Сахар

Когда по-настоящему хочется спать, обязательно случается какая-нибудь гадость. Вроде дребезжащей трели домашнего телефона с кухни. И ещё из соседней комнаты. Миша повернулся на другой бок и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь к злому, телефонному сигналу. Лучше ещё немного подождать, пока всё затихнет. Отвечать не хотелось. Как и вылезать из тёплой постели в холодную квартиру. Мама сидела в гостиной и должно быть не слышала телефон за галдящим телевизором. Лёшка еще не спал, брынчал что-то себе на гитаре — некогда ему было отвлекаться. Отец сегодня на ночном дежурстве. Заснуть всё равно не удастся. И звонок раздался ещё три раза, прежде чем Миша всё-таки выковырял себя из кровати и дополз до кухни. Щёлкнул выключателем и снял трубку. Андрей на другом конце провода сначала стушевался, испугавшись грозно гаркнувшего: «Да?». Но когда фоном в трубке раздался ласковый голос Татьяны Ивановны, тут же стало легче, и язык моментально развязался. — Мишут, кто это там? Как же Миха по телефону всё-таки был похож на Юрия Михайловича. Поразительно похожи все трое — интонацией, манерой речи и тому подобным. И как же хорошо, что сразу Мишка ответил. — Привет, Мишка! Голос у Михи разом зазвучал бодро и весело, словно с плеч у него свалился тяжелый груз. Разулыбался сколотыми зубами. — Это Андрюха. Здоро́во! — Спроси у Андрюши, у них есть отопление? — Да, мусь! — возмутился Миха, развернувшись корпусом и заодно замотавшись проводом поперёк груди. — Ну какое отопление? Тут, может, разговор важный, а ты со своим этим самым. Татьяну Ивановну в динамике слышно плохо, зато Михино недовольство — отлично. Андрей в трубке тихонько заржал. — Да, Мих, врубили. — А у нас нифига, — обиженно проворчал он. — Я чё звоню-то, я тут набросал кое-что, закачаешься. — Андрюха-а, — со страдальческим стоном протянул Миша, — прям щас? До завтра никак? — Щас-щас, Мих. Тема вообще улёт! Ты только послушай вот, — Андрей сбивчиво тараторил, чем-то шуршал, гремел ящиком, шелестел страницами. И прочистив горло, декламировал так, будто со сцены Большого театра вещать собрался, не меньше, — «чем чаще ты отказывать мне стала, тем больше рвался я к твоей плоти, и видя то, как шишка вырастала, ты говорила мне расслабься, прекрати». Андрей прочитал что-то ещё, но дальше Миша уже не слушал. Громко хохотал, даже хрюкал периодически. Он вдруг действительно представил себе разодетого в шутовской наряд Князя, распинающегося со сцены про капризную шишку. Или девчонку. Вот уж дудки. Миха скорее пойдет и со скинами из ТамТама альбом запишет, чем пропустит нечто подобное. — Не, Андрюх, это лажа полная, — в конце концов успокоившись, выдал он. — Да чё лажа-то сразу? Андрей тут же посерьёзнел. Миша подумал, что тот наверняка ещё и бровь заломал по привычке. Для эффекта. На девчонках это работало. На Мише — нет. — Ну, хрень это, — завёлся он, — круче надо что-то. Масштабнее, понимаешь, да? Миха принялся что-то изображать, активно размахивая руками и совершенно забыв, что Князев его не видит. С минуту он слушал в трубке тишину. — Мне скучно просто. У Михи дёрнулся глаз. И уголок губ нервно в придачу. — А я тебе чё клоун что ли? — Ну не кипишуй ты. Лучше скажи, ты один сейчас? Миша бросил быстрый взгляд на закрытую за мамой дверь. Подтянул со скрипом стул поближе к подоконнику и, рухнув на него, закинул в рот кубик рафинада со стола и стал задумчиво его пережёвывать. Спать тут же расхотелось, а все мысли закрутились вокруг телефонного разговора. — Сейчас — да. Мише показалось, что Андрей усмехнулся, и он прижал трубку ближе к уху, но вместо издевательского