Ethereal — Txmy
***
Сладостная квинтэссенция, состоящая из терпких духов, алкогольных паров и случайных прикосновений, опьяняет разум. Вечер плавно перетекает в ночь; всем кажется, будто они в шаге от того, чтобы устроить оргию. Но молодая госпожа увлечена гаданием, яркие зелёные глаза блестят азартом. — Ты страстная натура, и однажды это сыграет с тобой злую шутку, — цыганка склоняется над линиями судьбы. — Жизнь балует тебя, и от того не знаешь меры в своих желаниях. — Это мне может сказать любой из присутствующих, — Люси подмигивает своим друзьям и вокруг слышатся одобрительные смешки. — Лучше расскажи мне о будущем муже. Джентльмены ухмыляются, поглядывая друг на друга. Люси Вестенра хоть и божественно красива, идеальна только в роли любовницы, но не жены. Свежая и юная, она сполна наслаждается этим. Однако, многим из них приходится покупать её молчание, так как Люси легко узнает секреты, способные значительно испортить репутацию в обществе. — Тебе грозит серьезная опасность, — цыганка хмурится и проводит длинным ногтем вдоль линии жизни. Люси небрежно высвобождает руку и поднимается с кресла. Зря она решила последовать примеру других аристократических семей и пригласила на бал эту старую шарлатанку. — Надеешься запугать меня и получить больше, чем тебе причитается? Цыганка тяжело поднимается с пола. Обхватив узловатыми пальцами деревянную трость, она смотрит на Люси, и в её глазах отражается жалость. — Если не образумишься, даже молитвы за упокой не смогут помочь твоей душе. Щеки Люси вспыхивают от гнева. Она с издевкой бросает мелкую монету под ноги старухе. Внутри появляется неприятный холодок, но сейчас, в самый разгар вечеринки, эти предостережения кажутся глупыми и неуместными. Напряжённую тишину сменяют звуки оркестра, и вскоре молодые люди возобновляют танцы, забыв о неудавшемся развлечении. Гадалка ковыляет ко выходу из зала, на неё никто не обращает внимание, будто она не более чем предмет мебели. Здесь с ней обошлись хуже, чем в любом другом благородном доме. Да она и рада убраться отсюда поскорее. Девчонке осталось жить всего ничего. Ещё ни разу на своем веку не встречала эта старая и мудрая цыганка такую странную линию судьбы. У дальней стены стоит высокий мужчина: заметив её, он слегка склоняет голову. — Что уставился? — ворчит она, но подняв на него подслеповатые глаза, замолкает. Он мягко улыбается и прикладывает палец к губам. — Святые угодники… В суеверном ужасе цыганка пятится назад и чуть не сбивает с ног слугу с напитками. Бормоча себе под нос молитвы, она вскоре покидает зал, оставляя жертву на расправу хищнику. Том не находит Люси среди танцующих пар: какая досада, стоило ему отвлечься на пару секунд, и она уже куда-то подевалась. Бой часов, глухо звучащий сквозь переливы вальса, пробивает двенадцать раз. Люси ложится на кушетку у окна; она исподлобья обводит взглядом зал, в её прелестной рыжей головке одни только пузырьки от шампанского. Диван рядом с ней пружинит, и она поворачивает голову, с интересом наблюдая за тем, как незнакомец севший рядом с ней, запускает монету катиться по столу. Он ни с кем не танцевал, насколько она помнит, и что-то постоянно мешало ей самой подойти к нему. Признаться честно, Люси отчего-то боялась это сделать, отдавая предпочтение незначительным праздным разговорам со своими друзьями. — Ваше лицо мне незнакомо, — шампанское придает ей смелости: она сама решает начать с ним разговор, хотя это нарушает правила этикета. «Он старше нас всех», — она пытается предположить сколько ему лет: выглядит он как мужчина в самом расцвете своей красоты, но точно не как семнадцатилетний юноша. Оттого и её друзья не решились вступить с ним в диалог, очевидно полагая, что Люси сама его им представит. Но она понятия не имела кто он такой. Тем любопытнее было узнать о нем побольше. Незнакомец будто ожидал, что она первой начнет разговор. Он переводит на неё взгляд, и она обжигается о черноту его глаз. Невольно замечает широкие плечи, аристократические тонкие черты лица, и сама смущается того, как пристально его рассматривает. — Меня зовут Том Реддл, я друг Джонатана Харкера, мы с ним учились в одном университете. Люси с трудом осознает смысл слов, произнесенных этим чарующим глубоким тембром голоса. Пожалуй, еще никогда ранее она не очаровывалась мужчиной так быстро. Необъяснимая магия или же то, что у неё вот уже месяц нет любовника. — Какое совпадение, а я близкая подруга его невесты, — Люси обворожительно