. Что, если теперь причина схожая, и их договоренность с Чумой выстроилась на чьей-то смерти? Воцарилось молчание, которое только усилило переживания. Обида сменилась злостью. — Я пойду, — Вики пошла к лестнице, стараясь не сталкиваться с Голодом взглядом. — Нет, постой. Останься. — Зачем? — усмехнулась Вики. Голод отвел взгляд и не произнес ни звука. Вики покачала головой. Вся эта ситуация не давала покоя. Почему вообще её пришли спасать близнецы? Голод говорил, что Кристофер знает о её силе, но Астарот? Выходило нескладно. Ей бы сейчас думать о том, как спастись от Сатаны и матери, а тут ещё Чума… Уокер спустилась вниз. За спиной слышались шаги. Опрометчиво снова идти по коридорам из спальни Голода. Она обернулась, чтобы попросить переместить её, но тут же наткнулась на мужскую грудь. Крепкие руки обхватили плечи и прижали к себе, не давая шанса выбраться. — Прости. Ты не должна была оказаться в такой ситуации. Я не проконтролировал. — Ты не можешь отвечать за свою сестру-дикарку, — выдавила Вики. Она слегка отстранилась, встречаясь с ним взглядом. Холод в них вытеснился нежностью, а брови опустились ниже. Сожаление. Вина. Стыд? — Не хочу больше подвергать тебя опасности. — Такая уж у меня судьба, — улыбнулась она несколько натянуто. — Послушай. Всё это… мне страшно. Я не хочу умирать и думать об этом тоже. Но больше всего меня пугает неизвестность, понимаешь? Когда я не знаю, что происходит, ощущение, что я никак не могу это контролировать, подчинить и исправить. Возможно, ты думаешь, что защищаешь меня, но всякий раз, когда я нахожусь в неведении, я чувствую себя такой беззащитной… — Дай мне время, Вики. Сейчас сосредоточься на Сатане. Вики было напряглась и уже вцепилась в его плечи, чтобы оттолкнуть, но потом вдруг почувствовала невероятную усталость. Не хотелось биться, сражаться, что-то доказывать. Осталось лишь желание упасть, распластаться и на пару мгновений отпустить поводья контроля. Расслабиться. Она обессилено уткнулась лбом в мужскую грудь, глубоко вдыхая аромат чистоты и наслаждаясь дыханием того, кого… — Я люблю тебя, — сказала она на выдохе, вымещая вместе с углекислым газом всю суету. Его мышцы напряглись, но руки на плечах, напротив, ослабли, медленно сползая по рукам. Голод некоторое время молчал, а потом обнял её ещё сильнее, почти до ломоты в костях. И в этих объятиях было безопасно и хорошо. Раз решила доверять ему, то будет верить до конца. В конце концов, не так много у неё осталось причин для улыбки, чтобы отмахиваться от них. Вики мягко поцеловала Голода, обвив его шею руками. Осторожные движения губ не пытались ничего забрать, лишь отдать, поделиться теплом и отпечататься в мгновении. В его движениях чувствовалась неуверенность. Тело казалось твердым и напряжённым. — Ты в порядке? — спросила Вики. Он провел рукой по её волосам и долго молча вглядывался в глаза. Ей даже стало неловко от этого зрительного контакта. За этим последовало волнение. — Буду. Скоро буду. И тогда он поцеловал в ответ, мешая нежные движения губ с руками, сжимающими плечи и талию. После случившегося Вики всё еще чувствовала себя странно, но в этих ласках можно было потеряться. В языке, скользящем по шее. В дыхании, остужающем горящую кожу. Длинные пальцы скользнули по нижней части живота, и тогда всё погрузилось в темноту. Не страшную, а безмятежную, в которой не существовало ничего, кроме двух голодных и уставших тел, которым так требовалось забыться от ужасов жизни в теплой нежности.***
Slow Meadow - Lachrymosia
Прошла неделя с их разговора. За это время он думал обо всей сложившейся ситуации бесчисленное множество раз. Признание в любви оставило внутри какую-то трещину, которую он никак не мог заполнить. Обычные слова, набор букв, но что-то внутри него ломалось. Всякий раз, как он вспоминал этот момент, в груди становилось тесно. То ли сердце увеличивалось в размерах, то ли ребра сжимались. Внутри медленно оформлялась важная мысль, которая никак не могла стать ему понятной. Пока в один из вечеров Вики не позвонила по эфиру. Она должна была вернуться из Ада от подруги и переночевать у него. Но планы изменились, и Вики предупредила, что проведёт ночь в нижнем мире. Когда-то бесчувственный, но теперь будто оголённый до самых внутренностей, Голод