тона расслышал только глубокое дыхание. Андрей не торопился задавать вопросы, видимо, обдумывая услышанное. Несколько секунд Миша терпеливо ждал. Клацнув по зубам, сахар быстро растворился на языке. — Что ты ешь? — наконец спросил Князь. — Да это сахар просто. — Интересно, насколько сладко с тобой целоваться? — хохотнул Андрей. — Дурак. Миша прыснул в кулак, но сделал вид, что прокашлялся. Лицо и шея медленно заливались румянцем. И было настоящее спасение в том, чтобы говорить об этом по телефону и не смотреть Андрюхе в глаза, чтобы вести себя как обычно и не давать ему повода и дальше так подшучивать. — А что если я серьёзно? — продолжил он, — у тебя должно быть очень сладко во рту. — Если ты сейчас не заткнёшься, я брошу трубку, — фыркнул Миха. — Бросай. Вот сейчас. Вот сейчас точно усмехнулся. Андрей без сомнения вытворял это специально. Дразнил. Развалился себе на диване и накручивал провод так, как девчонки накручивают волнистый локон на палец. Его голос вместо мелодичного и звонкого становился всё глуше, вкрадчивее. Он вдруг сделался странно властным и в то же время невероятно мягким и нежным. С намеренно подпущенной хрипотцой. И Миша соврал. Он вцепился в пластиковый корпус телефонной трубки до побелевших костяшек. Мысленно умоляя Андрея сказать что-нибудь ещё таким тоном, от которого в животе на мгновение что-то приятно тянуло. — Мих, ты чё завис? — послышалось издевательское. — Ничего. — Всё-таки хочешь послушать, что бы я с тобой сделал? — Я уже понял, что у тебя недотрах, Андрюх, — Миша из вредности чуть не повесил трубку на рычаг, но сдержался, — можно без подробностей. — Ну как же без них? — с напускной обидой протянул Князев, — это же самое интересное. Мише ужасно хотелось рассмеяться. Он сунул в рот ещё один кусочек сахара, чтобы занять себя хоть чем-нибудь и перестать грызть губы. Воображение услужливо нарисовало Андрею сахарный кубик, зажатый между Михиных мягких влажных губ. И это было слишком пошло. Особенно кончик языка, юркнувший следом по сколотым зубам и розовой десне. — Для начала я бы забрал у тебя сладкое. И поцеловал бы, — с придыханием проговорил он, — медленно, а потом я бы целовал тебя так, что ты сам попросишь больше. — Ещё чего, — рыкнул Миша и облизнулся. Кровь прилила сначала к щекам и следом ухнула бетонной плитой в низ живота. В динамике что-то щёлкнуло и тут же раздался заливистый Лёшкин хохот. Миша вспыхнул до самых кончиков ушей не то со стыда, не то со злости. Сердце заколотилось моментально. От ярости, разумеется. Он вскочил с места так резко, что, громыхнув телефоном, едва не уронил его. — Лёх, ты совсем охренел? Положи трубку быстро или я тебе щас уши оторву! — Смотри член себе не оторви. Лёха заржал, и в динамике снова что-то щёлкнуло после чего смех прекратился. Отключился. Миха загрузился, тяжело опустившись на стул, он ссутулился и втянул голову в плечи. Как много он успел услышать? Однако провалиться сквозь землю от этого хотелось не меньше, ещё и горсточкой макушку сверху присыпать, чтоб уж точно никогда не нашли. — Миш? — тёплое, Андрюхино. Вернувшее его на кухню. — Нормально, — отмахнулся он, хотя голос всё ещё звенел от ярости, — придурок, весь настрой сбил. — А ты что уже завёлся, Миш? — умопомрачительно низко промурлыкал Князев. Горшок скрипнул зубами. Метнулся взглядом к двери и шумно засопел. — Быстрее или я передумаю. Андрей рассмеялся, а у самого в мозгах точно что-то переклинило. Будто сорвало все стоп-краны и теперь его на полном ходу всем локомотивом несло прямо в пропасть. Он не испытывал ни страха, ни стыда. Было только жадное предвкушение. И