улыбается, развернувшись к нему, она ставит локоть на подголовник дивана, открывая Тому вид на пышное декольте платья. — Кстати о ней, — он вынимает из нагрудного кармана письмо, но не отдает его ей, — Джонатан просил передать Гермионе вот это. Люси, любившая сплетни даже больше чем их любила Джин Грейнджер, разочарованно надувает губки. Она обожает узнавать любые новости, неважно, плохие они или хорошие, и, конечно, читать чужие письма. — Хотите передать ей при встрече? Боюсь, это будет непросто, — предупреждает она, — Гермиона предпочитает общество книг, а не людей. Том сдержанно улыбается и слегка склоняет голову. — Я хотел бы увидеться с ней и передать письмо лично. Тогда Люси переводит тему, лихорадочно подыскивая потенциально интересную для него. Взгляды других девушек в их сторону начинают её раздражать. — Как Вам угодно, — она подхватывает два бокала с подноса, вручая один ему. — Не расскажете о себе? Уверена, все присутствующие теряются в догадках. Том осушает бокал с шампанским и отставляет его в сторону, прежде чем Люси успевает выдохнуть. Кажется, он чувствует себя здесь чуть ли не хозяином вечера. Она не против уступить ему всеобщее внимание, если он подарит своё только ей. Разумеется, наедине. Чем больше она об этом думает, тем настойчивее в теле распаляется возбуждение. — Моя мать родом из Белфаста, она была ирландкой, — в голосе Тома слышится грусть и Люси решает что той уже нет в живых. — Признаюсь, она казалась мне очень величественной, словно королева из сказок, которыми я зачитывался в детстве. — А Ваш отец был королем? — глупый вопрос, но её слишком привлекает изгиб его губ; она хочет, чтобы он говорил с ней, о чём угодно. Том смотрит ей в глаза. Между ними вдруг воцаряется молчание, и она готова ущипнуть себя за то, что сболтнула какой-то бред, но к её облегчению, он запрокидывает голову и смеется, а она завороженно смотрит, как черные кудри падают на лоб, обнажают шею и под алебастровой кожей просвечивают голубоватые вены. Она провела бы по ним языком чтобы почувствовать привкус горячей солёной кожи. — Как вы догадались, Люси, — отвечает он, а она забывает о том, что не называла ему своего имени. — У него был поистине королевский авторитет. — И он заставил Вас стать архитектором, как и отец Джонатана хотел заставить его стать юристом? Он запускает пальцы в волосы и прикрывает глаза. — Я сам хотел им стать и выбрал для себя университет рядом с родительским домом, но после смерти матери наши с отцом отношения не заладились. Спустя пару лет после выпуска я уехал в Лондон, где воплотил в жизнь несколько своих задумок. — И вот Вы снова здесь, в местах своего детства, — перебивает его Люси; корсет больно впивается в ребра, все ее ощущения обостряются, тело изнывает и требует сексуальной разрядки. — Вы выглядите старше Джонатана, — она снова резко меняет тему, задав ещё один нетактичный вопрос. Том снисходительно улыбается. — Да, он младше меня, однако, я еще молод. Она с вызовом оглядывает его с головы до ног. Любой на месте Тома уже понял бы намек, но он разочаровывает её: — Я буду благодарен, если Вы напишете мне адрес Гермионы Грейнджер. Уже завтра мой поезд отправляется обратно; у отца я не смог пробыть и двух дней, так что мне остается только выполнить поручение своего друга, прежде чем я вернусь в Лондон. Люси придвигается ближе, удерживая себя от желания прикоснуться первой. Гордость ещё напоминает о себе. — Что, если я дам Вам её адрес, но на своих условиях? Естественно, Том может узнать его и у других присутствующих, однако терпение на исходе. Впервые Люси сама готова предложить себя мужчине, пусть и таким нелепым способом. В своих желаниях она не знает меры. — И каковы Ваши условия, мисс? — саркастично интересуется Том; в его глазах насмешка: её это ранит. Она склоняется к нему и тихо произносит: — Близость со мной. Страх отказа вдруг выбивает из легких весь воздух, но Том ничуть не удивлен, и она готова послать его ко всем чертям. Он догадался обо всём ещё в начале разговора, но, видимо, решил проверить насколько её хватит. — Всего лишь? Люси не успевает решить для себя, звучит ли этот ответ как оскорбление, Том уже поднимается и даёт ей руку. Они оба чувствуют спиной любопытные и завистливые взгляды. О них будут говорить все. Но не все ли равно, если Люси получит то, что хочет, пусть в обмен на клочок бумаги с адресом. Запершись в ближайшей по коридору комнате, они остаются наедине. В голубоватой дымке сумерек, при незажженных свечах, его