умереть в твоих руках.

      Сумка спадает с обгорелого перевязанного плеча. Неудобно. Всё болит. Последний взгляд пробегается по палате, дабы ничего не забыть. Токоями не будет скучать по этим белым стенам — первом воспоминании о начале жизни без причуды.       Пухлая рука немолодой медсестры неожиданно ложится на плечо. Она сообщает, что Токоями ждут снаружи, и он даже не стал спрашивать, кто. Её лицо он запомнит тоже, доброе, женственное лицо, которое улыбалось ему, принося еду и коля уколы. Улыбалась она и любуясь цветами, что доставлялись от Ястреба, поправляя листочки, как-то даже очень долго, с искренней нежностью. Она пару раз оставалась поболтать с пациентом-вороном, просто от большой эмпатии, а не от того, что этот герой не раз приложил руку к спасению мира. Доброта из сердца, а не чувства долга или жалости к безпричудному.       — Ваш муж дарит Вам цветы? — Токоями задал вопрос, который так давно хотел спросить, а медсестра не выдала ни секунды удивления вопросу, продолжая невозмутимо улыбаться.       — Мой муж погиб на войне, но он часто дарил мне цветы, когда мы были молоды. Прямо как Ваш товарищ. — Голос звучал нежно, но стойко, как небольшой тростник, который не сметет ни одна буря, хоть он и маленький.       — Соболезную. — Токоями видел на ней кольцо, поэтому не колебался, но теперь ему стало стыдно.       — Тягостно терять, но ведь так и должно быть. Одни цветы увядают, другие — распускаются. — Она кивнула Токоями. — Когда Вас сюда доставили, господин Ястреб сказал мне: «без этого мальчика мы бы не выиграли войну», а ведь Вы такой молодой. Мой муж служил героем много лет, служил преданно и благородно, но он завял, чтобы другие могли распуститься. Ваш путь только начинается, не позволяйте Вас сломить, Вы выжили. — Она положила руку на плечо героя, и настолько уверенно и легко всё это соскользнуло с её губ, что стало ясно, мысль эта сформировалась не за одну бессонную ночь, не за одну истощающую истерику — это была гладкая тёплая мысль, отточенная с когда-то грубого обрубка болезненной травмы. Она видела, как пациенту тяжело без причуды, и как болезненно он переживает этот момент и знала, что будет ещё тяжелее, но была рада, что смогла передать частичку своей отполированной светлой мысли.       Токоями сжал кулак, поблагодарил сестру и попрощался низким поклоном.       Снаружи больницы ворона встретил ослепительный солнечный свет, а затем толпа журналистов, расталкиваемая до боли знакомыми охранниками, ворон знал каждого из эскорта Ястреба на лицо. Дорожка из толпы людей вела к черной машине S-класса, тоже до боли знакомой. Токоями ждал, что Ястреб выйдет навстречу, но его провел до двери водитель, открывая дверь в салон. Там Ястреба тоже не нашлось, и Токоями разочарованно вдохнул, хотя, ни капли не удивился.       На задних сиденьях расположились вновь огромный цилиндр цветов и такая же немаленькая корзина фруктов с письмом.       — Добрый день, господин Токоями. Отправляемся? — Герой молча кивнул, разворачивая конверт.       Токоями,       Поздравляю тебя с выпиской! Прости, я не смог явиться лично, мне очень срочно понадобилось решить кое-какие дела, но я обещаю, что мы увидимся в ближайшее время.

— Твой непунктуальный и глупый Ястреб.