ещё бешеный ритм собственного сердца в грудной клетке. Яйца поджались только от одного «передумаю». — Я хочу поцеловать твою шею, — прерывисто выдохнул Князев, — потом я поднимусь повыше и поцелую твоё ушко. Представь, что я буду ласкать его губами и языком. Тебе нравится так? Миша откинулся на спинку стула, и тот в ответ жалобно скрипнул. Затылок упёрся в шероховатую поверхность стены. И Миша послушался. Представил, как Андрей шепчет все эти пошлости не в трубке городского телефона, а прямо так — на ухо. Обжигает горячим дыханием мочку, прихватывает губами, покусывает, посасывает и широко лижет полоску нежной кожи прямо по границе роста волос. Такая яркая фантазия, что хотелось взвыть, медленно, но верно вспыхивая, атом за атомом. Так, что Миша даже не сразу сообразил, что должен что-то ответить неровному дыханию в динамике телефона. Миха прикусил большой палец. Сердце снова стучало громко-громко и быстро-быстро, казалось, оно долбилось прямо в глотке. Член предательски дёрнулся под штанами. — Д-да, наверное. — Я целую твоё лицо, подбираясь к самым губам. Они у тебя такие красивые, Миш. Мне нравится целовать их. Миша до боли прикусил щёку, практически ощущая и приторно-сладкий сахарный привкус, и влажность чужого рта, и горячий чужой язык, скользнувший по его собственному. Ситуация выходила из-под контроля. В паху тяжело пульсировало. От будоражащих образов хотелось побыстрее засунуть руку в трусы и кончить. — Я хотел бы раздеть тебя прямо сейчас. Проведи рукой по своему телу. Было тихо несколько секунд. Рука, сжимающая телефонную трубку, быстро затекла, а вторая вместо того, чтобы вновь потянуться к рафинаду, послушно соскользнула вниз и обхватила вставший член через одежду. Миша тихонько проскулил, что не скрылось от чуткого Князевского слуха. — Ого, Миш, мне не послышалось? Ты только что проскулил? Превосходства в этом голосе было больше всего. И Миша сам дурак, если подумал, что сможет противиться этому давлению. Он шумно выдохнул и испуганно захлопнул рот, чтобы не издать никаких лишних звуков. Искорка веселья давно сменилась настоящим пожаром, внезапно вспыхнувшем в каждой клеточке его тела. Дыхание моментально сбилось, и внизу живота потянуло ощутимо сильнее от одной крохотной просьбы. — Расскажи мне, что ты сейчас делаешь… — Не могу, — кое-как выдавил он и всхлипнул, — мама близко. — Так нечестно, — обиженно заявил Андрей, — расстраиваешь меня, Миш. Миха громко сглотнул. Он хотел ответить что-то язвительное, но передумал. Он поглаживал себя через одежду, скрёб ногтями по ткани. Задыхаясь, захлёбываясь возбуждением, лихорадочно облизывая губы, прислушиваясь к пульсации внутри и безостановочному грохоту в висках, и ещё к тишине в кухне. Он сильнее вдавил затылок в стену, выгибаясь и подставляясь под несмело ласкающую ладонь. Нужны были его руки. И его пальцы. Скользящие, смелые, знающие как будет приятно. Как правильно. Желание двигать бёдрами навстречу неплотно сжатому кулаку впилось в нутро какой-то почти болью. Мозг уже рисовал картинки под прикрытыми веками. И было так мало. Хотелось ещё. Больше и сильнее. Андрей молчал, и Миша не выдержал: — Андрей, — полушёпотом позвал он его, — Андрюш, скажи что-нибудь, — захныкал, с трудом справляясь с собственным возбуждением. — Потрогай себя. С губ сорвался рваный выдох. — Что если я уже? — Так не терпится? — беззлобно подколол он и, чуть помедлив, добавил уже более требовательно, — представь, что это моя рука. Делай то, что я скажу. Горшок зажмурился на пару мгновений, вдыхая внезапно ставший таким горячим воздух и замер с рукой на члене, не шевелясь. Он