облик почти демоничен. Она видит только черные глаза, неуловимые движения в пространстве комнаты. Люси снимает неудобные панталоны, приподнимает нижние юбки на уровень талии и садится на стол. — Сучка, — дыхание Тома совсем близко: со щеки спускается к груди, и вдруг он зажимает ладонью её рот. В шею вонзаются зубы. Паника накрывает Люси с головой, она сводит колени, пытаясь оттолкнуть его, изо всех сил кричит, но ладонь глушит все звуки. Пальцы перехватывают горло так, чтобы она не дёргалась, позволив ему глубже впиться в вену, и этого хватает. Раздаётся тихий хруст, Том чертыхается и отпускает её. Кровь испачкала белый воротник и манжеты, но ему плевать. В зал он больше не вернётся. Люси лежит на столе безвольной куклой. Глаза распахнуты и остекленели. Если он не сможет удержать свой гнев в узде, его планы будут нарушены. Он, кажется, повредил ей шею и теперь не уверен в успешном обращении. Убийство сегодня не планировалось. Вдруг раздается хрип, тело выгибается, и Люси падает на пол. Заметив его, она забивается в угол и дрожит, не смея поднять взгляда. Том опускается перед ней на колени и хватает за подбородок. — Цыганка была пр.пра-а-ва. Она в отчаянии, это происходит у всех насильно обращённых. Но у Тома нет времени на чужие страдания. — А ты слишком глупа, чтобы ей поверить, — он сильнее сжимает ее подбородок, так что Люси шипит от боли. — Мне нужна Гермиона Грейнджер. Любым путем приведи её ко мне. Больше от тебя ничего не требуется. Она всхлипывает; ею пока что владеют человеческие чувства. — Ты проклял меня из-за неё?! Из-за этой фригидной твари? Том никогда не отличался терпением; подушечки его пальцев впиваются в горло, где алеет глубокий укус. Он был бы рад избавиться от Люси прямо сейчас, но только она может гарантировать ему доверие Гермионы. Она не станет опасаться человека, знакомого с близкой подругой. Поэтому он выдыхает сквозь стиснутые зубы. — Не смей говорить подобное в моём присутствии. Люси замолкает, только затравленно глядит на Тома. — Твоё обращение завершится через пару ночей. После этого можешь отправляться к ней. Отпустив её, он поднимается с колен. — Не вздумай нарушить приказ. От меня спрятаться не удастся, — в его голосе звучит сталь. Когда она окончательно приходит в себя, рядом уже никого нет. Голова Люси кружится и болит. Она не может сфокусироваться на предметах, а тело мучает болезненный жар; ей чудится, будто кровь в венах начинает расплавляться, а дыхание становится сухим, трудно вздохнуть. Какое-то неясное сожаление не дает ей покоя; мысли так смутны, что Люси ощущает себя в дурном сне. Теперь она лишь сосуд для тьмы.***
Серые сумерки окутывают город; из грозовых облаков вот-вот польётся дождь. Пальцы Гермионы замирают над клавишами; она опускает голову на руки, отвернувшись от окна. Осенние ноябрьские дни всегда возрождали в ней тоскливые мысли. Но если бы она только знала, о чём ей печалиться. Ни красота, ни молодость не могли заглушить этот странный горьковатый вкус печали. Гермиона легко могла прожить жизнь книжных героев и была счастлива побыть ими на время чтения, но в реальности она была совершенно потеряна. Отъезд Джонатана, которому удавалось вносить в её жизнь смысл, заставил Гермиону полностью замкнуться в себе. — Мисс, я могу подавать чай? — Поворошив угли в камине, служанка поднимается и вытирает руки о фартук. — Что? — Гермионе слышится, будто к ней обратились. Она закрывает крышку пианино: сегодня ни одна мелодия не льётся из-под пальцев. — Чай, мисс, — повторяет служанка, привыкшая к рассеянности молодой госпожи. — Если мама захочет, я присоединюсь. — Хорошо, тогда сейчас поднимусь и спрошу у неё. В прихожей звенит дверной колокольчик; служанка охает, а Гермиона прикрывает глаза. Ей не хочется сейчас ни с кем говорить, а тем более вести долгую беседу. Она хочет окликнуть служанку, но та уже открывает дверь, впуская гостью, принёсшую с собой запах дождя и сырости. — О милая, ты так бледна, — Люси снимает пальто; на ней платье алого оттенка: цвет, который она всегда считала безвкусным. Гермиона мысленно восхищается красотой своей подруги: рыжие волнистые волосы перехвачены у висков заколками в виде золотых бабочек, изящные губы подведены помадой, выразительные глаза глядят с томной мягкостью, будто Люси всегда немного пьяна. — В последнее время не спится, — это лишь часть правды, но не станет же она изливать душу. Вряд ли Люси сможет её понять: для неё отсутствие смысла в жизни совсем не проблема. А Гермиону