ощутил тоску. Она всё ещё жила с мыслью, что у них впереди вечность, а он чувствовал, что время утекает сквозь пальцы. Лёжа на холодных простынях, Голод размышлял о том, что значило её признание. Что скрывалось в этом крохотном слове «люблю». И наконец понял. И это понимание было раздирающим. Признаться, он прежде считал, что, если им придется расстаться, болезненно это будет лишь для него. Ведь для Вики были открыты все горизонты и варианты. И было много мужчин, которые были бы для неё лучшим вариантом. С ними можно было посещать человеческий мир, забываться на приемах и вечеринках, ездить в отпуск и строить планы по созданию семьи. Для Голода же Вики была единственным вариантом, потерю которого ничем нельзя было заменить. В глубине души он всегда знал, что их отношения не продлятся долго, даже если бы не существовало его плана по искуплению. Понимать сущность вещей и пытаться их раскопать — то, чем Голод занимался. Он перечитал десятки тысяч книг и изучил сотни дисциплин, однако такая материя, как чувства, всегда оставалась недосягаемой. В особенности любовь. Кромка луны поблескивала в кучных облаках, наблюдая за ним из-за окна. Разговоры, совместные тренировки, шутки, танцы, смех. Поцелуи, касания, секс, удовольствие. Все это стало таким важным и нужным, что Голода пробивал страх. Он неделю ломал голову над вопросом о любви, но жил внутри неё месяцами. Он так давно хотел её познать и настолько разуверился в этой идее, что не смог понять, когда она пришла. И теперь, наконец, понял, что не видел на месте Вики никого другого. Даже если бы создатель сжалился над ним и забрал силу, Голоду не нужны были другие женщины. От мысли о потере Уокер начинало жечь в груди. Так почему же он самонадеянно полагал, что Вики испытывает что-то другое? Этой ночью, за которую он не сомкнул глаз, Голод понял и то, что больше не может скрывать от неё правду. Теперь это незнание не виделось правильным и безопасным, лишь эгоистичным и жестоким. Поэтому следующим вечером после работы он позвал Вики к себе. Она была в хорошем настроении, рассказывала о том, что впервые побывала с Мими в казино, где проиграла кучу адского золота. — О, я была хороша. Ну знаешь, до того момента, как не стала отвратительна. Но в самом начале фишек у меня было больше, чем красных нарядов у Чумы, — Вики засмеялась, заваливаясь на диван. Голод вздрогнул. Это вернуло его в болезненную реальность. — Твоя мать не выходила на связь? — Голод снял пиджак и бросил его на спинку, садясь рядом с Вики. — Прислала недавно письмо с грифом «совершенно секретно». Просит встречи. Я больше не хочу иметь с ней ничего общего. Но мне нужно делать вид, что я поддерживаю Сатану, поэтому придётся идти. Черт, опять выслушивать её дифирамбы о величии. — Ты ведь не знаешь о том, что они хотят делать, и зачем ты им нужна. Даже так ты готова к этому примкнуть? Вики напряглась, непонимающе отклоняясь в сторону. — У меня не так много вариантов, если помнишь. — В голосе слышалась обида. — И когда я узнаю, что они там замышляют, то смогу продумывать ходы дальше. Пока план такой, лучшего нет. Или есть у тебя? — Послушай. Я должен рассказать тебе правду. Ситуация изменилась и теперь тебе стоит знать. — Ты о чем это? — Тонкие пальцы вжались в обивку. — Чума мертва. — Что? — Вики недоверчиво откинулась назад, нервно усмехаясь. — Что за бред? Нельзя убить министра. — Можно. Теперь можно. — О чем ты, черт возьми?! Голод глубоко вздохнул. Последующие слова давались ему с таким трудом, будто их приходилось вытягивать изнутри клещами. — Помнишь фотографии писания, что ты сделала в канцелярии? Вики побледнела, слегка пошатнувшись. Вряд ли она думала об этом во всём круговороте жизни. Но эта маленькая деталь была самой важной. Голод рассказал, что эти письмена были особенными. Не только потому, что никто не мог их расшифровать, а потому что они были написаны самой Матерью жизни. — После того, как Шепфа сделал нас карателями, Матерь оставила послание о том, как можно уничтожить её самых совершенных детей. Она хотела найти тех, с кем поделится знанием, но не успела. Шепфа избавился от неё. — Но… откуда тогда… Как ты… — Вики явно была в шоке. — Мой дефект заключается не только в том, что я не могу сдерживать силу. Я считал, что Шепфа