думал, что не сможет представить хоть кого-то перед собой, но стоило пальцам шевельнуться, несмело огладив топорщащий домашние штаны стояк, как под веками тут же вспыхнул образ Андрея. Он представлял его так отчётливо и так сильно жалел, что не рассматривал его раньше. Андрей действительно был красив: очаровательная белозубая улыбка, маленький прямой нос и цепкий взгляд синющих глаз. А ещё эта его нагло вздёрнутая бровь и бесстыдно торчащие уши, и ёжик коротко стриженных волос, которые хотелось сначала пригладить, а затем с силой сжать на затылке и потянуть вниз, заставив его задрать голову, и смотреть снизу-вверх, — когда-нибудь доведёт Мишу до ручки. Князеву приносило определённое удовольствие помучить Миху вот так, упиваясь одним лишь его загнанным дыханием, он не торопился отдавать приказы, и это почти вынудило Мишу взвыть. — Андрюш… — Потерпи, Миш. Снова эта треклятая требовательность, от которой разъезжались колени. — Пожалуйста, — не выдержал он. Рука сама собой пришла в движение, то сжимаясь у самого основания, то резко отпуская, разнося по телу бешено-жаркие волны постыдного удовольствия, болезненных мурашек, которые кололи затылок, поясницу и ступни. — Миш, мне нужно, чтобы ты слушался, ладно? — ласково попросил Андрей, и этот голос прошёлся по воспалённому воображению поглаживающей ладонью. Миша кивнул, не в силах выдавить из себя ни звука и совершенно забыв, что Андрей его не видит. Он сверлил взглядом закрытую дверь и безуспешно вслушивался в монотонное гудение холодильника, надеясь различить за ним, а ещё за своим колотящимся сердцем и шорохом в телефонной трубке приближающиеся шаги. Он всё ещё боялся, что Лёха может подслушивать их… разговор, но в голове ворочалась такая звенящая пустота, что было почти всё равно. — Л-ладно, — пробормотал Горшок. — Я хочу, чтобы ты потрогал себя под одеждой, — Князев моментально воодушевился его согласием, — облизни ладонь и поиграй с головкой. Миша почувствовал, как залило жаром всё тело. Прижмись он сейчас горящей щекой к ледяному окну, то наверняка задымился бы. Андрей точно задел оголённый нерв у него под кожей. От его слов в голове становилось мутно и непонятно, а низ живота сводило сладкими спазмами в ожидании оргазма. И Миша, слабо себя помня, широко лизнул взмокшую ладонь и нырнул рукой сразу под резинку тесного белья. Миша плотно стиснул зубы и зашипел. Член был полностью твёрдым. Горячий и влажный от сочащейся смазки. Дрожащие пальцы обжигающе коснулись шёлковой красной головки, размазывая выступающую влагу по гладкой коже. Голова немного кружилась от накатившего возбуждения. Такого яркого и волнующего. И больше всего на свете хотелось, чтобы долбаный телефон вместе со всеми кручёными проводами можно было утащить куда-нибудь в ванну и закрыться с ним на щеколду. И не дрочить сейчас на кухне, куда кто угодно может зайти в любую секунду. Заходясь мелкой дрожью не то от возбуждения, не то от холода, не то от страха за дверью, на которой, разумеется, сроду не было никаких замков. Действительно, зачем они в кухне? Он обвёл большим пальцем уретру, чуть надавил, поддел уздечку и часто задышал приоткрытым ртом. — Тебе приятно? — с придыханием спросил Андрей. — Д-да, Андрей, пиздец, — захныкал Миша, сдерживаясь, чтобы не застонать в голос, — ещё… — Ты такой нетерпеливый. Горшок с силой прикусил губу, проглотив рвущийся из груди стон, и постарался выровнять дыхание. Он чуть подрагивал от пробежавших по спине мурашек и продолжал испытующе медленно ласкать головку под невозможно хриплый голос Князя. — Я так хочу тебя, Миш, — низко прорычал Андрей в самое ухо, — я