это осознание подтачивает глубоко изнутри. Ей снятся места, в которых она никогда не была, но помнит в мельчайших деталях. Кто поймет такую странную тоску? Гермиона и сама пытается себя разгадать. — Я ненадолго, лишь для того, чтобы пригласить тебя на праздник. Служанка задерживается наверху. Люси берет кусочек сахара и кладет себе в рот. Гермиона замечает в её движениях скрытую нервозность. — О чём речь? — Самайн, самый ведьмовской праздник в году, — поясняет Люси. — В Глинн у меня есть загородное поместье, но ты там никогда не была. Будет всего несколько друзей. — Я, наверное, откажусь, — тихо отвечает Гермиона, разглядывая узоры на шёлковой скатерти. Ей пора смириться с тем, что она не вписывается в общество своих сверстников, не понимает их вкусы и темы разговора. В голосе Люси слышится сочувствие, и Гермиона не поднимает голову: ей не хочется смотреть ей в глаза. Большую часть времени подруга её жалеет и считает слишком стеснительной. Но правда в том, что Гермиона ещё ни разу в жизни не встречала по-настоящему интересного собеседника, страстного до знаний, а не любовных романов. А таких знакомых у Люси было очень много. — Пока Джонатан воплощает мечты, ты спряталась от всего мира. Знаешь, почему я не спешу замуж? Жена становится лишь тенью своего мужа. Что ж. Тогда Гермиона никогда не выйдет замуж. Зачем ей муж, ради которого нужно жертвовать собой. Мать принесла в жертву самое ценное, что у неё было — время. И никто об этом не задумывался, кроме Гермионы. — Я рада за Джонатана. — А что насчёт моего предложения? — Что я там буду делать, Люси? Гермиона склоняет голову, глядя на языки пламени в камине. Кухня наполняется теплом, но холод в груди никуда не исчезает. — Послушай, — Люси накрывает её руку, — Тебя никто не может заставить участвовать в беседе, если ты не хочешь. Я провела своё детство в Глинн, там очень красиво, мы будем выезжать на природу, посещать исторические места и ярмарки, а ещё у меня там есть старая библиотека. Уж это точно должно тебя соблазнить. — Ты хорошо меня знаешь, — смеётся Гермиона, и Люси заметно расслабляется. — Добрый вечер, — в дверях появляется Джин Грейнджер, она садится напротив них, придвинув к себе чашку с чаем. — Чудесно выглядишь, дорогая. Повернувшись к ней, Люси крепко сжимает под столом руку своей подруги. — Миссис Грейнджер, разрешите мне пригласить Гермиону к себе в Глинн. У нас намечается праздник, и мы хотели бы провести время друг с другом до того, как она выскочит замуж. Джин переводит взгляд на дочь. — А ты хотела бы поехать?***
В воздухе пахнет зимой. Гермиона смотрит из окна кареты на фермерское поле, покрытое инеем. Её разум занят созерцанием всего, что удается разглядеть; она впитывает окружающий мир жадно, с интересом. Гермиона рада поездке, но робость и неуверенность в себе не раз становились препятствием для новых знакомств. Поэтому она немного волнуется. Только Люсинду Гермиона знает с самого детства. Мистер Вестенра, уважаемый человек в Белфасте, является владельцем шелковой мануфактуры; летом они всей семьей в качестве традиции отправляются в путешествие по Европе, а Рождество непременно отмечают в Великобритании. После того, как Люси вернулась из элитного колледжа в Париже, ей здесь, очевидно, слишком скучно. Родители настаивают на заключении брака с молодым человеком из знакомой семьи. Но ей всего восемнадцать: она не желает отдавать свою юность на алтарь брака, и пока им приходится с этим мириться. Мост через реку остаётся позади; выглянув, Гермиона видит подъездную дорогу к поместью. С трёх сторон его окружает многовековой лес, безмолвный, укутанный первым снегом, он пробуждает воображение Гермионы. В глубине, среди высоких разлапистых елей, густая тень, и ей хочется оказаться там, чтобы ощутить неуловимое присутствие чего-то таинственного. Она не боится духов, обитающих там, её пугают люди, их противоречивая природа. Кажется, все ждали только её: как только карета останавливается во дворе поместья, Гермиона видит, как ей навстречу направляются трое. Сойдя на землю, она приветливо улыбается и отдаёт слуге свой багаж. Люси, любительница шумных вечеринок, решила пригласить только двух друзей, удивительно! Слева от неё стоит довольно высокий юноша в пальто с оторочкой из черного меха; трудно не улыбнуться в ответ, ведь он очень обаятелен, и, если судить по первому впечатлению, обладает весёлым нравом. Рядом с ним стоит прелестная девушка значительно ниже его. Белокурые локоны обрамляют нежное