уничтожил Матерь, но чем больше жизней я забирал, тем отчетливей слышал шум в голове. Вскоре в этом гуле я стал разбирать шёпот и обрывки слов. Первое время думал, что это сумасшествие, однако потом разобрал голос Матери. Она просила остановиться во имя жизни. Ибо смерть была концом, в то время как она стремилась дать всему начало. — И как давно ты слышишь её голос? — Давно. По этой причине мой отдел стал самым непродуктивным. Сострадание не присуще министрам, потому что это противоречит нашей природе. Разве смерть может оплакивать погибших? Но также, как Матерь когда-то даровала мне существование, она поделилась со мной любовью к жизни. Голод не хотел говорить много, но ему вдруг вспомнилась одна из многочисленных историй, которые разъедали его сердце. Ужасная жара. Солнце плавило воздух и нагревало древесину старых домов. Деревенские не могли не выходить на поля. Нужно было таскать воду, чтобы не дать урожаю погибнуть из-за засухи. Люди здесь мало что умели, кроме работы на пашнях. Голод стоял на холме и наблюдал за маленькими точками, плетущимися с ведрами. Кто-то падал к земле, прячась в тени деревьев. От солнечного удара этим летом уже умерло несколько человек. — Зачем ты тянешь время? — Смерть подошел со спины, принеся с собой мерзлоту. Сухая трава под его ногами покрылась льдом. Он меньше всего походил на человека. На теле почти не было кожи, лишь кости и темная материя, позволяющая им не распасться. Пустые глазницы смотрели сквозь Голода, голос звучал отовсюду. Сухой, безжизненный. Даже в одежде специального пошива он выглядел, как тонкая вешалка. Черная ткань свисала на угловатом теле, скрывая руки и ноги и спадала к земле. — Ты никогда не сомневаешься в правильности того, что мы делаем? — Голод повернулся, вынуждая брата посмотреть на него. — Нет. Его лицо — череп, на котором никогда не было эмоций. Кости не двигаются. Не радуются, не злятся, не сожалеют. — Зачем ты пришёл? — Ты плохо работаешь. — Ты с лихвой это компенсируешь. — И продолжу дальше, если не будешь выполнять план. Голод редко говорил с братьями и сестрой, они могли не видеться месяцами. Но со Смертью он сталкивался раз в несколько десятилетий. В них жило взаимное презрение. Но после нескольких дней наблюдений за людьми, Голод чувствовал себя хоть немного живым. И живость эта заключалась в печали, природа которой была ему чужда. — Что тобой движет? — спросил он, вновь переводя взгляд на деревню. Голод никогда не задавал этого вопроса раньше. — Я, как и ты, часть системы и цикла. Мир дарован людям, чтобы жить, но они снова и снова совершают ошибки. — Так мы наказываем людей за ошибки? — Мы никого не наказываем. Смерть учит жить и осознание смертности помогает людям развиваться. Голод усмехнулся. — Знаешь, какая легенда о нас распространена в Аду и на Небесах? О том, что прежде мы были теми, кто помогал людям развиваться. Мир был светлее и счастливее. Мы были не розгами, а рукой помощи. — Легенды… — хрипло протянул Смерть. — Так уж вышло, что все живые существа по сути своей ненасытны. Будь мы когда-то рукой помощи, люди рано или поздно попытались бы забрать себе всё без остатка. В их природе подчинять себе силу. И даже Боги для них стали бы разменной монетой в борьбе за благо. — И для чего Шепфа даровал всем такую жестокую природу? — Все мы созданы по образу и подобию его. Он и сам однажды не вынес печали, пожелав большего. В этом был смысл. Ведь если даже Создатель стремился к благу для себя, что можно было ждать от его детей. Однако вся несправедливость мира не могла быть просто данностью, с которой Голод мог смириться. — Сделай дело и возвращайся. Хватит тут торчать. В лесу мрёт зверье, попадающее под твою силу. Голод сжал зубы и прикрыл глаза. Смерть испарился, оставив под ногами лишь сырость. Голод знал, что может убить меньше, чем другие. Зачистка деревни могла спасти десятки жизней, которые бы числились в отчёте, как умершие. Если бы он отказался от работы, его заменили бы Чумой, Войной или Смертью, которые не оставляют в живых. Потому ли он до сих пор продолжал работать? Или все же его природа требовала крови? Солнце оказалось в зените. Воздух стал ещё более раскаленным. Сначала вспыхнул ангар с запасами, а затем и поле с пшеницей. «Остановись… Не убивай… Хватит…» — Я