Вверх по подсолнечным холмам

      Решением было отвлечься.       Благодаря разбитым мечтам, семейным предательствам, одиночеству и тому, что со временем он попал в ловушку, Вин понял, что жизнь продолжается и она не ждет. Ей наплевать на то, кого или что вы потеряли, она не ждет, пока пустота в вашей груди утихнет, она просто неумолимо идет вперед и заставляет вас восстанавливаться и терять время, или опускать все это на дно.       Он и раньше откладывал все в долгий ящик и продолжал жить своей жизнью. И он сделал это снова. Сразу после своей небольшой слабости в комнате Вая он быстро пришел в себя и ушел, пожелав его бабушке хорошего дня, и продолжил свой обход, как ни в чем не бывало. Во всяком случае, до того, как в его жизнь вошел Вай, он обычно был тихим и одиноким, так что он даже не был уверен, имеет ли что-либо значение.       Когда он вернулся домой, в его груди возникло сильнейшее желание разорваться, ему захотелось не выдержать и разрыдаться прямо здесь, на полу в гостиной, но он взял себя в руки. Вин быстро схватил свой белый халат и планшет и выбежал оттуда, прежде чем успел даже подумать о том, чтобы осознать то, что только что произошло.       Вай исчез.       Он покинул деревню, пока Вин спал, заставив его почувствовать, что все прошедшие семь месяцев были всего лишь сном, как будто нечто настолько прекрасное, как это, никогда не могло быть чем-то большим, чем просто плодом его отчаяния.       Поскольку к тому времени, как Вин пришел утром к нему домой, Вай уже давно уехал. Ему пришлось собрать вещи вскоре после их ночной ссоры. Вин вспомнил, что комната Вая была в беспорядке и даже близко не готова к его отъезду. Должно быть, он был действительно расстроен, раз просто взял и ушел без какого-либо четкого плана, а может быть и нет. В конце концов, Вай всегда был импульсивным.       Вин быстро заморгал, смахивая слезы, которые грозили вырваться наружу. Он должен перестать думать о нем, если хочет пережить этот день. Так много людей полагаются на то, что он просто справляется со своими повседневными делами; он прошел здесь через многое, и не может просто остановиться сейчас.       Вин успокоился возле первого дома, того, что находился на самой дальней стороне деревни, где жил дедушка Мон, который был прикован к постели уже около двух лет. Из-за того, что его дом находился на вершине крутого холма, и из-за его состояния дедушка все это время не видел окрестностей деревни. Он был очень стар, ему было около девяносто восьми лет, но у него все еще были острая память, живое воображение и добродушное чувство юмора. Он никогда не упускал случая подразнить Вина, когда тот приходил запыхавшись. В этот раз все было точно так же: как только Вин вошел в его комнату, он начал хихикать, обнажая десны.       — Ты стар и устал, мальчик?       Вин усмехнулся, но его сердце совсем не улыбалось.       — Ты сможешь судить меня, когда встанешь с постели, дедушка Мон. — Он пошутил в ответ, чтобы сохранить ощущение нормальности.       — Как там снаружи? — прохрипел он. Его невестка, тетушка Дейзи, с многолетним опытом ухода за ним, умело подняла его и удобно прислонила к стене, прежде чем добавить несколько подушек, чтобы ему было удобнее. — Расскажи мне все со всей присущей тебе описательностью.       Они делали это сотни раз раньше; он делал свою работу, изо всех сил стараясь создать поэму о том, как выглядит деревня с его точки зрения, а не о ее возвышенном виде, который остался на памяти дедушки, в то время как тетушка Дейзи молча помогала ему.       — Там темно-серая облачность, — описал он. — Не слишком пасмурно, чтобы ожидать дождя в течение часа, но достаточно пасмурно, чтобы быть уверенным, что сегодня точно будет дождь.       — Фу, — дедушка скорчил гримасу и застонал. — Сегодня мне лучше подложить побольше подушек на колени, Дейзи.       — Да, папа.       — К тому же ветрено, так что кукурузные поля раскачиваются как сумасшедшие, танцуя в разные стороны, — продолжил Вин. — Более высокие цветы тоже это делают. Они выглядят красиво, со всеми своими сочными красками.       — В следующий раз, когда ты придешь сюда… — он сделал паузу, чтобы прокашляться из глубины своих легких. — Принеси мне цветы, хорошо? — Он поджал губы, когда Вин ввел лекарство в вену, которую смог найти. — Неважно, насколько ты хорош в этом, эти гребаные иглы просто заставляют меня хотеть покончить с собой, если я смогу.       — Папа, — ласково упрекнула тетя Дейзи, бросив на смеющегося старика раздраженный взгляд.       