лицо, а ярко-голубые глаза смотрят с игривым прищуром, с интересом изучая незнакомку. — Я боялась, что ты передумаешь, — Люси целует Гермиону в щеку и подводит к своим друзьям. — Это Джерри Браун, его отец владеет оружейным заводом. Конечно, для Люси это важно. Она приучена прежде всего осведомляться о бизнесе и социальном статусе всех, кто её окружает. Гермиона входит в число её друзей еще и потому, что их отцы были старыми приятелями. Джон Грейнджер был предпринимателем и держал несколько сапожных мастерских. После смерти бизнес перешел к дяде Гермионы. По сей день они с матерью получают ежемесячные отчисления, которых вполне хватает на безбедную жизнь. — Очень рада встрече, Джерри, — она слегка приседает в реверансе и, ощутив неловкость от того, что его губы задержались на руке дольше положенного, незаметно высвобождает пальцы. Он делает шаг назад, но глаз с неё не сводит, довольный тем, что ему удалось её смутить. — А это Элизабет Дуан, невеста нашего красавца, — на последнем слове Люси легонько толкает Джерри локтём в грудь, одарив его злобным взглядом. Похоже, Гермионе не показалось — она имеет знакомство с Дон Жуаном. Как же хорошо, что здесь есть библиотека, и ей не надо заставлять себя проводить все время в обществе этого несколько самоуверенного юноши! Эта мысль греет душу. — Приятно познакомиться, — первой отвечает Элизабет и, вытащив маленькую ручку, затянутую в белую перчатку, протягивает её Гермионе. «Фарфоровая куколка», — думает она, сжимая тонкие пальчики в ответ. Ей вдруг становиться немного неуютно. Гермиона вспоминает о своей худобе и непослушных густых волосах. Единственное, что ей нравится в себе — это глаза, большие, выразительные. Их в первую очередь замечали окружающие. — И мне, — с искренностью произносит Гермиона и тут замечает, что Люси оглядывается по сторонам. — А где же Том? — Он выпил со мной кофе рано утром, но позже я его не видел, — пожимает плечами Джерри. К Гермионе вновь возвращается позабытое волнение. В поместье есть ещё один гость? Может быть, очередной возлюбленный Люси? — Что ж, думаю, у вас ещё будет время для знакомства. Они проходят в просторную гостиную, и Люси поднимается на второй этаж, увлекая подругу за собой. Гермиона оглядывается по сторонам, замечая в интерьере восточные мотивы: на распахнутых стеклянных створках дверей переливается разными цветами причудливый орнамент; вместо диванов в гостиной стоят кушетки, обтянутые темно-зеленой тканью и кожаные кресла, а через окно, доходящее почти до пола, виден сад, засыпанный снегом. Слуга вносит чемоданы в комнату, и Гермиона, к своей радости, остается одна. Ей дают отдохнуть до самого ужина. Ей очень хочется взглянуть на библиотеку; она оглядывается на кровать, представив себе, как проводит тут две недели за чтением. Но если Гермиона не спустится вечером в гостиную, это будет невежливо. Сбросив сапожки, она подходит к окну, чтобы полюбоваться видом леса, с которым ей тоже не терпится встретиться вновь. Отсюда слышно пение птиц, стоит только открыть ставни и услышишь неугомонных скворцов, перелетающих с места на место в поисках еды. Крупные хлопья снега скрывают замерзшую землю, и всё вокруг становится белоснежным за считанные минуты. Белое покрывало ещё не исписано рисунком из следов. Можно вообразить, будто она здесь одна. Но спокойное течение мыслей нарушает тихий стук в дверь. — Да? Голос такой же чистый и звонкий, каким он его помнил. Будто не было войны и того рокового письма. Том настолько привык к иллюзиям, что не сразу верит своим глазам. Он замирает у порога. Габриэль стоит у окна, любимые глаза взирают с некоторым удивлением. Конечно, Гермиона не узнаёт его, но Господи, это её лицо, и будь он смертным, не смог бы удержать себя на месте. Ему хочется прижаться к ней, целовать, целовать её всю, чтобы убедиться в том, что это реальность, а не сон. — Я прошу прощения за то, что не встретил Вас вместе с остальными. — Том задерживает взгляд на её губах, — Моя прогулка по лесу несколько затянулась. — Могу Вас понять, — приветливо улыбается она, не замечая того, с какой одержимостью он рассматривает черты её лица, ловит каждое слово. — Я сама хотела бы туда отправиться, как только появится возможность. Лес здесь очарователен. — Хотя бы ради него стоит побывать в этих местах, — соглашается он, и сделав вид, будто только что вспомнил о письме, вытаскивает конверт из кармана брюк. — Я не представился Вам: меня зовут Том Реддл, я друг Джонатана Харкера, он просил