не хочу нести смерть, Матерь. «Остановись… Остановись… Остановись…» Серые дома стали окрашиваться в оранжевый, над деревней взошёл столп дыма, за которым тянулись крики. Смерть от голода безжалостна и мучительна. Умереть в огне болезненно, но быстро. И это давало надежду, что кто-то спасётся. Людям бы бежать прочь, но они старались спасти своё. Их примитивные приспособления не способны победить стихию. И всё же, они пытались. К ночи почти вся деревня была выжжена до тла. Кто-то успел взять лошадей и уехать, как Голод и планировал. Через день он спустился на пепелище. Когда ступил на черную землю, к ногам упала ворона. Падальщики. Он ходил по выжженной земле и пытался сохранить в памяти отпечатки собственной безжалостности. Обгоревшие до костей тела. Остатки мебели и одежды. Почерневшие детские игрушки. Ближе к реке осталась пара не истлевших домов. Там же лежали вёдра и прожжённые платья, которыми люди пытались спасти свои дома. Поблизости не было ни единого живого существа. Отныне это вымершая деревня. Голод зашёл в дом. По брусчатым стенам ползла копоть. Потолок обвалился, засыпав половину дома. Голод огляделся и хотел выйти наружу, но увидел маленький книжный шкаф. Обычно в деревнях люди не умели читать. Он вытащил из-под пыльных обломков пару книг, которых почти не коснулся огонь. Неподалеку стоял стол, на котором виднелся клочок бумаги. «Через месяц я вернусь. Торговля идёт хорошо, так что ждите меня с подарками. Сколько страниц прочитал Марсель в моё отсутствие? Он у нас очень смышленый мальчик, не наседай на него слишком сильно. Надеюсь, мы сможем отправить его в городскую школу. Он обязательно станет великим. Видела, как он смотрел на работу лекаря? Кажется, ему по душе лечебное дело. Однажды он будет спасать жизни. Я вас очень люблю. Поцелуй Марселя от меня. Жду встречи». Голод достал из внутреннего кармана блокнот и вложил туда это письмо, ощущая, как сжимаются внутренности. Его успокаивала мысль, что и мать, и ребёнок спаслись, ведь дом не сгорел до тла. Уже подходя к выходу, он увидел, что под грудой прогоревших брёвен лежало маленькое тельце, залитое кровью. Судя по тому, что мальчика оставили тут, мать тоже не спаслась. Голод прикрыл глаза и через несколько минут вышел, отправившись обратно в министерство. Он не мог понять, почему рассказал это Вики. В её глазах застыли слёзы. От этого вся его сущность ощущалась ещё более мерзкой. — Мне жаль, — произнесла Вики полушёпотом. — Сначала я слышал лишь звуки, затем слова. Чем больше жизней я забирал, тем громче Матерь ко мне обращалась. Сто лет назад она рассказала мне про писание. Тогда я понял, как можно избавить мир от этой жестокости. Вики часто моргала и ёрзала на месте, пытаясь переварить услышанное. — Что было сказано в этом писании? — Это было руководство по созданию артефактов. Единственная сила, способная нас убить. — Значит, это правда. Чума мертва? — Да. — Теперь ты хочешь убить Войну и Смерть, так? Но если вы часть системы, ты не думаешь, что тебя попытаются заставить взять на себя их роли? — Вики нервно пожевала губу, глаза забегали по столу. — С другой стороны, кто ж тебя заставит? Никто не знает, как убить министра. Мы сможем сбежать на дальние острова. Только вот нас явно будут искать. Я нужна Сатане, а ты всему мироустройству… Придется все время прятаться. — Вики, — Голод накрыл её сжавшуюся на обивке ладонь своей. — У нас не получится сбежать. — Это будет тяжело, я знаю, но… мы придумаем что-нибудь, ладно? Она вымученно улыбнулась, развернув ладонь. Их пальцы переплелись. Голод почувствовал, как в груди разрослась боль. Держит ли он её руку в последний раз? — Помнишь, я говорил, что Смерть может быть всем? Его сила огромна, потому что подпитывается нашим существованием. Он — воплощение нас, сотканное из всех страданий и болезней человечества. — И что же? — голос Вики дрогнул. — Его можно убить только тогда, когда все остальные будут мертвы. Её глаза расширились, а тело напряглось. В них читался страх и осознание. Мелкая дрожь прошла по рукам, достигая его собственного тела. Хотелось вырвать себе пальцы, чтобы не ощущать её боль. — Нет… нет, Голод, это какая-то ерунда, — Вики замотала головой. — Матерь не была бы так жестока к своим творениям, верно? Зачем ей уничтожать