Большая часть его обходов проходила именно так — дружеское подшучивание со всеми пациентами по всей деревне, не только со стариками, но и с каждым человеком, который нуждался в какой-либо медицинской помощи, какой бы незначительной она ни была. Из-за большого количества людей, которым приходилось уделять внимание, ему часто приходилось планировать каждое посещение с точностью до минуты, начиная с самого пожилого человека или того, кто больше всего нуждался в экстренной помощи.       У него была идеальная работа для того, кто отчаянно хотел игнорировать одышку, вызванную не походом, и боль в груди, вызванную не старостью или болезнью сердца.       — Ты хорошо себя чувствуешь, Вин? — Спросила тетушка Сом, когда они сгрудились у кухонного стола, чтобы раздавить таблетки бабушки Фа — она чувствовала себя немного не в своей тарелке, больше, чем обычно, дремала чаще, чем всегда, поэтому разговоры должны были вестись либо тихо, либо подальше от ее комнаты.       — Да, — он заставил себя улыбнуться и кивнул так убедительно, как только мог.       — Тогда не мог бы ты уделить нам еще немного своего времени?       — Почему? Что случилось, тетушка Сом?       — На самом деле ничего, я просто хотела узнать, не мог бы ты научить меня делать ей инъекции самостоятельно, чтобы тебе не приходилось приходить сюда так часто. Я имею в виду, что теперь я знаю, как пользоваться пульсометром, АД-монитором и глюкометром, — опытными руками она размешала необходимое утреннее лекарство, но бабушка Фа, похоже, не смогла его проглотить. — Большинство из нас — здешних смотрителей — мы так долго наблюдали за тобой, большинство из нас могли бы делать это самостоятельно, и тебе не обязательно было бы приходить так часто.       — Ты что, выгоняешь меня? — Он пошутил, что, к счастью, было встречено добродушным смехом.       — Я не это имела в виду, дорогой мальчик, — она улыбнулась доброжелательно и понимающе. — Может показаться, что деревня намертво цепляется за тебя, некоторые могут относиться к этому совершенно серьезно, но они просто в отчаянии. Если бы был хоть малейший шанс, что мы сможем делать больше, не полагаясь целиком на тебя, тогда нам не казалось бы, что мы мешаем тебе сделать все, что ты мог бы получить в этой жизни.       Острая боль разлилась по всей его груди, в глазах сразу же защипало. Отвлечься становилось труднее, когда даже отвлечение напоминает тебе о том, чего ты пытаешься избежать. <i>— Я не хочу никого обидеть, и мы бесконечно благодарны за работу, которую ты здесь проделал, но это не обязательно должен быть ты. Просто… никто другой не хочет здесь оставаться.       — Видя, что дедушки и бабушки чувствуют себя лучше, я счастлив, тетя Сом, не волнуйся.       — Я знаю, ты устал от того, что бабушка Фа говорит тебе это снова и снова, но она не ошибается, и некоторые здешние старики думают так же. Ты так много сделал для нас, даже слишком много, и если бы не отсутствие выбора, мы бы уже давно прогнали тебя отсюда… У тебя еще так много всего впереди, и так стыдно, что единственное, что я могу сейчас сделать — это освободить тебя от части твоей работы.       — Тебе и не нужно этого делать, тетя.       — Вин, ты проделал такую хорошую работу, хотя в этом даже не было твоей вины, — она опустила голову и мягко покачала ею. — Я знаю, что она не хотела бы, чтобы ты чувствовал, что тебе нужно за это заплатить такую цену.       Она не была непосредственно членом семьи, но тетя Сом была лучшей подругой его матери с тех пор, как они были маленькими девочками, выросшими в деревне, пока они не выросли в девушек, которым пришлось бороться зубами и когтями, чтобы хотя бы получить среднее образование, пока у каждой из них не появились собственные дети. Если кто-то и знал его мать лучше, то это была она — заставляя свои слова застревать у него в груди, усугубляя тяжесть того, что произошло с Ваем, заставляя эмоции еще сильнее сдавливать горло.       — Когда я в последний раз разговаривала с ней, мы говорили о тебе, — тетя Сом зачерпнула измельченное лекарство и смешала его с остывающим отваром, который приготовила чуть ранее. — И она признала, насколько была неправа, промолчав, когда все на тебя ополчились.       — Она изо всех сил старалась быть рядом со мной.       — Потому что она твоя мать, и она любила тебя всем своим сердцем, и знала, что ты не сделал ничего плохого… и она не думала о тебе плохо до самого последнего момента, пока надеялась, что ей станет лучше.       — Туберкулез поддается лечению, тетя, она бы вылечилась, если бы я просто не был упрямцем.       — Они выгнали тебя, ты держался подальше, и она все это время понимала тебя. Она любила тебя, усердно работала, чтобы помочь тебе окончить медицинскую школу, чтобы ты смог стать лучшим, на что ты всегда был способен, она поддерживала тебя все это время, чтобы ты мог держаться подальше от людей, которые заставляли тебя чувствовать, что ты ничего не можешь, кроме как быть рабом в этой деревне… Не для того, чтобы ты использовал ее как предлог вернуться и сделать именно то, чего она не хотела — чтобы ты оглядывался назад… Совсем один в этом большом доме, одинокий и страдающий… Вин, ей бы это не понравилось.       Спустя восемь часов после того, как он рухнул на деревянный пол в спальне Вая, Вин наконец-то позволил себе снова заплакать. Он просто сидел напротив тети Сом, закрыв лицо руками, чтобы скрыть неудержимо льющиеся слезы.       Он не знал, где этому научился и откуда взял эту пагубную привычку, но Вин ничего не планировал. Вообще ничего. Он безрассуден. Он вступил в жизнь, думая, что все в порядке, ничто никогда не сможет пойти не так, и ничто никогда не должно было пойти не так. Он сделал это, когда сбежал из дома; сделал это, когда закончил медицинскую школу, прежде чем смог найти стабильную работу на неполный рабочий день; он сделал это, когда решил бросить все, над чем работал, чтобы избавиться от чувства вины, и он сделал это, когда позволил Ваю уйти, даже не поговорив о том, где они встретятся в будущем; он делает это прямо сейчас, отбрасывая все и отказываясь признать, что Вай ушел, только чтобы он мог жить дальше. Просто чтобы он мог избежать принятия чуждых решений.       Он просто сидел там, поливая жидкостью свои замерзшие руки, которые не были теплыми с начала дня.       Как иронично, что он весь день исцелял людей смертельно холодными руками.       Это расстраивает — опустошающе расстраивает. Что независимо от того, как сильно он хотел измениться, так или иначе, его упрямство все равно нашло способ проявиться и разрушить его жизнь.       Он просто продолжал всхлипывать, все время заглушая звуки, боясь разбудить бабушку Фа. Не нужно, чтобы он разбудил ее только затем, что ее толкования о том, чтобы он не относился к ним серьезно, наконец-то дошли до него.       — Тетушка, — Вин подавил очередной всхлип. — Тетушка, я не знаю, что делать. — То, как он звучал, было убийственно жалким, как будто он снова был ребенком, умоляющим кого-то забрать всю его боль.       Тетя Сом потянулась к нему, взяла его запястья в свои маленькие, но сильные руки, твердые и успокаивающие.       — Я постараюсь найти способ, хорошо? Предоставь это мне.       Упрямство внутри него просто отказывалось уходить, несмотря ни на что.       — О, ты не обязана этого делать, тетушка, — он покачал головой, теперь его лицо было обнажено от влаги, покрывавшей все его тело, обнажено от рук тети Сом, взявшей его за запястья и не позволявшей ему закрыть лицо.       — Позволь мне хотя бы что-то для нее сделать.              ***                     На третий день после ухода Вая он проснулся так поздно, что у него хватило времени только на то, чтобы быстро проверить, приняли ли лекарство первые три пациента этого дня и хорошо ли они себя чувствуют, прежде чем немедленно мчаться к следующему.       В конце недели появились какие-то странные мужчины, которые пошли поговорить со старейшинами и деревенскими лидерами, такими как тетя Сом. Однако из-за своей постоянной рассеянности он пропустил о чем там был сыр-бор.       После первого месяца он, наконец, набрался наглости навестить бабушку Вая и попросить его номер.       Несколько дней спустя он все еще смотрел на него.       Сердце Вина в этот момент умоляло его хоть что-нибудь сделать. Как в тех розовых фильмах, где герои бегут друг за другом через аэропорт, или где они раскрывают свою любовь друг к другу, несмотря на то, что все смотрят, или где они пролетают мили только ради малейшей возможности столкнуться друг с другом. Он хочет, впервые в жизни, не убегать.       Если и есть что-то, что он вынес из разговора с тетей Сом, так это то, что не только он чувствует себя задыхающимся в деревне, но и то, что люди в деревне чувствуют негативные вайбы, которые он излучает, что некоторые из них готовы отпустить его. Это почти смешно, что ты посвящаешь всю оставшуюся жизнь тому, чтобы вложить душу в долг, который ты хочешь выплатить, и помогать людям, неустанно, бесконечно, только для того, чтобы спасти себя, и только для того, чтобы они напомнили тебе, что если бы у них был другой выбор, они бы не опустошали тебя слишком сильно. Комплекс Спасателя. Он вспомнил это из курса психологии еще в колледже. Он также вспомнил, что это было проблемой, потому что непрекращающаяся потребность спасать людей разрушает отношения в процессе этого. Что ж, вот они и пришли. Ему следовало бы лучше слушать лекции. Все, о чем он думал, это о том, что не хочет специализироваться в психиатрии и не так уж сильно в ней нуждается. Как же он ошибался.       