передать вам письмо. — Джонатан? С ним всё в порядке? Ревность втыкает иглу куда-то под ребра. Исходя из полученной информации, Том предположил, что Гермиона не пылает чувствами к своему жениху, но её искреннее переживание заставляет его сомневаться в этом. — Да, мы с ним виделись в Лондоне, и он рассказал мне о предстоящей свадьбе. Том медлит, прежде чем отдать ей письмо. Их пальцы почти соприкасаются, к горлу подступает ком. Гермиона отступает назад, и он понимает, что сейчас ему лучше оставить её наедине. — До встречи на ужине, — слегка поклонившись, Том прикрывает за собой дверь. Это действительно она; осознание сводит его с ума, заставляет бояться себя самого. В её глазах ни проблеска воспоминаний, этого он и опасался. Но теперь ничто уже не имеет значения, ни кардинальский сан, ни власть над душами. Ведь теперь он знает, что Габриэль жива. Время, утратившее для него смысл, вдруг снова обрело важность. Том не желает ни с кем видеться; он бродит по своей комнате, погруженный в мрачные мысли. Несколько часов до наступления сумерек сущая пытка. Все устали после приезда, поэтому решено было открыть пару бутылок виски. Том находит Гермиону у окна; она забралась в глубокое кресло и, укутавшись в шаль, глядит на холодную полную луну за окном. Рядом с ней стоит Джерри, и, очевидно, пытается вовлечь в разговор, но голоса Гермионы почти не слышно. Тому хватает пары секунд, чтобы возненавидеть этого смертного, крадущего у него время рядом с ней. Он оборачивается и видит, что атмосфера в гостинной стоит несколько напряженная: хотя Люси увлекает Элизабет болтовней, та время от времени поглядывает в сторону своего жениха, и в её глазах отражается неприкрытая ревность. «Так-так, похоже, у нас здесь разворачивается драма», — оценив обстановку, Том уверенно направляется к окну, незаметно обходя Джерри сбоку. — Простите за опоздание, — он присаживается на кушетку и закидывает ногу на ногу. — Напомните мне, на чём прервалась наша прошлая беседа? Джерри примирительно поднимает руки и отходит от кресла, в котором сидит Гермиона. — Прошу прощения, ми-и-сс. Ну конечно, бутылка виски почти пуста. Том смотрит на него снизу вверх, открыто, с вызовом. Джерри ничего не остаётся, кроме как шутливо откланяться. Он возвращается к столу и грубо хватает Элизабет за руку. — Пойдем, дорогая, — приблизившись к ней, он хочет поцеловать её в шею, но промахивается. — Я не стану с тобой спать, — истерично вскрикивает Элизабет и со всей силы толкает его в грудь. Джерри налетает на стеклянную створку двери, но, слава богу, не разбивает её вдребезги. — Если вам угодно, ссорьтесь сколько хотите, но в отведенных для вас покоях! Люси вскакивает из-за стола и направляется на поиски слуг, которые помогут дотащить Джерри до кровати. Наконец, когда все покидают гостиную, Том переводит взгляд на Гермиону. — Благодарю, — она кивает и отворачивается к окну, явно наслаждаясь тишиной. Он догадывается, что и одиночеству Гермиона была бы очень рада, но не решается оставить его тут одного, тем более после того, как Том помог ей избавиться от общества назойливого кавалера. Некоторое время Том разделяет с ней благословенную чистую тишину, украдкой любуясь изящным хрупким силуэтом. Ей понравилось бы под сводами собора, где тишина поглощает звучание всего мира за его пределами, и нет ничего кроме неё и солнечного света. Это то немногое, что подарила Тому вечность. — «Клянусь тебе священною луной, что серебрит цветущие деревья», — тихо произносит он, устремив свой взгляд в ночное небо. — «О, не клянись луной непостоянной, луной, свой вид меняющей так часто. Чтоб и твоя любовь не изменилась», — продолжает она. — «Так чем поклясться?» — «Вовсе не клянись, иль, если хочешь, поклянись собою, самим собой — души моей кумиром, — и я поверю». Гермиона единственная, кто не избегает прямого взгляда. Наоборот, она смотрит смело, прямо, будто её душа без ведома разума пытается разглядеть в этой тьме нечто знакомое. Брови сведены, и на миг ему чудится, словно она его узнала. Но Гермиона отворачивается, на губах нежная, смущенная улыбка. — Вы грустите, — это не вопрос, ведь ему известна причина. Он собственноручно написал письмо, раздумывая над каждым словом. Похоже, написанное глубоко обидело ее. — Скажите, какой Джонатан человек? — Она разворачивается к нему, и шаль падает с плеч. — Вы учились вместе несколько лет и наверняка знаете его лучше меня. «Душа моя, ты всё та же», — он не ошибся, размышляя над тем, как вызвать у