тебя, если ты не хочешь нести смерть? — Вики, пойми, это вынужденная мера, чтобы… — Нет! — она выдернула руку, вскочив на ноги. — Должен быть другой выход. Сатана говорил о том, что они хотят изменить мироустройство. Что, если они знают другой способ? Я поговорю с матерью. Буду работать с ними. — Я знаю, чего они хотят.. — Чего же? — она нервно посмеялась, запуская руки в волосы. — Апокалипсиса. Они хотят уничтожить три четверти всего человечества через несколько лет. Кажется, у неё потемнело в глазах. Вики осела на пол, и Голод поднялся, подхватывая её за плечи. — Нет… зачем? — Послушай, я не дам этому случиться. Сатана, по всей видимости, нашёл способ, как избавиться от министров. Не знаю, что они собираются делать. Возможно, они уже договорились со Смертью. Но одно знаю точно: их план — уничтожить большую часть населения, а затем как-то избавиться от нас, чтобы мир переродился, а с ним и система бессмертного мира. Вики безжизненно смотрела куда-то в пол, а затем по её щекам покатились слёзы. Вина комом проросла в горле. Как он ненавидел себя за то, что она плакала. Почему не мог раньше понять, что причинит ей столько боли? Возможно, в этом была вся его сущность — нести страдания. — Ты… ты скрывал от меня! — она закричала, голос срывался на визг. Крылья и руки беспокойно забились в попытке выбраться из хватки. Голод отпустил. — Прости. — Ты хренов эгоист! Кем я была для тебя всё это время?! Девчонкой, с которой можно поразвлечься, пока не убьешься во благо человечества? Это ты имел в виду, когда говорил, что мы плывем в разных лодках? Голод ничего не ответил. Он попросту не знал, какие слова могут исправить ситуацию. Их не было. — За что ты так? Почему… почему, блять, ты не сказал мне раньше? Ещё и сделал соучастницей своей смерти! Она нервно рассмеялась. — Я знал, что так ты оттолкнешь меня. — О, ну конечно. «Пусть тупая непризнанная просто доверится мне, чтобы я получил, что хочу, а потом мог просто осуществить свой план». Так будто ничего не было, да? Так, будто я бы пожала плечами и сказала: «Ладно, умирай, это же на благо»? От неё веяло ненавистью. Казалось, что ещё немного и глаза вспыхнут пламенем. Что ж, он предполагал, что так и будет. Лучше, если она его возненавидит, чем будет страдать от потери того, кого любит. Он сожалел, что понял природу любви слишком поздно, чтобы не дать этому случиться. — Да. Она застыла и покачнулась. Голод было дёрнулся, чтобы обнять, удержать от падения, но остановил себя. — Ты просто хотел познать близость и тебе было совершенно плевать, с кем, верно? И никаких чувств, просто влечение? — Верно, — он сжал кулак, а затем выпрямился и натянул свою самую холодную маску. — Мне было любопытно. Она рассмеялась, не замечая, как по щекам ползут слёзы. Пошла к балкону, шатко и медленно. Каждый её шаг словно отбивал похоронный марш. — Вот только… — у самых дверей она обернулась. — Зачем ты мне всё это рассказал? Не боишься, что я доложу кому-то? Голод сжал зубы. — Ты всё ещё связана клятвой крови. — Ты думаешь крылья имеют такой же вес, как всё, что ты мне рассказал?! Да я лучше лишусь их, чем… — она замялась, потупив глаза. — Они слишком маленькая плата за такую информацию. — Тогда придется попросить тебя молчать ради тех, кем ты дорожишь. Я даже знаю адрес твоего отца, если помнишь. Он еле выдавил из себя эти слова. Она прерывисто выдохнула. — Но мог не рассказывать. Не пришлось бы угрожать. — Я не знаю, сколько времени им потребуется с тобой. — Ложь. Ложь. Очередная ложь. Он знал, что Вики пока ничем не сможет помочь Сатане, она сама была ещё слишком слаба. — Возможно, с твоей силой они смогут подготовиться к задуманному раньше. А ты сердобольна и не станешь помогать убивать миллиарды людей. Так что выполни последнюю просьбу — прикинься неумехой. Выиграй мне время. — Херня. Я тебе не верю. — На секунду Голод облегченно выдохнул. — Но если ты хочешь всё разрушить, пожалуйста. Так легче, да? Она усмехнулась и выскользнула на балкон, а затем взлетела, скрываясь в вечернем небе. Голод вновь оказался на пепелище, которое сам и устроил. Его комната, которая с появлением Вики стала местом, где он мог чувствовать жизнь, вновь потускнела. Все стены окрасились в чёрный и растеклись сажей к ногам.Ben Howard - Esmeralda