Он ошибался раньше, и он ошибается сейчас. Может быть, это просто следствие того, что ему приходилось отстаивать свои решения и у него было очень мало места для ошибок на протяжении всех тех лет, когда ему приходилось самостоятельно заботиться о себе, но ему нужно признать, что ошибки случаются, и ему так или иначе придется столкнуться с последствиями. Он хотел понемногу измениться. Пока нет никакого определенного плана, однако медленно, но верно дорожная сумка, которую он держал в своей комнате, становилась все тяжелее и тяжелее. Он все еще не был уверен, когда он уедет, хотя решимость уйти в конечном итоге крепнет с каждым днем. Он не мог просто уйти без плана, он действительно просто не мог оставить этих людей без какой-либо альтернативы, без какой-либо уверенности — на этот раз все должно быть по-другому. Если не ради его мамы или Вая, то, по крайней мере, ради него самого.              ***              Когда он пытался составить план, первым пунктом было найти врача, который мог бы заменить его — это было самое главное. Он поговорил с Ассоциацией врачей, и они, оказав ему большую помощь, разослали весточку о поисках врачей, которые могли бы заменить его. Два-три врача справились бы с этим, и это было бы не так уж сложно. Через пару недель после объявления он получил несколько звонков, в основном от недавних выпускников. Вин оценил этот жест, да он сам начинал как недавний выпускник, но если быть до конца честным, он знал, что выпускники просто воспользуются своим пребыванием в деревне, чтобы пополнить свой опыт работы, и, более чем вероятно, уйдут через несколько месяцев, максимум через год. Он не может рисковать, доверяя это людям, которые, по меньшей мере, не были бы преданы делу.       Ему действительно позвонили несколько врачей из близлежащих больниц, но как только они услышали, что им пока негде переночевать, они отказались, сославшись на отсутствие логистики. Учитывая очень малую надбавку на транспортировку или вообще ее отсутствие, они работали бы себе в убыток. В конце концов, Вин начал предлагать свой собственный дом. Он знал, что по закону дом все еще принадлежит его отцу, и его превращение в общежитие для врачей может привести к ссоре, но от отчаяния он начал разбрасываться этим предложением.       И это в некотором роде сработало. Два врача действительно проявили интерес, когда услышали, что для них будет выделен двухэтажный, полностью меблированный дом. Однако все свелось к рабочему пространству. Никто из них, ни один, не хотел работать без клиники. Конечно, все эти опасения были обоснованны. Стерильная обстановка всегда его беспокоила. Этого еще не произошло, но он знал, что когда-нибудь она ему понадобится, и он был близок к тому, чтобы она ему понадобилась много раз, но он всегда своевременно звонил в больничные службы и держал все в порядке, пока они не приедут.       Он вздохнул в сотый раз, привлекая внимание бабушки Фа. Более теплая погода по мере приближения лета поддерживала ее в более здоровом состоянии, она даже умудрялась держаться прямо в инвалидном кресле и была настроена на то, чтобы ее выкатили с крыльца. Она что-то напевала, время от времени поглядывая на него.       Все цветы были в полном цвету, но Вин не мог найти времени, чтобы оценить их в полной мере, хотя был уверен, что раньше цветы цвели ярче.       — Вин… — Мягкие руки бабушки Фа, морщинистые от возраста, легли поверх его рук в нежном прикосновении.       — Да, бабушка, тебе что-нибудь нужно?       — Нет, дорогой, ничего, — она покачала головой, увещевая, но с оттенком нежности. Это напомнило ему о том времени, когда он был ребенком и она сидела с ним, пока мальчики постарше играли. Бабушка Фа заполняла пустоту всякий раз, когда она пела ему перед сном, когда он клал голову ей на колени. Он все еще чувствовал мягкий, прохладный ветерок, который в мгновение ока убаюкал бы его. — Я знаю тебя с детства, ты всегда так стремился быть нужным, всегда с таким энтузиазмом стремился быть полезным. Может быть, потому что бедность, как правило, делает родителей невнимательными, что, конечно, они не могут контролировать.       — Да, — он кивнул головой в знак согласия, грустная улыбка появилась на его лице, когда он поднял свою ладонь, чтобы пожать ее.       — Помогать людям, которым нужна была твоя помощь — это позитивное внимание. В те времена дети жаждали любого внимания, каким бы негативным оно ни было, но только не ты. Поскольку ты добр, ты заботился о том, чтобы привлечь к себе только позитивное внимание. Помнишь, когда ты был маленьким, мы стали так близки, потому что ты помогал мне и тете Сом по дому?       — Да, — он улыбнулся еще шире от приятных воспоминаний. — Вы всегда были только вдвоем, и вы обе были спокойны. Это давало мне передышку от всех этих криков.       — Все вы, дети, заслуживаете того, чтобы уехать отсюда. Всякий раз, когда кто-то из родителей отговаривал кого-либо уезжать, я просто продолжала с ними спорить. Это прекрасная деревня, не пойми меня неправильно, и я знаю, что ты тоже видишь в ней красоту, но для большинства из вас она просто дом негативных воспоминаний — это просто тюрьма. Возвращаться в гости, конечно, приятно, но ты должен найти то место, где-нибудь, может быть, с кем-нибудь, в котором ты будешь чувствовать себя точно так же, как тогда, когда прикорнул здесь после обеда. Может быть, бороться за это? — Она медленно убрала руку, чтобы вытереть набежавшую слезу. — Я видела, как все вы, дети, росли. Не хочу сказать, что ты мой любимчик, у меня есть собственные внуки, но, Боже милостивый, если кто и заслуживает того, чтобы убраться отсюда, так это ты.       Третий раз… в тот день он снова разрыдался.       Было почти невозможно разговаривать с двумя матриархами, не задыхаясь.       — Ты всегда был таким услужливым… пришло время тебе помочь самому себе. Ты нужен ему. — Он быстро вытер две свои слезинки, достаточно быстро, чтобы это было незаметно, но не настолько, чтобы ускользнуть от ее внимания. — Ты понимаешь меня, Чайя?       Он кивнул.       Ее рука снова сжала его руку.       — Скажи это. Ты понимаешь?       — Да, бабушка Фа. — Для него всегда было так легко распространять положительные эмоции вовне, но принимать то же самое вовнутрь оказалось непросто. Единственное, что он сделал исключительно для себя — это получил медицинскую степень и лицензию. Тогда он сделал это не задумываясь, он сразу же бросился навстречу своей неминуемой смерти, потому что так сильно этого хотел. Он все еще хотел вещей — и людей — так сильно и даже больше, но то, через что ему пришлось пройти в одиночку, настолько истощило его, что он не думал, что у него еще хватит сил сопротивляться.       — Это просто жизнь, — четко произнесла она, подчеркивая каждое слово. — Борись. — Она погладила его по лицу, когда он кивнул, ее прозрачная кожа сияла от возраста и мудрости.       Однако их совместный момент был прерван вереницей машин, подъехавших к деревне, во главе с фермерским грузовиком тети Сом, к поляне и к дому. Она выскочила из машины, за ней последовала группа людей в элегантных повседневных костюмах, все они торчали, как больные пальцы в скромной деревне.       — Может, мне отвезти тебя обратно, бабушка? Здесь немного многолюдно.       — Все в порядке, дорогой, я все равно хочу послушать сплетни.       Он забавно фыркнул, прежде чем встать, чтобы поприветствовать тетю Сом.       — Тетушка! Что происходит? Все в порядке? — Теперь, когда его обзор больше не закрыт крышей, он мог лучше видеть жителей деревни, которые с любопытством выглядывают из своих дверей и окон.       — Ага! Эти люди помогут нам, — просияла она. — Помнишь, я говорила тебе, что собираюсь найти способ? Ну, неделю назад я была в больнице, и мне сказали, что эта компания поможет. Думаю, так и будет. — Она сжала его руки двумя своими, едва сдерживая волнение.       — Помочь выбраться? Как помочь?       — Ты должен послушать вместе со всеми остальными. Приходи. — Она взяла на себя инициативу забежать в дом, чтобы взять маску для лица, и вывезти бабушку Фа из дома по дорожке к деревенской ратуше после того, как она была надежно защищена маской и одеялом, которые обычно висели за ее инвалидным креслом.       Как только она вернулась, деревенский староста начал звонить в колокол, оповещая о срочном сборе всех, кто мог. Деревня внезапно загудела от возбуждения, вызванного прибытием незнакомых людей и волнением тети Сом, просачивающимся сквозь толпу. Когда все они собрались в деревенском зале, где были люди всех возрастов, от мала до велика, Вин держался позади с бабушкой Фа, чтобы держать ее как можно дальше от толпы.       