неё нужные эмоции. Если выбрать сейчас наиболее подходящий ответ, их связь с покойным Джонатаном окончательно исчезнет, и сердце её станет безоговорочно свободным. — Он обладает незаурядным умом, но непостоянство мешает ему добиться успеха. Помню, у него было несколько романов, и каждый заканчивался разрывом с его стороны. — Благодарю за откровенность, — её голос заметно холодеет. Он прекрасно знает, что с ней происходит: гордость и обида затмевают разум. Она не захочет видеть своего жениха лично, чтобы получить подтверждение его слов. — Он огорчил Вас? Гермиона колеблется, прежде чем ответить. — Джонатан написал, что мы поторопились со свадьбой. — Что ж, это похоже на него. Мне очень жаль, Гермиона. — Всё к лучшему, — она поднимается и вновь набрасывает на плечи шаль; до этого Том имел возможность с обожанием рассматривать линию ключиц и красивый изгиб шеи. — В одиночестве есть своя прелесть, — замечает он. — Вы правы, — какая-то мысль останавливает её, и прежде чем уйти, она оборачивается. — До завтра, Том. — Спокойной ночи, мисс. Он закрывает глаза, до безупречного слуха доносятся легкие шаги, тогда он опускается в кресло, чтобы утонуть в её аромате. Над ним, прямо за окном, прохладное звездное небо, за спиной тепло камина, а в груди совсем иная боль, сладкая, выступающая влагой в уголках глаз.***
Том не просто так выбрал Люси и подчинил себе её волю. Он знал: она найдёт причину, по которой Гермиона приедет в поместье. И причиной этой были книги — еще одно сходство с Габриэль, от которого у Тома щемило сердце. Оторвать её от книг было трудно, он и сам пытался много раз. С Шекспиром познакомила его Габриэль: до неё Том не знал ничего кроме вкуса крови во рту и жара смертельной битвы, а теперь вкусил сладость поэзии и литературы. Она садилась на стол с ногами, словно маленькая экзотическая птичка и читала вслух, пока Том подписывал приказы, изучал письма от послов, пытался вернуться к жизни молодого короля и завоевателя, имя которого боялись произносить в других государствах. — Лошади готовы, — Люси отворяет дверь библиотеки и усмехается, увидев, как оба сидят напротив друг друга, полностью погруженные в чтение. Им будто и слова не нужны, раз мысли их витают в пространстве, объединённые любовью к чтению. Гермиона, наконец, поднимает взгляд, и Том заметив это, откладывает книгу. Он глядит на неё с жадностью, словно она может исчезнуть в любой момент, и воля его полностью подчинена её желаниям. Люси видит эту перемену в нём. Как легко могущество подчиняется чувствам… — Да, мы… я сейчас спущусь. Когда Люси уходит, Гермиона поворачивается к Тому. — Я хотела бы ещё услышать о других странах, если для Вас это не утомительно. Она с некоторым сожалением смотрит на книгу с поэзией Омара Хайяма. Её придется дочитать уже вечером. Прозрачный воздух сверкает от снежинок, и у Гермионы перехватывает дыхание, когда они проносятся сквозь еловую чащу. С её стороны было глупо спорить с ним о том, кто сможет развить большую скорость верхом на лошади. — Эй, не потеряйтесь там! Голос Люси перекрывает звон в ушах. У Гермионы кружится голова, она глядит на синее зимнее небо, и быстрый стук сердца заполняет пространство внутри нее и вокруг. Все живёт, пульсирует, меняется. Лошадь под ней тоже поднимает морду и громко дышит, прислушиваясь к окружающему их лесу. Том появляется откуда-то справа. Он склоняется, чтобы не задеть снег на ветках елей, но тот всё равно падает ему за шиворот. — Может быть, стоит вернуться и сменить одежду? — предлагает Гермиона, наблюдая за тем, как он смеётся, смахивая снежный порошок с плеч. — Вы думаете, я боюсь холода? Том расстёгивает пуговицы зимнего костюма для верховой езды и перекидывает через седло впереди себя. — С ума сошли, — выдыхает она, он остался в одной рубашке, хотя на улице ощутимо похолодало за последние пару дней. Пока возвращаются на дорогу, оба сохраняют молчание. Только переглядываются, и она прячет улыбку, а у него перехватывает дыхание. Сегодня Гермиона выглядит очаровательно: буйные кудри распущены, на щеках алеет румянец; костюм для верховой езды подчеркивает стройную фигуру. — Вы впервые здесь? — ненавязчиво интересуется Том. Вот теперь он сталкивается с настоящими сложностями. Ему совсем не хочется вновь пересказывать свою выдуманную биографию. Но что сказать ей, той, кто сейчас едет рядом с ним, словно настоящая юная воительница. Габриэль любила кататься на лошадях; с каждым мгновением Том видит всё больше схожести между