      За окном пролетали деревья, пешеходы, тротуары и провода, а взгляд Токоями тупился в записку. И почему он так ждал, что Ястреб явится лично? Потому что обещал? Он много чего обещает, а еще он любит менять свои решения минимум по семь раз на день. Сколько слов было сказано об этой выписке, и всё напрасно. И Токоями чувствовал себя избалованным ребёнком, которому было мало всего, что он уже имеет: личный эскорт, бронированная машина с водителем, букет цветов и фрукты. Он себя презирал за это чувство недовольства неявкой Ястреба лично. Но ведь он так ждал!       Ворон теребит зелёное яблоко в руках, и водитель спрашивает, нужна ли тому салфетка, на что получает холодный отказ. Мужчина средних лет с короткой стрижкой, с седеющей полосой на чёрных волосах, он знал, что Токоями не самый разговорчивый герой, с которыми работает его начальник — столько раз Ястреб просил отвезти Токоями домой с ночных патрулей. Водитель понимал, что холодность эта — ни в коем случае не признак неуважения, наоборот, скорее, скромности.       — Не стоит, я сам. — Ворон остановил водителя, когда тот по приезду собрался выходить, чтобы открыть пассажиру дверь. — Спасибо. — Он поклонился и забрал с салона сумку и цветы с корзиной, еле как взваливая одно на другое.              Высокие стебли тюльпанов закрывали обзор, сумка постоянно соскальзывала с плеча, корзина еле умещается в руках, — слабое тело, казалось, было всё ещё не готово к подобному, несмотря на недельный отдых. Токоями еле нащупывает кнопку на лифте, а листья лезут в ноздри, раздражая рецепторы. По пустому коридору общежития раздаётся громкое басистое «апчхи» и возвращается в уши эхом. Корзина выскальзывает из рук, и яблоки катятся вдоль лестничного пролёта, пока чья-то рука не останавливает один из плодов, а затем и других, что катились за ним.       — Сенсей. — Голова ворона выглянула из-за букета тюльпанов.       — С выпиской тебя, Токоями. — Айзава нагнулся, чтобы поднять остальные фрукты, а затем положил их в корзину. Он знал, что так вычурно может поздравить только один человек. — Подарочки от наставника?       — Спасибо. Да. Извините за беспорядок.       — Не волнуйся.              Айзава забрал с рук мальчишки букет цветов, чтобы облегчить ему ношу, и теперь ждал лифт вместе с ним. Они молчали. Бывшему классному руководителю было не по себе от того, что ему предстояло завести особого рода разговор. Как всегда, Ястреб оставил на него грязную работу, а сам припорхает на всё готовое. Точнее, уже не припорхает.        Он много раз думал о том, как сказать этому храброму, доброму мальчику о том, что его буквально выгоняют из дома. Конечно, за такие заслуги на войне, Токоями не будет голодать и страдать от безденежья, да ведь ему и не так далеко до совершеннолетия. Но Шота сам считал решение отчисления Токоями грязным и несправедливым. И как вообще начать такой разговор?       Лифт прибыл. Токоями жмёт на выпуклую цифру 15 на круглой кнопке панели.       — Мне ведь стоит освободить комнату?       Ворон прервал тишину так, что глаза Айзавы расширились. Ястреб ему всё рассказал сам? Да нет ведь, сегодня же утром звонил и молил Айзаву ему это сообщить. Тогда неужели он сам до этого додумался? Неужели этот мальчик лежал в больнице и осознавал, что ему придётся покинуть общежитие UA, ставшее ему домом, просто потому что он больше не имеет причуды? Сердце кровью обливается.       — Так ты уже знаешь?.. — Айзава не обернулся на собеседника.       — Догадывался. Меня забрали за потенциал причуды. А причуды больше нет.       Айзава не находил, что ответить, потому что пытался представить, каково это осознавать такую ненужность — без отчего дома, без семьи. Забрали с детского приюта за причуду, а причуды больше нет, — всё правильно. Добрый, доблестный, понимающий герой.       — Я могу попросить время, чтобы найти новое жильё? — Токоями говорил так спокойно, что Айзава чувствовал ужасный груз жалости.       — Тебе с этим поможет Кейго.       «Кейго».       Токоями нахмурился. Что же, не Ястреб он уже без крыльев?       Когда они дошли до комнаты, Айзава протянул ключ, и Токоями с поклоном нырнул внутрь, не желая больше разговаривать ни с кем. Чувство тошноты от реальности всё ещё не покидало ворона, и он первым делом зашёл в ванную, умыть лицо холодной водой. Перья на лице стали блестеть, отражая свет с маленького окна в ванной комнате. Зеркало отражало уставшее, изнемождённое лицо, уставшее от неизвестности, разочарованное предательством, незаинтересованное более в происходящем молодое лицо. Токоями вернулся в комнату. Кровать застлана так же, как и перед уходом на передовую. Не покидала мысль о том, что в последний раз, когда он видел эти тёмные стены, он был с Тёмной Тенью за его спиной. Как же обыденно это казалось. Причуда и я. Я и причуда. Привычная причуда, теперь исчезнувшая навсегда. Кулак снова сжимается. Больничные стены теперь казались комфортнее, они будто скрывали прошлое, показывая только суровую реальность, откровенно и беспринципно, они не трепали воспоминания. Комната общежития же бездушно напоминала о прекрасном былом: о разговорах с Тенью по ночам, о просмотре фильмов с ним, играх на приставке на двоих, тренировках с его помощью. Только сейчас Тёмная Тень ощущался как незаменимый компаньон, навсегда теперь исчезнувший. Будто война забрала не твою силу, а очень близкого лучшего друга. Нет. Брата.       Токоями встряхнул голову и достал со шкафа чемодан, начиная перебирать вещи. Одна чёрная оверсайз футболка сменялась другой, чёрные кофты, кардиганы, куртки, чёрные джинсы, спортивные штаны, широкие шорты, и прочие атрибуты гардероба исключительно тёмного колорита. Вещи сложились в аккуратные свёртки, а затем в чемодан укладывались аксессуары один за другим. Токоями несколько часов перебирал свои вещи, пока с двери не послышался торопливый и сильный стук.       — Это я! — Знакомый голос прозвучал приглушённо. Токоями открыл дверь и увидел лист бумаги с какой-то печатью прямо перед лицом. — Смотри, воробушек, ты теперь мой!