Большинство людей в костюмах были впереди вместе со старейшинами деревни, неловко стоя под пристальными взглядами примерно сотни человек или даже больше. Деревенский лидер, дедушка Тони, похлопал по микрофону и начал с теплого приветствия.       — Я хотел бы начать это собрание с извинений, если внезапность этого собрания кажется немного резкой. Надеюсь, мы не вызвали никакой паники. В дальнейшем мы позаботимся о том, чтобы быть более организованными во время наших объявлений для надлежащего приема, — приглушенный ропот установился, а затем стих, волнение все еще ощутимо и является доминирующей эмоцией в зале. — Эти люди, — он указал на мужчин и женщин, стоящих рядом с ним, — из Fireland Construction и больницы Срисанван. Их представители находятся здесь для окончательной инспекции деревни в рамках их предстоящего проекта. Чтобы подробно поговорить об этом, я хотел бы предоставить возможность выступить инженеру… — он отодвинул микрофон от своего лица и уточнил у самой маленькой леди в группе. Он кивнул, наконец вспомнив, прежде чем снова взять микрофон. — Инженер Чарэнсук.       После небольшой реплики из микрофона всеобщее внимание привлекла сурового вида женщина в юбке, которая ни в коем случае не подходила для здешней грязи. Каждый год руководство Fireland Construction выделяет время, ресурсы и опыт определенному бенефициару. По сути, тратят часть средств компании на создание чего-то для людей, которые в этом нуждаются. Коллективный шум одобрения прокатился по залу, даже некоторые старейшины начали аплодировать.       — В этом году в партнерстве с больницей Срисанван, правительством провинции Мэхонгсон, и благодаря неустанным усилиям нашей команды по планированию и геодезии мы построим трехэтажное медицинское учреждение с подъездными путями по всей деревне.       Если в первый раз раздались разрозненные аплодисменты, то во второй раз они были почти оглушительными. Вин не был уверен, было ли это из-за громких аплодисментов или из-за того, что кровь прилила к его ушам. Его грудь забилась так сильно, что он почувствовал стук в голове.       Медицинский центр. Прямо здесь, в деревне. То, что останавливает приезд большего числа врачей, наконец-то перестанет быть проблемой. Его горло сжалось, эмоции нарастали, и формирующаяся в его мозгу теория, которая делает все намного хуже, начала подавлять его, и ему пришлось прислониться к инвалидному креслу бабушки Фа для поддержки.       Ему удалось прояснить свои мысли, когда слово было передано другой даме, которая представилась представителем больницы Срисанван.       — После завершения этого проекта наша больница сможет разместить персонал. Этот персонал будет ротироваться, но все они будут иметь статус постоянных сотрудников больницы, чтобы быть уверенными, что у вас никогда не закончится нехватка медицинского персонала. Пока, как и планировалось, в Срисанване будут работать два врача, один терапевт и один гериатр, а также четыре медсестры в качестве постоянного медицинского персонала.       Хлопая в ладоши, тетя Сом смотрела на Вина с того места, где она стояла впереди.       Он даже не оправился от первого удара, а новости просто продолжали падать одна за другой. Он потратил так много времени, просто оглядывая комнату, проверяя, было ли это на самом деле или он так глубоко погрузился в депрессию, что у него начались довольно убедительные галлюцинации.       К настоящему времени он начинает раскладывать по полочкам разрозненную информацию. Вай никогда не говорил ему названия компании, в которой он работал, так что он не был полностью уверен, но это вполне могла быть другая компания. Компании постоянно занимаются благотворительностью, чтобы списать налоги. Он покачал головой, отказываясь дальше думать о том, в чем пока не может полностью убедиться. Это только сведет его с ума.       Когда слово было предоставлено для вопросов, он и бабушка Фа остались в стороне. Он держался за нее, все еще изо всех сил пытаясь разобраться во всем, что происходило, и что это значило для него. Невестка дедушки Мона, тетя Дейзи, смиренно подняла руку.       — Так что же будет с доктором Вином? — Все внимание внезапно было приковано к нему, все смотрели на него, затем снова на людей, стоящих впереди, затем снова на него.       Представитель больницы Срисанван подошел к микрофону.       — Если он хочет остаться, он может, и мы можем нанять третьего врача за счет бюджета. Но если нет… Ну, не знаю, все ли об этом знают, но доктор Сэнчан в этом году признан Медицинской ассоциацией врачом года, — в его сторону немедленно были брошены восхищенные взгляды, и Вин съежился от внимания. Он повернулся к бабушке Фа в поисках чего-нибудь знакомого, и, как человек, который хорошо его знает, она смотрела прямо перед собой, но сжимала его руку. — Так что, если он захочет продолжить практику где-нибудь в другом месте, ему не составит труда найти место. Это полностью зависит от него.       Он не совсем понимал и осознавал, почему все это должно было произойти с ним прямо сейчас и как именно это произошло, и он не совсем понимает, что он чувствует по этому поводу. У него никогда такого раньше не было. Абсолютная свобода.       После собрания в ратуше некоторые жители деревни, особенно те, кто все еще должен был работать или присматривать за кем-то, немедленно вернулись в свои дома, но многие остались на церемонии закладки фундамента на поляне за школой. Вин решил не смотреть, чтобы отвезти бабушку Фа домой, уйти от всего прямо сейчас, дать себе и ей немного пространства от всей этой суматохи. Он помог ей сходить в туалет и удобно уложил на кровать. Прошло совсем немного времени, прежде чем она медленно погрузилась в сон. Он посидел рядом с ней некоторое время, прежде чем пришла тетя Сом, чтобы сменить его.       Она поблагодарила его за то, что он позаботился у о ней, пока она отсутствовала, и пообещала, что они поговорят обо всем этом на следующий день.       Когда Вин вышел из их дома, он сделал паузу, чтобы сделать глубокий вдох, который, как он почувствовал, отдавался глубоко в его диафрагме, задержал его и медленно выдохнул. Он проделал так еще несколько раз. Последние несколько месяцев были одними из самых разрушительных в его жизни, и казалось, что все достигло кульминации в тот момент прямо там, в деревенской ратуше.       По-видимому, нет.       Потому что, пока он стоял там, на поляну выехала еще одна машина вместе с остальными, и когда открылась водительская дверь, кто еще это мог быть, кроме Прана.       Пран стоял там, уставившись на него, еще более сбитый с толку, чем когда-либо.       — Вин… — Выражение его лица выдавало скрытую за ним боль. — Вин, что ты все еще здесь делаешь?       Сердце Вина разбилось вдребезги.              ***              Они перенесли свой разговор во внутренний дворик семейного дома Вина, в то время как Пран держался на некотором расстоянии и быстро курил. Едва начав, сделав всего несколько затяжек, он бросил сигарету и затоптал ее, чтобы сесть по другую сторону длинного деревянного стола, еще немного попыхтев, прежде чем начать говорить.       — Он ничего не говорил мне о том, что ты не поедешь с ним, я не ожидал увидеть тебя здесь, — снова фыркнул Пран. — Я спланировал все это вместе с ним, ты знаешь? Предложил вот это, — он указал на деревню перед ними. — Он постоянно беспокоился о тебе, продолжал говорить о том, что он чувствовал каждый раз, когда оставался наедине со своими родителями, и о том, что ему знакомо выражение твоего лица, и о том, как отчаянно он хотел вытащить тебя отсюда, — все слова вылетели на одном дыхании, ему пришлось сделать паузу, чтобы иметь возможность продолжить.       — Когда он сказал мне, что вернулся в Бангкок, я просто предположил, что он приехал с тобой, особенно после Чиангмая. — Он наконец-то внимательно посмотрел на Вина, изучая его. — Вы оба выглядели… Выглядело так, будто ты любил его достаточно, чтобы оставить все это позади.       В глазах Вина снова появился жар. Будь он проклят, когда же он перестанет плакать. И в то же время… к черту все. Он здесь надолго не задержится, какой смысл сдерживаться, все равно это сдерживание не принесло ему никакой пользы. Во всяком случае, именно приступы излияния, которые он испытывал, когда был с Ваем, заставляли его снова чувствовать себя человеком, заслуживающим таких чувств.       — Так и есть, — выдавил он из себя. — Я хотел поговорить с ним и, может быть, найти выход, но когда я вернулся, его уже не было. — Последние несколько слов вышли сдавленными, поскольку из него вырвался очередной приступ, безусловно, непривлекательных рыданий, свидетельствующих о том, что сдерживание всего этого в себе не длится вечно или достаточно долго. Потому что, когда ты держишь так много внутри, если позволишь одним шлюзам открыться, это приведет к тому, что и остальные шлюзы распахнутся, и к этому моменту потоп уже ничто не остановит. — Ты должен понять, что я не мог просто уйти.       — Но было это, — указал Пран. — Разве этого было недостаточно, чтобы убедить тебя?       