представляю, как твой член ложится в мою ладонь, и я веду сначала вверх по всей длине, а затем вниз. Хочу, чтобы ты толкался ко мне в руку. Миша послушно повторяет продиктованные Андрюхой движения. Воображение нарисовало знакомые мозолистые от гитарных струн пальцы, которые способны прикасаться неожиданно нежно. Они бы гладили его бёдра, а затем поднялись к члену, обхватили и сжали. Сильнее и увереннее с каждым лихорадочным толчком. Андрей не сдержал задушенного стона, наращивая темп рукой и представляя, что надрачивает не себе, а Мишке, который рвано дышал в динамик, поскуливая и хныкая, ёрзая и скрипя на деревянном стуле и мокро облизывая губы — Князев так отчётливо это слышал, что с этими ощущениями не мог сравниться ни один журнал для взрослых и ни одно порно, случайно просмотренное с безымянной кассеты. — У меня крышняк рвёт от тебя, Мишка, Миш, — частил Андрей, — ты хочешь ещё? — Хочу, — томно выдохнул он. — Я стою за твоей спиной и глажу твоё тело. Ты такой красивый, Миш, ты представляешь? Миша расслаблялся от этих слов и позволял несуществующим пальцам Андрея трогать и исследовать всё, до чего они могли бы дотянуться, пока сам он быстрее двигал рукой. Он закрыл глаза. И… Чувствовал-чувствовал-чувствовал. Что это была не его рука. И это руки Андрея вдруг мягко ложились на его напряжённые плечи, лаская шею и проникая своим прикосновением в каждый позвонок, спускались по спине вниз, к бокам и животу, сжимали и гладили, заставляли дыхание по новой сбиваться, а воспалённый мозг лихорадочно подсовывать такие картинки, от которых становилось так стыдно и так хорошо. Он так отчётливо ощущал эти фантомные дразнящие прикосновения, и хотелось умолять их не исчезать, а самому сильнее вколачиваться в собственный кулак. — Я хочу целовать тебя везде, хочу вылизать тебя… Горячие губы заскользили бы по спине, до поясницы, до самых ягодиц, они бы целовали и кусали каждый миллиметр. Миша зажмурился. Задрожал всем телом. Он хотел, действительно хотел ощущать что-нибудь кроме настырной ладони и яростных движений, от которых резинка трусов больно врезалась в запястье. Сердце грохотало как ненормальное. И он так боялся кончить раньше времени. — Хочу видеть твоё лицо, когда кое-что попробую, — прохрипел Андрей, поглощённый возбуждением, — у тебя чувствительная грудь? — Нет! — просипел Миша, возмущённо распахнув глаза, — это… Это для девчонок. — А у меня да. Миша на самом деле никогда в жизни даже не задумывался о чувствительности своего тела, но сейчас с Андреем, казалось, чувствительным было абсолютно всё. Он сомневался не дольше минуты, прежде чем выпустить член и потянуться на пробу рукой вверх. Растущий, жгучий интерес. И ничего более. Пальцы пробежались по ключице, а ладонь накрыла напряжённый сосок через футболку. Слегка. Только чтобы создать иллюзию прикосновения. И этого быстро стало очень мало. Тело исступлённо просило ещё. Рука скользнула ниже, и подушечки пальцев мягко надавили и обвели крошечную горошинку. Миша повторил движение, с тихим ужасом для себя осознавая, как сильно ему это нравится. Перед глазами плыло. И так необходимо было запомнить эти почти прикосновения. Додумать, представить. И воскресить потом в памяти такие нужные руки и губы. Вспоминать лихорадочный поток собственной мысли, почти отсутствующей, когда жарко дышащий рот прижимался к его подставленной шее. Его шёпот и осознание: это Андрей доводил его до состояния, когда Миша мог лишь безостановочно дрожать, выдавливая из себя глупое нечленораздельное. Он дрочил как малолетка посреди ночи за закрытой дверью кухни, где утром вся семья соберётся на завтрак и заводился ещё больше от пошло хлюпающих звуков и голоса Андрея в динамике. — Блять, Миш, я бы отсосал тебе прямо сейчас. Глаза закатились к потолку сами собой, и колени разъехались немного шире, сильнее раскрывая бёдра и предоставляя место для фантазии, в которой Андрей стоял бы перед ним на коленях. Так ярко, почти реально. Он ловил губами раскалённый воздух, судорожно сглатывая слюну, которая отказывалась проходить в сухое горло. Задыхался, как рыба, выброшенная на берег. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание от хлынувшего в кровь адреналина. Пачкать одежду не хотелось, но ещё меньше хотелось бросить Андрюху и додрачивать в ванной. — Андрюш, я сейчас… сейчас уже. — Я хотел бы услышать твои стоны, пока я буду это делать, — продолжал он, не обращая внимания на Мишкины слова, — можешь себе представить? Мой горячий язык на твоей чувствительной головке. — Блять, — всхлипнул он. Миша отнял от уха трубку не в силах больше слышать ни единого слова и впился зубами в костяшки, с глухим рычанием кончая, захлёбываясь дыханием и крупно вздрагивая. Продолжая двигать рукой снова и снова. Жмуря глаза. Трогательно сводя брови к переносице. А под веками между широко разведённых ног по-прежнему был Андрей с высунутым языком и тонкой ниточкой слюны, пошло стекающей по подбородку. Его лицо всё ещё смотрело на него. Снизу. Он вызывающе улыбался, облизывая губы. И Мише хотелось провести по ним пальцем. Он вздрогнул в последний раз, выдыхая. Застыл, чувствуя, как на мгновение расслабляются мышцы шеи и плеч. И как прекрасно пусто на одно мгновение стало в голове. А потом он открыл глаза. Андрея не было. Разумеется, его не было. Был только его голос, чуть искажённый телефоном. — Миш, — позвали в динамике. Туман в голове рассеивался, и осознание произошедшего накатывало волнами. Хотелось бросить трубку и сбежать. Так стыдно ему не было ещё ни разу в жизни, но он заставил себя решительно выдохнуть и всё-таки ответить. — Это пиздец какой-то, Андрюх. В трубке совершенно искренне рассмеялись. — Пиздец, что опять мыться надо, — снова хохотнул Князев, — а ты кончил? — спросил он таким будничным тоном, будто спрашивал придёт ли Мишка завтра в училище. Будто не было в этом ничего такого. Щёки моментально обожгло жаром. — Угу, — невнятно проворчал Горшок, — а ты? — Умница, — тут же похвалил его Андрей, — ты так скулил… у меня не было вариантов. — Хватит, пожалуйста, — взмолился Миша, всё ещё ощущая лёгкую дрожь в ногах, — тебе вообще… не стрёмно говорить всякое такое? — Нет, я же тебе это говорю, а не Евграфычу там. — Вот только Евграфыча не хватало, — заржал Мишка, чувствуя, как сковывающее внутренности ощущение, исчезало, словно бы неожиданно налетевшую грозу наконец разогнало ветром. К монотонному гудению холодильника добавилось тиканье настенных часов. — Ты знаешь сколько времени? — Почти четыре, — тут же отозвался Андрей. — Скоро отец придёт, — тоскливо протянул Миша. Миха вяло потянулся и зевнул. Бросил быстрый взгляд сначала на по-прежнему закрытую дверь, а затем на тёмную улицу за окном, где медленно кружились крохотные снежинки. — Знаешь чё, Мих? — Чё? — Приходи ко мне завтра, — сбивчиво затараторил Андрей, — ну в смысле сегодня. После пар, слышишь? — А можно? — А чё ж нельзя? — удивился он, — предки на дачу свалят, у них там ремонт в полном разгаре, а у меня хата на отвязе. Запишем чего-нибудь, пиво попьём. Приходи, Миш. Придёшь? Каким-то неземным безымянным чувством Миша чувствовал, что Андрей на другом конце провода улыбался, и губы сами собой расплылись в ответной улыбке. В груди приятно потеплело. — Приду.