ними. «Я бы рассказал тебе о далёком крае на севере Шотландии, где пасутся табуны породистых скакунов, где морские волны вспениваются у подножья скалистых берегов, и поля усеяны белоснежными облаками хлопка…» — Да, Люси настояла на том, чтобы я приехала сюда. Догнав остальных, они немного замедляются, чтобы полюбоваться местностью. — Я догадался об этом, поэтому предположил, что Вы, как и я, знакомы с друзьями Люси совсем немного. — Пока она училась в Париже, я успела забыть о том, что мне нужно напоминать высшему обществу о себе. Он слышит в её словах нотки грусти. — Чувствую, что теперь не смогу поддержать ни одну беседу. Том смотрит на переливы каштановых кудрей; Гермиона значительно ниже, её рост доходит всего лишь до его плечей, как и сотни лет назад. Он мог с лёгкостью поднять Габриэль и пронести на руках до самого замка, когда она уставала. Потом это стало их игрой: Том укутывал её в свой плащ, а она обвивала его шею руками и начинала изводить лёгкими поцелуями, нашёптывая слова любви. Мучительно и приятно прижимать любимую к себе, не имея возможности овладеть ею прямо сейчас. Она властвовала над его сердцем, а он мстил ей, отлучаясь из замка, заставляя томиться в ожидании. Зато ночи после долгого флирта и воздержания были восхитительны. — Я убеждён в том, что все они сами должны искать Вашего внимания, — отвечает Том. — Расскажите мне, что Вас восхищает в этой жизни? — Все, чего я ещё не видела, и вряд ли когда-либо увижу, — Гермиона глядит вдаль, на зимний горизонт. Том впервые чувствует внутри тепло. Ему кажется, будто кровь снова течет по венам, а он больше не в преисподни, но на земле, рядом с Габриэль. Это ли не чудо? — Если позволите мне узнать Вас ближе, чего я очень хочу, мы вместе отправимся в путешествие, туда, куда Вы захотите поехать. Ему бы вовремя остановить себя, но Том настрадался. Он так устал бродить между мирами. А она теперь так близка, так реальна. Гермиона молчит, и он понимает, что она прислушивается к себе, решает его судьбу прямо сейчас. Том, очевидно, поторопился. Ему не стоило быть столь откровенным и настойчивым. — Я объездил всю Европу, был на Востоке, но рядом со мной не было компаньона, которому я мог бы доверить свои мысли, — продолжает он, внимательно наблюдая за выражением ее лица. — Не спешите отвергать мое предложение. У нас есть время, чтобы поговорить обо всём, о чём Вы пожелаете. Гермиона не произносит ни слова. Вскоре за поворотом показывается небольшая деревня, а прямо на ней виднеются развалины старого замка. Они поворачивают коней, чтобы поближе посмотреть достопримечательность окрестностей Глинна. — Простите, если обидел Вас, — вновь решается заговорить Том, и тогда на губах Гермионы появляется улыбка. Все спешиваются и привязывают лошадей у деревьев. — Вы действительно меня смутили. В лучах заходящего солнца тени развалин кажутся почти лиловыми. Стены кое-где разрушились до основания. За их спинами Люси, Джерри и Элизабет о чём-то оживленно беседовали и смеялись. — Время разрушает всё, — задумчиво произносит Гермиона, разглядывая огромные валуны поросшие мхом. — Так печально… — Память — единственное, что можно уберечь от него, если сильно пожелать, — Том протягивает ей руку, и она её принимает. Они отделяются от остальных, неспешно приближаясь к маленькой извилистой реке. Среди холмов её почти не видно, но поток, ещё не скованный льдом, перешептывается с осенним ветром, сбегает по склону в чащу леса. Следы Тома и Гермионы остаются на снегу: смертной и того, кто навлёк на себя страшное проклятие. — Память умирает вместе с человеком, — она обнимает себя руками, останавливается рядом с ним и глядит на воду. — Вы хотите, чтобы Вас помнили? Соприкоснувшись с ней плечом, Том незаметно смыкает пальцы в замок, чтобы сдержать себя от объятий. — Очень, — она поднимает на него взгляд, полный слез. Что ему ей ответить? Глинн не вызывает интереса у них обоих; в таверне Гермиона выпивает только бокал вина, чтобы согреться, и когда все возвращаются обратно, никому, кроме Тома не удается вовлечь её в разговор. Когда Джерри предпринимает более наглую попытку, Гермиона уносится на лошади далеко вперёд, растворяясь в сумерках, и Том следует за ней. Ей впервые в жизни хочется говорить, говорить, говорить, но Гермиона не находит подходящих слов. Она допоздна не тушит лампу, пытаясь привести мысли в порядок чтением, но засыпает от переутомления, так и не дочитав сборник стихотворений Омара Хайяма, которого так точно цитировал Том.