Вин закрыл глаза, пытаясь заново пережить некоторые слова, сказанные той ночью.       — Он пытался. — Из-за того, что он убедил себя думать об этом споре как можно меньше, ему потребовалось так много времени, чтобы понять, что Вай пытался сказать. — Он упомянул что-то о врачах, приходящих сюда на замену, я думал, он имел в виду, что врачей придется нанимать повторно после того, как кто-то из них откажется, я не ожидал, что он имел в виду ротацию, ротации — это нормально, ротации в больницах — это обыкновенное дело, я не понял, потому что… потому что… Я не дал ему договорить. Он сказал что-то о том, что кто-то может запросто занять мое место, и я ушел, сказав ему, что он эгоист и что я никогда бы не предпочел его здешним людям.       — Ох, Вин…       — Он не успел закончить, не успел объяснить план, думаю, он был слишком обижен, чтобы продолжать… — Они вдвоем просто сидели там, спокойно позволяя информации впитаться между ними, в то время как Вин шмыгал носом и продолжал плакать. — Что причиняет мне боль больше всего, так это то, что я сказал ему те обидные, неправдивые слова в ту ночь… Это было так легко. После того, как я понял, что наконец-то могу уйти без чувства вины, было так просто снять трубку и позвонить ему, — вздохнул Вин. — Он был бы действительно рад за меня, потому что он был именно таким человеком… и я не думаю, что заслуживаю увидеть его снова.       Пран кивнул и улыбнулся, как будто точно знал, о чем говорит.       — Он защищает, защищает настолько, что это граничит с агрессией, но все это исходит из любви, — поддержал он. — Но ты знаешь, что я знаю о Вае? Дело в том, что его наивысшее проявление любви — это отойти в сторону и вернуть бразды правления тебе.       — Что ты имеешь в виду?       — В том, что ты прав, он такой и есть. Независимо от ситуации, все думают, что Вай выражает любовь, выступая перед тобой и решая все за тебя, но что ты должен понимать, так это то, что Вай выражает любовь тем, что отодвигает в сторону свои чувства, позволяя тебе решать. Он делал это раньше для меня, сейчас он делает это для тебя.       Вин нахмурился, прокручивая в голове все те случаи, когда Вай говорил ему, что бы он сделал, будь он на его месте, но в конце концов все равно говорил: «Тебе решать».       — И я думаю, что ничего из того, что я могу сказать, сильно не изменится, но… — Пауза позволила Прану повернуться, чтобы достать длинный синий тубус из своей сумки. Из него он достал огромный свернутый лист бумаги с нарисованным на нем рисунком.       Вид здания.       — Когда вы двое были в Чиангмае и ты весь день был с докторами, а он был с нами в офисе, он работал над этим. — Пран развернул его и протянул Вину один конец. Здание было красиво нарисовано, стиль четкий, но продуманный. Но более того, вид на деревню был таким же красивым, если не еще более. — Когда он описывал расположение, ракурсы, все остальное, это было: «Вин это», «Вин то». Он сказал, что здание должно быть за школой, потому что если оно будет не на поляне, — он указал на большую поляну прямо перед ними, — оно закрыло бы твой дом.       — Вентиляция…       — Именно. А насчет трехэтажности — он настоял на этом. Мы обсуждали это со старейшинами деревни. Они сказали, что ваша семья не возражала бы сдавать дом в аренду под помещения для персонала, но Вай настаивал: нет, твой дом, особенно комната матери, не может быть захвачен случайными людьми. Трюк заключается в том, чтобы убедиться, что восход солнца попадает в комнаты ровно настолько, чтобы было приятно… Он сказал, что делал все эти заметки, пока сидел у окна и ждал, когда ты придешь.       — Я все еще не понимаю, Пран.       — Этот план, Вин, — настаивал он. — Это не просто план. Это его любовное письмо к тебе. Он говорит тебе, как много он слушает, он говорит тебе, что может найти способ забрать тебя отсюда, ничем не рискуя, это он говорит тебе, что ему небезразлично то, что небезразлично тебе, и это он… — Пран просматривал чертежи, под которыми, похоже, были подробные проекты комнаты за комнатой, пока не нашел тот, который искал.       План кабинета врача.       — Он все это время давал тебе выбор.       Лист был подписан идеальным почерком архитектора: «Для Вина».       — Он говорит, что любит тебя единственным известным ему способом… Не думаю, что человек, который сделал это, никогда не захотел бы увидеть тебя снова.       — Но…       — Думаю, он захочет, и я думаю, что он тоже позволит тебе закончить то, что тебе нужно сказать.       И впервые за несколько месяцев Вин рассмеялся.